Сибирская кровь

Сословная эволюция

В ходе моего исследования выяснилось, что практически все носители тех фамилий верхоленцев, кто в годы первых ревизий были посадскими, разночинцами и казаками, постепенно перешли в крестьяне. Для установления хронологии смены сословий я использовал составленные мною таблицы метрических записей Верхоленской Воскресенской церкви XVIII века.

По ним, еще в 1773–1775 годах, как и при третьей ревизии, среди верхоленцев большинство – разночинцы. Но много и посадских (они из носителей прежде наиболее распространенных верхоленских фамилий у Багатыревых, Козловых, Малцовых, Пихтиных, Поповых, Тюменцовых, Уваровских и Черепановых), а также казаков (Белоусовы, Болшедворские, Козловы, Пермяковы, Пуляевские, Толмачевы, Шеметовы и Челпановы). Остальные – священники (Поповы, Уваровские и Шергины), чиновники (Падерины) и новокрещенные (Тюменцовы). Надо заметить, что в тех метриках часто фигурируют поселенцы, наверняка ставшие крестьянами, с новыми для Верхоленска фамилиями. Но в них совсем не упоминаются Аксамитовы, Бутаковы и Полуехтовы из-за обоснования их семейств в других православных приходах – из метрических книг ангинской и качугской церквей того времени видно, что Аксамитовы и Бутаковы перебрались в Ангу, а Полуехтовы (Полуектовы) – в Качуг.

В последующий же период ситуация резко меняется, что объясняется реформой сословий, осуществленной манифестом императрицы Екатерины II от 17 марта 1775 года о разделении делового населения городов на две части – мещанство и купечество. Поэтому с 1776 года ни посадских, ни разночинцев среди прихожан Верхоленской Воскресенской церкви больше нет, и становится однозначно понятным, что под вывеской последних ранее скрывались крестьяне, ведь именно с 1776 года их в Верхоленске – добрая половина. Все же прежние посадские стали именоваться мещанами и только десять представителей трех фамилий, из которых восемь Черепановых, – купцами (Уваровский Филипп, Шеметов Иван, Черепановы Василий, Григорий, два Ивана, Зиновий, Козьма, Михаил и Никифор).

В 1790-х годах картина еще раз обновляется: в Верхоленском остроге купцов с распространенными фамилиями совсем не остается, да и в целом о местном купечестве говорится лишь один раз, в 1797 году (о Никифоре Касьянове), существенно падает число казаков, а крестьян становится примерно вдвое больше всех остальных сословий вместе взятых. Однако пока здесь еще немало мещан. Так, среди Козловых, Тюменцевых и Шеметовых в большинстве крестьяне, но есть мещане и казаки. У Белоусовых, Болшедворских, Пермяковых, Пуляевских и Толмачевых – тоже много крестьян, имеются казаки и совсем нет мещан. Среди Уваровских преобладают священники и мещане, но также упоминаются крестьяне. У Поповых – только священники и мещане. У Челпановых крестьян и казаков примерно поровну. У Хабардиных – исключительно крестьяне. А у Багатыревых, Малцовых, Пихтиных и Черепановых – наоборот, одни мещане.

Последнее изменение произошло на заре XIX века. Если прежде ряды верхоленских крестьян пополнялись главным образом отставными казаками (что делали они наверняка с явной охотой), а прочие сословия предпочитали не отказываться от городских ремесел, то отчего-то перед весной 1801 года отмечается почти всеобщий и фактически разовый переход мещан Верхоленска к крестьянству. Ведь если с самого начала января 1800 года по 18 февраля 1801 года мещанами в метриках еще назывались представители многих семейств – Багатыревых, Беляевых, Быковых, Высоцких, Калаужевых, Куницыных, Лазаревых, Малцовых, Молевых, Мясниковых, Норицыных, Пихтиных, Поповых, Савиновых, Селивановых, Смертиных, Созоновых, Соловьевых, Тепляшиных, Титовых, Тюменцовых, Уваровских и Черепановых, то с 19 февраля и до конца 1801 года – ни разу. К примеру, Козьма Черепанов 17 февраля того же года назван в метрике мещанином, а уже через месяц с небольшим, 20 марта, – крестьянином.

Что послужило тому причиной? Моя версия: это следствие принципиально изменившейся политики центральной власти по освоению пашенных земель. Именно в тот период по воле императора Павла I в Восточную Сибирь активно привлекались земледельцы. Так, в 1799 году вышел указ «О заселении местности между Байкалом, рекой Верхней Ангарой, Нерчинском и Кяхтой», который был инициирован запиской на высочайшее имя члена Государственного совета Российской империи князя Гавриила Петровича Гагарина. Она содержала предложение предписать губернатору Иркутскому отвести для крестьян «самые плодороднейшие, изобилующие всеми угодьями для поселян нужными, и назначая на каждую душу по тридцати десятин, дабы, кроме пашни, и пастьбы для скота довольно было… На первый раз для двух тысяч душ построить в назначаемых селениях дома из казны, запасти хлеба на год, и приготовить земледельческие и прочие для поселян нужные орудия. Також снабдить их и нужным скотом для обзаведения и семенами для посева… Необходимо надобно, чтобы доколе сии поселения совершенно укоренятся, были бы от губернатора определены надзиратели надежные, попечительные и знающие в сельском хозяйстве… Всякий пришедший поселянин свободен от всяких податей на пять лет»46.

А.И. Корзухин. Возвращение из города

Хотя этот указ не затрагивал напрямую Верхоленск, понятно, что разумный иркутский губернатор должен был принять и в отношении его земель во многом аналогичные меры. Тем более что в конце 1799 года Павел I рассылал сенаторов для осмотра губерний, особым пунктом инструкции предписывая им «взять сведения», достаточно ли земли у крестьян, «сделать мероположение» для предоставления о том Сенату и выяснить вопрос о переводе поселян с малоземелья на пустопорожние земли. Немаловажно и то, что при Павле I государственные крестьяне получили право записываться в мещанское и купеческое сословия, и, значит, те, кто был в этих сословиях ранее и переходил в крестьяне, мог при желании вернуться обратно.

Так что на переломе XVIII и XIX веков Черепановы в числе других мещан-верхоленцев стали перед выбором принятия предложения, от которого нельзя было отказаться. И приняли его: взяли себе наделы земли и сделались крестьянами. Исключение составили лишь четверо Черепановых: Петр – сын Зиновия Григорьевича со своим племянником – тезкой Петром Михайловичем, и два сына Ивана Григорьевича Черепанова Лев и Григорий. И наиболее вероятная причина такого исключения в том, что они не имели потомков, с кем могли бы вместе обрабатывать землю. Похоже, что старший Петр (в 1806 году он в метриках назван купцом, в 1810 и 1815 годах – мещанином) и Лев Черепановы вообще были бездетными, ведь записи об их бракосочетании и наличии у них жен и детей полностью отсутствуют как в верхоленских метриках[119], так и в сказках шестой ревизии мещан Иркутска, кем они в 1801 году стали числиться47. А Григорий довольно поздно, в 1812 году в возрасте двадцати восьми лет, женился на Тюрюминой Марфе Григорьевне, дочери крестьянина из Качинской волости, и из его девятерых детей не менее пяти умерли во младенчестве, одна дочь – в два года. Трое оставшихся – Фока, Федор и Надежда, которые были рождены соответственно в 1816, 1818 и 1822 годах, то ли также умерли детьми, то ли были еще подростками, когда потеряли в 1825–1826 годах своих родителей[120] (Григорий Черепанов умер от чахотки в статусе иркутского мещанина в 1825 году, когда ему было всего сорок три года, от той же болезни спустя полтора месяца в тридцатипятилетнем возрасте умерла его жена Марфа, а еще через два месяца – его сорокадевятилетний старший брат Лев). Младший же Петр весной 1801 года не достиг семилетнего возраста и, вероятно, попал в иркутские мещане за компанию со своим дядей.

Из Черепановых к некрестьянскому сословию после 1801 года относился также ясашный Ананий. Но он никогда и не именовался мещанином и, как выяснилось из метрической записи при его крещении, не был кровным родственником «моих» Черепановых, а был подкинут в 1790 году Зиновию, старшему сыну Ивана Григорьевича. И, похоже, что хороших отношений Анания с обретенной родней не сложилось: ни он, ни его дети не были восприемниками своих однофамильцев, а те, в свою очередь, не стали восприемниками многочисленных детей Анания[121], кроме единственного случая, когда в 1816 году таковым был назван Никифор Черепанов, младший брат Зиновия Ивановича.

Местные деревни. Языческая гора

Вероятно, на начальном этапе крестьянствования все семьи Черепановых обрабатывали земельные наделы в административных границах самого Верхоленска либо вблизи него с сохранением для проживания своей прежней «столичной прописки». Это предположение вытекает из того, что первое свидетельство в метриках о местожительстве Черепановых вне Верхоленска приходится только на 1811 год, на крестины дочери одного из Василиев в Качинской Вознесенской церкви. Значит, их обустройство в других местностях, включая Кутурхайскую деревню, произошло постепенно, по мере разрастания семейств.

Наверняка они оказались среди последних из наиболее распространенных в Верхоленске фамилий, кто организовал свое компактное проживание вне самого Верхоленска и занялся там обработкой земель. Другие сделали это раньше, вот почему и большинство местных деревень издавна именовалось по их фамилиям – Белоусовская, Болшедворская, Жидовская, Козловская, Куницынская, Пуляевская, Селивановская, Толмачевская, Тюменцовская, Уваровская, Хабардинская, Челпановская, Шеметовская. Подобные же имена дошли до сегодняшних дней. Такой чести не удостоились Мальцевы, Созоновы и Черепановы[122], поселившись в местностях, уже имевших к тому времени устоявшиеся названия. Одно из них – Кутурхай, примерно в пяти верстах по течению Лены выше Верхоленска, а по твердой дороге – в часе ходьбы от него. Жители Кутурхая ставили свои избы на обоих берегах Лены, связанных обычным или маятниковым паромом[123].

Если верить материалам первой Всесоюзной переписи населения по Качугскому району, Картухай основан в 1725 году. По тем же материалам, в том же 1725 году были основаны деревни Селиванова и Степнова, чуть позже, в 1730 году, – Козлова, Куницына, Пуляевская, Ремизова и Тюменцева, еще через двадцать лет, в 1750 году, – Белоусово, Хабардина и Шеметова, а, наоборот, раньше, в 1720 году, – Шишкина.

Меня с самого начала исследования несколько смущала округлость, «юбилейность», вышеуказанных годов, и она наверняка предполагала ориентировочность периода основания деревень и наличие ошибок в его определении. Потом я точно узнал, что приведенные года основания – ложные, и все или почти все верхнеленские деревни появились еще в XVII веке. К примеру, по изученным мною архивным документам, деревня Козлова возникла не позднее 1670-х годов, когда в ней начал осваивать пашню казак-пятидесятник Михаил Иванович Козлов с сыновьями. А уж совсем сомнителен приведенный в советской переписи период основания деревень Толмачева, Алексеевская, Большедворская и Челпанова соответственно в 1620, 1621, 1622 и 1623 годах. И дело здесь не столько в якобы погодовой последовательности, а в их появлении до Верхоленского острога, чего уж точно не было. Ведь из архивных источников известно, что первые десять крестьянских семей оказались обустроенными в верховьях Лены только в 1646 году. Всего же тогда из центра Московского царства через Енисейск было завезено воеводами Василием Пушкиным и Кириллом Супоневым по пути в Якутск два десятка семей (часть расселена «на Тунгуском Чичюйском волоку»). О тех переселенцах говорилось как о прибывших на Лену ссыльных черкасах[124] (малороссах) с повелением «тем черкасом пахать и посеять озимью рожь ко 155-му году»48 (1647 году). Но они расселились, по воле Курбата Иванова, довольно далеко от Верхоленского острога, в районе реки Тутуры.

Вышеназванные же деревни основывались не ссыльными черкасами, а верхоленскими казаками со второй половины XVII века. Это, в частности, подтверждается «Переписной книгой Илимской слободы о сборе хлеба и сколько они имеют пашенной земли и сенных покосов» за 7207 (1699) год: от Тутурской слободы «вверх по Лене реке на левой стороне острог, а в нем церковь во имя Николы Чудотворца и посад, дворы верхоленских служилых людей. Против Верхоленского острогу за Леной рекой прямо на Куленге реке живут дворами и пашут за хлебное жалование верхоленские конные казаки» с перечислением этих казаков49.

Однако вернусь к Кутурхаю. Не думаю, что он изначально заселялся профессиональными рыбаками: река в этих местах мелководна, что не дает надежный шанс на промышленно высокий улов. Хотя это, конечно, не мешало доброй рыбалке для себя, хорошему пополнению семейного стола. Чаще всего рыбу ловили здесь, как такое было принято и разрешалось на всей Лене вплоть до конца XX века, сетями и неводом (бреднем). Иногда даже попадались крупные таймени, и до сих пор рыбаки вылавливают здесь их экземпляры под несколько десятков кило.

Другое дело – земледелие. Верхнеленские почвы состоят преимущественно из красного суглинка, а в низинах – из чернозема, и они довольно плодородны. Поэтому, невзирая на резко-континентальный климат с большими колебаниями температур и коротким безморозным периодом[125], главным занятием жителей Кутурхая всегда было хлебопашество. Обычно использовалась традиционная для славян двухпольная система земледелия[126], пахотные земли переходили по наследству. Помимо выращивания хлебов, чаще всего – озимых, здесь разводили картофель и коноплю, были посевы гречи, гороха и проса. Кто хотел, промышлял в лесах белку, лося и других зверей, а, при желании, ездил на Байкал за омулем. В общем, можно было трудиться и жить.

В отличие от других местных поселений, наименование села с нынешним названием Картухай никогда не имело славянских корней и многократно понемногу изменялось. Так, в сохранившихся метрических книгах XIX века, когда стали указываться имена населенных пунктов, среди них появилась сначала Кутурхайская деревня, затем она стала называться также Кутрухайской или Котрухайской. В последующий же период «т» и «р» поменялись местами и появились Кортухай и Куртухай. Часто метрические книги содержали даже по несколько различных написаний деревни в один и тот же год. А первое ее упоминание как Картухайское селение я заметил в метрической записи за январь 1862 года, причем это была метрика о бракосочетании в новообразованной Белоусовской Иннокентиевской церкви.

Из сказанного позволительно сделать вывод, что изначально местность имела такое имя, что вполне приемлемым для русского восприятия было лишь его окончание «хай». В первой же части звучали согласные «к», «т», «р», гласная «у» и, может, «о». Но его исконное произношение явно оказалось непривычным для славян и потому заменялось на разнообразные близкие и удобные аналоги.

Похоже, что имя это имеет тюркские, а точнее – якутские корни, чьи племена очень давно жили в здешних краях. Считается, что они оставили о себе свидетельства в виде наскальных изображений животных и надписей, известных сегодня как Шишкинские писаницы: около деревни Шишкина на гладкой красноватой поверхности ленских скал сделано более двух тысяч рисунков охрой – это сцены охоты на животных, военных походов, празднований, выпаса скота, фигуры лошадей и всадников. Одно из таких изображений – древнего всадника – даже взято в качестве герба Республики Саха (Якутия).

Кутурхайская скала

Здесь жили наши предки

По легенде, полторы сотни татар, обитавших в южных пределах енисейского бассейна, по какой-то причине отделились от своих сородичей и пошли во главе с Омогой Баайем от Енисея на восток. Достигнув Манзурской степи, они расположились там на жительство. Но пришествие чужих людей не долго устраивало местных бурят, и те надумали пришельцев истребить. Татары узнали о заговоре и, не теряя времени, отправили несколько человек на реку Лену возле нынешнего Качуга для постройки плотов, а когда все было готово, перешли через гору, загрузили на плоты свои пожитки и скот, да и пустились в длинную дорогу вниз по реке на север в долину Туймаада, что в районе современного Якутска. Через некоторое время приплыли к татарам по Лене забайкальские буряты хоринского рода, перемешались с ними и составили теперешних якутов, народ, имеющий сходство языком и нравами и с татарами, и с бурятами.

На месте бывшего Кутурхая. С троюродным братом Николаем

А кто был в районе Верхоленска, знает, что здесь много гор, заросших вечнозелеными деревьями. Но как раз несколько выше Верхоленска, там, где река Лена в своем течении делает крутой поворот на север, над ее излучиной возвышается открытая всем ветрам и поэтому высушенная ими, потерявшая свою растительность снизу и до самой верха скала красноватого цвета. Она расположена в непосредственной близи к правобережному Кутурхаю. Если же смотреть с противоположного, левого берега реки, то скала красуется (в прямом и переносном смыслах) напротив.

Между прочим, в находящейся в ней пещере-нише тоже имеются доказательства существования культуры ранней поры железного века – высеченные рисунки-петроглифы и надписи древнетюркского периода, наконечники стрел. Предполагается, что та пещера когда-то служила сторожевым пунктом с уникальным наблюдением долины реки Лены.

Так вот, на якутском языке слово «хайа» означает гору или скалу, легко запоминается и может произноситься как «хай»[127]. Непривычное же для слуха русского человека начало имени Кутурхая – это, вполне возможно, «куурт» – побудительное от «куур», то есть «сушить, высушивать», или «кутаар» – ярко-красная сыпь. Вот вам и «Куурт-хайа», «Кутаар-хайа» – высушенная, покрасневшая гора. И производные от того – Кууртхай, Кутаархай, Кутурхай и прочие модификации. Название деревни могло произойти и, к примеру, от «куоттар-хайа» – что-то вроде горы-убежища, оберегающей горы.

Но лично мне наиболее привлекательной и правдоподобной видится версия происхождения названия деревни, ставшей моим предкам родной, от «Кутур-хайа» – гора шаманских песен. Вполне вероятно, что на землях Кутурхая издавна селились люди, могли и брать себе фамилию по названию местности при обращении в православие. Вероятно, именно так произошло с крестьянином Василием Кутурхаевым, запись о смерти которого в возрасте двадцати одного года я нашел в метрической книге Верхоленской Воскресенской церкви за 1776 год. Или, наоборот, тот Василий, либо кто-то из его предков мог оказаться основателем Кутурхайской деревни, перебравшийся в нее из другой местности.

В любом случае я уверен, что правильно называть деревню надо не иначе как Кутурхайской, или Кутурхаем. Ведь именно так она была обозначена в сохранившихся верхоленских метриках первые два раза, когда в ней с девятилетним перерывом, в январе 1817 и 1826 годов, отмечались свадьбы Яковов Ивановичей Черепановых. Один из них был родным братом моего четырежды прадеда Николая, внучка другого – Любовь – стала моей прабабушкой. И ровно то же название было официальным вплоть до конца XIX века50, а может, и дольше. Что же до Кутрухайской, Куртухайской, Картухайской и прочих искажений имени в метриках и исповедных росписях со второй половины XIX века – так это чисто церковная отсебятина.

Глава 5

Откуда здесь Черепановы

Иркутские однофамильцы

В самой древней из изученных мною переписей жителей Иркутска[129] (в его ведение Верхоленский острог перешел с 1686 года, что ближе всего к первому вероятному появлению в нем Федора Черепанова) – «Имянной книге иркутским, баргузинским и селенгинским казакам, получающим денежный оклад, и посадским людям» за 7189 (1681) год – Черепановых еще не было. Не нашел я их и в «Писцовой книге по Иркутскому острогу» за 7194 (1686) год и в «Имянной книге» примерно за тот же год51.

А вот в «Книге имянной иркутским посадским людям с годовым оброком» и «Книге переписной иркутским посадским людям и их детям и родственникам» за 7207 (1699) год в числе ста десяти посадских города говорится об Иване Черепане. Он платил тогда годовой оброк в десять алтын, был женат, жил в своем доме, но, в отличие от многих других перечисленных иркутян, не имел в то время сыновей. Он же и только он из Черепановых приведен также в «Списке имянных книг с иркутских посадских людей» за 1704 год52.

По утверждению одной из исследовательских работ53, этот Иван происходил из Енисейска (его отец – государев пашенный крестьянин), что был в 1677 год прислан под Иркутский острог на пашню в деревню Разводную, и там в 1686 году вместе с ним проживали его пятеро сыновей – Ерофей, Афанасий, Захар, Мокей и Григорий, рожденные в 1671–1684 годах. Однако вывод о тождественности посадского и «пашенного» Иванов Черепановых не верен, ведь в перечне изменений после первой иркутской ревизии (о нем я еще скажу) приведены два Ивана Черепанова. Один – умерший посадский г. Иркутска, другой – умерший вместе со своим сыном Ерофеем крестьянин Верхангарских деревень54, а к ним относилась и Разводная. Кстати, о Верх-ангарских деревнях: во избежание путаницы, надо заметить, что в прежние времена так назывались отнюдь не те поселения, что за сотни верст от Иркутска на реке Верхняя Ангара, впадающей в Байкал в его северо-восточной оконечности. Верхангарские деревни располагались совсем рядом с Иркутском, выше его по течению Ангары, и, как следует из сказок третьей иркутской ревизии, из тех поселений иркутяне нередко брали в жены местных крестьянок, включая дочерей Черепановых. Верхангарские деревни были в 1950-х годах затоплены Иркутским водохранилищем.

Иркутский острог

Многие Черепановы из г. Иркутска и близлежащих к нему поселений, жившие в начале XVIII века, были из семейств названных Иванов и попали в ревизские сказки. Но, напомню, сказок первой иркутской ревизии обнаружить не удалось, и имена включенных в них представителей фамилии Черепановых можно частично установить лишь по хранящимся в Российском государственном архиве древних актов документам второй и третьей ревизий. Наименования таких документов, раскрывающие их содержание, я уже давал в разделе «Купцы из ревизских сказок» главы 3.