Тайны Марии-Луизы

Марсель с радостью встретил подкрепление, доставленное ему Жаном Соважем, так как теперь ферма «Божья слава», вооруженная и защищенная такими силами, могла противостоять любому, даже солидному отряду врагов. Ее оружия и силы сопротивления было достаточно, чтобы привести в смятение и задержать движение союзников, а тем временем подоспеет Наполеон и освободит страну.

Марсель объяснил Жану Соважу расположение войск. Он сообщил ему, что 17 марта Наполеон покинул Реймс со своей гвардией и направился к Арси и Фер-Шампенуазу.

– Неприятель не посмеет двинуться к столице, – прибавил он. – Император, вероятно, не хочет вступать в бой в настоящее время и стремится соединиться со своим северным отрядом. Тогда он окажется ближе к воротам Берлина, чем Блюхер и Александр к заставам Парижа. Мы обязаны помочь ему достичь северных позиций, задерживая неприятельские обозы, захватывая разведчиков и различными тревогами.

– Я понимаю, это должна быть партизанская война, – энергично заметил Жан Соваж. – Ах, я желал бы видеть врагов уже здесь, на расстоянии ружейного выстрела!

– Тебе не придется долго ждать, товарищ! Слышишь этот пронзительный крик, которым обыкновенно пастухи созывают овец, когда замечают волка за соседним лесом? Это наш караул бьет тревогу, значит, враг недалеко. Итак, к оружию, мой друг! Ты будешь защищать главную часть здания фермы, выходящую на дорогу, я же расположусь в овчарнях, откуда в моем распоряжении будет вся равнина. Ты знаешь приказ: стрелять не ранее как неприятель приблизится на расстояние ружейного выстрела. Мы – осажденные и должны беречь боевые запасы.

Дав Жану инструкции, Марсель направился к низкой тяжелой двери, находившейся в глубине, отодвинул засов и открыл ее. Эта дверь вела в какой-то погреб с несколькими ходами, терявшимися в темноте: оттуда подымался тяжелый, едкий запах.

– Что это за подвал? – спросил Жан.

– Старинная монастырская пещера. Там, наверное, лежат останки древних монахов, распространяя запах. Этот мрачный, молчаливый склеп скоро, быть может, озарится пламенем и загрохочет.

Жан Соваж заметил, как Марсель размотал длинный фитиль и один конец его прикрепил к темному предмету, находившемуся на одной из ступенек лестницы, ведущей в глубину склепа. Подойдя ближе, он различил бочку.

– Тут порох? – спросил он.

– Да, – ответил Марсель спокойным тоном, заканчивая прикреплять фитиль и пропуская другой конец его под дверь, которую тотчас же закрыл. – Добрые монахи, которые покоятся там уже несколько столетий, дождутся, пожалуй, воскрешения из мертвых, какого они никак не предвидели в своих молитвах!

– Ты, значит, предполагаешь превратить убежище «Божья слава» в долину Иосафата?

– Тише! – сказал Марсель. – Не нужно пугать наших мальчиков. Но если враги проникнут сюда, они найдут верную смерть среди обломков. Все узнают, что Марсель скорее готов был взлететь на воздух, чем сдаться, и это послужит хорошим примером, товарищ! Видишь ли, случается, что страной завладевают, несмотря на храбрость ее защитников. Сдают крепости, открывают ворота городов, сдают арсеналы; однако защищаются до последней крайности, сражается не только войско, но и весь народ. И когда каждый куст представляет собой редут, когда каждый дом является крепостью, неприятельская армия начинает колебаться, а генералы приходят в смущение. Побежденный народ, который приложил все старания для обороны, более славен, чем завоеватели и грабители трофеев! Так пусть же наша Шампань превратится в вулкан, грозное извержение и кровавая лава которого затопят жилища, поля и даже ее сыновей! Займем свои посты, товарищ! Если нашему примеру последуют все шампанцы, а шампанцам все французы, то Франция будет спасена!

Жан Соваж бегом направился к главному корпусу здания, уже окруженному защитниками, готовыми стрелять при первой надобности.

Марсель отправился в овчарни, где его жена, превратившаяся в Красавчика Сержанта 1792 года, оживленная предстоящим сражением и в мужском костюме казавшаяся помолодевшей, готова была открыть огонь по большому отряду врагов, скакавших по равнине.

– Не стреляйте! – остановил Марсель. – Нужно обождать. Их по крайней мере восемьсот человек, это слишком много для нас, – произнес он унылым тоном, указывая на огромное облако пыли, подымаемое приближающейся конницей.

Через несколько минут все пространство вокруг равнины, пашни, луга, огороды, дороги, все было занято кавалеристами-«освободителями». Они надвигались как бы огромной цепью, которая то смыкалась, то раскидывалась, приближаясь к неподвижной, молчаливой ферме «Божья слава».

Жан Соваж так же, как и Марсель, приказал не стрелять. Нужно было дать неприятелю возможность подойти ближе, не обнаруживая напрасной пальбой количество защитников фермы.

Вдруг один из офицеров наступавшего отряда задержал коня против дороги, ведущей к ручью, позади которого находился главный вход в ферму.

По данному знаку вся кавалькада остановилась. Два солдата приблизились к офицеру, и он указал им на дорогу к ферме.

Тогда оба солдата подъехали к ручью, привязали коней к сваям, служившим раньше опорами моста; затем после некоторого колебания медленно спустились по откосу, перешли ручей вброд и, снова взобравшись на откос и направившись к воротам фермы, стали стучать в них прикладами ружей.

Марсель и Жан Соваж сошлись для совещания, как лучше поступить. Если встретить назойливых гостей ружейным залпом, то сражение неизбежно и ферма будет взята приступом. Не лучше ли открыть вход на ферму и вступить в переговоры?

Тем временем равнина все более и более наводнялась кавалеристами.

– Серьезно сражаться против целой армии мы не можем, – сказал Марсель, – наша задача задержать здесь неприятеля как можно дольше, а не давать себя перерезать без всякого толка. Попытаемся отделаться от этих негодяев, которые идут к нам, и постараемся не привлечь сюда весь эскадрон, который носится по лесам и полям.

– Ты хочешь принять их, вступить в переговоры?

– Да, ты увидишь… у меня возникла мысль!

Марсель высунулся в слуховое окно и крикнул кавалеристам по-немецки, чтобы они подождали, что им сейчас откроют.

Солдаты сделали знак, что поняли и, открывая свои рты, показывали пальцами, что голодны и хотели бы поесть.

Марсель тотчас же отдал приказание, чтобы вынесли на двор все столы, выкатили бочки с вином и принесли хлеба, ветчины, водки. Когда все приготовления были сделаны, он приказал, чтобы все люди спрятались в верхних этажах, оставив пустыми все нижние помещения. Оружие и все следы организованной защиты были также скрыты. Затем он позвал всех женщин, бывших на ферме, убедил их не бояться и прислуживать, раздавая вино солдатам, которые будут тотчас впущены.

Сделав все эти распоряжения, Марсель принялся разбирать заграждение у ворот и впустил стучавших.

Оба кавалериста вошли с предосторожностью, беспокойно оглядываясь по сторонам. Увидев накрытые столы во дворе, полные бочки и жбаны, а также женщин, снующих взад и вперед, вообще всю эту мирную обстановку, они состроили довольную гримасу.

– Хорошо, хорошо, друзья! – закричали они и, обернувшись назад, стали делать знаки своим товарищам, собравшимся на равнине вокруг офицера и, по-видимому, ожидавшим результата разведки двух товарищей.

Вскоре часть отряда двинулась, направляясь к ферме с осторожностью, медленным шагом.

Марсель, с беспокойством наблюдавший за этим движением, обращаясь к Жану Соважу, радостно воскликнул:

– Судьба благоприятствует нам; посмотри, только эти решаются направиться сюда, а остальные, не рассчитывая найти на ферме достаточно корма для всех, предоставляют первым утолить здесь свою прожорливость, а сами пойдут дальше на поиски добычи. Мы, значит, будем иметь дело приблизительно с пятьюдесятью всадниками, ну а это нам по силам; все идет великолепно!

При этих словах Марсель радостно указал на огромный отряд неприятеля, который после некоторых колебаний и переговоров повернул обратно и скрылся на горизонте.

Его предположения были верны. «Освободители» держались определенного метода в своих нашествиях: они избегали появляться на фермах и в деревнях в слишком большом количестве, не надеясь найти там достаточно припасов и прочей добычи. Они знали, что Франция богата и что, идя далее, они удовлетворят свои аппетиты.

Офицер несколько отделился от своего отряда, переправился через ручей и вежливо обратился к Марселю, стоявшему на пороге фермы. Марсель был очень бледен и старался сохранить хладнокровие.

– Вы владелец этого дома? – спросил офицер на великолепном французском языке, прикладывая руку к своей шапке.

Марсель молча поклонился.

– Я явился просить у вас гостеприимства для моих людей. Надеюсь, что вы окажете его нам с готовностью, как делали то все ваши соотечественники, которые не принадлежат к мятежникам и знают, какого приема заслуживает войско союзников их императорских величеств, явившееся освободить вас от тирана Бонапарта и, водворив здесь мир и порядок, восстановить законное правительство.

Марсель ответил весьма кратко:

– Вы находитесь здесь по праву войны, поступайте как вам заблагорассудится!

При этих словах он указал на двор, где стояли столы, уставленные яствами.

Офицера этот вид привел в веселое настроение, и он сказал:

– Я вижу, что вы очень рассудительный француз. Впрочем, таковых, к счастью, много в этой стране. Так, например, господин Турпен, мэр Шалона, принял нас очень радушно, со слезами на глазах, и просил нас, чтобы мы сами роздали населению города белые кокарды.

– И что же, шалонцы повиновались этому мэру? Они приняли кокарды, переданные им через вас?

– Конечно, боже мой! – ответил офицер, сбивая грязь с сапог. – Впрочем, раздача значков производилась в здании мэрии. Взвод моих солдат присутствовал при этом… на случай появления какого-нибудь упрямца.

– Ах, значит, были и упрямцы! – произнес Марсель, весь дрожа от внутреннего волнения.

– Да, были и такие, главным образом среди черни. Лучшие люди, почтенные граждане, владельцы поместий по соседству, все охотно кричали: «Да здравствует король! Да здравствуют союзники!» – и с видимым удовольствием нацепляли на себя белую кокарду. Мы пожимали друг другу руки и пили вместе ваше прекрасное игристое вино. Это было прелестно!

– А как поступали с упрямцами?

– Смотря по тому, кто они были. Женщин, принимая во внимание их пол, щадили, ну а с мужчинами поступали иначе. Многие с негодованием срывали королевский знак отличия и топтали его ногами; были и такие, что осмеливались провозглашать узурпатора. Их расстреливали. Что же делать! Мятеж, вы понимаете! К этому вынуждает война… Но здесь, – поспешил прибавить офицер, – я вижу, не придется прибегать к таким крайним мерам. Я счастлив, что встречаю здесь такой любезный прием. Пожалуйста, скажите, как называется эта ферма.

– «Божья слава».

Офицер продолжал:

– Я вижу, на этой ферме «Божья слава» вы хорошо умеете принимать друзей – ваших неприятелей. Столы уставлены яствами, выкачены бочки. Мой привет вам, господин фермер! – при этом он протянул руку Марселю.

Но тот сделал быстрое движение, указывая на ручей и говоря:

– А ваши лошади? Разве вы не боитесь, что они убегут или утонут?

Офицер оглянулся назад.

– Не беспокойтесь! – сказал он. – Они сами сумеют найти себе пищу и уберечься от всякой опасности.

Благодаря такому обороту разговора Марсель избежал необходимости подать офицеру руку. Во избежание новых проявлений любезности, он предложил врагу последовать за ним на кухню, где ему дадут поесть.

Встретив такое гостеприимство на ферме, что было далеко не везде на их пути, офицер, весело улыбаясь, сел за стол, приглашая Марселя последовать его примеру.

– Быть может, вы окажете честь составить мне компанию? – спросил он.

– Благодарю вас! Я уже ел, и к тому же мне необходимо позаботиться, чтобы ваши солдаты не имели ни в чем недостатка, – сказал Марсель с незаметной иронией в голосе. – Впрочем, будьте покойны, – добавил он с более подчеркнутой иронией, – это не помешает мне оказать и вам мое внимание!

– Сделайте одолжение! Право, я искренне благодарен вам, – сказал офицер, с жадностью уплетая поданную ему холодную дичь.

Марсель удалился. Тихо, крадучись, чтобы не привлечь внимания «освободителей», с жадностью накинувшихся на еду и вино, он пробирался в амбары, в конюшни, в комнаты, где были спрятаны крестьяне, подбадривал их и велел быть начеку, чтобы не быть застигнутыми врасплох и по первому сигналу быть готовыми броситься на неприятеля.

Затем он спустился во двор, где оргия была уже в полном разгаре.