Республика Татарково – 2. Туманная зыбь

Зал примолк, соображая. Дело необычное.

Подал голос Шилин:

– А так и написать. Менты, вы ошиблись. Наш Гена не из таковских.

– Ну, ты двинул, Палыч! – усмехнулся Ананьин.

– А чо хреновнёй голову морочат? Делать нечего что ли! Я Генку – во! – как узнал, – полоснул ногтём себе по шее. – Он парень без дураков. Ещё их, дураков, поучить может.

– Так может, пошлём его к ним, на перевоспитание милиционеров? – ставил Геннадий Клочеков, бригадир слесарей.

– Ага, счас. Он нам самим нужон.

Зал вновь засмеялся.

– Ладно, – подал голос начальник цеха, – давайте закруглятся. Людям на смену пора. Высказывания все в протокол внесли?

– Да, – кивнула Чебертун.

– Но как-то надо сформулировать решение комиссии? – вновь спросил Ананьин. – Дело-то необычное.

Зал опять напрягся в поисках определения.

– Я вам примерный план подскажу, а вы его потом подредактируйте. Тем более редактор у вас свой, – сказал Чумейко, кивнув на Крючкова. К нему повернулись. Гость стал диктовать: – И так, записывай: в ходе разбирательства дела о посещении товарищем Крючковым медвытрезвителя, выяснилось следующее:

Первое. Товарищ Крючков был задержан сотрудниками правопорядка случайно. Тут приведете его показания.

Второе. Работники, ездившие вместе с ним (перечислить), показывают, что товарищ Крючков за всю поездку в Москву в пьянстве не был замечен.

Привести их показания, или сослаться на протокол, номер и число.

Третье. Поскольку факт употребления алкогольных напитков товарищем Крючковым за время поездки и нахождения в столице не подтвердился, комиссия цеха «Муки» ходатайствует перед администрацией Комбината не применять к нему административных мер и мер морального и материального воздействия.

Четвёртое. Выслать в московское районное отделение милиции протокол антиалкогольной комиссии цеха, скрепленный печатями антиалкогольной комиссии Комбината и администрацией предприятия.

И пятое, – добавил уже в шутку, – прекратить бессмысленные дебаты по данному вопросу и расходиться по своим объектам или по домам.

Крючков облегчённо вздохнул. Встречался он не раз с Валентином Николаевичем, видел, когда тот был непреклонен к нарушителям общественного порядка, а когда снисходительным. Видимо, поверил. А это уже немало.

После заседания, когда рабочие покинули зал, Валентин Николаевич присел к Геннадию.

– Ну как настроение, алкоголик?

– Да как сказать… тут по неволи запьешь.

– Ты это мне брось. Вон, как за тебя люди вступились. Хлопотушкин уже к директору за тебя ходил.

Крючков вскинул на него глаза, удивился.

– А он-то откуда узнал?

– У нас сарафанное радио хорошо работает. И до «керамики» донеслось. На радостях Подгузин ему звонил, поздравил его с таким воспитанником.

– Успел.

– Так служба обязывает.

– И что Родион Александрович?

– Не знаю пока. Но, кажется, репрессивных мер не предполагается. А тут – этот протокол из цеха. Директор не без понятия. Виноват – накажет. Нет – ещё и сам слово в защиту скажет. Правда, подсолил ты ему немного, – усмехнулся. – Но ведь по делу. Словом, работай дальше в антиалкогольном направлении, ты мне подходишь. А остальное – переживётся, забудется.

– Дай-то Бог.

– Как твои алкаши, которых ты разбирал на комиссиях?

Крючков пожал плечами.

– Да не обижаются вроде. Если за дело, то… Теперь надо мной смеются.

– Посмеются, конечно. Но не принимай близко к сердцу.

– Да это не страшно. Сам люблю посмеяться. Беспокоит Татарков.

– Ну, я думаю, ничего, обойдётся. Когда фактов нет, хотя дури у него хватает, не пойдёт он на обострение. И я ему доложу, как тебя здесь чистили, да огребали. Да и тебя он, кажется, зауважал. Так что – пронесёт.

– Ага. Уважал барин батрака, и намял ему бока. Не потому что тот худо служил, а за то, что поклон не отбил.

– Хорошая притча. Но мы не в барское время живём.

– Вы думаете?

Чумейко посмотрел на Геннадия пристально и проговорил:

– Ты вот что, сильно-то язычком не трепи. Хоть со мной и можно, но не советую со всяким разглагольствовать в таком тоне.

– Так времена тридцатых прошли.

– Это ещё неизвестно, какие настанут. Андропов умер, сейчас Горбачев. Но не буди лихо, пока оно тихо. – Прекращая разговор, Чумейко поднялся. – Ладно. Пока всё идёт хорошо. Одна надежда в твоём деле – это перестройка, новые реформы, новое мы́шление, – ударение сделал на первом слоге, не то в шутку, не то всерьёз подражая Горбачеву. – Татарков тоже попритих. Раньше бы и до цеха сообщение из медвытрезвителя не пропустил. А тут, вишь как, демократично, суд общественности, комиссии… Так что, в удобный момент ты попал.

– Ага, лучше не придумаешь, – усмехнулся Крючков.

Они вместе спустились с третьего этажа на второй в кабинет начальника цеха.

В нём за столами сидели Дончак, Ананьин. Авдеев и Плюшевый – на стульях возле стен.

Ананьин переписывал постановление комиссии.

Крючков попрощался:

– До свидания.

– До свидания, – ответили ему не дружными голосами присутствующие. А Плюшевый лишь кивнул.

– Да смотри там, на самом деле не напейся. В отместку или на зло.

– Посмотрим, – уже с лестничной клетки отозвался он.

– Присаживайся, Валентин Николаевич, – предложил Дончак.

– Да нет, Николай Митрофанович, поехал я. Всё у вас как будто бы в порядке. Алкоголика приструнили, дело на него завели, теперь дело за малым – подать его пред ясны очи. И чем быстрее, тем лучше.

– Да сейчас Михаил Иванович закончит с протоколом – отвезём. Утром будет у секретаря, Нины Михайловны, – сказал Дончак.

Но Чумейко не согласился.

– Нет. Должно ко мне вначале поступить. Я должен ещё рассмотреть и подписать сам и ещё у двух-трёх членов комбинатовской комиссии. И уж после этого протокол ляжет на стол генерального.

– Хорошо. Утром я занесу к вам, – сказал Ананьин.

– Ну что же, до свидания, – Чумейко приложил руку к виску, по-военному. Повернулся и вышел.

– Вот история – сумбур какой-то, – проговорил Авдеев.

– Не было бы сумбура, если бы он не шарился по Москве, – сказал Плюшевый.

– Он что, по злачным местам там шарился? Ты немного-то понимай ситуацию.

– Я тоже сейчас могу, черт знает, что нагородить, чтобы выкрутиться. И дядюшку и тётушку приплету. Нашёл, поди, собутыльников, да вовремя его перехватили.

– Ну, даже и так, – вступил в разговор Ананьин, – раз трезвый, не зачем было человека задерживать и на производство сообщать.

– Ничего, это полезно. Для профилактики.

– Кому полезно? У человека, из-за этой записки, могут быть уйма неприятностей. Год уже ютятся в однокомнатной вчетвером. Детям негде уроки делать. А кухня – клетушка для куриц.

– Вот-вот, пусть теперь и подумает: стоит писать всякие там фельетончики на руководство, или нет? Там, где живут, не пакостят. И не шарахаются по питейным углам.

– По-моему, мои ребята не зря тебя Плюшевым прозвал, Виктор Васильевич, – усмехнулся механик. На Плюшевого покосились и Дончак с Авдеевым. – Ты как будто бы с Луны свалился, где ходил по ковровым дорожкам. Жизни нашей не знаешь что ли? Сам-то хорошо рассчитал свои шаги, нигде не споткнёшься?

– А на счёт фельетона, Виктор Васильевич, тут ты не прав. Нужен он был, нужен, – поддержал механика старший мастер. И поднялся. – Без него ещё десять лет жили бы с шоколадной водой. А он, Гена, себе во вред, а людям на пользу, сделал доброе дело. Тебе на пользу.

Прошёл к двери и попрощался:

– Ну, ладно, я пошёл. Ещё в ночь сегодня, отдохнуть надо… Пока.

– Счастливо, – ответил Ананьин.

Дончак кивнул, разбирая бумаги у себя на столе.

Плюшевый тоже засуетился. Поднялся со стула, передвинул его с места на место, стряхнул с рабочей куртки невесть что, застегнул её на три пуговички и вновь две расстегнул. За ним присутствующие не наблюдали, но чувствовали неловкость от его присутствия.

– Во втором цехе, за «Аквариумом», в электрощитовой какое-то рыле громко зуммерит, посмотри сам или Волковичеву передай. Операторы жалуются. Говорят, головы уже болят, – сказал Дончак. – Кажется, тебе уже об этом я говорил?

– Ладно, хорошо, – согласился энергетик. – Тут с подстанцией занимались, некогда было. Я пошёл, – и вышел за двери.

Когда шаги за энергетиком стихли, и на первом этаже захлопнулась входная дверь, Дончак облегчённо вздохнул.

Ананьин проговорил:

– Скользкий мужичок. Тёпленький.

Начальник цеха промолчал.

16

Накануне выборов народных депутатов в Местный Совет, по инициативе Генерального директора Татаркова, была организована его встреча с кандидатами в депутаты. В зале заседаний Совета не хватало мест. Дополнительно были расставлены в проходах между рядами стулья, а нескольким опоздавшим пришлось стоять в дверях.

Кандидаты, чувствовалось, были взволнованы, в приподнятом настроении.

Крючков Геннадий и Лобановский Николай сидели на последнем ряду. Они пришли на собрание минут на двадцать раньше и поэтому могли даже выбрать себе место. По скромности своей – подальше от президиума, в углу у стены ближе к окну.

Увидев в Поссовете Крючкова, Николай радостно воскликнул:

– Во! Рад тебя видеть! Я же говорил, что тебя выдвинут.

– Ага, выдвинули… – с грустной усмешкой ответил Геннадий.

…На состоявшемся неделю назад собрании трудового коллектива, Геннадия избрали кандидатом в депутаты в поселковый Совет Народных Депутатов.

Ведущий собрания председатель трудового коллектива (СТК) Николай Астафьев, объявил следующий пункт повестки дня:

– Товарищи, последний вопрос: Выборы кандидата в депутаты местного совета от нашего коллектива. – Он обвёл аудиторию вопрошающим взглядом. – У кого есть предложения по кандидатурам?

Работники цеха стали переглядываться и какое-то время молчали. Крючков сидел в середине актового зала и отчего-то почувствовал сосредоточение нескольких взглядов на себе. Невольно заёрзал.

Волковичев-старший, бригадир электриков, поднял руку.

– Давайте, Владимир Иосифович, слушаем вас.

– Я предлагаю Плюшевого Виктора Васильевича.

– Так, хорошо, – одобрил Астафьев.

– Он давно у нас работает, зарекомендовал себя как грамотный специалист и толковый руководитель. Мастер энергоучастка, секретарь партийной ячейки, да и как человек – неплохой.

– Так, хорошо, – повторил председательствующий и кивнул секретарю Чебертун Галине, записать фамилию кандидата в протокол собрания. – Спасибо, Владимир Иосифович.

Владимир Иосифович сел.

–Так, дальше. Кого ещё?

С места голос подала Антонида Серёгина:

–А ты себя впиши.

–Э-э, нет. Во-первых, так нельзя выдвигать, а во-вторых, если бы я чувствовал такую необходимость и способность работать в Советах, я бы, может быть, и самовыдвинулся.

– Не скромничай, у тебя есть способности.

– Нет, Тоня, одному человеку занимать по две-три должности – это не практично. Тогда ему некогда будет заниматься своей непосредственной работой. Мне бы справиться с СТКа. Тоже дело новое.

Советы Трудовых Коллективов на предприятиях были созданы недавно, с непонятными функциями, с неясными перспективами, какое-то общественное нагромождение параллельное с профсоюзом, и в цехе Астафьев стал его председателем месяц назад.

– Справишься, – настаивала Антонида. – У тебя, вон, какая большая голова и лысая. Мыслям есть, где разгуляться.

У Астафьева были глубокие залысина. Он, как и Шилин, старался носить кепку. Но на собрании и тем более в президиуме быть в головном уборе… Этого себе не позволял даже Никита Сергеевич Хрущёв.

Поднялся Шилин. Погладил свою лысину.

–Погоди, Тоня, – остановил он женщину. – Чё мы толочем тут воду в ступе? Есть один кандидат, хорошо. А я предлагаю своего кандидата.

– Так, давай, Евгений Палыч.

– Вон, Крючкова выдвинуть надо, Генаху.

Гена почувствовал, как у него кожа загорела под волосами на голове. И он закачал ею из стороны в сторону, остужая.

– Ты, ёшкин клёш, не качай, не качай киболкой. Вписывай его, Коля, в список, вписывай. Я знаю, чё говорю.

– Нет, я беру самоотвод, – подал голос Крючков.

– Все самоотводы, при обсуждении кандидатур, – заявил председательствующий.

– Вот и правильно, – поддержал Шилин и сел на место.

– Коль, тогда и себя впиши, – вновь стала настаивать Серёгина.

– Тоже правильно, – поддержал Павел Павлович.

– Ну-у, так собрание у нас затянется до утра, – пропела Разина Фрося.

– Так вот, давайте, поактивнее… – предложил Астафьев. – Ещё будут выдвиженцы?

– Предлагаю начальника цеха, Дончака Николая Митрофановича, – поднялась Разина.

– Так, стоп! – отозвался Дончак из первого ряда. – Что касается моей кандидатуры, даже в список не вносите. У меня и так дел по горло и заседать в Совете мне просто некогда. Есть три кандидатуры, и хватит. Обсуждаем их.

Подал голос Филиппов.

– Я предлагаю Васильева Васю.

Зал засмеялся. И кто-то вставил сквозь смех:

– А что, там спать – самая подходящая кандидатура.

Василий обвёл соловыми глазами аудиторию, в его глазах было мелькнула какая-то мысль, но он тут же её упустил.

–Ладно, подведём черту, – объявил Астафьев.

– Погоди, Коля, – поднялся Угаров. – От слесарей тоже есть кандидатура. Предлагаю Геннадия Клочекова. Он наш бригадир…

– Ага! – воскликнул Казачков с места. – Он не курит и теперь не пьёт, в депутаты подойдёт.

– Вот и я об том же, – поддержал Угаров.

Поднялся Клочеков.

– Беру самоотвод. А если выдвинете не по воле моей, то – на зло запью, – и грузно осел на стул.

В зале засмеялись. Но недружно.

– Ладно, – повысил голос Дончак. – Есть три кандидата – голосуем. Давай, Николай, начинай голосование.

Николай кашлянул в кулак и поднял список выдвиженцев.

– Начинаем обсуждения списка в порядке поступления кандидатур. Первым у нас на выдвижение Плюшевый Виктор Васильевич. Какие будут предложения по данной кандидатуре?..

Зал молчал.

–Да, что там, оставить в списке для голосования, – подал голос Клочеков Геннадий. – Голосование покажет – кто есть кто.

– А то и – ху ес ху, – подсказал Угаров.

– И это тоже, – согласился Геннадий. – А так действительно, до ночи тут прозаседаем.

Его поддержали слесаря.

–Давай дальше!

–Вторым в списке – моя кандидатура. Но я уже объяснил свой самоотвод. Следовательно, свою кандидатуру я вычёркиваю.

– Ага, своя рука владыка.

Председательствующий не отреагировал.

– Третьим у нас по списку идёт Крючков.

Геннадий, ожидавший этого момента, поднялся.

– Нет, я не готов к этой работе, – заявил он. – Поэтому прошу меня исключить из списка. Беру самоотвод. Тем более, как вам стало известно, что с недавних пор я злостный нарушитель общественного порядка и беспробудный пьяница.

–О! – подскочил Шилин. – Вот за ето его и надо наказать! На исправление его в поссовет!

– Свой корешок в Совете будет, – поддержал Казачков.

В зале рассмеялись.

– Вот там тебя и подтянут. А то – не готов? Да ещё как готов! Ты, Гена, не дури! Выдвигает тебя коллехтив, так нечего ерепениться против коллехтива.

– Ты, Палыч, ещё не коллектив. Но не в этом дело. Я никогда не работал в общественных органах. И какой из меня общественник, депутат?

– Во, даёт! – глухо воскликнул Угаров.

– Ага, – поддержал Казачков.

– Целую котельную перевернул, и «нет у меня опыта общественной работы», – передразнил Угар Петрович. – Нечего цену себе набивать. Могёшь! – мы в тебя верим.

– Правильно! – поддакнул опять Казачков и ещё несколько голосов из зала.

– Оставляем в списке? – спросил Астафьев.

–И спрашивать не хрен, – заявил Шилин. – Голосуем, и прекращаем эти, как их, дебаты! А ты садись, Гена, и слушай, што коллехтив скажет.

Геннадий осел на место, встряхивая головой.

– И так, у нас две кандидатуры, за них и голосуем, – подытожил председательствующий.

– Давай! Да прекращаем, как Пал Палыч говорит, дебаты, – подторопил Ананьин.

– Вопрос: как голосовать будем – открытым голосованием или тайным?

– Да, давай, открытым! – зашумели в зале. – Этак и на автобусы опоздаем.

– Вообще-то сейчас открытое голосование считается не демократичным видом голосование, советуют – тайное.

– Ну, где демократия, там и пусть писаниной занимаются, а нам скрывать нечего и некогда. Голосуем открытым, и по домам, – сказал Клочеков. Его поддержали.

– Ну что же, ставлю на голосование: кто за то, чтобы голосование прошло открытым?

Вопрос прошёл – единогласно.

– Теперь по кандидатурам. Кто за парторга и мастера электроучастка товарища Плюшевого Виктора Васильевича, прошу поднять руки.

Поднялось редкое количество рук, и в основном рабочих из бригады электриков. Последним руку вскинул Васильев, его кто-то подтолкнул в бок.

Собрание закончилось, работники цеха поднялись с мест и поспешили из актового зала. А Крючков сидел, несколько ошеломлённый итогами голосования.

Подошёл Шилин.

– Ну, чё сидишь? Пошли.

– Ну, ты, Палыч, выдал… – выдохнул Гена.

– Это те за мои страдания.

– Какие ещё страдания?

– А помнишь письмо, что мы писали в собес?

– Так ты разве из-за меня тогда страдал?.. – усмехнулся Крючков.

– Вот-вот, ёшкин клёш. Пошли. Теперь посмотрим, как ты будешь страдать, кандидат в депутаты? Я ещё позабочусь, чтоб тебя обязательно избрали депутатом. А то – самоотвод, не могу. Могёшь. Там тебя Родион Саныч научит, подтянет до насушного уровня.

– Вот и верь после этого людям… – вновь усмехнулся Геннадий, вставая.

– Вот и верь.

17

…Среди собравшихся в зале Поссовета было немало знакомых друг другу людей. Соседей и работников по заводам или по цехам, и они, увидев вошедших в зал, звали их к себе. И шумели минисобрания, но шумели настолько, насколько позволяли воспитание и осознание происходящего внутри этого здания – на полутонах. Что в целом создавало атмосферу тихо кипящего котла.

Генеральный задерживался.

На подиуме президиума стоял широкий и длинный стол светлой полировки. Слева от него у окна – трибуна, обтянутая красным полотном. А за ним, на тумбе, бюст В. И. Ленина – вождя мирового пролетариата.

За столом президиума на стульях сидели: председатель Совета Людмила Васильевна Метелина, высокая стройная женщина, бывший третий секретарь райкома партии. В виду реструктуризации и сокращения руководящих кадров, эти мероприятии начались в самом партийном аппарате – снизу доверху, и в Кондырёвском райкоме стрелки сошлись на женщине, поскольку, как известно, партийная работа не женское дело, тем более в горячее время Перестройки. А поскольку Людмила была выдвинута на партийную работу не без протекции Татаркова, то он не мог остаться безразличным к дальнейшей её судьбе – вначале трудоустроил инспектором отдела кадров у себя на комбинате, позже, когда подошёл пенсионный срок Караченцовой, прежнего председателя поссовета, то тут, как нельзя кстати, оказалась кандидатура бывшего третьего секретаря с опытом общественной работы.

Рядом с Метелиной справа, сидела заместитель председателя, Любовь Борисовна Сошина, тоже молодая и энергичная. Слева – парторг предприятия Тишкин Евгений Васильевич, среднего роста сухощавого телосложения, непоседливый, деловитый.

Возле президиума сбилось несколько человек из собравшихся, желающих пообщаться с местной элитой. Тут разговоры велись важные, о чём-то высоком, возможно о наболевшем, что можно решить сию минуту, или напроситься на следующую встречу, в неофициальной обстановке.

Быть в орбите всеобщего внимания нужно обладать некоторыми свойствами: терпением, хладнокровием и, желательно, любезностью. Безразличие вместе с бездушием сами прибудут. Они расцветут в человеке там, где статус есть, а сил для решения тех или иных проблем нет. Или же, наоборот, – в силу своего величия. Редко кто проходит такое испытание без вирусов. Глядя на президиум, нельзя понять состояние людей при нём находящихся. Все одинаково любезны и доступны своим собеседникам.

Тишкин куда-то ушёл.

Генеральный задерживался.

Гена Крючков, за разговорами со своими товарищами, осматривался, изучал обстановку. Он впервые был в этом зале, вначале казавшимся большим и прохладным, теперь шумным и тесным.

Повестка дня была известна. И она вдохновляла.

С Генеральным директором можно было встретиться неожиданно нос к носу, он часто объезжал заводы, цеха. Но на производстве эти встречи равносильны с ветром, с ураганом, со слоном, от которого все шарахались по сторонам. Правда, отважные находились, которым нужно было решить какой-нибудь вопрос, а то и не один, касающиеся квартир, дач, или бытовой техники, что по очереди получить не удавалось, или не доставалось. Эти единицы отчаянных вставали на его пути, и получали в ответ:

– Надо подумать!

– Будем думать!

– Скажи своему начальнику, пусть зайдёт ко мне, подумаем.

Но если кто-то был не удовлетворён таким ответом, поскольку неопределённость обычно плавно перетекала в нерешаемость, тот продолжал настаивать на решении своих проблем – сейчас или в ближайшее время и настырно. Тогда из Татаркова он вытягивал нечто другое:

– Ты с кем говоришь?

– Нет, ты не видишь перед кем стоишь?

– Скажи своему начальнику, пусть зайдет ко мне! Мы о тебе поговорим.

Если разговор затевал кто-нибудь из руководителей нижнего звена: мастер, механик или энергетик цеха, участка, – то тут Генеральный заканчивал разговор небольшим монологом:

– Ты кто такой? Ладно, они – рабочие. А ты? Ты что, не понимаешь насущного момента? Не-ет, с такими руководителями далеко не уйдёшь. Ты дождёшься – я с тобой вопрос порешаю! Скажи своему начальнику, пусть зайдёт.