Сибирская кровь

Впрочем, две приведенные версии ничуть не противоречат друг другу, если исходить из того, что Верхоленский острог сразу же планировалось основать как форпост и для сбора ясака, и для дальнейшего движения на юг – к Байкалу и за него, включая поиск серебра. Из-за того, что острожек был размещен на земле, заселенной бурятами (в тогдашнем произношении – братцкими людьми), в его первоначальном названии появилось слово Братцкой, или Брацкой.

Инициатором же основания Верхоленского Брацкого острожка был тобольский казак со своеобразным именем Курбат Афанасьевич Иванов[95], служивший с 1639 года в Якутском воеводстве, в чьем ведении тогда был весь бассейн реки Лены. Но, к сожалению, имя этого умелого и смелого воина, путешественника-исследователя, талантливого организатора, если хотите – настоящего государева человека, предано незаслуженному забвению. А стоило бы его увековечить, скажем, в названии главной улицы Верхоленска.

Действительно, после первого похода с небольшим отрядом в верховья Лены, состоявшегося осенью 1640 года, именно Курбат Иванов подал якутскому воеводе Петру Головину челобитную, чтобы, как он писал, «вверхь великие реки Лены на усть Куленги реки середь Братцкие земли поставить острог, потому что прилегли многие пашенныя места и всякие угодья рыбные и звериные и впредь та государева земля была пространна и прочна и стоятельна»37. Воевода так и поступил, направив «в верх Лены реки до усть Куленги реки Березоваго города пятидесятника Мартына Васильева да с ним пятдесят человек служилых тобольских и березовских и енисейских отряд». А сам Курбат Иванов в это время выполнял другие поручения воеводы: «собрал государева ясаку на 150-й год со жиганских и с молоцких и сь якутов и с тунгусов против прошлого 149-го году с прибылью прибрал три сорока дватцеть соболей да я ж Ивашко призвал неясашных тунгусов вилюских Калтакулсково роду князца Селегу с ево улусными людьми под государеву царскую высокую руку и взял с нево князца и с его улусных людей вновь государева ясаку дватцеть соболей да шубу соболью и те тунгусы почали государю ясак платить по вся годы. Да я ж Ивашко по государеву указу и по наказной памети стольников и воевод Петра Петровича Головина с товарыщи чертил чертеж великую реку Лену с вершины и до устья и в нее падучим рекам Витим и Киреньку и Алдан и Вилюй и в них падучим рекам и по Лене реке пашенным местам и всяким угодьям и сторонным рекам и Апчере реке и на Собачье рекам на Лене и по Мае реке на Ламу и на море куде ходили служилые люди Дмитрея Копылова и Байкал и в Байкал падучим рекам».

Все эти поручения, когда в боях, когда в холоде и голоде, были блестяще исполнены. И вот Курбат Иванов в конце июня 1642 года «пришед на Илимской волок к стольником и воеводам к Петру Петровичю Головину с товарищи и отдав государев ясак подал в съезжей избе чертеж и против чертежу роспись с усть Куты реки до вершины Лены реки и Байкалу, Лама тож, и в них падучим рекам и пашенным местам и сенным покосам сметной список и роспросные речи тунгуссково князца Мажоуля про мугалин и про Китайское государство и про братцких людей за своею рукою и тот чертеж и роспросные речи и роспись за моею Курбатковою рукою стольники и воеводы Петр Петрович Головин с товарыщи послали блаженные памяти к великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии к Москве».

Уже через два месяца после возвращения из похода, по свидетельству самого Курбата Иванова, «во 150-м году августа в 24 день стольники и воеводы Петр Петрович Головин с товарыщи велели» ему «ехать из Якутцкого острогу в Верхоленской Братцкой острожек на перемену к пятидесятнику Мартыну Васильеву»38. И здесь Курбат Иванов как умелый полководец относительно малыми силами и с малыми потерями защищался от нередких атак многочисленных «братцких людей», постепенно добиваясь их полного перехода «под государеву царскую высокую руку». Отсюда же зимой 1642/43 года начался знаменитый поход Курбата Иванова во главе отряда из семидесяти четырех человек к озеру Байкал. Достижение этим отрядом в июле 1643 года северо-западного побережья озера напротив острова Ольхон считается датой его открытия для Московской Руси. По возвращении в Верхоленский острог был составлен «Чертеж Байкалу и в Байкал падучим рекам и землицам… и на Байкале где можно быть острогу».

Плодотворная государева служба Курбата Иванова на Верхней Лене в то время была оценена по царской воле, и «1651-го февраля в 7 день приказал боярин князь Алексей Никитичь Трубецкой[96] пятидесятника Курбатка за ево службы и за соболиной збор за ево поминочные соболи поверстать в дети боярские по Тобольску, а учинить ему оклад денег двенатцать рублев, хлеба десять чети ржи и овса то ж, три пуда соли, да в приказ дать денег пять рублев да с казенного двора сукно доброе аглинское».

Несмотря на то что в 1646 году Курбат Иванов стал приказчиком Усть-Кута, он исполнил свою первоначальную задумку о расположении Верхоленского острога: в 1647 году «с Верхоленскими служилыми и с новоприборными охочими людьми и с походу пришед на усть Куленги реки в новом месте острог поставил и башни и омонатцкой двор и круг острогу надолбы устроил». Жизненную потребность такой перемены Курбат Иванов объяснил в своей «Сметной росписи» тем, что «Верхоленской Братской острожек поставлен не у места, потому что то место неусторожливо и некараулисто, и пашенных мест и сенных покосов воблизе нет». Мол, это произошло в 149 г. совершенно случайно, так как именно здесь «замороз застал» отряд пятидесятника Мартына Васильева. Острожек следует перевести «на угожее место» – на четыре версты выше, до устья Куленги. Здесь будет «караулисто», да и «луговых мест» довольно на четыре версты вверх и вниз по реке Лене. Есть тут и «пашенные места» – вверх по реке Куленге на десять верст, затем рыбные ловли, звериные промысли. На них, а также вниз по Лене до устья реки Татуры можно «устроить» более двухсот пашенных крестьян39.

Забегая вперед, скажу, что примерно так, да еще с солидной прибавкой посевных площадей, постепенно и расселились под Верхоленском пашенные крестьяне – вверх по рекам Куленге и Лене более чем на тридцать верст (это нынешние куленгские поселения Толмачева, Челпанова, Алексеевка, Большедворова, Хабардина, Белоусово, Шеметова, Житова и ленские поселения Степнов, Картухай, Шишкина, Кистенева) и вниз по Лене почти на сорок верст (Ремизова, Куницына, Козлово, Пуляева, Тюменцева). И теми пашенными крестьянами были изначально казаки Верхоленского острога, которым земля выделялась для обработки взамен хлебного жалования[97].

На искомой позиции – напротив впадения реки Куленги в Лену – Верхоленский Братский острог представлял собой уже квадрат со сторонами в двадцать печатных саженей, на углах стояли избы по четыре сажени каждая, между ними была проезжая башня. Детинец размещался на пригорке, а посад – под нею. Это следует из ответов администрации Верхоленского дистрикта на вопросы анкеты действительного статского советника Татищева[98]: «Верхоленской острог стоит при реке Лене на гористом месте, на правой руке, а посад под горою. …при Верхоленском остроге имеютца: две церкви деревянные, две улицы – одна проежжая, вторая береговая, а торжищ не имеетца».

Кстати, те ответы содержат и сведения о населявших Верхоленский дистрикт «братцких и тунгуских народах»: «Живут скверно… От них ея императорскому величеству никакой услуги не имеетца, понеже ни на какие службы не посылаютца, а платят в казну ея императорского величества ясаку братцкие по два рубли в год, а тунгусы по четыре и по три и по два и по одному соболю, смотря по их пожиткам и по промыслам». И еще: «Верют они иноземцы в шаманов своих, а они шаманы верют в дьявольскую силу … а богов никаких не исповедают кроме вышеозначенного диявольского нахождения… жертвы воздают чрез шаманов, когда они ко своему сомнению здумают, овогда … втыкают на колья баранов и жеребят, а иногда в бубны бьют и о посохах скачют… Никакого между ими предания об их древности никогда не имеют … в здешнем месте обитают от роду своего, как зачались и откуда деды их пришли того они не знают, понеже поселение их прежде Верхоленского острогу, а преж сего до поселения русских людей сами над собою власть имели, а как русские люди в ясак под руку царскую подклонили, тогда никакой власти не имеют… За всякие злодеяния, сиречь за кражу и за протчие непорятки, правят они: ежели украдет из них одну корову или ино что, то правят десять голов за одну корову… А по возрасте младенца от закону никакого обучения не имеют, токмо обучение одно предлагают – учат на конех ездить и всякую черную работу робить. А в супружество вступают таким обычаем, когда девку и мужика сведут вместе, и покинут в юрте обеих, а сами все из юрты выдут вон и больше ничего не исполняетца. И имеют у себя жен, ежели богатой, то имеет три жены, иной – две, а скудные и по одной. Тако ж и жен от себя отлучают в таком состоянии, понеже дают они за них калымы, сиречь покупают дорогою ценою, ежели будет не в обычай, то они их и продают иных на сторону, а в то место иных покупают. А погребение у них отправляетца в таком состоянии: овогда мертвых на огне жгут, а иногда загребают в землю, а никакого отпеву не бывает»40.

Сразу же после основания острога на новом месте к его главной функции – сбору ясака – добавилось земледелие. И казаки, и поселившиеся неподалеку крестьяне из ссыльных и вольных переселенцев с «материковой» России начали активно осваивать пашню, строить мукомольные мельницы. Выращенный здесь хлеб пополнял продовольственные запасы острога, а его излишки шли в северные поселения Сибири.

Но на первых порах пришлось терпеть разорение: «в 1648 годе нападали буряти на Верхоленск и причиняли великий вред особливо в уезде, где недавно поселившиеся крестьяне удары от них выдержать были принуждены. Притом они грозились разорить не токмо Верхоленск, но и Усть-Кут, да и самый Илимск. Тогда пропасть бы было Верхоленску когда был новый воевода Якутский Дмитрий Франсбеков[99], зимовавший в том годе в Илимске, 200 человек промышленных утесненому острогу не прислал на помощь. Посей причине щастие переменилось, и предводителей сей станицы московский дворянин Василий Нефедьев был в состоянии не токмо обороняться против бурят, но и на самих их напасть; что и произвел в действо с таким добрым успехом, что некоторое число бунтавщиков порубил и получил добычу много лошадей и рогатого скота, не потеряв при этом ни одного человека»41.

Список тех, кто защищал Верхоленский острог в его начальные годы, из ста одиннадцати служилых людей я размещаю в алфавитном порядке их семидесяти фамилий в приложении. Они изначально были сменяемыми казаками, «годовальщиками». Но некоторые из них завели в Верхоленске семьи и остались в нем или в рядом расположенных поселениях навсегда. Другие же были переведены или бежали.

Сравнивая фамилии этих служилых с теми ста двадцатью девятью фамилиями, что оказались представлены в Верхоленском остроге через сотню лет, видно совпадение в четырнадцати случаях – по Васильевым, Григорьевым, Дорофеевым, Ждановым, Захаровым (Захарьевым), Ивановым, Козловым, Коршуновым, Максимовым, Никитиным, Петровым, Сорокиным, Степановым и Шипицыным. Стоит полагать, что это не простое совпадение довольно распространенных в Московской Руси фамилий, а именно эти казаки из 1640-х годов и стали предками постояльцев Верхоленского острога 1722–1763 годов и нынешних жителей Анги, Бутаково, Верхоленска, Качуга и ближайших к ним поселений.

С 1648 года Верхоленский острог вместе с другими поселениями верховья Лены, Ленского волока и бассейна реки Илим вошел во вновь образованный Илимский уезд Ленского разряда[100] и был в нем до причисления в 1686 году к Иркутскому воеводству[101], объединяющему все остроги Прибайкалья[102]. А в 1708 году Верхоленск в составе Иркутского уезда – уже в Сибирской губернии (с 1719 года – как часть Тобольской провинции, с 1724 года – выделенной из нее Иркутской провинции). И, наконец, он в 1764 году – в Иркутской губернии с прямым подчинением Иркутску.

1655 год был ознаменован в Верхоленском остроге первым в здешних краях антиправительственным вооруженным выступлением русских казаков[103]. Взбунтовались служилый человек «стараго ленскаго наряда»[104] десятник Михаил Григорьевич Сорокин и двадцать пять казаков якутско-илимского отряда, приведенного им в острог с судоверфи на реке Тутуре[105], правом притоке Лены вниз по ее течению в сотне верст от Верхоленска. К ним присоединился есаул Федор Иванович Краснояр. Бунтовщиками двигало желание бросить тяжелую государеву службу и податься в Даурию[106] с ее будто бы несметными богатствами, отсутствием там воевод и наличием множества плодородных земель.

И вот ранним утром 25 апреля 1655 года Михаил Сорокин и еще один казак – Федор Мещеряков[107] – явились в часовню святого Николая Чудотворца (церкви в остроге тогда еще не было), силой взяли там войсковое казачье знамя и «оставили коня Николе в казну», то есть в надежде на покровительство Николая Чудотворца принесли ему в жертву коня. Затем Сорокин со знаменем в руках вышел на площадь острога, где уже выстроилось с оружием его войско. И там был устроен «круг» с выносом креста. Все они «крест целовали на том, что-де им итти в Даурскую землю, а атаманом быть у них» Михаилу Сорокину и есаулом Федору Краснояру: «а иново-де атамана и есаула им никово не выбирать».

Чуть позже к бунтовщикам присоединились казаки под руководством однофамильца Михаила Сорокина Якова, а также крестьяне из-под Илимска и Якутска. Они за несколько месяцев всполошили все ленские поселения, не гнушаясь грабежами торговых людей и разорением усть-кутской ярмарки, а отряд Якова Сорокина мог, но лишь из-за недостатка времени не стал захватывать столичный Илимск. Кстати, о Якове – многие историки ошибочно считают его родным братом Михаила Сорокина. На самом деле, Михаил Григорьевич Сорокин был из Тобольска, а Яков Ермолаевич Сорокин – «московской ссыльный человек»42. У Михаила Сорокина, действительно был брат, но другой – казак Антип Григорьевич, и он остался в Верхоленском остроге.

В конце концов «воровской отряд» общей численностью до трехсот человек, набрав необходимый для себя запас еды, вина, одежды и оружия, через Усть-Олекминский острожек направился в Даурию. Местные власти в осуществлении плана беглецов помешать никак не могли, но создавали видимость таких помех. К примеру, якутский воевода Михаил Лодыженский[108] поручил илимскому «городничаему» Богдану Черепанову и «последним служилым людям», оставшимся в Илимске (а их было всего с десяток человек), организовать погоню за сорокинцами, вручить им «указную память» и «воров розговаривать», чтобы они «из побегу воротились и в винах своих государю добили челом», а в Даурскую землю не ходили «самовольством, скопом и заговором», никого впредь не грабили и вернули бы все раньше награбленное у разных лиц. Если эти «розговоры» не будут иметь успеха, воевода предписывал Черепанову собрать на Лене торговых, промышленных, гулящих людей и крестьян и с ними «воров переимать и привести в Илимской острог»43. Разумеется, Богдан Черепанов поостерегся от погони, а что в дальнейшем случилось с сорокинцами – с точностью не известно.

А сам же Верхоленский острог пополнился новыми казаками, и власти стали поддерживать закрепление в нем служилых людей с собственными семьями взамен не вполне надежных «годовальщиков». Наверняка, именно тогда казакам – обычно взамен части государственного жалования – стали активно выделяться под Верхоленском во владение пахотные земли, и они занялись их освоением, кормлением с них своих семей. При этом непосредственной обработкой земли могли заниматься не сами или не только сами казаки, а привлекаемые ими работники.

Все это хорошо видно из раздела «Верхоленского Братцкого острошку служилые люди» окладной книги Илимского острога за 7185 (1677) год[109]. В нем показан «армейский штат» из казачьего атамана и тридцати казаков со множеством новых фамилий по сравнению с начальным после основания Верхоленского острога периодом. Из прежних осталось лишь пятеро, и все их носители – не потомки казаков из 1640-х или другие их родственники, а они же сами. И на сей раз имена и фамилии в списке дополнены отчествами, что предоставило хорошую возможность узнать, как звали их отцов: пятидесятник Михаил Иванович Козлов, конные казаки Григорий Борисович Ангрышев, Яков Федорович Кудря, Антип Григорьевич Сорокин и Андрей Леонтьевич Шипицын44.

В ходе моего исследования станет известным, что семьи Ангрышевых и Кудря в полном составе покинут Верхоленск еще до первой ревизии, единственный представитель семейства Шипицыных умрет вскоре после нее, последний верхоленский казак с фамилией Сорокин будет направлен в 1748 году на службу в Охотск. Продолжат же династию верхоленских казаков-пионеров только Козловы. А представители других десяти фамилий, что были и среди казаков Верхоленского острога 1640-х годов, и среди его жителей 1722–1763 годов, полностью покинут воинскую службу и станут посадскими (купцами) или разночинцами.

В конце XVII века острог перестроили в форме четырехугольника со «стоячим» острогом с четырьмя глухими и двумя проезжими башнями в северной и западной сторонах. В нем размещались приказная изба, двор приказчика и государевы амбары, а за его пределами – около сорока дворов разночинцев – пашенных крестьян.

Историки утверждают, что еще через полстолетия, в середине XVIII века, поселение было перенесено на полторы версты выше по течению Лены. Однако вряд ли такой перенос состоял в разборе старых изб и возведении их на новом месте. Скорее всего, прежние постройки и их жители остались, где и были, но ввиду занятости ближайшей к детинцу земли под дома и приусадебные участки последующие строения организовывались уже на дальнем от него расстоянии. Там, где изгиб реки, если смотреть со стороны острога вверх по ее течению, уходил направо, к юго-западу, а горная гряда – налево, к юго-востоку, формируя между собой широкое пространство.

Впоследствии Верхоленск продолжал растягиваться вдоль реки, пока не достиг в длину пяти верст. Затем этот процесс прекратился, судя по всему, из-за выхода поселения к затапливаемым, болотистым почвам недалеко от нынешнего Картухая. Кстати, наверняка именно фактор зажатости Верхоленска рекой с запада, горами с востока и заболоченной низменностью с севера и юга послужил естественной преградой для его роста и даже лишил статуса районного центра, передав его Качугу.

Но пока ничто не предвещало упадка. Наоборот, в 1775 году из острога было образовано особое Верхоленское комиссарство, в 1816 году – слобода[110]. А через сорок лет, в 1857 году, губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский, побывав в этом поселении, пожаловал ему статус города, и он стал центром крупного одноименного округа (с 1898 года называемого уездом), в который входило семнадцать волостей, расположенных на территории нынешних Качугского, Жигаловского, частей Баяндаевского и Ольхонского районов Иркутской области.

Развитию Верхоленска и всего близлежащего региона поспособствовало тогда создание здесь стратегического транзитного пункта для снабжения грузами Якутска. Именно отсюда начинался ленский речной путь. Его значение резко возросло в середине XIX века после обнаружения золотоносных россыпей в Витимско-Олекминском районе и улучшения обустройства маршрута от Московского (Большого Сибирского) тракта к реке Лене, когда появились новые речные порты, в том числе в Жигалово и Качуге. В «большую воду» с местных причалов отправлялись десятки тысяч пудов грузов на барках, полубарках, карбазах и паузках. Купеческие суда обеспечили проведение в рядом расположенном от Верхоленска селении Качуг ежегодной весенней ярмарки[111], оборот которой к концу XIX века достигал пяти тысяч рублей[112]. Обслуживание ленского судоходства внесло серьезные изменения в жизнь и занятия жителей Верхоленского уезда, немалая часть из них стала лоцманами, гребцами, грузчиками.

Но главным промыслом верхнеленцев оставалось хлебопашество, и в одном из хранящихся в Государственном архиве Иркутской области дел есть подробный статистический отчет о зерновых за 1905 год. По нему, в Верхоленском уезде посевная площадь под овес, пшеницу, рожь, ярицу и ячмень составляла тогда 49993 десятины[113] (примерно 54,5 тысячи гектаров) со сбором с них 2509,4 тысячи пудов (40,2 тысячи тонн) зерна. Это, при населении уезда на тот год в 72,2 тысячи человек, соответствовало целым 35 пудам (560 килограммам), или полутора килограммам в день на каждого уездного жителя45. Хорошее разнообразие стола добивалось подсобным огородным хозяйством, под которое была отведена еще большая площадь: согласно «Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона», в Верхоленском округе общий объем пахотной и огородной земли достиг к 1889 году 106803 десятин, около 1,7 десятины на душу населения. Понятно, что излишки урожая продавались, и немалая часть их попадала, к примеру, в Якутск, население которого еще с XVII века активно снабжалось хлебом, что выращивался в верхнеленско-илимском регионе.

Верхоленск отметился в истории и как место ссылки и пересылки декабристов, участников польского восстания 1863–1864 годов и революционеров-марксистов. Здесь, в частности, были члены Северного тайного общества декабристов Андрей Андреев и Николай Репин (они погибли во время пожара в пересыльной тюрьме в сентябре 1831 года), писатель Николай Чернышевский, большевики Иван Бабушкин, Феликс Дзержинский, Валериан Куйбышев, Вячеслав Молотов, Серго Орджоникидзе, Лев Троцкий, Михаил Фрунзе, Емельян Ярославский.

Верхоленск и поселения на Куленге. Вид с Поклонной горы

Верхоленский Воскресенский собор

В 1907 году в городе Верхоленске был освящен построенный в камне величественный Воскресенский собор – единственное из сохранившихся в поселении до наших дней культовое сооружение, разоренное и лишь чудом не взорванное при советской власти[114]. Изначально же православные жители Верхоленска и близлежащих деревень крестились, венчались и отпевались в перенесенной в период между 1646 и 1651 годами на территорию нового острога часовне, к которой пристроили престол во имя святителя и чудотворца Николая и в XVIII веке преобразовали в Воскресенскую церковь (Церковь воскресения Христова). К 1792 году она обветшала и пришла в негодность[115], поэтому рядом с ней заложили и в 1796 году освятили новую, «теплую» деревянную Воскресенскую церковь[116]. Впоследствии, на основании указа Святейшего Синода от 20 октября 1872 года № 2193, она была переименована в Собор воскресения Христова, и уже потом это имя перешло к каменному храму.

Деревянное культовое сооружение вместе с возведенной в 1718 году в посаде Верхоленского острога для летних богослужений Богоявленской церковью (Церковью богоявления Господня) была взята Иркутским губисполкомом в 1925 году под государственную охрану как памятник архитектуры, но в 1937 году ее разобрали на строительство детского дома в Верхоленске и на дрова, не уцелела и Богоявленская церковь.

Вероятно, на первых порах и хоронили умерших православных верхоленцев на прилегающем к церкви погосте[117], а затем захоронения стали производить в нескольких сотнях метрах дальше, на вершине ближайшей горы (почему бы не назвать ее Поклонной?) под величественными соснами у ныне разрушенной часовни. Отсюда открывается чудесный вид собора, всего Верхоленска и реки Лены. Там и сейчас действует сельское кладбище. Оно «стихийное», и семьи сами выбирают места для вечного упокоения своих близких, места между сотен заросших мхом и травой, но еще различимых холмиков над старыми многослойными захоронениями. Некоторые из них покрыты фрагментами потемневших от времени плит с уже нечитаемыми надписями. К великому сожалению, когда копают новые могилы, нередко тревожат прах давно умерших верхоленцев. Среди которых – и мои предки.