В ожидании августа
Видел я Кузю всего несколько раз: всё-таки мне, хоть и десятилетнему почти, ложиться после 22 часов поздновато. А он приходил на ночлег в сумерках, перестал пользоваться лазом, скакал через тёплую веранду прямо в гостиную, забирался на торшер и смотрел с дедом и бабушкой телевизор. У стенки стояла небольшая тарелочка с выемкой для воды, рядом хозяева складывали мини-кусочки огурцов и яблок. Ел он или нет – не знаю, дед говорил, что сосед сидел на блюдечке подолгу, видимо, ждал, когда выключат свет. Но точно знаю: не певец был Кузя, ни разу в доме не выступил с концертом.
В середине августа, незадолго до моего дня рождения, решили с дедом наловить рыбки, приготовили снасти, всё выставили на открытую веранду. А надо сказать, что в конце нашего двора на толстенной ёлке жила ворона, которая не каркала, а крякала, словно дикая утка. Летела по небу и крякала так, что у охотников сердце замирало, думали, наверное: неужели утки начали собираться в стаи, рано вроде бы ещё? Так вот, эта нахалка раз-два в неделю, строго на рассвете, спускалась во двор и обследовала все закоулки, включая даже веранду. Соберёт крошки, попьёт кошачьего молока и взлетит на довольно пологую крышу дома: каталась она, лёжа на спине, помогая себе лапами, как рулём. Сам видел этот цирк, не вру.
Короче, в то утро дед, как всегда, встал первым, стал готовить завтрак, стеклянную дверь не открывал, увидел через неё, как по веранде расхаживает ворона. Подошла к углу и давай долбать клювом по вагонке. Дед вспомнил о Кузе, загремел ключами, но было уже поздно. Если бы он раньше открыл дверь, ворона не посмела бы ходить по веранде, кузнечик спокойно бы доскакал до двора, а там попробуй поймай его в траве. Дед разглядел, как, держа Кузю в клюве, ворона с разбега взлетела в воздух, курс держала прямо на мохнатую ель.
Мог ли ошибиться дед, тем более, без очков? Мог, конечно. Но квартирант больше не приходил к нам вечерами. Жалко Кузю, но дед сказал: таков закон природы, ему миллионы-миллионы лет и тут уж ничего не поделаешь…
Потом приехала Даша, она очень любит всё живое, особенно котят и щенков. Мы решили не рассказывать ей про Кузю, бабушка вздохнула: "Зачем огорчать пятилетнего ребёнка. В мире и так столько жестокого…"
Глава-2.
Лето напугало погодой: перевалило за макушку, а купались в реке только местные мальчишки. Дедушка Коля обещал сводить меня и Дашу на самодельный пляж: "как только, так сразу…" Я понимал его юмор, куда пойдёшь, если вода – не выше семнадцати градусов. И вот второй день – солнце, дожди прекратились сразу, к ночи затих ветер, но трава мокрая и к пляжу практически не спуститься, берег глинистый, обрывистый, едешь по нему, как на коньках. Всё же решили сходить, дед выстругал палку, на больную ногу надел двойной наколенник (ещё мальчишкой разбился, играя в футбол), собрали коврики, полотенца, совки да формочки для песка (это всё для Даши), а удочки решили не брать: сделаем разведку боем, будет видно, что взять на подкормку рыбы.
Ива – от кустов до мощных деревьев – фактически спрятала берег реки, только на повороте в затон вода намыла метров сто чистейшего песка. До десяти утра там хозяйничали рыбаки, ловили на донки, блеснили судака, но как только песок прогрелся на солнце, они ушли: дети буквально бежали на излюбленное место, над рекой – крики, визг, брызги воды во все стороны.
Мы долго не решались зайти в воду, дед помалкивал, разминал ногу, а бабушка Таня обтёрла Дашу мокрым полотенцем. Она вообще была против купания после такого холода. Наконец, дед взял меня за руку, повёл к повороту в затон, где с горы нёсся быстрый родниковой поток. Зачерпнул ладонями сверкающую на солнце хрустальную воду и начал меня обтирать. От холода перехватило дыхание, но выдержал пытку: всё-таки мужчина. После этого дед сказал:
– Вот теперь иди в реку…
Фантастика! Вода казалась теплее парного молока. Я, не раздумывая, нырнул, проплыл метров пять под водой, потом грёб по-собачьи, осилил ещё метров десять. И никакого холода не испытывал. Но плаваю я вообще-то плохо, всё время занимает секция большого тенниса, в бассейн некогда сходить. Вот мы и решили с дедом удивить родителей, к концу лета показать им рекорды по дальности заплыва.
Даша так и не решилась окунуться, присела раз-другой в воду, только трусики замочила. Дед не плавал, зашёл в воду по пояс, вымыл лицо, плечи, руки, туловище. А бабушка, будто противореча себе, заплыла довольно далеко, почти до фарватерных буйков. Солнце припекало, обсохли быстро. Мы с дедом сходили на валуны, посмотрели, чем прикармливают и на что после холодов ловят рыбу. Во всю шло тесто с подсолнечным маслом, опарыши, хотя и на червя брали окуни и плотва. Решили завтра устроить большую рыбалку, встать с восходом солнца.
На гору поднимались долго, серпантин обманывал нас своими изгибами, но так было легче идти, особенно дедушке. Я рассказывал ему о последней игре, появившейся в компьютере, вижу, слушает внимательно, а вот понимает из того, что я говорил, далеко не всё. Ну, что тут сказать: его время ушло, техника сильно шагнула вперёд, он со своим стареньким ноутбуком отстал и, похоже, безнадёжно. Бабушка о чём-то разговаривала с Дашей.
Метрах в двух впереди нас из лопухов на довольно широкую дорожку выползла лягушка, которая буквально тащила полуметрового ужа, вцепившегося ей в заднюю левую лапу. Чёрный, с яркими жёлтыми пятнами сзади головы, он извивался, стараясь обхватить лягушку кольцом. Но слишком мал обжора, не рассчитал силы, пожадничал: было видно, что лягушка в пять раз больше его головы. Но добычу он не выпускал, выделывал туловищем потешные кренделя, стараясь удержать в схватке хотя бы равновесие. Не тут-то было: по ноге жертвы бежала кровь, и всё же она упорно тащила ужа к луже.
– Дедушка! – заверезжала Дашка, – что он делает? Кто это напал на бедненькую лягушку? Укусил её до крови…
Она была готова расплакаться от жалости к четвероногой жертве. Бабушка громко сказала:
– Николай, прекрати это безобразие, творящееся на глазах детей!
– Это не безобразие, – ответил дед, а сам улыбается, – это, ребятки, естественный отбор. Так устроено природой: выживает сильнейший. Но здесь явно не рассчитал свои силы уж, придётся помочь лягушке…
Он стукнул палкой по земле, рядом с туловищем ужа, но не захотела змейка отпускать вкусный обед. Тогда дедушка подцепил образованное ужом кольцо и довольно сильно швырнул его на дорогу. Лягушка оказалась на свободе, заметно приволакивая окровавленную ногу, она поползла к луже. А уж проворно скрылся в зарослях лопуха.
– Бедненькая лягушечка, – запричитала Даша, – живи спокойно. Пусть твоя ножка скорее выздоравливает…
– Твои объяснения слишком жестокие и неуместные для детей, – тихо сказала бабушка.
– Они должны знать правду, – ответил дед, – в том числе и о живой природе.
Мы все четверо подошли к луже, увидели, как лягушка сидит в воде, на её лапке уже не было крови. Дедушка сказал:
– Заживёт всё быстро, хладнокровные почти не чувствуют боли. А ящерица вообще полхвоста оставляет в руке человека, если тот вдруг ухватил её за хвост. Но отрастает он заново за несколько дней.
Эти слова успокоили Дашу, и бабушка всю дорогу до дома рассказывала ей про лягушек.
А я спросил деда: мог бы уж заглотать лягушку. Он посмотрел на меня и кивнул, сказав, что мальчишкой видел ужа ещё меньшего размера, заглотавшего в гнезде перепелиное яйцо. "Бедняга, как-то боком-боком, перекатился к ямке и залёг там, надеясь, что скорлупа скоро лопнет и растворится", – дед говорил тихо, чтобы его не слышали Даша и баба Таня.
Я понимал, что дедушка ведёт со мной взрослый разговор, честный, без вранья. Взял его за вторую, свободную от палки, руку, и мы стали догонять наших женщин.
Глава-3.
Ужинаю, потом играю на компьютере, читаем вдвоем с дедом и спать. Я люблю эти часы, когда все вместе. А сейчас едим бабушкины блинчики с творогом, рассуждаем, я говорю:
– Как жалко, что люди умирают. Особенно хорошие люди. Их жальче всего…
– Правильно говорить – жалко… Кого особенно тебе жалко, Саша? – спрашивает бабушка Таня.
– Юрия Гагарина, Пушкина, Ивана…
– Какого Ивана?
– Маминого папу. Но мы его все звали Иваном…
– А бабушку Тамару как вы зовёте?
– Тамара, – я понимаю, о чём говорит баба Таня, мне самому как-то неудобно вторую бабушку называть просто по имени, но она так захотела… И сделала. Дашке, конечно, пока всё по барабану, а мне совсем нет, особенно на улице, особенно при пацанах. Вот поэтому я стараюсь никак не называть бабушку Тамару.
– А Пушкина можешь почитать? – просит дед, которому захотелось увести наш неприятный разговор.
– Конечно… – и начинаю читать: "Мой дядя самых честных правил…"
Читаю минут пять. Мог бы и больше: много чего из "Евгения Онегина" запомнил, когда мне читали его папа, потом мама и даже сам дедушка. Память у меня отличная. Мы с ним на спор читаем книжки постранично: он начинает, замолкает, а я спокойно продолжаю говорить текст почти слово в слово. Дед гордится мной да и мне приятно.
– Ты рассказывай, а заодно и кушай, блинчики-то остывают, – настаивает бабушка.
– Я к тебе на блины приехал, да? – шучу, бабушка улыбается, но отвечает серьёзно:
– Ты можешь и не только в гости. Можешь оставаться у нас с дедом, хоть навсегда…
– Нет, надо ехать, но когда дождёмся Дашу (она ещё не вернулась от второй бабушки). Школа, теннис… А кстати, – спрашиваю, – вы играете в "Монополию"? Мы играем и довольно часто.
– С кем? – говорит дотошная бабушка.
– Папа, мама, я… А Дашка нам мешает, приходится кой-кому или не играть, или играть в полсилы… Часто мама так делает… Ты готов поиграть со мной? – спрашиваю деда.
– Я всегда – завсегда… – шутит он, но понимает серьёзность вопроса, говорит без смеха:
– Конечно, мне трудно будет, но ты, как всегда, поможешь, да?
– Помогу. Но ты отстал, тебя надо накачать по компьютеру. Кстати, баба Таня – быстрее понимает, потому что у неё нет претензий и своих представлений. Я учу – она понимает. А ты вечно с какими-то вопросами. А тут надо просто запоминать…
– Спасибо, очень толково объяснил, – не удержался дед. Я понял, что опять нечаянно обидел его.
Мы пошли к компьютеру, бабушка начала мыть посуду. Я чувствовал, что какой-то осадок остался после моих слов, сказал, типа, с извинением:
– Зря ты обижаешься… Я же не обижаюсь на папу, когда он учит меня на компьютере. А ты – отец моего папы, помнишь его маленьким?
– Представь себе…
– А что представлять-то, вполне понятно… И ты его также учил, воспитывал и даже ругал?
– Да, но никогда не наказывал, как в мультиках показывают…
– Причём здесь мультики, дедушка… Ты вообще не такой, как все. Ты вообще космический, всех любишь, никого не ненавидишь, ты вообще похож на астероид…
– ???
– Да, точно, все о тебе помнят и все тебя боятся, на всякий случай. И все тебя уважают. Мало ли, что вздумает сказать дед. А ты правда генерал в отставке?
– Нет, я сугубо мирный человек, но работал с премьер-министром той, большой страны…
– И здоровался за руку с президентом?
– Было дело, но давно…
– Мне Димка, ваш сосед, с которым ты ходил на выставку, рассказывал: на ВДНХ к вам за перегородку, где стояли посетители, вместе с охраной перелез премьер – министр и долго с тобой разговаривал, а Димку спросил, как он учится. Тот рассказал об этом в школе, парни балдели…
– Это на что-то может повлиять в наших с тобой отношениях? – усмехнулся дед.
– Не думаю, но просто об этом никто не знает, а жаль. Чаще слышишь: "Зачем расстраивать деда". И вспоминают о твоём больном сердце. Хочешь, я буду приезжать, когда тебе вдруг будет плохо? Просто буду жить у вас пока тебе не станет хорошо…
– Отлично, будем рыбачить, гулять по лесу, собирать ягоды и грибы, будем вести здоровый образ жизни…
– А что, приемлемо! А вообще-то, дедушка, ты должен знать: я люблю тебя до космоса и выше…
– А что может быть выше космоса?
– Так это я же самый! Который любит тебя выше космоса…
– Поверь, и я люблю тебя выше космоса! – сказал дедушка Коля.
Он вышел с тёплой веранды, думая, что прикрыл за собой дверь, а она осталась приоткрытой. Я услышал, как он сказал бабушке, типа того, что интересное поколение растёт. Очень открытое, не стесняется своих чувств. Но и жёсткое, надо дотягиваться до их уровня развития, до современных технологий, что ли…
– Узнай, пожалуйста, Таня, как работают компьютерные курсы… – на этих словах дедушки я уснул.
Глава-4.
Об этом я не говорил даже с отцом. Но точно знаю, при встрече обязательно поговорю с дедушкой Колей. В школе заканчивались занятия. Мы знали с Артёмом, что будем делить первые место по оценкам. Он, вообще-то, посмелее меня, всегда с деньгами, с планшетом и крутым мобильником. Да и секция самбо сказывается: наглеет просто на глазах. Всё ему хотелось первым среди пацанов стать. Недавно ещё двое друзей от меня откололись, всё ближе к Тёмке жмутся, будто их кто-то обижает и они ищут защиты. У меня, конечно, нет секции единоборств, хотя большой теннис – тоже неплохо, под правую руку лучше не попадайся. Я терпел выходки и мелкие пакости соперника, старался не реагировать на них. Но в мае – полный облом в наших отношениях случился.
Учится в нашем классе новенькая девочка, переехала в город с родителями, папа – военный, служит в гарнизоне. Зовут её Екатерина. Я первый познакомился с ней, спросил, можно ли называть её Катя. Она согласилась. Потом подрулил Тёмка, начал выступать, назвал её Кэт. Девчонка страшно красивая, но стеснительная, не отшила спортсмена сразу, и, по-моему, даже заискивала перед ним. Вот это меня огорчило: ну, какая она Кэт, и что за чушь несёт Артём? А она слушает… Я не стал вмешиваться в разговор, отошёл к ребятам на баскетбольную площадку.
Девчонки не больно-то приняли новенькую, и она всё больше одна оставалась или с Тёмкой, слушала музыку из мобильника. Со мной хорошо разговаривала, но коротко, старалась побыстрее уйти. А я начал потихоньку скучать без неё, мне хотелось подольше побыть с ней, погулять по набережной, зайти в павильон с мороженым, сходить в кино. Не тут-то было, за ней приезжали отец или мама и увозили из школы: до гарнизона идти почти три километра по лесной дороге.
Артём в глаза смеялся надо мной, его дружки подтрунивали над моим вниманием к Кате. Я не хотел ссоры, отступал, но многие принимали мои шаги за трусость. Всё решилось в минуту: Артём сымитировал падение под учебный стол, схватился за ногу, застонал. Катя стояла рядом, бросилась к нему на помощь. К этому времени в класс зашли почти все ребята, увидели, как Тёмка обнял склонившуюся над ним девочку и стал целовать прямо в губы. Она пыталась вырваться, но сильные руки крепко держали её.
Я, не раздумывая, схватил его голову и сильно ударил по железной ножке стола. Артём взвыл от боли, Катю отпустил, быстро встал на ноги и пошёл на меня мелкими шагами, пританцовывая. Руками искал моё туловище, ухватил руку, сделал обманное движение, потом – подсечку, и я грохнулся затылком об пол. Круги перед глазами, но боли не чувствовал, вскочил, тоже сделал обманное движение и его челюсть очутилась у моей правой руки. Летел он метра три, плохо приземлился, ударившись о батарею отопления под окном. Когда я выходил из класса, он всё ещё лежал на полу. Катя шла за мной, в коридоре нас встретила учительница английского языка Бэлла Наумовна, спросила, что это мы разгуливаем. Катя стала быстро говорить о том, что произошло. "Ладно, – сказала англичанка, – пошли в класс, пока никому не говорите об этой истории…" В общем, учительница помирила нас с Артёмом, внешне вполне пристойно получилось, даже родителей не пришлось вызывать в школу. Так, повздорили двое из-за девочки, с кем не бывает?
Я чувствовал себя вполне уверенно, точно не боялся самбиста, знал, что смогу дать отпор. Меня смущала Катя: то ли она так испугалась за себя и меня, что, волей-неволей, опять стала заискивать перед Артёмом. То ли она влюбилась в него и ей не хотелось терять его внимания. Она просто тянулась к нему, искала глазами на переменах, бежала на зов, как собачка-дворняжка. А мне было каково? Я ведь, кажется, влюбился в Катю: думал о ней в школе, особенно дома и даже на тренировке в спортзале. За рассеянность уже не раз получал втык от тренера. Он сказал:
– Саша, что с тобой? Встряхнись! Уж, не влюбился ли ты?
По успеваемости меня признали первым, Артём по итогам за пару контрольных и годовой диктант отлетел на пятое место. И что самое позорное для него: впереди оказались аж три девчонки. Хотя, в принципе, успеваемость в классе всем была по барабану. Перебиваются "so-so" на тройку и замечательно живут. Балдеют за планшетами, покупают в складчину новые версии игр, в общем, всё "ok". Но учебный год кончался и родителям не всё равно, как наша успеваемость.
Я слышал, у Артёма с отцом, владельцем ярмарки бытовой техники, был большой скандал, не ожидал тот, что сын вылетит из отличников. Катю, в связи с частыми переездами, не аттестовали, за лето предложили сдать экзамены по математике и русскому языку. Она подошла ко мне, попросила подготовить её к переэкзаменовке. А я уже знал, что уезжаю с отцом к деду и довольно скоро. Но пообещал и в этот же день мы просидели в библиотеке школы больше двух часов. Я сказал, что нужен репетитор, но по её реакции понял, что денег в семье нет. Кстати, это можно было понять по старенькому "Жигулёнку", на котором родители приезжали за ней в школу. Я предложил свои накопления на ноутбук, около десяти тысяч рублей. Она отказалась, без продолжения этого разговора.
На последнем занятии учителя приходили, в основном, чтобы попрощаться с нами до осени. Артём сидел сзади меня, крутил в руках какой-то старенький планшет. Когда самая строгая в школе учительница Леокадия Ивановна (кличка Лика), подходила к моему столу, он буквально подбросил мне планшет. Я глянул на экран, опупел: одни голые женщины. Учительница сказала, посмотрев на меня:
– Не можете даже на прощальный урок придти без компьютеров, – и тоже опустила глаза на экран.
Что было дальше? Лучше не рассказывать. Папа вроде бы поверил, что меня подставили, а мама до сих пор считает, что я мерзавец. Тяжело было, особенно в первые день-два. С Артёмом разбираться – бесполезно: он открестился не только от планшета, но и сказал, что я постоянно показываю всем пацанам в классе картинки из женского душа. И вскоре улетел с родителями в Турцию. Не знаю, если бы не отец, ходивший к директору, что со мной было: наверное, отчисли ли бы из школы. Но про драку с Артёмом из-за Кати я не сказал ни слова. Может быть, и зря: ноги отсюда росли, без сомнения.
Вот с такими мыслями я прилетел к деду Николаю. Сказал, что мне очень надо с ним поговорить, один на один. После обеда, когда баба Таня прилегла отдохнуть, мы с дедом ушли на реку, к причалам. Тишина стояла послеобеденная, знойная, молчали лодки, не шли по руслу пароходы и баржи. Только волны тихо плескались о деревянные сваи. Рассказал я деду эту печальную историю, и впервые мои родственники узнали про драку.
– Ты чувствуешь себя победителем? – почему-то спросил дед. Ответил я сразу, не раздумывая:
– Конечно! Все это видели и признали. И я не боялся и не боюсь его, хотя головой врезался прилично.
– Ну, одно это – уже хорошо… А как Катерина отреагировала на обвинения с планшетом в твой адрес?
– По-моему, поверила мне… Да все поняли, что Артём сподличал, подбросил чей-то старый планшет. Одна Лика, ну, учительница, ничего не хотела слышать, кричала, что за порнографию можно и срок тюремный схлопотать.
– Понятно, – не спеша, сказал дед, – хорошо, что отец верит тебе. Я тоже верю тебе, на сто процентов. А с папой я поговорю, чтобы он убедил маму оставить тебя в покое. В знак полного доверия, я, как и раньше, оставляю тебе компьютер без ограничений и запоров на программное обеспечение. С игровым диском разбирайся сам, там столько всего, что на пять каникул хватит… Второе, теннис хорошо, но придётся накачать мышцы, надо хотя бы раз-два в неделю походить на бокс или дзюдо, последнее даже лучше, на мой взгляд. Третье, нехорошо совать человеку под нос деньги, это обижает, мало ли причин у него может быть на этот счёт. Ты Катю, несомненно, обидел, надо найти повод, чтобы исправить свою ошибку. Лучше самому позаниматься с ней…
– Дедушка, так у меня времени не оставалось, уже билеты на самолёт лежали, чтобы лететь к вам, всё было распланировано по часам.
– Понятно, тогда бы объяснил, думаю, она поняла бы и не остался на душе осадок. Или бы попросил отца перенести вылет на недельку…
– Представляю реакцию мамы, у неё тоже билеты лежали: ко второй бабушке лететь с Дашкой.
– Поговорил бы с отцом, может, он и понял бы тебя, как мужчина мужчину, придержал бы вылет.
– Да, ты, наверное, прав. Зря я сделал из этой истории слишком большой секрет, с папой даже не поговорил, думаю, он бы меня понял.
– Даже не сомневаюсь, – сказал дед, встал со скамейки, взял меня за руку и направился к большущей моторной лодке "Доре", причалившей ко второму, нижнему, ярусу причалов. В ней сидело четверо профессиональных рыбаков, вернувшихся с утренней путины. Всё дно лодки – завалено рыбой: судак, сазан, лещ, несколько гигантских щук… Тут же по рыбе ползали крупные раки, тёмно-коричневые с седыми пятнами-проплешинами на панцире.
Когда возвращались домой, неся на самодельном кукане приличных размеров щуку, а в пакете – пяток гигантских раков, дед сказал, что мои проблемы растают словно дым от костра. Но предупредил, что мстить Артёму не стоит, может, он уже и сам пожалел, что сделал такую подлость. Ещё сказал, что внимание девочки надо заслужить и что она должна в безопасности себя чувствовать с тобой. "Ты в школе первый её защитник, а потом уже – семья и все остальные", – добавил он.
С бабушкиного мобильника, древнего, как Русь, я позвонил Кате по её домашнему номеру телефона. Я ушёл на второй этаж, выбрался на крышу и мы здорово поговорили. Ей разрешили сдать экзамены в конце августа, экстерном. "Если папу опять не бросят куда-нибудь на край земли, – пошутила она совсем невесело, – то в сентябре увидимся…"
Я сказал:
– Давай в сентябре сядем за один стол, я буду помогать тебе, а ты мне?
– Конечно, я мечтала, что ты скажешь мне эти слова… Звони, а пока – до осени, до встречи за одним столом.
У меня наступило время замечательного настроения. Улыбалась бабушка Таня, большой палец показал дед Коля, а в медном тазу для варенья, куда поместили раков, они, похоже, для меня устроили целое представление: заползали друг другу на спины, пытаясь добраться до высоких краёв, шуршали панцирями и даже щёлкали клешнями. Я предложил:
– А давайте выпустим раков на свободу?
Решили: пусть поживут до утра, всё-таки второй раз идти на реку – далековато. Дед принёс старое корыто, налили из бочки дождевой воды (без хлорки) и выпустили раков в плавание.
А я сказал, один на один, деду:
– Спасибо, дедушка, с тобой очень хорошо и легко жить.
Он, улыбаясь, ответил: "Цыплят по осени считают, а?"
Глава-5.
Отец – строгий, но мы с Дашкой любим его, потому что он почти всё время с нами. Он работает дома с ноутбуком, планшетом и мобильником. Дверь в комнату не закрывает, говорит: наши голоса лучше помогают добывать хлеб. Иногда, редко, он срывался, кричал, что ему надоела вся эта чертовщина с "коммуникациями, конъюнктурой и вкусовщиной". И что он сдохнет от этого ремесла, так ничего и не сделав путного. Он доставал из холодильника баночное пиво, потом приезжал друг, они весь вечер курили и спорили "за жизнь". Когда мы уже спали, он вызывал такси и отправлял друга домой. А утром папа нас будил, мыл, кормил, одевал и развозил в садик и школу. И всё время говорил: "Тише, не будите маму, пусть поспит…"
Я уже после первого класса хожу из школы домой один: десять минут, две остановки на маршрутке. Иногда за мной заходит мама, тогда мы отправляемся на набережную, раньше времени забираем Дашку из садика и едим мороженое в кафе. Мама пьёт кофе, не курит, хотя ей, наверное, страшно хочется, но она дала слово папе и держит его. А что с другим её обещанием делать, я пока не знаю. Вот сегодня зашли в кафе, усадила нас за столик, говорит: "Посмотрю, может, маленькие шоколадочки есть…" – и направляется к бару. А бар – это большущий прилавок с фужерами, рюмками и бутылками, тихая музыка, официант, улыбающийся всем. Я вижу, как она опрокидывает в рот рюмку, наверное, с водкой. Берёт с прилавка шоколадку, дожидается пока официант нальёт в пузатый фужер коричневую жидкость и идёт к нам. Дашка начинает канючить:
– Мамочка, дай и мне попить глоточек!
– Ты уже и пить захотела? – немножко раздражённо спрашивает мама, – а я думала заказать сок, когда съедите мороженое. Потерпи, сейчас я сделаю заказ… – и снова идёт к бару, выпивает ещё одну рюмку водки, говорит громко: