Радиоточка

Романенко вообще любила так поступать: настроит коллектив, а потом сама уходит в тень.

Так и сделали.

Когда Николаев зашел в комнату отдыха, Филимонова спросила его:

– Не стыдно тебе, Сергей, так поступать?

– Как? – растерялся Николаев.

– Метить на место Николая Анатольевича. И все это за нашими спинами.

– Я не метил на его место, – окончательно смутился Сергей Анатольевич.

– Как же! Мы все знаем! Не стыдно? Я ведь тебя совсем молодым помню. Как ты пришел в компанию после службы в армии, еще в шинели. Ночевал в большой студии.

Это прозвучало так, будто взрослому человеку вменяли в вину то, что он писался в детстве.

– Ты должен ответить коллективу, – вякнул молодой Хрынов.

– Сергей, ты поступаешь непорядочно, – добавила Баранова.

Сергей Анатольевич покраснел.

– Ты должен пообещать нам, что никогда не будешь претендовать на место Николая Анатольевича, – это вновь подала голос Филимонова.

– Я не собирался занимать должность Николая Анатольевича. Более того я уже принят в компанию на должность заведующего рекламным отделом радио. Всего лишь.

Для собравшихся это была новость.

– Обещаю, что даже если мне предложат, я не соглашусь на место Николая Анатольевича.

Вечером у Николаева случился сердечный приступ. Такой коллективной ненависти, связанной с его приходом на радио, он не ожидал. После разговора в комнате отдыха он сразу побросал свои дела и поехал домой отлеживаться. Слишком велик был стресс. Но и находясь дома, он не смог выбросить из головы те обвинения, которые кидали сотрудники в его адрес. В итоге вечером к его дому подъехала скорая помощь. Несколько дней Сергей Анатольевич не появлялся на работе.

А на телерадиокомпании события развивались стремительно. Буквально на следующий день та же инициативная группа затеяла сбор подписей в защиту Гурова. Коллективное письмо, составленное самим Николаем Анатольевичем, планировалось направить во Всероссийскую телерадиокомпанию.

Самое интересное, что подписать «крик души» предложили не только журналистам, но и другим сотрудникам радио, в частности, звукооператорам. Некоторые сотрудники, справедливо считая подписывание коллективных писем делом не вполне достойным, искали способы уклониться от этой процедуры. Под любым предлогом народ пытался на время сбора подписей покинуть стены телерадиокомпании. Леве Голдману это удалось легче всего – он ушел на запись интервью. Звукооператорам было сложнее. У них рабочий день был нормирован, им вменялось в обязанность весь день находиться на рабочем месте. В связи с этим произошел забавный случай.

Звукооператор Михаил Седых находился в одной из студий и занимался звуковым монтажом программы, когда из отдела кадров пришла тетка и протянула ему на подпись бумагу.

– Подпишись в защиту Николая Анатольевича, – глумливо посоветовал ему другой звукооператор Евгений Донцов.

У Михаила вытянулось лицо, а Евгений рассмеялся. Нужно было расписаться всего лишь за медицинскую страховку.

Но были и те, кто решил воткрытую отказаться подписывать злосчастные бумаги. Среди них Света Савицкая. Вместо того, чтобы поставить свою подпись, она подошла к Гурову и попросила его:

– Николай Анатольевич, не надо дергать коллектив. Уйди по-хорошему, с достоинством, все равно они добьются своего.

Гуров уходить отказался, но не забыл лишить Савицкую премии. Что примечательно, снял он половину премии и с Николаева.

Волна протеста «демократической общественности» тем временем приобретала новые, доселе невиданные формы. Если Баранова просто подписала бумаги и дальше промывания косточек не подписавшим не пошла, то ее муж с головой окунулся в правозащитную деятельность.

Поговаривали, что в молодости Баранов сидел в тюрьме за изнасилование малолетней особы. На самом деле он действительно сидел, только не за изнасилование, а за бытовое хулиганство.

Было это так. Компания молодых сотрудников на территории телерадиокомпании организовала пьянку. Происходило все на открытом воздухе. Горел костер, жарились шашлыки, водка разливалась по стаканам. Один из телевизионщиков сказал что-то резкое Баранову. Тот не стерпел и кинулся в погоню за обидчиком. А когда понял, что не догонит, выстрелил вслед убегающему из ракетницы. Снаряд попал точно в задницу, которую и разворотил изрядно. У телевизионщика на всю жизнь остались шрамы на интимном месте, а Борисов на три года сел в тюрьму.

Когда юный стрелок вернулся из мест заключения, его пожалели и вновь приняли на работу.

Баранов стал умнее. Пил он теперь только в одиночку. При записи программы он каждые полчаса отлучался к себе в кабинет, откуда возвращался раскрасневшийся и с характерным запахом.

Заведовал он на радио сельскохозяйственной темой. И выбор этот был не случайным. Каждый год можно было рассказывать об одном и том же: посевная и уборочная, озимые и закрома.

К тому же командировки в село представляли определенный интерес. Корреспондента областного радио встречали в колхозах по высшему разряду. Тут тебе и шикарно накрытый стол, ломящийся от закусок и напитков. И русские деревенские девочки в финской бане, заботливо направленные местным райкомом комсомола. И полные авоськи сельских деликатесов, которые Баранов пер домой из каждой командировки.

В постперестроечное время Баранов принял участие в создании партии сельхозпроизводителей, единственным членом которой в области он и был до настоящих дней. Теперь на старости лет Баранов решил извлечь пользу из партийных связей. Он сочинил и послал в центральное отделение партии, находящееся в Москве, пространное письмо, в котором описывал беспредел, творящийся в провинции областными чиновниками. В красках расписал, как здесь зажимают свободу слова и сживают со света лучших журналистов.

Если раньше застать на работе Баранова не представлялось возможным, он появлялся лишь раз в неделю, да и то после обеда, то теперь он каждое утро находился у себя в кабинете. Писал и готовил письма протеста в различные организации. Потом вместе с Гуровым и Романенко садился в служебную машину и разъезжал по инстанциям, развозил письма.

У Баранова были веские причины выступать в защиту Гурова. Если придет новое руководство на телерадиокомпанию, то начнет, видимо, с разгона бездельников. А Баранов справедливо полагал, что его выгонят в числе первых.

Но были и такие, кто свою «правозащитную» деятельность потихоньку сворачивал. Не то, чтобы совсем, а так… Явного ухода в оппозицию Гурову не было. Просто человек продолжал поддерживать Николая Анатольевича, но без каких-то крайних проявлений протеста.

Вера Михайловна Филимонова отработала на областном радио почти сорок лет. Она с самого начала решила не мараться политикой, а занималась местной культурой – приглашала к себе в программы пианистов и виолончелистов, могла месяцами из эфира в эфир знакомить слушателей с какой-нибудь оперной певицей, работающей в ближайшем театре.

Маленькая, худенькая, стройненькая даже в своем солидном возрасте, она бегала из студии в студию, организовывала записи местных музыкантов, была со всеми доброжелательна.

Веру Михайловну подкосило то, с каким злорадством защитники Николая Анатольевича восприняли известие о сердечном приступе Сергея Анатольевича. Филимонова все могла понять, кроме тупой злобы. Нет, она не ушла в оппозицию, просто стала спокойнее и прохладнее воспринимать происходящее. Мужественный шаг, надо сказать! Вера Михайловна была пенсионеркой, и с приходом нового начальства ее карьера могла закончиться вполне плачевно.

А вот Наталья Романенко напротив набиралась злобы день ото дня.

Начала она свою карьеру в крупнейшей областной газете. Во время перестройки, как и многие другие, перешла работать в популярную частную газету. Постепенно выжила тамошнего главного редактора и с достоинством заняла его место. Только вот уменья не хватало. Газета стала хиреть от номера к номеру.

Была у Романенко дурная привычка. Она постоянно экономила на сигаретах – пользовалась тем, что сотрудники подадут. А в то время, надо отметить, дефицит был на все, а в особенности на сигареты. Скинутся несколько мужиков из редакции на пачку «Примы» и решают растянуть ее на весь день. Тут приходит Романенко и выкуривает всю пачку. Халява – великое дело!

Когда газета окончательно развалилась под таким «чутким» руководством, Наталья Романенко двинула свои стопы на областное радио. И тут ей крупно повезло!

В телерадиовещательной компании она познакомилась с Николаем Анатольевичем Гуровым. Знакомство перешло в близость. Романенко быстро раскусила Гурова. Заместитель по радиовещанию был человеком добрым, но очень недалеким. Своей интимной связью с Николаем Анатольевичем она достигла того, чего просто не смогла бы достигнуть деловыми качествами, которых было далеко не в избытке. Наталья Романенко стала «серым кардиналом». Через Гурова она полностью контролировала обстановку на радио, руководила всем процессом.

Как от такого руководства не развалилось все областное радио вслед за частной газетой – есть только один ответ. Телерадиокомпания финансировалась из Москвы и поэтому была непотопляемой. Как бы отвратительно не руководили ей, деньги из столицы покрывали все издержки.

Романенко никогда не прощала обид. Ее папа был директором крупного концертного зала и, конечно, во всю поворовывал. Когда это воровство приобрело небывалый размах, папочкой занялась прокуратура. Но любому городу скандалы не нужны. Тогда мэр города решил вмешаться и ценой больших усилий прикрыл дело о воровстве, правда ради этого пришлось папу уволить. Романенко истолковала это по-своему. Она стала мстить мэру города. Не упускала случая сказать в эфире о мэре какую-нибудь гадость. Другая была бы благодарна, что папу избавили от тюрьмы, но не такой была Романенко. Не трогай наших!

Понятно, какая атмосфера была создана в эти дни на радио, и кто ее создавал. Но и губернатор не дремал. Решить вопрос с телерадиокомпанией он поручил своему заместителю – большому человеку из областной администрации Виктору Мефодиевичу Раскатову. Раскатов решил уладить вопрос полюбовно. Насколько это возможно, конечно. В субботу он пригласил коллектив радио в областную администрацию к себе в кабинет, чтобы трезво поговорить о создавшейся обстановке.

Большой человек из областной администрации поднялся к себе в кабинет, а там его уже ждали журналисты с радио. Точнее, не только журналисты. Гуров до кучи пригласил своих доброжелателей: некоторых операторов, работников связи и даже одну повариху из столовой. Не умом, так количеством. Задерживался один Серов.

– Пусть только не явится, – процедил Гуров.

Но и Серов вскоре появился. Все были в сборе.

Раскатов демонстративно поставил на стол диктофон.

– Это для того, чтобы потом мои слова не передергивали.

– А мы даже диктофона не взяли, – заявила Романенко. – Мы и с диктофоном беззащитны.

– Куда уж, кто слух пустил, что мы с Николаевым любовники?

– Никто ничего такого не говорил, – хором подали голос узники совести.

Раскатов обреченно махнул рукой, включил диктофон и заговорил:

– Нами были заказаны исследования на предмет популярности тех или иных средств массовой информации области и совсем недавно мы получили эти результаты. По ним сразу видно насколько упал рейтинг популярности областной телерадиокомпании и в частности областного радио за последние два года. Рейтинг телевидения снизился на сорок процентов, а рейтинг радио – на все шестьдесят. Нам совершенно ясно, что в такой ситуации надо принимать экстренные меры для выведения телерадиокомпании из кризиса.

Почему мы взялись за это дело? Должен напомнить, что областная администрация является соучредителем областной телерадиокомпании наравне со всероссийской телерадиокомпанией. И вполне естественно, что один из учредителей беспокоится о положении дел на его компании.

Для сравнения приведу пример: допустим, на каком-то предприятии за последние два года резко снижается уровень прибыли. Что делает учредитель? Пытается разобраться в ситуации и меняет руководство предприятия. Это вполне естественно! Напрашивается вывод о том, что руководство этого предприятия не справляется со своими обязанностями, и его нужно как можно быстрее сменить. Пока не станет совсем поздно.

Но если вы думаете, что мы подходим к проблеме с одной стороны, то ошибаетесь. У нас уже подготовлены документы о выделении средств на развитие телерадиокомпании. Мы уже сейчас готовы выделить живые деньги порядка пяти миллионов долларов на развитие и реструктуризацию компании. Это большие деньги.

Но какой нам смысл инвестировать такую огромную сумму при старом руководстве? Как уже было неоднократно, деньги будут израсходованы, а пользы от этого не будет никакой. Поэтому и встал вопрос о том, чтобы произвести замену руководства в компании.

Повторяю, мы ставим целью заменить только высшее руководство компании. О том, чтобы увольнять или сокращать рядовых сотрудников вопроса не стоит вообще. А то мне сказали, что журналистов запугивают тем, что все они будут уволены…

– Кто вам такое сказал? Об этом и разговора у нас на радио не было, – подал голос Николай Анатольевич.

– Было, да не в этом дело. Я хочу вам объяснить, что смена руководства – вполне типичный процесс. Возьмите, к примеру, Москву. Выбирают нового президента или премьер-министра, и первое что он делает, это обновляет всех своих сотрудников. И председателя всероссийской телерадиокомпании, в частности, тоже меняет. Вы не можете не знать этого. Приходит новая команда, и вместе с ней к руководству приходят абсолютно новые люди. И даже если после перевыборов остается прежний президент, все равно вся его команда уходит, и приходят новые люди. Так происходит не только в России, так происходит во всем мире. Если человек несколько лет управляет каким-то производством, то привыкает. Внимание его расслабляется, многие очевидные недостатки он перестает замечать. Не потому что он плохой руководитель. А потому, что взгляд его уже привык, все примелькалось.

Поэтому мы и решили пригласить для работы на телерадиокомпанию Сергея Анатольевича Николаева. Согласитесь, он прекрасный журналист, высокий профессионал своего дела, отлично знающий не только всю радиокухню, но и прекрасно разбирающийся в рекламном деле.

Мы ему предлагали должность председателя телерадиокомпании, но он отказался. Теперь мы ему предлагаем занять пост заместителя председателя по радиовещанию. Он и сейчас отказывается, но, думаю, что мы его в конце концов уговорим.

– Так уж и отказывается? – подал голос кто-то из присутствующих.

– Да, он отказывается. И учтите еще одну вещь. Мы не собираемся увольнять Николая Анатольевича. Мы ему предлагаем равноценный пост на той же телерадиокомпании.

Серов откашлялся и задал вопрос:

– Почему вы решили, что нынешнее руководство телерадиокомпании не сможет вывести ее из кризиса?

– Я уже говорил, что руководство засиделось на своих местах. Нужна свежая струя, новый взгляд. Если мы оставим старое руководство, то ничего не изменится, как и не менялось до последнего времени. Прошло уже десять месяцев с тех пор, как мы пришли к власти. Что сделано за это время для выведения компании из кризиса? Ничего. Где план развития компании? Хоть кто-нибудь его мне приносил? Никто не приносил. А придут люди, которые четко знают: что и как надо делать.

– Мне кажется, что это шаг к коммунистической диктатуре, – заявила Романенко. – Вы же пришли к власти при поддержке коммунистов.

– Да, мы победили на выборах не без поддержки коммунистов, но мы – не коммунистическое правительство области. Все коммунисты остались в различных патриотических движениях. Мы пришли делать дело. И у нас уже получается. Посмотрите показатели в любой сфере, будь то промышленность или социальная сфера.

Споры в кабинете большого человека из областной администрации продолжались около двух часов, но присутствующие к единому соглашению так и не пришли. Раскатов предложил встречаться и впредь, чтобы решать наиболее спорные вопросы.

Вечером Лева Голдман пришел домой и включил телевизор. Показывали фильм «Убийство на радио». Леве запала одна фраза из фильма: «Грязь поглубже ты копни, но смотри, не утони».

На улице уже начинало темнеть, когда из дома где «мужик с пистолетом» показалась странная парочка.

Собственно говоря, весь этот перекресток в народе назывался никак иначе, а «мужик с пистолетом». Все дело было в странном доме, на торце которого висело громадное панно с изображением солдата, в стремительном рывке поднявшего руку с пистолетом вверх. Изображение было настолько несуразным, что местные жители его сразу окрестили «мужиком с пистолетом».

Чертовщина происходила и с самим домом.

Началось все еще во времена строительства. Как-то в первом подъезде на восьмом этаже прораб стройки внезапно захотел справить малую нужду. Будучи человеком интеллигентным, что вполне естественно при такой профессии, он не стал гадить в будущих квартирах, а вышел на лестничную клетку, открыл люк мусоропровода, расстегнул ширинку рабочих штанов и настроился на «слив антифриза». Дальнейшее отдавало каким-то мистицизмом, но так как свидетелей поблизости не было, приходится исходить из рассказа самого прораба.

Итак, из открытого люка высунулась куриная голова огромных размеров и, со словами: «Ты что же это делаешь, гад?», со всей силы клюнула в сливной краник.

Свидетели происшедшего видели только, как прораб выскочил из подъезда в окровавленных штанах и, дико вращая глазами, стал пронзительно кричать. Вскоре прораба увезла в больницу машина скорой помощи, а прибывший наряд милиции, осмотрев место происшествия, не нашел ничего подозрительного. Происшествие почему-то было списано на похмельное состояние прораба. Ни для кого не было секретом, что у прораба бывали периодические запои.

Другая история была совсем невеселой.

Двое строителей – молодой и старый – сидели у входа в подъезд и курили. Молодой вдохновенно рассказывал старому про то, как накануне вечером занимался любовью с двумя школьницами. Выслушав рассказ, старый работяга резонно заметил, что молодому до баб еще расти и расти. А если кого и трахать, то только деревенских кур. В ту же секунду обоих придавило бетонной плитой – обвалился подъездный козырек.

До сдачи дома на строительстве происходило еще немало всяких гадостей, правда, не с такими печальными последствиями. Во втором подъезде умудрились заложить кирпичами вход в двухкомнатную квартиру. Потом пришлось пробивать ее с помощью отбойных молотков. А в третьем подъезде забыли приварить трубу парового отопления. Выяснилось это уже после сдачи дома, когда целый стояк буквально вымерз с первого по девятый этаж. Но сделать уже ничего нельзя было. Для этого пришлось бы ломать внешнюю стену.

После заселения с этим домом произошло еще одно неприятное происшествие. В квартире номер 113 умер пенсионер и пролежал там больше месяца. Спохватились поздно, когда пропах весь подъезд. Запах, кстати, чувствуется до сих пор.

Вот из этого самого дома и показалась странная парочка. Двое мужчин шли в направлении торговых рядов, с интересом осматривая окрестности. Было такое чувство, что они здесь впервые. Хотя как это может быть – совершенно непонятно! Они ведь все равно когда-то пришли сюда. Не родились же они в этом доме?!

Один из них был высокий, худой, но не тощий. Благодаря росту, его можно было принять за главного. Возможно, так оно и было. У него было очень интеллигентное лицо со светлой кожей. Волосы тоже светлые, не стриженые по всей поверхности головы, а ровно подрезанные на уровне шеи. Локоны с висков аккуратно зачесаны за уши. Туда вставлены душки очков. Высокий носил очки в металлической оправе. Это были не темные очки, а обычные – какие носят для коррекции зрения. На высоком был длинный зеленый плащ, из под которого виднелись спортивные брюки, заправленные в кроссовки на высокой подошве, отчего мужчина казался еще выше. На вид ему было немного меньше сорока лет.

Очкарик огляделся, скользнув взглядом по вразнобой застекленным балконам, перевел взгляд на неряшливый рынок прямо по курсу и спросил своего попутчика:

– Как тебе все это безобразие, Димыч?

– Что естественно, то не без оргазма, Вадик, – глубокомысленно ответил второй.

«Димыч» если и не был полной противоположностью очкастого, то отличался от него весьма заметно. Роста он был ниже среднего, зато имел тонкий и длинный нос. Губы тоже были тонкими, с чуть загнутыми кверху краями, отчего казалось, что он постоянно улыбается. На коротко стриженую макушку была натянута клетчатая кепка, да так, что слегка загибала кончики ушей. Одет он был в вареную джинсовую куртку, серые шерстяные штаны и массивные ботинки на шнурках.

Компания двинулась в сторону торговых рядов.

– Чего здесь только нет! – всплеснул руками Димыч. – Ой, маслице…

Друзья остановились возле обширного лотка с разным съедобным импортом. Вадик на секунду задумался, а потом категорично заявил:

– Если тебе нужно масло, то его можно купить.

– Но у меня нет денег!

– Спроси у продавца, Димыч, может она тебе так даст бутылку масла.

– Маслица, Вадик, маслица… К еде нужно относиться бережно и с любовью.

– Чего тут чикаться! Еду на какашки каждый может переводить.

– Заметь, Вадик, на свои какашки. Свои кровные.

Казалось, Димыч только сейчас заметил замерзающую за прилавком продавщицу.

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, синяя?

Продавщика, похоже, не расслышала издевку. Она приветливо улыбнулась и спросила:

– Чего хотите, мальчики?

– Кушать хотим, – живо откликнулся Димыч.

С этими словами он молниеносно приблизился к коробке с мороженными окорочками и, достав самый увесистый, с пристрастием поинтересовался у продавщицы:

– Почем вы, девушки, красивых любите?

Торговка стала догадываться, что над ней подтрунивают, поэтому обиделась и молча ткнула пальцем в ценник.

– Вадик, у тебя бабки есть? – невинным голосом поинтересовался у друга Димыч, усиленно вращая в руке окорочек.

Длинный оторвался от созерцания макушки тополя и беспристрастно произнес:

– Три штуки баксов я одолжил одному корифану, девяносто три доллара под проценты лежат в Российском сбербанке, еще кучка дореформенных деревянных зарыта под угловым гаражом на Градском прииске, а основная сумма – семьсот тысяч баксов вложена в государственные краткосрочные облигации.

– А с собой, с собой есть деньги? – не унимался оголодавший Димыч.

– С собой?

Вадик полез в карман плаща, долго в нем ковырялся, но вопреки ожиданию Димыча, достал лишь длинную, сложенную гармошкой, упаковку отечественных презервативов.

– Повело кота на блядки, – обреченно подвел итог Димыч.

– Я тут не причем, – отвел подозрения Вадик, – это не мой плащ. Мне его в сорок третьем подарил один разведчик. Кажется, он получил героя Советского Союза…

– Посмертно? – внезапно заинтересовалась голодная кепка.

– Пожизненно, без права на амнистию.

– Покупать будете или нет, – взгляд продавщицы следовал за вращающимся окорочком.

– По закону о правах потребителей я имею право снять пробу с продаваемого товара, – возмутился Димыч.

– Смотри, глисты будут, – забеспокоился Вадик.

Но Димыч уже поднес мерзлый окорочек ко рту и с хрустом откусил порядочный кусок. Странно, но продавщицу обеспокоило не то, что куриное мясо потребляют в сыром и, более того, мерзлом виде и не то, что от этого странный покупатель может подхватить глистов, а то, что усиленно поедался товар, за который не заплачено. Продавщица завертела головой. Похоже, хотела позвать на помощь отморозка из местной «крыши».

– Не спеши, под-д-друга! – остановил ее Вадик и тут же показал удостоверение работника госторгинспекции.

– Контрольная закупка, – с набитым ртом проорал Димыч и совершенно неожиданно ударил продавщицу окорочком по голове, отчего та пронзительно заверещала. А Димыч глубокомысленно заметил:

– Свинья не выдаст – кошка не съест.

К лотку уже спешил охранник.

– Вы что, лохи, горя хотите?

На что Димыч быстро извлек из кармана удостоверение майора отдела по борьбе с организованной преступностью.

– Погоди, Димыч, дай-ка я его пристрелю, – вмешался Вадик.

– Убивали кого-нибудь на этой неделе? – живо поинтересовался у него Димыч.

– Не-а.

– А на прошлой неделе пришили кого-нибудь?

Длинный отрицательно мотнул головой.

– Стреляй, – разрешил Димыч, сделав руками приглашающий жест в сторону «крышоночка».

– Мужики, я ведь не против, – сдался представитель местной «крыши», – но надо как-то по-людски все…

– А мы что? Не люди? – обиделся Димыч и взял с прилавка пачку «Мальборо».

– Ты ведь бросил, – стал укорять его Вадик.

– Понервничаешь тут с вами, опять закуришь.

Но пачку все же положил на прежнее место.

– Ну, ты поел, ненасытный наш, – спросил длинный.