Бабушка не умерла – ей отключили жизнедеятельность
С неимоверным трудом я дополз до дома, но лекари оказались не в силах восстановить пошатнувшееся здоровье. Моя несчастная мать, надеявшаяся женить меня, чтобы понянчить внуков и правнуков, от горя и переживаний за случившееся вскорости ослабла, заболела и умерла. Похоронив мать, я устыдился своего прошлого недостойного поведения, уволил слуг и, полностью разуверившись в богатстве, продал нажитый бесчестным путем дом, после чего, по протекции вашего отца, о благороднейший из благородных, устроился в гарем евнухом. С тех пор предметом моих мыслей являются наложницы, о которых я по мере своих убывающих сил стараюсь заботиться и прихотям которых потакать.
Такова грустная история о том, как я потерял товарища и стал евнухом.
Калиф: Ты грабил меняльные конторы?
У него вследствие курения заметно улучшилось настроение.
Евнух: Можете отрубить мне голову, о кровожаднейший.
Он тоже повеселел.
Калиф: А что, и отрублю на здоровье, за мной не заржавеет!
Оба прыскают.
Но единственное, чего я не понимаю, так это, почему ты со своей матерью голодал?
Евнух: Мы редко кушали.
Калиф: Отчего же вы не кушали чаще?
Евнух: Нечего было.
Калиф: Странно. Как же вам нечего было кушать, когда городские базары, не говоря уже о бескрайних полях халифата, ломятся от снеди? Мне из дворцовых окон видно. Неужели вы ленились сходить на базар?
Евнух: У нас не было денег.
Калиф: Как же не было денег, если ты голодал, тем самым не тратил имеющиеся у тебя деньги? Уж не тратил ли ты их на какие-нибудь пустые развлечения?
Евнух: О нет, любопытнейший из рассудительных.
Калиф: В чем тогда дело, не понимаю.
Евнух (становясь на колени): О, величайший из великих, могущественнейший из могучих, знаменитейший из прославленных…
Калиф: Короче?
Евнух: По недостатку ума, я затрудняюсь объяснить калифу.
Калиф: По недостатку чьего ума, твоего или калифа?
Оба смеются.
Евнух: Беда в том, о остроумнейший, что калифы никогда ни в чем не нуждаются.
Калиф: Ну почему же не нуждаются? Что такое бюджетный дефицит, я прекрасно понимаю. Однако никогда не опускаю руки перед трудностями, а всегда поручаю министру финансов во всем разобраться и немедленно устранить причину.
Евнух: Это правильно, о упорнейший.
Задумываются и по очереди затягиваются.
Калиф: Твои слова, евнух, не лишены осмысленности и даже глубины: жизнь простого народа остается для меня тайной за семью печатями. А так иногда хочется оказаться в шкуре какого-нибудь простого визиря или хотя бы звездочета. О торговце или цирюльнике я и мечтать не смею. Еще лучше было бы стать бродячим дервишем, чтобы целыми сутками путешествовать по дорогам, беседуя с сирыми и убогими. Говорят, сам Гарун-аль-Рашид, дабы ознакомиться с народными страданиями, выходил из дворца, переодевшись бедным горожанином. Куда мне до этого прославленного своей справедливостью правителя: не с кем из простого народа даже словом перемолвиться!
Евнух: А вон за дверью стоит стражник, с ним и перемолвитесь.
Калиф: Со стражником?
Евнух: Вы же хотели пообщаться с простым народом, а стражник как раз оттуда, можно сказать, полномочный представитель простого трудового народа.
Калиф: А в самом деле… Эй, за дверью! Стражник, я к тебе обращаюсь.
Слышно, как за дверью кто-то бухается на колени.
Стражник: О, величайший из великих, знаменитейший из прославленных…
Калиф: Стражник, а стражник…
Стражник (из-за двери, тонким дрожащим голосом): Слушаю и повинуюсь, о непредсказуемый.
Калиф: Отворяй дверь и заползай сюда.
Стражник: Я не смею осквернять гарем своим присутствием.
Калиф: А я повелеваю.
Стражник: А я все равно не смею.
Калиф: Долго тебя еще уговаривать?
Дверь отворяется, и в гарем заползает стражник.
Стражник (чуть не плача): Велите отрубить мне голову, о справедливейший. Всякому, кто осквернит калифский гарем, следует отрубить голову.
Калиф и евнух переглядываются и хохочут.
Калиф: Ну, отрубить голову всегда успеется. Лучше ответь, стражник, как тебя зовут.
Стражник (запинаясь от страха): Меня зовут Муса.
Калиф: Значит, Муса… Как ты живешь, Муса?
Муса: А?
Калиф: Как тебе живется, Муса?
Муса: Мне живется хорошо.
Калиф (евнуху): Что я говорил? Видишь, ему живется хорошо.
(Стражнику). Муса, поднимайся с колен и садись-ка рядом с нами.
Муса: Я не смею.
Калиф: Прекрати ломаться и присаживайся рядом со своим калифом, то есть со мной. Возьми кальян и кури, ну же. Затягивайся хорошенько. Отлично… Послушай, Муса, я собираюсь потолковать с тобой о жизни простого народа. Скажи-ка мне, Муса, сколько у тебя жен?
Муса: Одна.
Калиф: Как, всего одна? А сколько детей?
Муса: Пятнадцать.
Калиф: Как, всего пятнадцать? Наверное, в твоем доме пусто, как в аравийской пустыне.
Муса: Что вы, о сострадательнейший, мы еле в него помещаемся.
Калиф: Куда еле помещаетесь?
Муса: В дом еле помещаемся, да и то только стоя. Поэтому мне со старшими детьми приходится спать во дворе.
Калиф: Я и не знал, что дети простого народа такие толстые. Евнух уверял меня, что простой народ голодает.
Муса: Что вы, о заботливейший, мы кушаем каждый Божий день.
Калиф (евнуху): Вот видишь.
Муса: Иногда и дважды на дню.
Калиф: А ты не врешь, Муса? Так, вижу, что не врешь. Быстренько поднимайся с колен и возьми с подноса изюминку. Еще я хотел пораспросить тебя, Муса, о твоей службе. Ты ей доволен?
Муса: О, всемилостивейший…
Калиф: Это же, наверное, так скучно, целыми днями стоять у дверей гарема по стойке смирно.
Муса: Что вы! Мне нравится отворять двери вашему мудрейшеству.
Калиф: Правда?
Муса: Хотите, покажу, как ловко у меня получается?
Вскакивает на ноги.
Калиф: Не надо, я уже видел… А скажи-ка мне, Муса, далеко ли от дворца ты живешь?
Муса: Полтора часа верхом на лошади и два с половиной на ишаке.
Калиф: А ты на чем ездишь?
Муса: Я хожу пешком. Люблю подышать с утра свежим воздухом.
Калиф: И во сколько начинается твоя служба?
Муса: Как пропоют муэдзины.
Калиф: В такую рань! А еще говорят, что простой народ трудится до изнеможения. Да трудись простой народ до изнеможения, разве достало бы у него сил подниматься ни свет ни заря? (Евнуху). Как много интересного можно узнать, общаясь с простым народом! Наверное, мне все-таки стоит переодеться в бедное платье и побродить по городу инкогнито.
Евнух: Тогда, о мудрейший, вы сможете переплюнуть самого Гаруна-аль-Рашида… Со временем, конечно.
Все трое смеются.
Калиф: Клянусь, завтра я так и поступлю. А сейчас, Муса, мне бы хотелось отблагодарить тебя за откровенность.
Муса бухается на колени.
Денег не предлагаю, еще обидишься… А вот что мы сделаем. Эй, евнух, приведи-ка сюда какую-нибудь из наложниц! Давай эту, сопливую македонку, из последнего завоза. Пусть разденется и станцует что-нибудь из репертуара, пока мы докурим.
Муса вскакивает с колен. Ты чего?
Муса: Я сам сбегаю, только скажите, куда. Зачем вашему благородному евнуху утруждаться?
Калиф с евнухом валятся от хохота на подушки.
Сцена 4
На следующий день. Восточный базар. Евнух и Пэри (она, разумеется, в чадре) пробираются сквозь толпу, обвешанные покупками.
Останавливаются напротив гончарной лавки и нищего, просящего милостыню.
Торговец: Горшки! Покупайте горшки! Лучшие на базаре горшки!
Нищий: Подайте на пропитание! Подайте на пропитание!
Евнух тянет Пэри за руку.
Евнух: Пэри, нам пора возвращаться в гарем.
Пэри: Давай еще погуляем.
Евнух: Нет. Мы гуляем с самого утра и уже закупили все, что намеревались.
Пэри: А вот и не все, не все! Китайского жемчужного масла для подмышек не нашли!
Евнух: В гарем, я сказал.
Пэри: Ну Омар, Омарчик, Омарушка, ну пожалуйста!
Евнух: Пэри, не забывай, я не обыкновенный мужчина. На меня обычные женские уловки типа «Омарушки» и складывания губок бантиком не действуют. Говорю тебе, пора возвращаться в гарем.
Пэри: Куда торопиться?
Евнух: Ты у меня не одна. К тому же, ты просила подровнять твой лобок. Это требует времени.
Пэри: О да! Повелитель так меня обкорнал, что стыдно перед подружками. Эта гюрза Зульфия захохотала при виде моего лобка, как ненормальная. Омарушка, а ты не можешь наказать Зульфию за то, что она надо мной смеялась? Ну пожалуйста.
Евнух: Не могу.
Пэри: Почему, Омарушка?
Евнух: Потому что. Если бы я наказывал наложниц по взаимным доносам друг на друга, не осталось бы ни одной ненаказанной девушки. Только за последнюю неделю не менее полусотни наложниц просили наказать тебя как можно строже.
Пэри: Кто же это?
Евнух: Так я тебе и сказал.
Пэри: Ну и не говори, сама догадаюсь. Разумеется, не обошлось без этой гюрзы Зульфии. Еще…
Евнух: Гадай, гадай, все равно не догадаешься.
Пэри: Очень было надо.
Евнух: Дворец в той стороне.
Пэри: Ой, Омарушка, смотри, а вон, рядом с гончарной, еще одна торговая лавка с благовониями! Зайдем в нее.
Евнух: Эту лавку мы посещали утром.
Пэри: Та лавка была другая. Ну пожалуйста, Омарчик, зайдем ненадолго, у тебя же остались деньги. Калиф обещал подписать декрет о том, что любит только меня, и большую Диванную печать на нем поставить.
Евнух: Мне о сем неизвестно. Но то, что калиф позволяет тебе шляться по базару – недопустимое безобразие.
Скрываются в лавке.
Торговец: Горшки! Покупайте горшки! Лучшие на базаре горшки!
Нищий: Подайте на пропитание! Подайте на пропитание!
Из толпы выходит калиф, переодетый в платье странствующего дервиша.
Калиф: Насколько же ты безразмерна, родная сторона! Нет тебе ни конца и края! Тянешься ты от бухарских до китайских границ по горизонтали и от диких гор до бескрайнего океана по вертикали. И на всем твоем протяжении обрабатывают рисовые поля трудолюбивые крестьяне, скрипят по дорогам повозки торговцев, и муэдзины затягивают с верхушек мечетей заунывные песни. Возможно ли, при виде такой изумительной картины, не поразиться талантам и духовной щедрости восточного народа, не полюбить его со всей истовостью и страстностью, на которую только способно человеческое сердце?
Торговец: Горшки! Покупайте горшки! Сделаны из лучшей глины лучшими мастерами! Лучшие на базаре горшки!
Нищий: Подайте на пропитание! Подайте на пропитание!
Калиф в восторге разглядывает горшки.
Калиф: Какие красивые горшки.
Торговец: Вай-вай-вай! Да разве они просто красивые, чудакчеловек? Погляди повнимательней, дорогой. Каждый из них произведение искусства, послушай.
Калиф: Как вас зовут, торговец?
Торговец: Мамед.
Калиф: Завтра я прикажу выкупить весь ваш товар, Мамед.
Мамед: Вай-вай-вай! Почему завтра, почему не сегодня? Завтра все раскупят, забирай сегодня.
Калиф: Сегодня не могу, сегодня я знакомлюсь с чаяниями простого народа.
Смотрит на нищего.
Нищий (со вспыхнувшей надеждой): Подайте на пропитание! Подайте на пропитание!
Калиф: Я бы с удовольствием вам помог, уважаемый, но разве вы голодны?
Нищий: Конечно.
Калиф: А как же бутерброд с ветчиной, который вы жуете?
Нищий: Разве им наешься?
Калиф (удивленно): А разве нет? Он же такой большой.
Нищий: Чего ты пристал ко мне, дервиш? У меня редкая болезнь – я никогда не наедаюсь, поэтому всегда голодный.
Калиф: Поэтому вы просите милостыню, уважаемый?
Нищий: Наконец-то, дошло.
Калиф: Извините, что спрашиваю, но… На работу устроиться не пробовали?
Нищий: Какая работа, когда я насквозь больной? Я же только что объяснил. Иди, дервиш, своей дорогой, не приставай к обездоленным инвалидам.
Калиф: Так вы еще и инвалид? Какая жалость! Мне только что пришло в голову предложить вам выгодное место.
Нищий: Не интересуюсь.
Калиф: Это такое место, которое смогло бы удовлетворить любой, самый неумеренный аппетит.
Поворачивается, чтобы уйти.
Нищий: Эй, дервиш! Постой, ты куда? Что это за работа, которую ты хотел мне предложить?
Калиф: Вы не сумеете!
Нищий: Почему это?
Калиф: Вы инвалид, а для работы, которую я намеревался предложить, необходим тренированный человек.
Нищий: Я инвалид на голову, а с остальным у меня полный порядок. Можешь пощупать мускулы под халатом.
Сгибает руку в локте.
Калиф: Этого мало. Нужен человек не только сильный, но и привыкший не отворачиваться от опасности.
Нищий: Да я ей в лицо каждый день гляжу! Опасней работы, чем профессиональный нищий, не сыскать. В любом случае я мало что потеряю.
Калиф: Это грязная работа. Могу сказать, что сам от нее не в восторге, о чем заблаговременно предупреждаю.
Нищий: Не грязней, чем моя теперешняя.
Калиф: Работа с оружием.
Нищий: Дервиш, с каждым твоим словом мне становится интересней и интересней. Продолжай, да сохранит Аллах твой язык в неприкосновенности!
Калиф: И чтобы не слишком заботиться о своей совести. Лучше вовсе забыть о ее существовании.
Нищий: Я привык полагаться единственно на волю Аллаха.
Калиф: Вы, уважаемый, когда-нибудь имели дело со смертью?
Нищий (шепчет, оглядываясь по сторонам): Если твоя работа, дервиш, связана с тем, чтобы покарать по милости Аллаха какого-нибудь неверного, ты обратился по адресу. Мы договоримся – если, конечно, ты по достоинству оценишь мои профессиональные услуги.
Калиф: Тысяча динариев в месяц.
Нищий (роняя ветчину в дорожную пыль): Назови имя и считай названного тобой человека мертвым.
Калиф: Не так быстро. Я со своим окружением буду ставить текущие задачи, а вы исполнять. Помощниками и оружием будете укомплектованы, за это не волнуйтесь.
Нищий: Заметано.
Калиф: Помощников будет множество, поэтому от вас потребуются навыки руководителя. Помощники, разумеется, за мой счет.
Нищий: Они у меня по струнке заходят.
Калиф: И помните, уважаемый, речь идет не о единичном убийстве, а об убийствах десятков, а если возникнет необходимость, даже сотен людей.
Нищий: Тем лучше. Чтобы заработать по-настоящему, нужно убивать много и безнаказанно.
Калиф: Не всем ваша работа придется по вкусу. Некоторые люди станут ожесточенно, с оружием в руках, сопротивляться творимым вами злодеяниям и беззакониям.
Нищий: Еще бы, кому охота умирать?
Калиф: Только вы не пугайтесь, у вас работа в основном руководящая, а вот подчиненным придется потеть с риском для жизни. Но для вас лично риск минимальный. Если случайно попадете во вражеские руки, я заплачу выкуп.
Нищий: Сам Аллах поставил тебя на моем пути, о дервиш.
Калиф: Если согласны, приходите завтра во дворец. На воротах скажете, что калиф назначил вас министром обороны.
Нищий: Кем?
Калиф: Министром обороны. Не изумляйтесь при виде моей бывшей в употреблении одежды – я знаю, что говорю.
Нищий: Насмехаться над инвалидом вздумал, зараза?
Хватает калифа за грудки, опрокидывая его на расставленные поблизости горшки.
Мамед: Вай-вай-вай! Мой товар!
Толпа заслоняет дерущихся. Из лавки с благовониями выходят евнух и Пэри. Количество свертков, которыми они обвешены, увеличилось.
Пэри: Ой, что там за крики? Что такое?
Евнух: Драка.
Пэри: Омарушка, пойдем посмотрим.
Евнух: Мало тебе драк в гареме?
Пэри: Ну, Омарушка, ну пожалуйста! Я никогда, как дерутся мужчины, не видела. Интересно же, из-за чего все началось.
Евнух: Наверное, вора поймали.
Пэри: И что с ним теперь будет?
Евнух: Ничего интересного: решением Дивана отрубят голову. А может, прямо на месте забьют камнями, такое тоже случается. Погуляешь по городскому базару, еще не такого насмотришься.
Уходят. Толпа помаленьку редеет. Становится виден калиф, сидящий посреди глиняных черепков. Нищий убежал. Калиф держится за быстро затекающий и расцветающий правый глаз. Мамед причитает над разбитым товаром.
Мамед: Вай-вай-вай! Что ты наделал, дервиш, а еще Божий человек! (Толпе). А вы чего глазеете, интересно, да? Ступайте, ступайте по своим делам, без вас разберемся!
Толпа окончательно разбредается.
Калиф: Мне очень жаль.
Мамед: А уж мне-то как жаль, чудак-человек!
Калиф: Я возмещу понесенные убытки.
Мамед: Вай-вай-вай! Конечно, возместишь, а ты как думал?
Разве я могу отпустить тебя, дервиш, пока ты не возместишь убытки? О, мои бедные расколотые горшки! Каждый из них был произведением искусства.
Калиф: Вот вам десять динариев, уважаемый, примите в уплату.
Мамед: Обожди немного, дорогой. Я деньги за разбитый товар сам принять не могу. Сейчас юсуф подъедет, ему и отдашь.
Калиф (трогая глаз): Но этот нищий, как он посмел ко мне прикоснуться, да еще кулаком? Теперь придется посадить его на кол, в крайнем случае колесовать. А я-то, идиот, предложил ему пост министра обороны! Возьмите деньги, уважаемый.
Мамед: Я же тебе объясняю, чудак-человек, сейчас юсуф подъедет. Отдашь деньги ему. юсуф над всеми гончарными рядами главный начальник.
Калиф (трогая скулу): Как больно! Сначала бухарский эмир отхватил кусок территории, а теперь еще это! Два унижения подряд. Аллах ведает, я этого не переживу.
Мамед (показывая пальцем): юсуф едет! Видишь, дервиш, а ты боялся, что придется долго ждать. Это такой дорогой человек, что всегда вовремя прибудет, по справедливости рассудит и себя не забудет. Вай-вай-вай, вот какой человек юсуф!
На чистокровном арабском мерине подъезжает Юсуф.
Юсуф: Что произошло, Мамед?
Мамед: Вот этот дорогой человек (показывает на калифа) подрался и побил мои горшки. Вай-вай-вай!
Калиф: Дико извиняюсь. Возьмите, пожалуйста, десять динариев.
Юсуф (небрежно): У тебя водятся деньги, дервиш?
Калиф: Это ненарочно получилось, вам торговец подтвердит. Перед тем, как этот обожравшийся ветчины нищий на меня набросился, я предложил выкупить весь товар в вашей лавке, что и намереваюсь завтра исполнить. Еще раз приношу свои искренние извинения и оставляю финансовые гарантии в силе.
Юсуф: Я спросил, у тебя деньги есть? Понял, да?
Калиф: У меня за поясом пятнадцать динариев. Десять я отдаю вам, а пять оставляю себе.
Юсуф: Этого мало.
Калиф: Да как ты, ничтожный… Позвольте, но как же мало? Я полагаю, достаточно.
Юсуф: Здесь каждый горшок музейный экспонат. Слышал, наверное, да?
Калиф: Хорошо, берите пятнадцать динариев. Все, что у меня есть.
Юсуф: Мало.
Калиф: Сколько же вы просите?
Юсуф: Двадцать тысяч динариев.
Калиф (охрипнув): Сколько?
Юсуф: Глухой, да? На ухо недослышишь?
Калиф: Извините, но вы ошиблись в расчетах. Не могут же ваши глиняные горшки стоить четверть государственного бюджета!
Юсуф: Они бесценны, понял? Каждый горшок бесценное музейное произведение восточного искусства, да. Плати двадцать тысяч динариев, прохожий, и ступай с Аллахом.
Калиф: Но у меня нет при себе таких денег. Столько наличности даже в государственном бюджете зараз не сыщется. Как же я рассчитаюсь с вами?
Юсуф: Рассчитаешься, да. Понял?
Бьет калифа в свободный глаз. Калиф падает на глиняные черепки бездыханным.
Сцена 5
Гончарная слобода. Внутренний дворик дома Юсуфа. В открытые ворота въезжает Юсуф, с перекинутым через седло калифом. Сбрасывает калифа наземь.
Юсуф: Эй, кто-нибудь!
Из дома выбегает юродивый Абдул.
Абдул: Это кто? Это кто? Это кто?
Прыгает на одной ножке.
Юсуф: Должник. Задолжал двадцать тысяч динариев и не хочет отдавать. Понял, да?
Абдул: Куда его? Куда его?
Юсуф: Пускай, пока не очухался, во дворе побудет. Потом посмотрим, что с ним делать… Коня накорми, юродивый.
Уходит в дом.
Абдул (чистокровному арабскому мерину, на котором приехал Юсуф): Чего ждешь, морда? Вон твоя миска, можешь шамать.
Вертится на одном месте и поет:
Шамай, морда! Шамай, морда.
Чистокровный арабский мерин оборачивается голодным дэвом, который хватает миску и начинает с жадностью насыщаться, зачерпывая похлебку грязными руками. Абдул, еще немного поплясав, уходит в дом.
Калиф: А…
Шевелится, понемногу приходя в себя.
Где я?
Дэв (чавкая): В гончарной слободе, конечно, где же еще?
Калиф: Что я здесь делаю?
Дэв: Отрабатываешь долг в двадцать тысяч динариев.
Калиф: А ты кто такой?
Дэв: Я дэв. Ты меня видел на базаре, когда я был чистокровным арабским мерином. На мне прискакал юсуф.
Калиф: Мне нужно во дворец.
Дэв: Не раньше, чем сможешь отработать долг. В одном динарии тысяча филсов, а за работу здесь начисляют пол-филса в день. Четверть, правда, удерживают за еду и жилье. Считай сам, когда попадешь во дворец.
Калиф: Но мне нужно во дворец сейчас…
С трудом поднимается и, пошатываясь, бредет к воротам.