Республика Татарково – 2. Туманная зыбь

И, тем не менее, Гена был доволен, что приобщился к такому серьёзному и важному делу. А дальнейшая реакция всех поименованных в статье лиц, вызывала гордость и уважение к самому себе и к делу, котором он по воли случая теперь начал заниматься. Хотелось писать, хотелось творить.

10

С Генахой Клочековым случилось что-то неладное – он бросил резко пить. На работе его коллеги, его друзья и собутыльники, на него смотрели с недоумением. А кое-кто и с подозрением. Особенно Сашка Угаров, – как к капризу. Лишиться такого кореша, самого-самого «заколупательского», как он выражается, особенно тяжело. Кстати, в его понимании, эта характеристика данной категории товарищей имела под собой очень даже трогательное выражение. То есть друг этот был самый задушевный, самый уважаемый, самый свойский, самый… самый. За которого, если не в огонь и в воду, то – последнюю стопку пополам. И с первым, с кем он сразу сошёлся, когда поступил в цех на работу, скорешился, был именно Генка.

Генка сварщиком был от Бога – так про таких специалистов говорят. Даже лёжа мог варить, не вменяемым. Его только наведи на цель и держак и щиток дай в руки, а там уж не мешай и подставляй детали. Да придерживай, чтобы его лёжа не качало. Потом даже трезвый удивлялся: и как это так получилось? Не верил сам в свои способности. Руки золотые, вот и весь секрет. Нет, разумеется, были проколы. Иногда, через день-другой, лопался крепеж в местах сварки на ленточном транспортёре, или на опоре какой, так это не в счёт. Если бы всё делалось за один раз, тогда бы и работы не было, безработица сплошная была бы. А так – один день делаешь, другой переделываешь, третий заново начинаешь. Без этого нельзя. Занимать людей на работе чем-то надо.

Всё было в их отношениях чин-чинариком. Приступая утром к работе, уже «шарики» в мозгах гоняли по кругу – где бы да на чём бы подкалымить, – и к обеду, а то и раньше, смотря по обстоятельствам, уже накатывали. И так в настроенном режиме всё протекало года три подряд. Главное, чтобы работа двигалась, механик или начальник цеха не стояли над душой. Чтобы их (начальников) Татарков не огребал, а они их, слесарей. То есть по восходящей и по нисходящей.

Время от времени слесаря дружной компанией, человека четыре-пять, когда во время рабочего дня, а когда, оставаясь после работы, делали какую-нибудь шабашку. Кому-то из местного населения, из того же Татаркова или из Белей, из Рудни, и даже Полотняного Завода или Льва Толстого, нужны: то ворота на гараж или на сарай, то оградка на могилку, то памятник металлический. Кому-то заказ выполняли из того металла, что привозили сами заказчики, а кому и из своего, из сэкономленного на производстве. Чаще из последнего. Но, так или иначе, простоя почти не бывало. Выполняли заказ и тут же получали расчёт наличкой. Вот почему именно этим работам и отдавалось предпочтение, именно они и вызывали азарт, энтузиазм. Поэтому по цеху работы делались наскоро, как-нибудь и – переключались на побочную. Если какие-то недоделки оставались на производстве, то это сменным: слесарю, машинисту помольного оборудования. Зачем людей обижать? – пусть вливаются в процесс, поклепают, гаечки покрутят.

И везде был Генка. Без Генахи просто никуда, – и на труд, и на праздник. К тому же через него почти все заказы и поступали. И потерять такого товарища…

Вот, как и в тот день полгода назад. Сварили ворота на гараж. Мужики приехали, забрали заказ. «Отслюнявили» калым, и они – вперёд, в ближайший магазин.

Собрались гонца послать, и Генка выдал:

– Парни, я не в счёт. Я в завязке.

– Это как прикажите вас понимать? – спросил Сашка Казачков, тезка Угарова.

А сам Угаров дернул губами и с кислой усмешкой уставился на кореша.

Гена пояснил:

– Всё, братцы, не пью. Завязал.

– Как ребёнок, до первого поноса? – не унимался Казачков.

Саша Угаров, как старший по возрасту и как самый авторитетный, отмахнулся на чудачество товарища.

– Это пока запах не почуял. Едь Сашка. Возьми пару штук «коленвалов», закусить пару луковиц, ну и сигарет, – распорядился Угаров, игнорируя протест Клочекова.

Сашка взял со слесарного верстака сумку от противогаза и направился к велосипедам, стоявшим у ворот внутри слесарки.

– Казак! – окликнул Гена. – Я не шучу. На меня не бери. Давай сюда часть моего калыма.

Казак развернулся и в недоумении направился обратно к столу, за которым сидели коллеги: Угаров, сам Клочеков, электрик Волковичев и сменный слесарь Чернов. Все они с интересом смотрели на Генку.

Клочеков не курил. Завязал с этим вредным занятием года три назад. Спасибо тёще. Тёща, как он сказывал, была ох и хитрющая, не приведи Бог, – земля ей пухом. К чему только не прибегала, чтобы отучить зятя от вредных привычек. От курева, от выпивки. И с куревом добилась успеха. Как потом жена Валя рассказала, после смерти матери, та во всё съестное подсыпала ему табачок. В чай, в смеси с заваркой. Даже в котлеты или в рыбу жаренную, чтобы со временем выработать у него отвращение к табаку. И, похоже, добилась своего. В квартире стало свежее, без табачной вони. И сейчас Генка, хоть и сидел в клубах табачного дыма, но сам не курил. Иногда отмахивался от дыма, а то и пересаживался на менее загазованное место. Не курил, и друзей не одёргивал. Знал – бесполезно.

Угаров курил нещадно, и всё, что попадало, от махорки до сигарет разных марок и сортов, а также и папиросы. Оттого, видимо, и кашлял, едва не выворачивая себя наизнанку. Сейчас глядел на Клочекова сквозь дым, подкашливал, пытаясь понять, что произошло с его корешком.

Когда человек бросает курить, на этом можно не заострять внимание, пошутить, даже посмеяться можно. Но он всё равно остается в строю. А когда бросает пить – это уже серьёзно. Тут уже стоит насторожиться. Распадается коллектив, дружба – спитая, спетая, на алкоголе спаянная. И это влечёт за собой немало неудобств. Угаров не раз переживал подобную ситуацию с другими приятелями и потому так пристально присматривался к Генке. И, кажется, понял, в чём дело.

– Генка, тебя, видно, Валька перепоила? Тёща табаком по куреву ударила, а Валька что? На водке или на самогонке борщи варит?

Генка дернул в кривой ухмылке губами и покачал перед собой ладонью, разгоняя сизый дым товарища.

– Если бы…

– А что, или кто тогда?

Генка опять усмехнулся.

– Тёща опять.

Все уставили на него удивлённые глаза.

– Так она, как уже год, дуба дала.

– Дуба-то дала, да меня в покое не оставляет.

– Ну-ка, ну-ка, как это? Расскажи. Что она опять такое придумала? – с насмешкой спросил Казачков и присел к столу. Он во все оккультные и потусторонние силы, как, впрочем, и в религию всех направлений не верил. И потому был скептик по натуре. Как и его тёзка. Но в глюки верил. Это неотъемлемая часть винного угара, и занимательная.

Генка в свою очередь спросил:

– Помните, как в прошлый четверг нажрались?

Казак хохотнул:

– Не помню.

– Хм, – Генка тоже усмехнулся. – Вот и я не помню. Не знаю, кто как, а я дома не ночевал.

– Фьюить! – присвистнул Волковичев. – А где ж ты был?

– У тёщи был, на блинах.

Теперь уже присвистнул Чернов и покрутил пальцем у виска, дескать, действительно дошёл парень до весёлой жизни.

Гену этот жест несколько уязвил, и он проговорил:

– Ты, Мишка, сам до этого самого дожил. Ага. Но того, что я пережил, хватит. Больше не хочу.

Угаров, подкашливая, махнул рукой Чернову, мол, не привязывайся к человеку. Пусть мелет.

Волковичев сказал, чтобы не прервать ход мысли в разговоре:

– Давай, давай, Генаха, трави дальше. – Он даже придвинулся ближе, навалясь на стол.

Волковичев был самым старым из всей компании, лет на пятнадцать старше Угарова, и все истории, связанные с мистикой, с загробным миром и пр., если не верил, то принимал близко к сердцу. И с заинтересованностью приготовился слушать товарища.

– Да что?.. – начал Генка. И призамялся.

А произошло следующее…

Как помнится, он шёл домой. А может, несло по инерции. Но дошёл. А потом, как в пропасть провалился. Или в преисподнюю. И оказался в гостях у тёщи. А та оживлённая, видно, рада радёшенька появлению зятька, блины стала стряпать, да его угощать.

Сидит Гена у неё за столом, попивает самогоночку (чего никогда в жизни не бывало) и блинчиками закусывает.

– Пей, – говорит тёща, – зятек дорогой, да блинчиками моими закусывай.

Гена от такого гостеприимства растаял. Хвастаться начал.

– С Валентиной, тёща, живём хорошо. Тебя поминаем.

– Спасибо, – говорит, – что не забываешь. Видно, шибко я тебя доняла. А твоё-то как здоровье? – спрашивает тёща.

– Да твоими молитвами.

– Молюсь, говорит, молюсь. А за тебя так в особенности. Так что пей, говорит, пей, – подливает в стакан самогонку. – Придёт час…

И ему кажется, что она что-то не договаривает. Будто чего-то вещует. Это его настораживает, даже пугает. И, в душе испытывая беспокойство, стал перед тещёй красоваться, как бы заискивать.

– Вальку люблю… Нарадоваться не может. Богатой меблёю обзавелись. В цеху выделили, как передовику производства. Прыгала от радости, как молоденькая козочка. Телевизор с дистанционным управлением. Тоже за добросовестный труд выделили. Визжала от восторга, хоть уши затыкай. Думаю, пора машиной обзаводиться. Вот, на днях к Татаркову, думаю, сходить. Пусть на очередь ставит, на машину и на гараж. Строиться буду.

Вешал Гена тёще «лапшу на уши», и сам, чувствует, что не верит она в его сказки. Но на каждое его сообщение стопочку за стопочкой подливает.

– Пей, говорит, зятёк дорогой. Пей. Душа мера. Приходи почаще, уж я тебя попотчую. Уж я для тебя… – и подкладывает блинчик за блинчиком смазанные маслицем, и они лоснятся, аппетит нагоняют.

А Гена старается, радуется гостеприимству старушки. Пьёт, ест, да байки потравливает. На международные события даже перешёл, на политику. Ведь как никак старушка оторвана от мирской жизни, не видит и не слышит. О той же Гренаде, о Никарагуа не знает ни хрена. А в ЮАР что творится… Об Америке. Вот демократы что наделали, всю Африку на уши поставили. Да и у себя, в Латинской Америке. Уж до Европы добираются, Балканы бомбят, и всё им с рук сходит…

– Это вот, представь, тёща, если бы ты была жива, а я пришёл к тебе на рогах? Вот так и там. Американец там, как слон в посудной лавке.

– Сочувствую угнетённым и обиженным, – тёща отвечает, – сама была одна из них. Но ты же говоришь, что не пьёшь?

– Не пью. Изредка, когда по праздникам. Да вот на твоих поминках.

– Ну, это не грех, – говорит. – Меня помнить надо. Ну и я о тебе вспоминаю. Блинчики вот, самогоночку для такого гостенька приготовила. Глянется тебе моё угощение, зятёк?

– Очень, тёща.

– Ещё придёшь?

– Ка-анешно!

– Приходи. Я уж тебя, голубчика, привечу. В другу рядь, – говорит, – ещё больше понравится. И уходить не схочешь. Здесь, со мной рядом и поселишься. Я тут перед нашим домоуправом о тебе похлопочу. Он не откажет. Сатана хороший.

Гена разнеженный, минутой ранее готовый уже было к тёще на квартиру перейти, тут, как только услышал про Сатану, встрепенулся. Вскинулся и во что-то твёрдое башкой трахнулся. Как о гробовую крышку. В глазах звёздочки, искорки, понять ничего не может, где и находится. Кое-как успокоился от страха, огляделся.

Лежит на полу, на коврике у своей двери, об неё и угодил головой. Замёрз до последней моченьки, от кафельного пола подбрасывает. А может, это так могильный холод пронял? Стал подниматься: ни ноги, ни руки не слушаются. Как протезные. Ладно, его стук в дверь Валентина услышала.

Подошла и из-за двери спрашивает:

– Кто там?

– Я, – говорит Гена, и голоса своего не узнает. Начал откашливаться, не может, хрип сухой и сиплый.

– Здесь такие не проживают.

Но на свой страх и риск Валя приоткрыла дверь и на мужа смотрит, но не с радостью.

– Ты, – спрашивает, – откуда?

– От тёщи…

– Как?!.

– Н-не знаю…

И даже утром, немного проспавшись, шёл на работу, едва не оглядываясь. Словно ожидая чего-то сверху, окрика тёщиного что ли…

– Ну и что? – сказал Саша Угаров. – Что тут такого? Я тоже не раз перед дверью ночевал. И с кем только не общался. Так и что?

– А то, – ответил Клочеков, – ты с кем попало, а я с тёщей. А с ней, парень, такие шутки даром не проходят. Если она взялась за меня, то своего добьётся. И начинает с малого, вначале с табачка, теперь вот, с блинчиков. А там ещё что-нибудь придумает. Добьётся своего, затянет к себе на постоянное место жительство…

– В рай, – поддакнул Казак и подхохотнул.

– Нет, такая в рай не пойдёт хлопотать, из принципа. Характер не тот.

– Ладно, – сказал Угаров, подводя черту, – пусть приходит в себя. Так и быть даём тебе недельный отпуск.

И Чернов добавил:

– Поправится, всё опять направиться.

Клочеков поднялся с лавки.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Посмотрим…

– Не отчаивайся Генаха, – с сочувствием сказал Казак. – Пройдёт. Ехай домой, а мы тут за твоё здоровье примем, полегчает. Поехали.

Им было по пути, в одну сторону. Но по разным делам.

Волковичев, Угаров и Чернов смотрели вслед Клочекову с сочувствием, как больному, неожиданно выбывшему из их рядов товарищу. И хорошо, что вместе с ним поехал сопровождающий.

И Генаха слово сдержал. За что и был избран бригадиром слесарей. За характер, а это в творческом коллективе не последнее дело. Но от шабашек не отказывался, подрабатывал со всеми вместе. Видно, деньги копил на машину,.

11

Через месяц после поездки в Москву работников ДСЗ, в Управление комбината пришло письмо из столичного медвытрезвителя.

Письма приносила с почты сотрудница Особого отдела Смакина Таисья. На сей раз, писем было немного. Так, административная рутина, которую, пробегая по адресатам, раскладывал Подгузин на столе: что для своего отдела, для других отделов и подразделений, а что на стол гендиректора. Но одно всё же привлекло внимание. Из Новогиреевского отделения милиции города Москвы.

Андрей Андронович удивленно хмыкнул:

– Это что за раздолбай там зафотографировался?

Он достал перочинный ножичек из стола, быстро вскрыл конверт и извлёк из него лист, на котором было вынесено в заголовок название учреждение с пометками времени составления документа. Внизу текста штемпель и печать с неразборчивой подписью, которая дублировалась в расшифровке: подполковник Митрюшкин С. У. «Какой-то сучонок!» – пронеслась в голове ирония на инициалы подписанта.

Подгузин с интересом стал вчитываться в текст, и с первых же строк его круглое лицо начало удлиняться, а брови подниматься.

– Вот это номерок! – воскликнул он.

И, испытывая сладостное чувство восторга перед предстоящим событием, отложил письмо в сторонку. Стал спешно просматривать остальные письма, в основном их адресаты. Отсортировав по отделам и по службам, он взял несколько конвертов, в том числе и письмо из медвытрезвителя, и поспешил в приёмную генерального директора.

Татарков заканчивал производственное совещание со строителями и главным инженером. Вопрос стоял о заводе «Извести». Приехали специалисты из Главка.

На совещание были вызваны также директор «Керамики» Хлопотушкин и главный энергетик того же завода Вадим Григорин.

Поначалу ни Хлопотушкин, ни Григорин не могли понять, для чего они понадобились на этом совещании. Оба были заняты производством.

Хлопотушкин директором отработал уже полтора года, вник или почти вник в неродственное ему производство, изучал и пользовался советами работников завода, руководителей цехов, бригад и рабочих. И как советовал Родион Александрович – Пятилетними планами и коррективами его самого. Правда, коррективы генерального не всегда могли быть пригодными в частных вопросах. Они, как и планы партии, отображали общий, политический и экономический аспект направления, а уж как по этому направлению идти или ехать и какие тернии преодолевать, тут уж многое зависит от индивидуальности руководителя нижнего звена. Но, что Татарков обещал при вступлении Виктора Михайловича в должность, выполнял. Помогал и советами и кадрами. На должность главного энергетика завода выделил заместителя главного энергетика комбината Вадима Григорина. На комбинате он курировал промышленный энергоучасток, как Партошкин социально бытовой. Вадим Матвеевич за пять лет работы на этой должности показал себя энергичным, деятельным, даже задиристым человеком. Хорошо знал производства комбината. А поскольку керамический завод был самым трудоёмким, то много уделял время ему, порою «дневал и ночевал» на нём, как и новый директор. Совместными усилиями завод стал понемногу выправляется, стало повышаться качество продукции, вырабатываться объёмы. Были выделены средства на охрану заводы, и Хлопотушкин организовал её, пропускной пункт. Машины, вывозившие кирпич, плитку только за подписью начальников цехов или кладовщиков.

Татарков приходил к мнению, что выбор он сделал правильный.

Но в данный насущный момент возникла новая проблема – строительство и пуск завода «Извести». Нужен был специалист по данному производству. Главк предлагал человека, но, как выяснилось, он тот же – мастер цеха «Муки». Какой смысл тащить сюда человека за три тысячи вёрст, выделять ему квартиру, дачу и пр., тогда как у него у самого есть свои такие специалисты, и ничуть не хуже. И даже лучше.

И Родион Александрович выбрал наилучший вариант – проверенный и надёжный.

В ходе обсуждения проекта «Извести», генеральный не раз обращался к Хлопотушкину. И Виктор Михайлович пояснял, поскольку вкратце был знаком с планом завода в период рассмотрения его и подбора места для его строительства.

– Конечно, завод и по площадке, и по родственному производству с третьим цехом «Муки», выбран удачно, – пояснял Виктор Михайлович. – «Известь» компактная, вполне уместится на ней со всеми строениями: АБКа – административно бытовой комплекс, производственный цех – печи, этажерки и оборудование; силосные башни, компрессорная, подготовительный и готовой продукции склады.

Выбиков Иван Игоревич – зам. ген. директора по капстроительству, дополнил:

– В прошлом году мы осматривали данную площадку, и считаем, что этот вариант самый подходящий для строительства. Проект согласован с местными органами, возражений нет. Так что вариант предложенный товарищем Хлопотушкиным на стадии проработки – одобрен.

Начальник отдела строительства Главка удовлетворительно кивал.

– Да, мы с ним ознакомились. Теперь дело за малым – кто возглавит это строительство, и, желательно, производство, завод? Вы, Родион Александрович, отказались от предложенной кандидатуры, сославшись на ваши кадры.

По взгляду и усмешке Татаркова, Хлопотушкина кольнула догадка: вот и вся разгадка.

– Так вот он, перед вами, – Татарков показал пальцем на директора «Керамики». – Мой специалист, десяток ваших спецов перекроит. – И к Хлопотушкину: – Как, Витёк, потянешь новый завод?

Виктор Михайлович пожал плечами, выражая сомнение и удивление.

– Справишься, справишься, я в тебя верю. Цех «Муки» вытянул? – вытянул. За «Кирпич» взялся – и неплохо. Так что тебе доверяю и новый завод. Оклад сохраню директорский. А «Кирпич» сдашь Григорину. Даю неделю, – и тут же поправился: – Три дня. В принципе, Вадим, ты знаешь «Кирпич». Можете передачей заняться в процессе. А сейчас, Витёк, подключайся к рабочей группе по «Извести». Вот приказ на ваше назначение.

Татарков раскрыл папку на своём столе, вынул из него лист, протянул двум директорам:

– Ознакомьтесь. И вперёд! Григорин на завод, а ты, Витёк, в творческую бригаду.

По тону и реакции – возражения не принимались. Хлопотушкин первым подписался под приказом, под ним – Григорин.

Из кабинета вышли озадаченными и вдохновлёнными. Особенно, директор нового завода «Извести».

Григорину, с его творческими амбициями, это назначение придало крылья. Давно ему хотелось выйти на оперативный деловой простор, и, наконец, свершилось.

12

Генеральный директор сидел за столом, без костюма, в сорочке с ослабленным галстуком. Когда приоткрылась дверь, он недовольно глянул на вход.

– Разрешите, Родион Саныч?

Татарков кивнул: валяй…

Подгузин вошёл, и по торжественному выражению лица можно было понять, что он пришёл с необычной вестью.

– Что там у тебя? – спросил Родион Александрович, глянув косо на красную папку, в которой начальник ОК обычно приносил почту.

Подгузин, не скрывая улыбки, раскрыл папку и подал лежащее сверху распечатанное письмо, к которому с обратной стороны был прикреплён скрепкой конверт адресанта.

– Вот, из медвытрезвителя…

– На кого это? Опять какой-то раздолбай напился?

– Это не обычный раздолбай, Родион Саныч. Это довольно интересная личность.

– Вот как! Давай сюда, – Татарков взял письмо.

Директор стал читать, и чем глубже вчитывался, тем удивлённее становилось у него лицо. И как только он дочитал документ, то тут же расхохотался, бросив письмо на стол.

Подгузин тоже не стал себя сдерживать, и от души прыснул в мелком хохотке.

– Нет, но ты только подумай! Ему мало местных вытрезвителей, попёрся в Москву! Ну, Крючков, как что отмочит, хоть стой, хоть падай. Ха-ха!..

– Местные, видимо, не так тепло принимают.

Отсмеявшись, директор сказал:

– В общем так, Андрей, надо прокатить этого бумагомарателя по полной. Комиссия по антиалкогольной программе, товарищеский суд, общественность, стенгазеты, ну и соответствующие меры… Ну, ты понял меня.

– Понял, Родион Саныч. Будет ему «шоколадный загар».

– Ну, вот и действуй. Кто у них на «Муке» председатель комиссии по борьбе с алкоголизмом и пьянством?

Подгузин хохотнул:

– Так он же, Крючков!

– Ох, ты, ядрёна мать! – вновь рассмеялся Татарков. – Очень интересное дело получается. В общем, давай. Тут его можно и через районку протянуть и в область передать – какого они вырастили писателя.

– Слушаюсь, Родион Саныч!

– Ну и раздолбай… Посмотрим, какие он статьи и жалобы теперь писать будет? Вызывай Дончака, и начинай работать.

– Будет сделано, Родион Саныч.

Татарков кивнул, давая понять, что разговор окончен. И по кивку и по разговору Андрей Андронович понял, какой сценарий нужен директору. С Крючкова у него особый спрос. И тут раздолбай попал на крючок, и как нельзя кстати – скоро колдоговорная конференция. Родин Саныч не упустит этого момента, прокатится по нему и на этом собрании. Пора ставить мальчика на место. Ишь, объявился писака…

13

В кабинете начальника цеха зазвонил телефон. Дончак поднял трубку.

– Митрофаныч, привет!

– Привет, Андрей Андронович.

– Ты заскочи-ка в управление.

– Зачем? – Николай Митрофанович поморщился, знал, что Подгузин просто так приглашать не будет. Два варианта: или какую-то подлянку ожидай в свой адрес, или за кого-то из его орлов «окучивать» будут. Что, в общем-то, одно и то же – без катка по начальнику цеха не обойдётся.

– Да есть зачем. Тебе понравится, – в голосе замгенерального директора по общим вопросам и начальника отдела кадров прорывались восторженные нотки.

– Хорошо, с обеда зайду.

– Ну и добре. Хотя… такое дело, я бы и на минуту не откладывал.

– Да что за дело-то?

– По телефону не буду. Приедешь, узнаешь. Скажу только – им очень заинтересовался Татарков. Очень. Так что, по возможности, приезжай побыстрее.

– Ну, хорошо. Я на мотоцикле, сейчас приеду, всё равно скоро на обед.

– Жду, – и в трубке послышались короткие гудки.

Дончак посмотрел на трубку с недоумением и положил на аппарат.

Прежде чем уехать из цеха, Николай Митрофанович спустился в цех, зашёл в «аквариум». В руке он держал мотоциклетный шлем, напоминающий котелок.

В пультовой находились Фрося Разина, Тоня Серёгина и Маша Константинова. Они пили чай. Из уличных ворот входил мастер Филиппов Вениамин, и кстати.

– Митрофаныч, давай, чайку попей, – предложили женщины.

– Некогда. В управление вызывают. После обеда буду.

Последнее относилось к мастеру, тот уже подходил. Филиппов кивнул.

– Сейчас мука стабильно идёт, наберите корыто. Пусть остывает.

– Что, опять затаривать мешочки? – удивилась Тоня.

– А с нас никто эту ударную работу и не снимал. Так что, готовьте.

– Как это всё надоело, – с раздражением проговорила Фрося.

– Михаил Иваныч со слесарями с силосов придут, после обеда, тоже пусть подключаются.

– Вряд ли мужики согласятся, – пожал плечами Филипп.

– Я тебе, о чем говорю? – передай. Одного-двух пусть выделит. Хотя ладно, я сам к тому времени вернусь, разберёмся.

Дончак вышел из пультовой и направился к воротам, неся в руке каску, внутри неё лежали краги. Каска была старого образца и, действительно, походила на котелок.

Тоня с сочувствием посмотрела ему вслед.