Радиоточка

Глава А

Актерское мастерство, которое на людях демонстрировал председатель, делая вид, что целиком и полностью поддерживает Гурова, изменяло ему, когда он оставался один у себя в кабинете. У председателя своих проблем хватало. Из-за шума, поднятого на радио, его собственное кресло вполне реально могло закачаться.

Теперь председатель приезжал на работу очень рано, садился спиной к двери и думу нелегкую думал. От звонков телефона он постоянно вздрагивал. Все ждал, что позвонит большое начальство и предложит ему выметаться ко всем чертям.

Когда стрелка часов подвалила к десяти, зазвонил телефон. Председатель дернулся и скрюченной походкой подбежал к столу. Звонил председатель Всероссийской телерадиокомпании:

– Ты что же это, сам не можешь со своими подчиненными разобраться и погасить конфликт? Почему я должен здесь в Москве твоим дерьмом заниматься?

– Эти сво… Они не поставили меня в известность.

– Так разберись с ними! И чтобы больше никаких коллективных писем!

В трубке послышались короткие гудки.

Не успел председатель перевести дух, как телефон вновь зазвонил. На проводе был большой человек из областной администрации:

– Достали меня твои узники совести!

– Что же мне делать? – спросил председатель.

– Готовь приказ об увольнении Гурова. Если запустить это дело, они еще не так развернутся со своими доносами. К концу дня приказ должен быть готов.

Председатель обреченно повесил трубку.

А на радио тем временем начиналось оперативное совещание.

– Позавчера у Раскатова, вы знаете, проходила встреча с коллективом радио, – начал оперативку Гуров. – Там были высказаны замечания по качеству наших программ. Я думаю, некоторым журналистам надо подтянуться.

Гуров выразительно посмотрел на Голдмана и продолжил.

– Больше надо делать аналитических материалов, ходить по городу и записывать голоса людей, ездить в область и делать проблемные репортажи.

И еще, я не за кем бегать не буду. Сейчас какая ситуация, все должны работать своей головой, мобилизовать свои силы, чтобы претензий к нам никаких не было.

Теперь по вопросу, по которому мы собирались у Раскатова. Все, кто там был, ситуацию поняли. В коллективе разногласие, не все ведь высказались в защиту Николая Анатольевича…

Гуров заговорил о себе в третьем лице.

– Я бы хотел, чтобы высказались все! Председателю на раздумье дали два дня, чтобы уволить Николая Анатольевича. Сказали, иначе ты будешь с Серовым гнить в тюрьме.

– Надо осторожней себя вести, Николай Анатольевич, – проявила заботу Филимонова.

– А что теперь осторожничать? Мне дали понять, что все, о чем здесь говорится, тут же узнает Раскатов. У нас есть люди, которые ему все это передают, что для меня, в общем-то, уже не секрет. Пусть это будет на их совести. Я с Николаевым работать не буду! Чтобы зря не подставляться, я должен знать, что все люди меня поддерживают. Если коллектив дружный, мы должны показать это. И вообще, дружба проверяется не на пьянках, а на таких вот тяжелых ситуациях. Если мы хотим двигаться до конца, то сегодня же мы должны писать письмо в союз журналистов.

– И подписи! Собрать все подписи! Пусть даже кого-то сейчас не застанем, днем распишутся.

Это вклинилась Баранова. А Гуров продолжал:

– Меня председатель будет уговаривать уйти, и я уйду.

– Нет, Николай Анатольевич, нужно стоять до конца, – возразила Баранова.

– Надо всем собраться и проголосовать, – сказал Хрынов.

– Я уйду, не все меня поддерживают, – гнул свое Гуров.

– Николай Анатольевич, – это Филимонова подала голос, – если все в субботу пришли на встречу с Раскатовым, значит, все поддерживают вас.

– Пришли, но не высказались…

– Мы просто слушали его, ведь он говорил в основном.

– Кто-то передал Николаеву и Раскатову, что якобы у них интимные отношения, а об этом разговор шел только у нас на радио, ну может еще на телевидении. Значит, точно у нас стукач завелся, – Гуров помолчал и добавил. – У нас завелся стукач.

Наступила тишина, которую прервала Романенко:

– Давайте разрабатывать тактику, организовывать собрание и чтобы люди подписывались под письмом в союз журналистов.

– Кроме союза журналистов еще куда-нибудь надо послать письма, – произнес Баранов.

– Что мы писать-то будем? – спросил Серов. – Я не понял, против кого? Против кадровых перемещений?

– В защиту Николая Анатольевича, – пояснил Хрынов.

– О давлении областной администрации на свободную прессу, – уточнила Баранова.

– О методах работы областной администрации с прессой, – подвел итог Гуров.

– Такого еще не было никогда за время нашей работы, – подливала масло в огонь Романенко.

– Вы меня извините, – сказал Гуров, – у председателя очень сложная ситуация. Он мне сказал: «Либо – ты, либо – я». А я скажу почему! Организуется областной канал на нашей базе, и должна пройти реорганизация телерадиокомпании. Это чтобы вы тоже были в курсе. И они имеют права назначить своего председателя. Но могут они сделать еще проще. Назначат Николаева первым замом председателя, а нашего председателя уволят. Тогда Николаев автоматически, как первый зам, займет место председателя. А я повторяю и клянусь, что с Николаевым в одной компании работать не буду. Я уйду.

– Мне бы не хотелось, чтобы сбор подписей происходил под давлением, – внес справедливую нотку Серов.

– Да ты что, Володя? – удивилась Баранова. – Это дело каждого, подписывать или нет.

– Для того, чтобы дальше двигаться, надо выяснить ситуацию в коллективе, – уточнила Романенко. – Если коллектив или какая-то его часть считает, что возможно развитие событий по плану областной администрации, что ж делать? Каждый будет принимать свое решение, только и всего.

Савицкая до сих пор молчала, но тут подала голос:

– Не навредим ли мы себе этими письмами? Ведь ходят же упорные слухи, что Москва хочет забрать у нас проводное вещание и оставить на нем только «Радио России».

Слух этот, действительно, последнее время сотрясал областное радио. Всероссийская телерадиокомпания, исходя из этих слухов, могла оставить областному радио только средневолновый передатчик, а радиоточка, которая есть в кухне каждой квартиры, целиком бы досталась московским радиостанциям. Такое решение похоронило бы областное радио. Слушательская аудитория снизилась бы до минимума, фирмы перестали бы заказывать рекламу. Короче, быстрая смерть.

– А что? Нас администрация спасет? – задал вопрос Гуров.

– По крайней мере, они обещали пять миллионов долларов. Это огромные деньги, которых бы нам хватило на много лет. Да, и радиоточку губернатор может отстоять.

– Чтобы потом только про него и трезвонить целыми днями? – спросил Гуров.

– Да, мы и про бывшего губернатора трезвонили, разве что не говорили про то, как он на горшок ходит, – парировала Савицкая.

– Так! Я вижу, что коллектив наш действительно разделился, нет сплоченности, – зловеще произнесла Романенко.

– Какая сплоченность? Это что? Монолит? – возразила Савицкая. – Я ведь вас просто спрашиваю: вы задумывались о нашем будущем в войне с администрацией? Надо же хоть немного вперед заглядывать! Разве Раскатов сказал, что всех уволит? Он сказал, что все останутся на своих местах. И даже Николай Анатольевич будет работать на телерадиокомпании. Только на другом посту.

Слово взял Серов:

– Мне непонятно, как они смогут тебя убрать, Николай Анатольевич, – заявил Серов. – Приказ в любом случае имеет право подписать только председатель.

– Если они увидят, что в коллективе нет согласия, то додавят председателя и он уволит меня. А без меня вы все пропадете. Кто вас будет защищать от произвола? Мне легче просто уйти, но вы то выживете при этом?

– Короче говоря, надо писать письмо в союз журналистов, и на рассмотрение этого письма пригласить представителя президента по нашей области, – подвела итог Романенко.

– А ты думаешь, руководитель областного отделения союза журналистов России пойдет на это? – возразил Серов.

– Он, конечно, скользкий тип, но не до такой же степени, – ответила Романенко.

– Тогда надо создавать инициативную группу из нескольких человек. Пусть они пишут текст письма, а кто хочет, тот добровольно его подпишет.

На этом оперативное совещание закончилось. Но настрой был как в песне: «Мы живем в такое время, нельзя от битвы оставаться в стороне».

Тем не менее, радио изрядно опустело. Звукооператор Михаил Седых внезапно вспомнил, что у него больна мама, и ее срочно нужно везти в больницу. А кое-кто просто ушел домой и отключил телефон. Некоторые сомневались. Они звонили пресс-секретарю губернатора Петру Васильевичу Малькову и советовались – стоит ли подписывать злосчастное послание. Мальков отвечал в том смысле, что ему наплевать.

Николай Анатольевич Гуров после оперативки заглянул в кабинет председателя телерадиокомпании.

– Мы подписи в союз журналистов собираем, – похвастался он.

– Под меня копаешь, гад, – злобно процедил председатель.

– Я себя спасаю.

– А меня свалить хочешь? Тебе же предложена хорошая должность. Или думаешь, что там меньше украсть можно будет?

– Насчет воровства, я бы помолчал на твоем месте. Сам хорош!

– Я по крайней мере не попадаюсь, – обиделся председатель.

– Смотри, тоже попадешься! Если меня сковырнут, то не думай, что ты чистеньким выберешься. А у тебя там дела посерьезнее моих. Так что береги меня, как самое дорогое, что у тебя есть.

Гуров вышел, хлопнув дверью.

Председатель хоть и был взбешен, но отдавал себе отчет, что если Гурова капитально прижмут, то и ему мало не покажется. Он снял трубку телефона и позвонил Раскатову:

– Еще раз добрый день, Виктор Мефодиевич! Я хотел уточнить, с какой формулировкой мне готовить приказ об увольнении Гурова?

– С переходом на другую работу. Мы же обещали его не выгонять.

Вариантов не было. Председателю оставался только единственный выход – как можно дольше тянуть время. А там, глядишь, что-нибудь произойдет. И нужда в написании приказа на Гурова отпадет сама собой.

Тем временем, письмо в областное отделение союза журналистов было готово и подписано все же большей частью сотрудников. Инициативная группа в составе Романенко и Баранова села на служебную машину и отвезла копии руководителю местного отделения союза журналистов и представителю президента России по области.

Оба защитника свободы и демократии тут же позвонили большому человеку из областной администрации и продиктовали в трубку текст письма, перечислив всех, кто его подписал. Им тоже не нужны были лишние скандалы. А доносить на подчиненных они привыкли еще в славное застойное время.

На следующий день Николай Анатольевич Гуров остановил в коридоре компании Леву Голдмана.

– Где ты был вчера после обеда?

– Я дома готовил материал для эфира.

– А почему дома?

Голдман вздохнул:

– Потому, Николай Анатольевич, что у меня в кабинете нет компьютера, а дома – есть. Поэтому дома мне готовить тексты удобнее.

– Мог бы от руки написать и машинисткам отдать…

– От руки я писать отвык… Да, в чем собственно дело? Я же не водку пил дома, а работал на благо областного радио. Причем, работал до позднего вечера.

– Ты все равно должен был меня предупредить!

– В следующий раз так и сделаю.

– Не забудь, пожалуйста. И приходить, кстати, нужно на работу с утра. А то надо кого-нибудь отправить на пресс-конференцию, а на радио – ни души.

– Ладно, – согласился Голдман.

– Да, вот еще, – Гуров протянул листок. – Прочитаешь в своем эфире объявление и приложишь к другим, чтобы отправить его в рекламный отдел.

Голдман взял листок и пошел на студию. Там уже находился звукооператор Михаил Седых. Коллеги поздоровались.

– Чего с таким несчастным видом заявился? – поддел Леву Михаил.

– Да, Гуров задолбал: рано ушел, поздно пришел – завел бы себе хомячка и до него докапывался.

– И до тебя, значит, очередь дошла!

– А что? Он и тебе что-то говорил?

– Нет. Меня сия участь пока миновала, а вот по Светке Савицкой Николай Анатольевич уже проехался.

– Чего хотел?

– Того же самого. На работу надо ходить по звонку. Только с ней он разговаривал в более резкой форме.

– Потому что женщина?

– Потому, что ты хоть и не подписал коллективный донос, но молчал «в тряпочку», а Светка еще и открыто высказалась. Вечно эти евреи себе приключений на одно место ищут…

– Думаешь, Гуров уволит ее? – забеспокоился Лева.

– Уволить – не уволит, по крайней мере сейчас, а вот кровушки попьет.

– Так он и до тебя доберется. Ты ведь, Миша, тоже смылся, чтобы не подписывать всю эту муру.

– Так я всего лишь звукооператор, а не журналист.

– Им-то какая разница, когда к Раскатову в администрацию ходили, брали до кучи всех кого только можно было.

Тут Седых переключил свое внимание на бумажку в руках у Голдмана.

– Что это у тебя?

– Гуров какое-то рекламное объявление сунул.

Коллеги переключили свое внимание на текст:

«Если вы хотите заказать рекламу на областном радио, но живете в Пендекряково, а не в областном центре, то вам совсем не надо ехать к нам. Достаточно всего лишь позвонить по пендекряковскому телефону: 5-11-72. И ваша реклама прозвучит у нас в эфире. Запомните телефон: 5-11-72.»

Пендекряково был небольшим городком в области.

– Что-то новенькое, – удивился Голдман. – У нас что – открылось представительство в Пендекряково?

– А то ты не знаешь, – не поверил Левиному изумлению Михаил.

– Чего я не знаю?

– В Пендекряково живет племянник председателя нашей компании.

– И он, председатель, решил через своего племяша пропускать всю местную рекламу? – догадался Лева.

– Естественно…

– Круто! Я тоже хочу, чтобы через меня тутошняя реклама проходила.

– Но ведь ты, Лева, не являешься племянником нашего дражайшего председателя.

– Зато я здесь работаю.

– Это ровно ничего не значит, – объяснял Леве, как ребенку, Михаил. – К тому же племянничек тоже у нас работает.

– Что значит «у нас»?

– То и значит! Он уже целый год работает в штате областного радио. Причем зарплата у него повыше твоей!

– Я его ни разу здесь не видел, – еще больше изумился Голдман.

– Так он в Пендекряково живет. Не ездить же ему оттуда каждый день в областной центр на работу…

– Савицкая ездит.

– Савицкая не является племянником, и даже племянницей, председателя.

Голдман задумался.

– То-то я смотрю: в ведомостях на получение зарплаты мне попадаются совершенно незнакомые фамилии.

– А если бы ты был еще внимательнее, то обратил бы свое внимание на то, что напротив незнакомых тебе фамилий суммы проставлены более солидные, чем скажем напротив твоей.

Осведомленность Седых была великолепной. При этом сам он обычно мало интересовался различными слухами в компании. Этот пробел с лихвой заполняла его жена. Она работала на телевидении и владела полной информацией о делах, творящихся в компании, различных подводных течениях, мнениях, была в курсе всех последних сплетен и скандалов. Вечерами, дома она выплескивала на мужа потоком весь объем «жареной» информации. Михаил, впрочем, слушал сплетни в пол уха, но в памяти они все же откладывались.

– Во, кумовство развели! – чуточку с завистью сказал Лева. – У него же итак в компании дочь работает.

– И зять еще. А у Гурова – брат. Да и оклады у них всех поприличнее наших с тобой.

Голдман надолго задумался. Потом медленно, как бы нехотя, взвешивая каждое слово, произнес:

– У меня и родственников столько нет. В тридцатые годы ребята-партократы постарались. Знаешь, это, конечно, грех, но я, Миша, порой жалею, что по родственникам нашего председателя в свое время не прошлась репрессивная машина.

Голдман помолчал.

– А, может, в то время наши предки были по разную сторону баррикад? Условно, конечно. Моих предков расстреливали, а доносы писали предки нашего председателя? А может быть и приговор непосредственно приводили в исполнение?

Седых тактично молчал.

– Мой дед был главным редактором газеты «Сталинградская правда». В тридцать пять лет его расстреляли. Молодой такой подающий надежды редактор был. Новая пролетарская интеллигенция. У него в родне ведь не было голубой крови. Одни батраки и алкоголики. Он один такой был. Закончил университет, и вперед. В тридцать лет уже руководил газетой. Не самой мелкой, замечу.

Голдман продолжал.

– Пришли ночью. Дед сразу все понял – молча стал одеваться. Но оказалось, что пришли не только за ним одним. Когда деда арестовывали, моему отцу было четыре года. Я ведь совсем недавно узнал, что у меня еще дядя был – это младший брат отца. Тогда ему было всего два года.

Бабушка стояла и держала младшего на руках. Чекисты вырвали его у нее из рук.

Деда забрали в НКВД, немного попытали для порядка и там же расстреляли. Бабушку отправили в ссылку в Сибирь. Да, какая она бабушка – ей тогда и тридцати еще не было. А детей – в приют.

Врут про республику ШКИД. В приютах работали одни звери. Младший есть не мог сам, болезнь зубов какая-то. Его решили просто не кормить, чтобы не возиться. Всего надо было помочь во время еды. Не нашлось ни одного воспитателя с минимальными задатками совести. Там он и умер от голода.

Потом лишь, много лет спустя бабушка узнала, какой был донос. Соседям приглянулась квартира деда. Вот и написали в органы всякую гадость. А когда чекисты семью уничтожили, въехали в нашу квартиру.

Михаил включил электрический чайник. Тот бодро зашумел. В тишине заварили чай и разлили по стаканам. Помолчали, отхлебывая напиток. Вдруг Михаил Седых улыбнулся.

– Ты знаешь, тут сегодня скандальчик случился. В бухгалтерии сломался компьютер. Раньше наше доблестное руководство получало кровно заработанные по отдельной ведомости, а сейчас подготовили одну для всех. И говорят, там в отдельных графах суммы фантастические проставлены. Скажем, у нашего горячо любимого председателя только одна премия – десять тысяч долларов в этом месяце. Это, не считая основного заработка.

– То-то ему так не хочется уходить. Да и Гурову тоже. А сколько они еще наворовывают. По крайней мере, председатель.

– У-у-у-у! – взвыл Мишка.

– Пойти в председатели, что ли?

– Тебя не возьмут. Чтобы быть начальником, надо пройти целую школу.

– Ну, просвети, знаток начальственных душ, – засмеялся Голдман.

– Я в какой-то книге вычитал про методы достижения высот в карьере. Во-первых, начальник должен льстить вышестоящему начальнику.

– Это и так понятно. Но разве сложно иногда льстить?

– Не скажи. Тут целая наука. Умелая лесть – это почти всегда сильное и безотказное средство. Но есть одна деталь. Лесть должна казаться человеку правдой. Иначе, вышестоящий начальник ее быстро раскусит. К тому же и сам ты должен производить впечатление умного человека. Кому понравится лесть из уст дурака?

– Но согласись, Михаил, что у нас начальство к себе в подчиненные старается набирать если не дураков, то посредственностей. И в данном случае лесть подчиненных по отношению к председателю не поможет.

– Конечно, не поможет. Это я так про лесть сказал. У нас другая ситуация. Годами умышленно на работу принимали посредственностей. Заметь, не дураков, а именно посредственностей. Зачем, спрашивается, это надо? Ведь с талантливыми профессионалами в подчинении проще и легче работать. Эффект куда выше. А вывод напрашивается сам. Случись ситуация, подобная нынешней, и все посредственности сразу же станут на защиту своего начальника. И не потому, что они его любят и ценят. А потому, что они не дураки. Они прекрасно сознают, что придет новая метла и всех посредственностей с работы к чертовой матери. Они сознают, что плохие работники и знают себе цену.

– Теперь мне понятно, отчего эта война возникла!

– Мне кажется, что здесь все гораздо тоньше.

Михаил с громким стуком поставил стакан на стол.

– Ладно, пора работать.

– А как же другие методы достижения высот в карьере? Ты не расскажешь? – не мог успокоиться Голдман.

– Как-нибудь в другой раз.

Лева издал непонятный утробный звук, символизирующий, по всей видимости, разочарование. Он поставил свой пустой стакан на стол рядом с Мишиным и закурил. Внезапно его лицо прояснилось.

– Слушай, Миш! Если ведомости готовы, значит должны деньги давать?

– Завтра, милок, завтра.

– Это уже радует.

На следующий день было назначено внеочередное заседание местного отделения Союза журналистов России. Внеочередным оно было из-за срочности одного пункта повестки дня. Предлагалось рассмотреть ситуацию, сложившуюся на телерадиокомпании.

Председатель компании приехал на заседание не один. Вместе с ним в служебной машине прибыла Наталья Романенко. Однако, по выражению лица председателя можно было догадаться, что такая попутчица не доставляла ему радости.

Увидев председателя местного отделения Союза журналистов, председатель телерадиокомпании быстро подошел к нему, шумно поздоровался и что-то быстро шепнул на ухо. Причем, сделано это было так, что остальные присутствующие ничего не заметили. Председатель Союза журналистов сделал понимающий взгляд, а потом объявил присутствующим:

– На заседании будут присутствовать только члены правления!

– А как же я? – вырвалось у Романенко. Она единственная из присутствующих не входила в правление Союза журналистов.

– А вы подождите за дверью. Думаю, заседание не займет много времени.

Заседание, действительно, поражало своей скоротечностью. Благо вопросов о положении районных газет не было – редакторы «районок» просто не успели бы приехать. Быстренько пробежались по положению с бумагой и типографскими услугами и перешли к последнему вопросу в повестке дня.

– К нам поступило коллективное письмо от журналистов областного радио, – начал глава местного отделения союза. – В нем в частности пишется, что новая администрация области, а в особенности лично Виктор Мефодиевич Раскатов оказывает давление на руководителей областной телерадиокомпании с целью увольнения выбранного общим голосованием коллектива радио заместителя председателя компании по радиовещанию Николая Анатольевича Гурова и последующего назначения на это место ставленника областной администрации Сергея Анатольевича Николаева.

– Сказка о том, как Николай Анатольевич поссорился с Сергеем Анатольевичем, – глумливо шепнул кто-то из сидящих.

– Я бы попросил внимания, – возвысил голос председатель Союза журналистов. – Авторы письма настоятельно требуют, чтобы мы разобрались в этой ситуации и защитили всеобщего любимца коллектива Николая Анатольевича Гурова от нападок новой власти, нарушающей закон о средствах массовой информации и конституцию России…

Председатель союза заглянул в письмо и поправился:

– Так, по крайней мере, написано в этом документе.

– Что ж, разберемся, – подал голос кто-то из присутствующих.

– Сделать это просто, – вновь перехватил инициативу глава союза журналистов, – так как у нас на заседании присутствует лично председатель государственной телерадиокомпании.

Председатель компании встал и, откашлявшись, начал:

– Думаю, зря вы решили разбирать это письмо. Все, что сейчас происходит в стенах областного радио, является внутренним делом телерадиокомпании.

– Мы получили письмо и обязаны на него отреагировать.

– Тогда понятно. Но дело в том, что ни о каком увольнении кого бы то ни было вопрос не стоял в принципе. Имеются планы переместить Николая Анатольевича Гурова на другую должность: не менее значимую и также хорошо оплачиваемую. Но это, повторяю, внутреннее дело компании.

– Тогда вопрос закрывается сам собой, – председатель союза добавил чуть торжественности в голосе. – И внеочередное заседание местного отделения Союза журналистов России можно считать закрытым.

Присутствующие стали подниматься со своих мест.

На выходе председателя телерадиокомпании с нетерпением поджидала Наталья Романенко.

– Ну как, отстояли Николая Анатольевича?

– В машине скажу. Пошли быстрее, я тороплюсь.

Председатель на самом деле торопился. Ему надо было как можно быстрее отчитаться по заседанию перед Раскатовым и, что немаловажно, получить в бухгалтерии рекламную премию.

– Ну как? – взялась за свое в «Волге» Романенко.

– Все прошло прекрасно! Я выступил перед присутствующими с, прямо скажу, пламенной речью и потребовал, чтобы союз журналистов безотлагательно принял меры по защите Николая Анатольевича от антиконституционных действий областной администрации. Думаю, что заседание журналистов прошло не зря, – вдохновенно врал председатель.