Избранные произведения. Том 1. Саит Сакманов

По существу, человеку кроме сытой жизни, красивой одежды, благоустроенной квартиры нужно ещё кое-что – духовное единство, вера в ближнего. Зульфию в Сайте интересовали именно эти начала. Самый ли дорогой и любимый человек она для Санта? Можно ли на него рассчитывать в будущем?

– Саитжан, мне кажется, Рушания тебя очень обидела. Я буду другой, слышишь?

«Много знай, говори мало», – сказал один мудрец. Лишь маленькую толику из пережитого поведал он Зульфие.

Вспомнил Рушанию. Первую встречу, безоблачное начало семейной жизни и кошмарный конец. Как обо всём этом расскажешь? Конечно, и Зульфию можно понять. Ей небезразлично, с кем она живёт. Вот уже и губки надула, и впрямь собралась обидеться. Саит усадил жену рядом и начал:

– Ты, моя хорошая, старайся понапрасну не обижаться. Обида – вещь нехорошая. Тебя старит, врага молодит. Так вот. Родился и вырос я в Тетюшском районе. Есть у меня два брата и одна сестрёнка – это ты уже знаешь. Ты их видела. То, что родителей нет в живых, ты тоже знаешь.

– Как ты стал военным?

– После школы год работал помощником тракториста. В прежнее время я бы бил себя в грудь, как-никак был секретарём комсомольской организации колхоза. Работал с душой. Пришла пора идти в армию. Как комсомольскому работнику предложили: выбирай любое военное училище, кроме Москвы и Ленинграда. Сами же предложили Симферопольскую военнополитическую школу. Училище это котировалось. Добавили: мол, картошкой да лапшой, поди, объелся, а там фрукты поешь.

Для порядку пришлось сдать экзамены. Начал учиться. Конечно, вначале после татарской школы было трудновато. Но быстро догнал сверстников и даже получил диплом «с отличием». И чуть было не попал в Московскую военную академию, не случись ЧП…

– Может, не послали, потому что татарин?

– Может, и это сработало. Но погорел я в результате своей политической слепоты.

– А что это такое? Мне ведь тоже скоро госэкзамены сдавать.

– Теперь времена другие. Сейчас свобода слова: говори что хочешь. На госэкзамене мне надо было дать оценку последнему периоду Второй мировой войны. Я сказал, что наряду с неоценимым вкладом славной Советской Армии в разгром фашизма было допущено много ошибок.

Позёвывавшие члены государственной комиссии от этих слов вдруг проснулись, словно их блоха укусила. «Что же это были за ошибки?»

Я, конечно, мог выкрутиться. Всё-таки тогда культ личности уже был развенчан. Но чёрт меня дёрнул! Возьми да и скажи: «В Крыму, в городе, где мы учимся, должно жить коренное население острова – крымские татары, пора их вернуть на родину». Председатель комиссии, усатый генерал Куропатенко, крикнул мне, стукнув при этом кулаком по столу:

– Мы здесь собрались не для того, чтобы выслушивать эту белиберду. Вон отсюда!

После экзамена меня вызывали, прорабатывали. Нескольким учителям влепили выговор за слабую политическую подготовку.

Тяжело я перенёс это. Три ночи почти не спал. Курсанты перестали со мной здороваться, потом и вовсе перестали замечать. Во сне видел маму: солнечный день, мама сидит. На ней вышитое платье. Меня к себе зовёт. Но я не могу сойти с места, к ногам словно пудовые гири подвесили. Утром получил телеграмму: «Маму уже похоронили, можешь не приезжать». В тот день, когда я боролся за права крымских татар, дома умерла мама.

На пятый день вышел на улицу. В душе пустота. Голова словно набита толчёным стеклом, ноги как деревянные. Всё кругом плывёт и кружится. Ничего не соображаю, ничего не понимаю. В мозгу сидит: мир без меня существовать не может, он живёт только в моём воображении. Стало быть, сегодня конец света. Смерть, вечность, планета – всё зависит от моего желания. Я понял, что схожу с ума.

Достал из кармана гимнастёрки булавку, пробую проколоть руки, ноги, вижу кровь, но боли не чувствую. Как всё забыть, оказаться с мамой? Не найдя другого выхода, зашёл в кафе, выпил два стакана водки. Помню только, как вышел на улицу, сел на скамейку…

На другой день проснулся на широком диване. Белый потолок. Где я? С кем я? Я же должен быть в казарме.

– Проснулся, курсантик? Сейчас попьём чаю.

– Кто вы? Где я?

– Меня зовут Марина. Марина Сергеевна.

– Как я к вам попал?

Поднимаюсь. Молодая красивая женщина. Как и многие южанки, полновата, по плечам светлые волосы. Села рядом и рассказала:

– Шла домой с вечерней смены. Вижу: на скамейке сидит, запрокинув назад голову, курсант. Лицо белее снега. Совсем плох. Я же медсестра. Думаю: умер. Кое-как нащупала пульс. Пытаюсь разбудить, кричу прямо в ухо. Бесполезно. Вдруг, откуда ни возьмись, патруль. Я уже поняла, что ты пьян. Подумала сначала: «Ну и чёрт с ним, мне-то что?» Но в последний момент пожалела: молодой, красивый, пропадёт.

«Вы кто будете?» – спрашивает офицер. И не заметила, как ляпнула: мол, жена. Пришлось досочинять дальше. «Сегодня у меня день рождения. Были в гостях. Сейчас проспится, а потом вернётся в казарму». – «Как звать?» – спрашивает. То ли для порядку, то ли сомневается. Первое, что пришло на ум, говорю: «Саша».

Он достаёт из твоего кармана документ, читает: «Саит Сакманов. Курсант пятого курса. Его зовут не Саша».

Уж как я обрадовалась, что имя начинается на букву «С». Говорю: «Саит значит по-русски Саша, Александр. Их имена не сразу запомнишь. Вот и зову Сашей». – «А кто он по национальности?» – допытывается недоверчиво капитан, чёрт бы его побрал. Соображать некогда. По имени и фамилии поняла, что не славянин. «Мусульманин», – говорю. «В нашей стране нет такой нации», – говорит.

И тогда я взорвалась, словно перезревший арбуз. «Какое имеете право меня допрашивать? Что, я не имею права с мужем погулять на свежем воздухе? Заполонили город военнослужащими. Делать вам больше нечего». Вижу, собрались уходить. «Нет, – говорю, – я так этого не оставлю. Помогите мне мужа до дома довести. Дайте мне одного солдата».

Тогда они потребовали показать твой увольнительный лист. Одна ложь тянет за собой другую. Говорю: «Бумага осталась дома». Сказала и глазом не моргнула. Сама боюсь: а если дома лист попросят? За то, что напоила курсанта, за то, что назвала мужем, могли и саму взять. Всё могло случиться. Но всё образовалось. Счастливчик ты. Самое удивительное: капитан мне поверил и солдата дал в подмогу. Сама тебя раздела и уложила.

Когда, напившись чаю, одевшись в вычищенную форму, я уходил, она сказала на прощание: «Сегодня и вправду у меня день рождения. Сможешь, приходи. Буду ждать. Никого не позвала. Как вчера напиваться не будем?»

Вышел на улицу. Тошнит, голова трещит. Но вокруг всё вернулось на своё место. То ли водка, то ли эта женщина, то ли ночной патруль, то ли всё вместе взятое меня спасло от сумасшествия. С годами эти события выглядят вполне логичными, но время от времени спрашиваю себя: «А со мной ли всё это было?»

Затаив дыхание, слушает Зульфия Сайта. Затем, слегка освободившись от его объятий, спрашивает:

– А ты к этой женщине ещё ходил?

– Человека, спасшего меня – кандидата в психбольные, я, конечно, так просто не смог оставить. Я был ей благодарен. И её любовь ко мне, и предложение жить вместе я воспринял как знак судьбы. Но пожили мы всего полгода. – Все прелести этой совместной жизни Саит сознательно опустил в рассказе. Дабы не пробуждать без нужды у Зульфии чувство ревности.

– Только принимая во внимание мои успехи в учёбе, кое-как выдали диплом. Направление было одно – в братскую Монголию. Те курсанты, что кое-как вымучили «тройку» и не просыхали от пива, имели возможность выбора. Я же – нет. И тогда я понял, какое грязное дело – политика, как трудно жить тому, кто говорит правду. От политики отошёл. Я давно для себя уразумел, что все эти митинги, требования свободы, независимости – бесполезное, не имеющее будущего занятие. Нынче время сильных. Ведь вот и великий русский поэт Блок, поняв, что борьба со страшной, уродливой действительностью обречена, заявил: «Истина в вине». Позднее пришёл ко Христу. Что-то я себе душу разбередил, налей-ка, жёнушка, немного коньяку… Ты уж, милая, теперь, конечно, хочешь спросить, как всё закончилось с Мариной Сергеевной, так ведь?

– Вовсе и нет. Подумаешь, на улице по пьянке подцепил гулящую хохлушку!

– Не горячись, Зульфия! Она меня для тебя спасла.

С крепкими напитками Саит дружбу не водил. Прибегал только в случаях крайней необходимости или редко, под настроение. Вот и сейчас слегка пригубил армянский коньяк и продолжил. Экскурс в прошлое ему сейчас необходим для того, чтобы разобраться в происходящем сегодня. То, что рядом с тобой человек, которому небезразлично твоё прошлое, твоя судьба – уже греет, вдохновляет.

– Я предложил Марине вместе ехать в Монголию. Не согласилась. Кто ж уедет из такого рая, как Крым! Тем более с татарином, который моложе на шесть лет. Тем более у неё была дочь-школьница. Расстались без обид, красиво, интеллигентно.

Нежно обняв мужа, Зульфия сказала:

– От меня так легко не сбежишь, Саитжан. Так и знай. Видите ли, они красиво расстались.

Предчувствуя возможную бурю в стакане воды, Саит поцеловал её в полураскрытые губы и продолжил:

– Как устроился, выслал ей адрес, обменялись несколькими письмами. С год получал от неё открытки. В последней она написала: «Выхожу замуж за военного пенсионера». Так и разошлись, как в море корабли.

Саит собрался было рассказать про все «прелести» службы в Монголии: песчаные бури, грязь, нехватку воды, про отсутствие внимания к расположенным там частям со стороны руководства, про «дубовый» политсостав, про пьянство, порождённое чувством безысходности. Но Зульфию эти проблемы мало занимали.

– А как познакомился со второй женой – Рушаниёй? Сколько прожили? И её ты сильно любил?

– Да ты не торопись, торопыжка…

Саит и не заметил, как выпалил это сравнение. Надеялся: быть может, Зульфия пропустит его мимо ушей. Но нет…

– Что, что ты сказал, повтори!

– Да так, ничего особенного.

– Откуда ты знаешь? Это кличка моего отца. В деревне узнал?

– Да, мулла мне на ухо сказал, когда никах читали. Да ты не волнуйся, дорогая. Отцу очень подходит. Правда, не обижайся!

Какая уж тут обида! Всякий раз, когда Зульфия вспоминает эту поездку, её гложет стыд.

– Прослужил два года, приехал домой в отпуск. Похоронил отца. Приехал в Казань, занял очередь в кассу Аэрофлота, что на Булаке. Передо мной стоял пожилой военный с молодой девушкой. В зале полно народу, жара невозможная. Стоявший ко мне боком подполковник, утерев струящийся со лба пот, повернулся ко мне и спросил сурово: «Товарищ старший лейтенант, почему честь не отдаёте?» Я, признаться, не подумал, что и у кассы это так необходимо. Как правило, это делается на улице, а зачем здесь-то? Но в этом случае не до споров.

– Извините, товарищ подполковник, смотрел в другую сторону, – сказал я и нарочито отдал честь.

Он остался доволен. Девушка оценила моё чувство юмора и улыбнулась:

– Так-то.

Одетая в синее платье в горошек, девушка повернулась в мою сторону.

– Папочка, не приставай к человеку. Такая жара. К тому же он, наверно, в отпуске.

Сайт, конечно, счёл нужным опустить из рассказа некоторые подробности, а именно – маленький ротик, ровные белые зубы, приятный голос, красивую фигуру девушки, красивые, с педикюром, пальчики на ногах. Он знал: меньше знаешь, крепче спишь. Зачем Зульфие знать детали?

– Разговорились. Закончила пединститут. Отец приехал на защиту диплома. Имя ты её уже знаешь.

Опустил он из рассказа ещё кое-какие детали: и то, что пропустил ради того, чтобы постоять рядом подольше, несколько человек без очереди, и лёгкие рукопожатия, и румянец на её щеке…

И у них, и у него самолёт был завтра. Времени оставалось много. Уставший от жары отец поспешил в гостиницу. Молодые всю ночь бродили по городу.

Естественно, хотелось много узнать друг о друге. Особенно был любопытен молодой человек.

– Судя по вашей внешности, у вас и фамилия, наверно, красивая?

– Ну, предположим, фамилию не выбирают. Это не камень в перстне, не золотая цепочка.

– И какая?

– Ханова.

– Это ваша фамилия?

Девушка от души рассмеялась.

– Думаете, фамилия первого мужа?

– Я – Саит Сакманов. Саит-абый.

– А почему «абый»? Мы вроде ровесники.

И добавила:

– Вы не чуваш, случайно?

– Чувашей по имени Саит я не знаю. Что касается фамилии… В училище я поступил Сакмаровым. Знаешь, есть такая река на Урале – Сакмар?

– Не знаю, но слышала.

– Так вот, когда получил диплом, паспорт, военный билет, везде буква «Р» была заменена на «Н». Вначале я и сам не заметил. А потом… махнул рукой.

– Да и не всё ли равно?

– Когда человек стареет? – сказал Сайт, желая сменить тему разговора.

– У женщин возраст не спрашивают. А мужчине столько, на сколько он себя чувствует. Это я где-то прочла.

Загадочно посмотрела на Санта и спросила:

– Никогда не приходила мысль наложить на себя руку?

Саит уловил шутливый тон.

– Я с удовольствием положил бы руку на ваши плечи, спину, талию. А что толку налагать на себя свою же руку?

– Да нет же! Я веду речь об уходе из жизни.

Саит уже было настроился прочитать нотацию о том, как прекрасна жизнь, а мы так молоды, и откуда у такой красивой девушки такие чёрные мысли. Но вовремя остановился. Вовремя вспомнил, что рядом идёт не какой-нибудь солдат, сбежавший с политзанятий, а образованная городская девушка. Может, она его просто испытывает?

– Разок я испытал это чувство, – сказал он серьёзно.

– Когда? Что натолкнуло вас на это?

– Сегодня. У кассы!

Девушка, в свою очередь, очень удивилась:

– Почему? Вы шутите?

– Ей-богу! Если бы вы, взяв билет, сразу ушли и я бы никогда не узнал, что вы Ханова, точно бы повесился на дверной петле.

– Спасибо за отвагу. Хвалю.

– Можно и мне вопрос?

Девушка артистично повернула голову, игриво подмигнула. Чувствовалось, что она знает себе цену. Всем своим видом, казалось, говорила: «Валяй, спрашивай».

– Что вам нравится в мужчинах?

Она будто задумалась.

– Глаза. Если глаза глупые, всё остальное не столь важно.

– В целом я доволен жизнью. Только одно желание не даёт покоя.

– Поделитесь своей мечтой. Будет легче. Как говорится, сокрытие болезни ведёт к смерти.

– Я бы хотел, чтобы мои глаза показались вам глупыми.

Девушка от души рассмеялась.

– Оказывается, вы хитрец. У меня для вас есть загадка.

– Слушаю вас!

– Итак, вот вы офицер. Что такое смелость?

Что за вопрос? Неужели всё ещё испытывает или хочет продемонстрировать свою эрудицию? На такой дежурный вопрос невозможно ответить всерьёз.

– Получить тумаки, предназначенные для другого.

Она всем телом повернулась к Сайту.

– Браво! Чувство юмора спасло вас и сейчас. Вы вышли сухим из воды. А вот я чувство юмора где-то растеряла.

– Юмор как соль. Он хорош в меру, – добавил Сайт. – Один раз бываем молодыми. Отчего же не пошутить? Что ещё остаётся в жизни?

– Любовь.

– Да, о ней нельзя забывать. Давай возьмём её с собой, – сказал он и обнял девушку за плечи.

Она не сопротивлялась. Саит вспыхнул как порох. Голова закружилась, во рту пересохло, сердце стучало, как у скакуна. Никогда ещё он так не желал женщину.

О том, что всю ночь целовались до одури, что решили пожениться, поклялись быть вместе, Сайт, разумеется, пересказывать Зульфие не стал.

Нарочито равнодушным тоном он продолжил:

– Через три месяца я приехал в Уфу, организовал скромное застолье и забрал её в Монголию. Через год родилась дочь Гузель. А ещё через пять лет дослужился до капитана, попал под очередное сокращение, вернулся в Казань. В течение года получил двухкомнатную квартиру. Но душевной гармонии с Рушаниёй так и не получилось.

Вспомнив подробности развода со второй женой, Саит улыбнулся. Зульфия этого не заметила.

Разговор был откровенным. Инициативу жена взяла в свои руки.

– Саитжан, давай разойдёмся. Спрашиваешь, почему?

Поскольку такие разговоры случались и прежде, Саит и на этот раз его не воспринял всерьёз.

– Я на этот раз серьёзно. Я и заявление в загс отнесла. От тебя нужно только согласие.

Мужчины не любят крутых поворотов в семейной жизни. У Санта дрогнуло сердце.

– Не надо бы, Рушания. Дело это довольно хлопотное.

– Тебе-то что, ведь не впервой. Может, и не в последний.

– Ты мне этого желаешь?

– Не только. Ты меня не любишь. Я это чувствую по твоим глазам, по тому, как ты буквально заставляешь себя ласкать меня. Не нужна мне такая ласка.

– Невозможно всю жизнь любить так же пылко, как в молодости.

– Дело не только в этом.

Саит пытался сохранить семью ради подрастающей дочери. Мелкие придирки жены переносил мужественно. Но всё было тщетно. Его старания были сродни холостому выстрелу.

Если между двоими, живущими под одной крышей, пробежала кошка, любая мелкая обида перерастает в большую ссору. Как-то Саит нечаянно обронил: «Брось ты эту жёлтую кофту, терпеть не могу цвет измены». Вроде и сказал-то в шутку. Жена же словно ждала этого момента:

– Что же мне надеть? Что ты мне можешь предложить? С тобой я и дошла до жизни такой, что ношу такой грязный цвет.

Жена всё распалялась. Ссора затягивалась.

– Ты мне абсолютно безразличен. От тебя дурно пахнет, ты пахнешь, как монгольский мужик.

Уж как ему хотелось ответить в тон, но сдержался. Опять бы всё кончилось скандалом. После подобных «обменов мнениями» ночные ласки снимались с повестки дня.

Саит был плохим политиком. Привычка говорить напрямик доставила ему в жизни немало неприятностей. Вот и сейчас, сдержись он пару раз, может, и не разошлись бы. Несмотря на гордыню, Рушания была неплохой хозяйкой.

– Ты хоть осознаёшь, кто виноват? – спросила жена.

– Разумеется, я, – сказал он. – Но какое это имеет значение?

Саит больше не хотел сопротивляться. Пусть делает что хочет. Но для вида попытался изобразить несогласие:

– У нас есть общая дочь.

– Ничего, вырастет.

– Хочешь, чтоб она была сиротой?

– Найду другого отца, не переживай. Будет и сыта и одета. – Затем подумала и добавила: – Может, повезёт на нормального отца…

Саит так и сел.

– Дочери скажешь, что работаю за границей. Деньги буду высылать.

Это уже было его согласие на развод. Он тотчас же ушёл из дома. Утром позвонил по телефону. По голосу жены понял, что та всю ночь проплакала.

– В Уфу можно приехать?

– Думаю, не надо.

Продолжая всхлипывать, она назвала адрес и телефон отца.

Саит почувствовал, что, начни он сейчас отговаривать от развода, попроси прощения, она готова простить его. Но Саит уже принял решение.

За дополнительную плату их через неделю развели. От никаха, прочитанного муллой, осталась лишь дочь. У неё согласия никто не спросил.

– Мне была близка Казань. Мы расстались, – сказал он Зульфие. «Пусть квартира будет дочери и подарком, и памятью. Больше от тебя ничего не нужно», – сказала на прощанье Рушания. Я согласился. Правда, она потом и половину стоимости «Волги» забрала и на алименты подала. Виноватых не ищу. Кто же сам о себе скажет: «Я плохой»? Если бы её не потерял, не нашёл бы тебя. Год проработал в экскурсбюро лектором. Поскольку жить было негде, позарился на комнату в общежитии и пошёл участковым милиционером. Но это уже из другой оперы. А ты, моя милая, садись готовиться к зачёту.

После Рушании у Сайта было немало увлекательных романов. В нашей стране только жениться легко, развод подобен мукам ада. И речь не только о формальной стороне дела. После развода начинается самое страшное: делёж квартиры, мебели, посуды, ложек. И только дети оказываются лишними.

Саит знает, новые друзья Мансура не оставят его в покое. В воздухе стоит духота, которая бывает перед грозой. Сакманов не находит себе места. Не знает, чем себя занять. В день, когда убили Фердинанда, он собрал в доме Ахмадиши-бабая новых ребят, только что нанятых на работу. Даже водитель Замир, словно в первый раз, сидит навострив уши, забыв обо всём на свете. «Енерал» же в разговоре любит перемешивать серьёзное с юмором, кто не знает эту его особенность, ничего не подозревает. Замир знает. Но молчит.

Поглядывая, как за окном кружит метель, он продолжает:

– Не хочу хвастать, ребята, хотя Замир знает об этой моей слабости, но скажу: десять лет я за рулём, но никаких конфликтов с ГАИ у меня не было, за исключением мелких штрафов. Повторяю, по-крупному – никогда. Представьте, ни с того ни с сего вас тормозит гаишник. Что вы делаете?

– Достаю документы и иду навстречу, – говорит один из шофёров.

– И совершаешь большую ошибку, в особенности если и ты сам, и твои документы в порядке. А торопиться не следует. И задний ход давать не надо. А надо лишь открыть окно, состроить улыбку и ждать, когда он сам подойдёт. Он должен сам подойти за правами, техталоном, путёвкой…

– А это не взбесит его?

– А он и так тормозит тебя не для того, чтобы справиться о твоём здоровье. Результат будет тот же.

Ежели у инспектора на груди нет жетона с надписью ГАИ, потребуйте документы, а фамилию заложите в свой «компьютер», то есть в память, так, чтоб не забыть и при крутом повороте. Если заберёт документы, запишите, кто он и с какого отделения.

– А как вести себя, если мент начнёт обыскивать?

– А никак, как ни в чём не бывало. Не торопитесь также открывать бардачок, багажник, свою сумку, если он специально не попросит. Спрашиваете, почему? В документах не написано, что хозяин машины должен сам себя обыскивать. Ему надо, вот пусть сам и открывает. А ты в это время закуривай, даже если не куришь вовсе. От одной затяжки не помрёшь.

– А если потребует открыть багажник?

Не считая вопрос удостаивающим ответа, Саит Яруллович продолжает:

– Позднее в случае чего хитрый инспектор, конечно, может заявить: «Он сам открыл, сам показал».

– А где носить газовый пистолет? – спрашивает ещё один.

– Вы сами знаете, у нас запрещено носить оружие. Если бы орудие убийства у нас свободно продавалось, уже половину народа бы уничтожили. Таково наше общество. В нашей организации только я имею разрешение на ношение оружия. И вы знаете почему, – сказал он, хитро улыбаясь, – но если для выполнения важного государственного задания придётся-таки прихватить, то лучше завернуть в грязную тряпку и хранить около ручного тормоза.

– А если милиция остановит?

– Пока машину останавливаешь, его следует быстро спрятать в штанину. Поэтому за рулём надо быть всегда в свободных брюках.

– Но оно же оттуда выпадет, – говорит другой, не понимая рассказчика.

– Дуло, мой милый, надо засунуть в ботинок, кроссовки и в носок, остальная часть остаётся в штанине. Если пришлось засунуть в брюки, то лучше выйти из машины и мельтешить около милиционера.

– А если всё же учует?

– Хочешь сказать, если всё равно отберёт пушку?

– Да.

– Такой поворот дела в нашем с Замиром договоре, написанном с помощью Ахмадиши-абзый, не предусмотрен. Короче, надо молоть чушь вроде: «Не моё, по дороге нашёл. Вон у того «комка» лежало. Как раз к вам и вёз, сдать хотел, да ладно вы мне сами встретились». Главное – говорить не останавливаясь, не давать проверяющему вставить слово, короче, заговорить…

После таких бесед между ребятами и Сайтом устанавливается взаимопонимание, начинается сближение. Но, разумеется, до известного предела. Дистанцию он всегда соблюдает и не позволяет её нарушать.

Более опытные ребята слушают шефа с затаённой улыбкой. Они знают другие способы улаживания конфликтов с гаишниками: вместо документов надо дать тугую пачку денег… Ежели попадётся шибко принципиальный, заявляешь, мол, вы думали, что я взятку даю, у меня таких денег нет, это же штраф. Способов улаживания отношений с милицией много.

Ребята знают и такие, о которых хозяева и не подозревают. Несмотря на дистанцию, жизнь заставляет-таки Санта во время поездок на «разборки» общаться с ребятами. Встречаясь на улицах города, они, в знак приветствия, прикладывают ладонь к лобовому стеклу.

Его ребята никого не подсаживают, не ездят «бомбить», то есть не занимаются извозом. Они – определённая каста, для которой извоз – позорное явление. С такими они не здороваются.

Вдруг торопливо вошёл Ахмадиша-бабай:

– Саит Яруллович, вас к телефону… Срочно. Звонила жена Фердинанда. Дышит учащённо, чувствуется – плачет.

– Фердинанда убили, – сказала она и замолкла.

– Где, как?

– На улице застрелили. Около машины. Когда выходил из машины. Я знала, что так и случится, – сказала она и вновь зарыдала.

Когда узнаёшь сообщение о страшной новости, поначалу не находишь нужных слов. Утешать бесполезно, а нужные слова на ум не идут.

– Кадрия-ханум, я разделяю ваше горе… Расходы по похоронам мы возьмём на себя. Где он сейчас?

– В морге, где же ещё!