Я вернулся

Глава 2.

Теперь я командир взвода в танковом батальоне 70-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады. Настоящий гвардейский командир настоящего танкового взвода. Пятнадцать бойцов и четыре пахнущих солярным выхлопом шестьдесятдвойки. Вот это служба! Ща я покажу чего умею! А, умею я много. Ведь только четвёрка по Уставам на госах помешала мне красный диплом получить. Не, с Уставами у меня всё в порядке. Ну, то есть с их знанием. На пятёрку я госэкзамен по Уставам сдал, вот только один балл мне госкомиссия срезала за две отсидки на гауптвахте за время обучения. При чём второй раз на губу я умудрился залететь в последнем семестре на четвёртом курсе. Но, это дела прошлые.

Пошла служба. Две роты нашего танкового батальона раздёрганы по блокпостам-заставам. Оставшиеся две роты поочерёдно используются в сопровождении конвоев-караванов. Я как раз попал в одну из «конвойных» рот.

Иногда нас привлекают для участия в агитмероприятиях. Прикольно? Агитационный танк? Не. Агитируют местные. Приезжаем в какой-нибудь горный аул-кишлак. Местные коммунисты собирают селян на митинг, агитируют за колхозы и народную власть, продукты раздают. Врачи приехавшие с колонной начинают вести приём больных. Военкомы афганские подходящих по возрасту парней в здешнюю армию забривают. А, мы БТРы-БМПшки-танки вокруг аула на высотках расставляем и бдим, чтоб какой залётный душман обстрелом не сорвал ответственное мероприятие. Ещё ни разу в бою побывать не пришлось, хотя уже почти месяц в Афгане.

Второй месяц идёт. Веселее стало. В смысле – духи оживились и для танков работка иногда выпадает. Вот и сейчас на такую работу едем. Жаль только, что задачка у мотострелковой роты которой в усиление придан мой взвод сугубо второстепенная. Основные силы бригады зажимают в горной долине, на полпути от Кандагара до пакистанской границы, крупный отряд душманов. И по плану операции, в той долине душманов и должны помножить на ноль. Но, на всякий случай мы посланы к одному из горных проходов-выходов из той долины. Задачка у нас – если кто из душманов сможет вырваться из окружения, то мы должны не допустить их бегства в сторону границы. А, ещё лучше – должны добить недобитков. Справимся. Десять БТРов и четыре танка. Сила! У духов ведь отродясь бронетехники не было. Размажем-раскатаем. Если конечно бригада на нашу долю чего-кого оставит.

Пологие пыльные, почти лишённые растительности, горы. Не сильно извилистая дорога между ними. Миновали несколько наших постов-застав, окопавшихся на придорожных холмах-горках. Финишная прямая. Почти. Горы расступаются и нам открывается небольшая зелёно-серо-пыльная долина. Наша колонна останавливается в самом начале пологого спуска в неё. Вправо – километра на три – три с половиной – тянутся рисовые чеки. Влево – на те же три с лишним километра – раскинулись наполовину потерявшие листья фруктовые сады, перемежаемые небольшими участками неубранной и уже подсыхающей кукурузы. Прямо, в четырёх километрах от нас, на противоположном краю долины вздымаются уже настоящие горы-скалы с почти вертикальными склонами-стенками и, судя по карте, с головокружительными провалами-обрывами. На противоположном нам краю долины, примерно на 23-0011, в бинокль едва видна узкая щель прохода в горной гряде. Из этого прохода выныривает-выворачивает каменистая грунтовка, идущая с запада на восток, в сторону пакистанской границы. Вот этот проход и эту грунтовку нам и надо заблокировать. Делов-то. Пересечь долину по, единственной идущей поперёк её, пыльной дороге. Дорога эта почти пряма, делит долину на две почти равные части, на полпути к противоположному краю проскакивает небольшой аул и заканчивается т-образным перекрёстком у нашей сегодняшней цели. До аула от нас чуть более двух километров.

В ауле не более полу сотни одноэтажных, сложенных из дикого камня или глинобитных, домов-хибар. Судя по выданным НШ бригады сведениям, аул – мирный. Раньше здесь не было замечено никаких антиправительственных выступлений. И даже, вроде бы местные декхане собрались колхоз организовывать. Ждут только, когда из Кабула пришлют пару тракторов и ветеринара.

Ротный подаёт сигнал к началу движения. Порядок – тот же что и до этого. Впереди, на удалении в полкилометра от основной колонны идёт головной дозор. Это БТР командира первого взвода. Основная колонна роты – два БТРа первого взвода, за ними два танка моего взвода, в том числе и мой, дальше БТРы второго взвода и БТР ротного, третий-четвёртый танки моего взвода, и замыкает колонну третий взвод. Спускаемся по склону и втягиваемся в долину. А, дорога-то оказывается не такая уж и ровная. Она плавно приподымается на размазано-длинных пригорках и также плавно проседает между склонами этих холмиков. Проседает-опускается так, что временами исчезает из виду и давешний кишлак и даже БТР идущий в головном дозоре.

Хренак! Жахнуло солидно. Килограмм тридцать тротила, не меньше. Из-за пригорка, за которым скрылся головной бэтээр, встаёт чадный столб дыма-пыли.

– Рота! К бою! – орёт по радио ротный, – «Один-один», проверь что там с «десяткой»12.

Все действия заранее расписаны. БТР ротного остаётся на насыпи дороги. Мой танк съезжает с дороги влево. За мной идёт «Бак-2» и БТРы второго взвода. Третий взвод и «Бак-3,4» уходят вправо. Начинаем растягиваться в цепь боевого порядка. Мотострелки на ходу выпрыгивают из своих легкобронированных восьмиколёсных самобеглых повозок.

– «Первый», я «Один-один». «Десятка» – в хлам. Подрыв фугаса судя по всему.

…лять! Долина – не плоская. Она вся в таких же размазанных бугорках-холмиках. Перепад высот небольшой, всего-то пять-семь метров, но когда танк съезжает в распадок между холмами, то обзор сужается до сотни – другой метров. А, ещё ведь и полупрозрачные заросли плодовых деревьев-кустарников не способствуют хорошей видимости. Поэтому, не смотря на команду – «К бою» – продолжаю стоять, высунувшись по пояс из люка, и «рулю» мехводом по ТПУ13.

Никаких выстрелов пока не слышно. Фугас без засады? Накаркал! Твою ж …! Мат в эфире сливается с треском-рычанием длинных очередей ДШКа. Не нашего ДШКа. У нас на БТРах стоят КПВТ, а на танках – новенькие зенитные НСВТ14. Душманский пулемёт хреначит со склона с которого мы совсем недавно спустились в долину. Из пушки мне его не достать, высоко сидит, пушку так не задрать. Заряжающий, повинуясь моему лаконично-матерному приказу, выныривает из своего люка и начинает лихорадочно разворачивать зенитный пулемёт в сторону душманской огневой точки. В сторону неожиданно ожившего склона уже стреляют почти все бронетранспортёры роты. Звук выстрела танковой пушки перекрывает пулемётную трескотню. Это мои орлы-танкисты с правого фланга используя по-видимому подходящий склон смогли задрать ствол пушки выше указанных в руководстве по эксплуатации 16-ти градусов вертикальной наводки. Умнички! Это ж надо так всадить с первого выстрела! Промазали конечно. Но… 115-мм осколочно-фугасный снаряд разорвался метров на пятьдесят выше по склону от ДШКа. И … спровоцировал камнепад. Хороший такой. Каменный поток-лавина за несколько секунд достигла позиции духов и похоронила-закапала их. Уф. Пронесло?

Эфир потихоньку очищается от эмоций-матерков. И тут …

– Командира убило! – динамики шлемофона звенят мальчишеским ломким голосом.

Оглядываюсь. На дороге дымит командирский бронетранспортёр. Хорошо дымит. Жирно. Несколько бойцов суетятся вокруг неё. Пытаются кого-то вытащить из распахнутого переднего люка. К десантным люкам в бортах им не подступиться, из них хлещет чадное пламя. Взрыв. Полыхнуло из люка башни, и почти сразу же этим взрывом-всполохом башню и сорвало. Пипец. У ротного в БТРе был запасец гранат к СПГ-9 складирован.

– Я – «Двадцатка». Принимаю командование. Продолжаем выполнение задачи.

Мы уже развернулись в боевой порядок. С тыла по нам больше не стреляют. Можно идти к аулу. Мой танк выкатывается на гребень холма. Можно поподробнее-повнимательнее осмотреться. Всполох-вспышка выстрела из пролома в каменном заборе-дувале на окраине кишлака. Едва уловимый взглядом росчерк полёта реактивной гранаты утыкается в один из бэтээров второго взвода. Граната? Не – далековато для РПГ.

– БЗО15 – работает от дувала, – кто-то кричит в эфир и развеивает мои сомнения.

Из-за домов кишлака по нашим порядкам начинает стрелять ещё один ДШКа. Даю целеуказание наводчику и тот пытается пристреляться. Но, чёртовы духи и БЗО и ДШКа установили в кузовах пикапов и выдав выстрел-очередь, тут же скрываются за мешаниной хибар-дувалов. Хрен их так поймаешь. Что делать?

Слева, метров восемьсот от моего танка, возвышается наиболее выдающийся холм. Метров на семьдесят-восемьдесят над общим уровнем негостеприимной долины выдаётся-возвышается. Если на этот холм забраться, то откроется вид на кишлак сверху. Только собрался подкинуть идею рулящему боем «двадцатому», а он уже и сам по радио перенацеливает меня на этот мегахолм.

– Байсеитов, 15-00, большой холм, вперёд, – ставлю задачу мехводу, и сразу же дублирую команду второму танку, – «Бак-2»,15-00, большой холм, за мной.

Из-за угловатого валуна обросшего кустами-корягами метрах в семидесяти по ходу танка выскакивает бородатый мужик с РПГ на плече. Ствол пушки смотрит в другую сторону. Проваливаясь в люк, ору по ТПУ про гранатомётчика, и одновременно пытаюсь с ТКНа16 развернуть башню в нужную сторону. Не успеваю. Звук выстрела, удар-взрыв на лобовой броне башни сливается с тарахтением ПКТ17 «Бака-2». Мой танк встаёт как вкопанный. Я с размаху бьюсь лбом об свой люк. Звёзды в глазах. Красные звёзды. Переносицу в кровь рассадил.

– Командир, как вы? Мы его завалили, – это командир второго танка в запале нарушает дисциплину радиосвязи.

Как мы? Вроде ничего не горит, не дымит.

– Байсеитов, почему встали?

– Обосрался слегка, тащ лейтенант, – с нервным хохотком откликается мехвод.

– Подтирайся и вперёд! Ходу!

Обвожу взглядом боевое отделение. Вроде бы все целы. Наводчик несколько нервно, рывками крутит из стороны в сторону башней. Заряжающий нервно хихикает и трёт рукой здоровенную шишку на лбу. Кидаю взгляд на блоки АЗРов18 – все в верхнем положении, не выбило. Нормально. И пробития нет. Повезло.

Высовываюсь из люка. До холма ещё с полкилометра. Сзади идёт бой. Стрелковый. Спешенная пехота пытается кого-то залёгшего в поникших зарослях кукурузы достать. Подсохшие стебли царицы полей в нескольких местах начинают дымиться.

– «Двадцатый», я «Бак-3». Мы на брюхо сели. Тут не поле, а болото! – с другой стороны дороги докладывает командир третьего танка.

– Пусть «четвёрка» тебя вытащит.

– Так и он тоже увяз по самые полки19.

– Ведите огонь с места по кишлаку.

– Так мы в низине не видно кишлака.

– Твою ж …! Выкапывайтесь! Бегом!

Во, блин! Ё…ные басмачи! Рис с чеков собрали, а воду с полей не спустили. Или нас ждали и специально водички подлили?

–«Двадцатый», я – «три-два». «Тридцатка» подбита. «Три-ноль» – ранен, тяжело.

– Принял.

Да, движуха за кормой. Два офицера в строю осталось – второй взводный и я. А, у нас пока не стреляют. Танки рыча ломятся сквозь заросли фруктовых деревьев. Моё внимание привлекает более светлое пятно, чуть пониже верхушки холма к которому мы пробираемся. …лять-…лять! Пятно – не пятно, а маскировочный мат-щит. Щит откидывается в сторону. И моему взору открывается суета людишек-муравьишек возле треноги с трубой.

– Холм. 30-00. Десять метров ниже вершины. БЗО. Уничтожить!

Не успели. Башня танка ещё только начинает поворачиваться, а на холме уже – вспышка выстрела. Удар. Взрыв. Меня выкидывает из люка. Краем угасающего сознания успеваю ещё заметить рвущееся вверх из люков танка пламя. Темнота.

Глава 3.

Свет. Белый свет. Белый потолок. Ох, охренеть как хреново. Как будто меня танком переехало. Болит всё. Буквально всё! Поле зрения сильно сужено. Даже не пытаюсь пошевелиться. Только хриплю. В поле зрения появляется умотанный мужик в белом халате. Участливо на меня смотрит. Доктор?

– Очнулся, голубчик? Вот и молодец. Как себя чувствуешь?

– Водички бы … – хотел попросить, но из горла вырывается невнятные сипы-хрипы.

Но, доктор видать опытный, на раз срисовывает-расшифровывает мои хотения.

– Сейчас. Машенька напои танкиста.

Пока медсестра меня поила, доктор сделал мне какой-то укол. Легчает. Могу более-менее разборчиво отвечать на вопросы. Я оказывается умудрился очнуться как раз во время утреннего обхода. Врач, удовлетворив своё профессиональное любопытство моими комментариями моего же самочувствия, информирует меня о повреждениях опять-таки моего организма. Ох, ты ж, мать-мать-мать… Открытый перелом правого плеча. Три сломанных ребра. Обе голени сломаны. Контузия и сотрясение мозга. Ожоги ног. И … лять! Нееет! Это ужасное слово – ампутация!

Доктор увидев, наверное, панику в моих глазах, медленнее повторяет.

– Спокойно-спокойно. Левая стопа была раздроблена. Мы её собрали. Почти всю. Должно срастись. Но, большой палец был совсем всмятку. Пришлось его ампутировать. Не переживай, в сапоге не видно будет, – и ободряюще подкалывает, – Да, и на потенцию это не влияет.

Уф. Большой палец на ноге. Фигня. Не велика потеря. Могло быть хуже. Это после детонации-то боекомплекта в танке! Ходить-то буду? Пока, только под себя. Это у них тут военно-медицинский юмор такой. А, если по серьёзному, то месяца через два-три, если всё нормально срастётся, то буду почти как новенький.

О, ещё новость! Меня до сих пор не идентифицировали. С меня ж взрывом почти всю форму сорвало, а потом ещё в какую-то лужу закинуло. То, что танкист – здесь поняли по обрывку штанины танкового комбеза присохшему к покалечено-обожжённой ноге. Называюсь-представляюсь.

И потянулись госпитальные будни. Пытался несколько раз узнать что, да как там у кишлака… Но… Госпиталь оказался – кабульским. Сюда только одна вертушка с восьмью раненными после того нашего боя прилетела. Пятерых тяжёлых отсюда сразу в Ташкент отправили. И ещё двое бойцов умерло здесь. Так что, с того боя здесь только я один. И никого из нашей бригады здесь больше нет. И никто из бригады мной не интересуется. И чтобы это значило?

Леченье-выздоровленье идёт планово-неторопливо. Выздоравливаю. Уже самостоятельно до сортира на костылях могу доковылять. Рёбра почти не болят. Голова не кружится. Гипс с руки и ног сняли и теперь щеголяю в лангетах. Второй месяц пошёл безделья-леченья. Скоро Новый год. Только чёй-то настроение не праздничное. Напрягает полный игнор со стороны однополчан-сослуживцев и родимого командования.

Игнор разъясняется прибывшим по мою душу следователем из военной прокуратуры. Вон оно чего. Детонация боекомплекта в танке – гарантированный приговор экипажу. Меня и весь мой экипаж в погибшие и записали. А, сообщение из Кабульского госпиталя в штабе бригады затерялось.

– Повезло тебе, лейтенант, – молвит следак.

«Ага, повезло. Чудо – не иначе!»

Но, следователь не моё спасение-выживание имеет ввиду. По его версии, мне повезло, что танк мой взорвался до того, как погиб командир второго взвода. Вон оно как! От нашей полнокровной мотострелковой роты в том бою осталось в живых всего сорок два бойца и только семеро из них без серьёзных ранений-увечий. И три повреждённых, но пригодных для ремонта БТРа. Танки уничтожены все. Из моего взвода ещё только один заряжающий выжил с четвёртого танка. Его в Ташкенте сейчас лечат-выхаживают. Вот такой разгром. Бригада, правда, тогда тоже свою задачу не выполнила, но потери не шибко большие у неё были. Ждали духи и нашу роту и бригаду. Кто-то предупредил их. Из-под удара бригады басмачи выскочили и удрали по той дорожке, которую наша рота не смогла заблокировать, в Пакистан.

Да. Большие, огромные потери в роте. И нужен крайний. Крайний – всегда командир. И пруха-везуха моя в том, что выбыл из строя раньше, чем подошла моя очередь боем рулить. Крайними решено считать ротного и командира второго взвода. Но, в связи с их гибелью – дело спускают на тормозах.

А, чего так начальство взъелось? Война же. Без потерь не бывает! Следак разжёвывает дальше. Твою ж …! Хочу провалиться под землю. Стыдоба! От чего? Расследование на местности и допросы декхан из того аула показали … Против нашей усиленной танками роты был всего лишь неполный взвод духов с двумя крупняками и двумя безоткатками. Правда ещё было противопехотное минное поле в полях-садах. И ручные гранатомёты чуть не у половины банды. Из гранатомётов, кстати и сожгли завязшие в трясине рисового поля два танка моего взвода. Шедший за мной танк не долго продержался на поле боя и был подбит из того же БЗО с холма.

Короче – слов нет, одни междометия. Хреновенько после таких новостей выздоравливать. Паршиво сознавать себя бездарным командиром, как ни крути, профукавшим жизни своих бойцов. Но, время идёт, время лечит. Молодой организм берёт своё. И в плане зарастания ран. И в плане … восстановления других желаний-потребностей. Уже в феврале, когда я начал ковылять по госпитальной территории, попал под заботливое крылышко той самой медсестрички-Машеньки. Сжалилась над вечно хмурым лейтенантом. Обогрела, приласкала. Жизнь снова потихоньку начала красками играть.

Начался март. На десятое число назначена врачебная комиссия. Доктора будут решать мою судьбу, определять мою годность для армии. Лечащий врач говорит, что скорее всего мне удастся выписаться из госпиталя без каких-либо ограничений.

Задумал устроить перед выпиской Машке праздник. Выбрался в город, на рынок. Закупился. Подарки-деликатесы. Только всё мимо. Какой-то урюк-ублюдок в городе из автомата обстрелял госпитальный автобус. Трое раненных врачей. И единственная смерть. Пуля в висок. Маше.

Что ж меня так прокляли! Почему? Почему Маша? Почему четырнадцать моих бойцов? Почему не я? Нажрался. Был бы пистолет застрелился бы. Как прошёл врачебную комиссию – не знаю. На автомате. Выписали, без ограничений. Хотя, я бы наверное, тогда не расстроился бы, если бы и комиссовали под чистую.

Одиннадцатого марта на вертушке полетел в бригаду, в Кандагар. Форма-хэбэшка новенькая, почти не обмятая. Имею право на золотую нашивку на форму за тяжёлое ранение. Но, не пришиваю. Стыдно. В госпитале, да и в бригаде много солдат-офицеров с нашивками за ранения, но у всех них к нашивкам ордена-медали прилагаются. А, у меня только нашивка! Не за что мне медаль давать. Не заслужил. Прицеплю на грудь нашивку и как это будет выглядеть для понимающих? Бездарно подставился под пули и не смог ничего в ответку противнику влепить. Вот как это будет выглядеть!

Бригада. Взвод мой уже восстановили. Новые танки из Союза пригнали. Новые бойцы на них ездят-воюют. И командир у взвода уже новый. А, я болтаюсь, как дерьмо в проруби. Старшим машины туда, посыльным-курьером сюда. Только через месяц пристроило меня родное командование к нормальному делу. На дальней заставе взводный слёг с амёбной дизентерией. Ну, меня и услали на замену. Хоть и немного не по профилю было. Взвод тот – мотострелковый, но усиленный целым танком.

Высотка-горушка у перекрёстка несильно важных дорог. Основная обязанность – стойко преодолевать трудности и лишения. Их хоть отбавляй. И этими трудностями были не духи. Душманы к нам наведались за полгода моего сидения на заставе всего раз шесть. Жара и хронический недостаток воды днём, холод и постоянный поиск чем бы обогреться ночью. Кроме того голову себе сломал думками на тему – чем бойцов занять. А, то ведь от безделья хернёй всякой маются. Думал-думал и придумал. Озадачился и бойцов озадачил совершенствованием инженерного оборудования системы обороны заставы. Увлёкся капанием траншей-окопов так, что через четыре месяца даже для танка и бэтээров были оборудованы перекрытые ходы-тоннели для перемещения между запасными и основными огневыми позициями.

К нам даже начали из бригады экскурсии привозить для ознакомления, так сказать, с передовым опытом фортификации. Благодарность от комбрига получил. Начала служебно-карьерная ситуация выправляться? Я так думал. Лучше бы не думал и не копал. Приехал как-то к нам очередной проверяющий, да не один, а с делегацией из политуправления армии и с корреспондентами из Московских газет. Лазят приезжие по нашему бастиону, дивятся. Один корреспондент пошёл за уголок оправиться-отлить. А, там наше минное поле. Не углядели. Взрыв. Вместо ноги культя. Парень на адреналине скаканул в строну на одной ноге, завалился на землю и головой уткнулся в другую мину. И как его теперь в Москву везти без головы? Армейские политотдельцы разорались. Ясен пень – я виноват. А, не они привёзшие сюда не служившего ни дня в армии москвича. Война – всяко бывает. Сам виноват, ведь инструктировали же его. Всё верно. И командиру заставы официально ничего не предъявишь. Но … Начальство оно такое … Память у начальства хорошая.

Шестнадцать человек выходит из-за меня погибло. Четырнадцать бойцов моего взвода, Маша и корреспондент. Виноват ли я в этом? Не знаю как ответить на этот вопрос. Бойцы всё же – скорее всего на мне. Маша? Маша в парикмахерскую ездила, прихорашиваться перед свиданием со мной. Не было б меня – не поехала бы и под обстрел не попала бы. Корреспондент? Не строил бы я «крепость» и не привезли бы его ко мне на заставу, был бы жив. Выходит виноват я. Не уберёг. Что делать? Что может военный? Мстить? Взять баш на баш. С той стороны. Я ведь уже скоро год как в Афгане, а до сих пор ни одного духа не завалил. Не, стрелять-то стрелял. И из калаша и из танка и из БТРа. Но, так что б с гарантией, что б видеть труп душмана собственноручно убитого – ни разу не было.

Через пару недель, после гибели того корреспондента, меня вернули обратно в расположение бригады. С выговором в личном деле за халатность и несоблюдение мер безопасности. И с растаявшими надеждами на получение хотя бы медали «За БЗ». Хотя по Положению об этой медали – полгода на заставе, без потерь в личном составе и с выполнением всех поставленных командованием задач – вполне тянут на эту медаль. Но, медали дают тем у кого нет взысканий. А, у меня выговорешник из самого политуправления 40-й армии.

Год в Афгане. Можно в отпуск в Союз съездить. Не поехал. Родители и родные уже давно в курсе того, что похоронка на меня была ошибочной. Знают что жив-здоров. А, вот мне им на вопросы: – как так получилось? – ответить будет нечего. Отказался от отпуска.