Мой Эдем. Стихи и проза последних лет

Мгновение

Delirium Cordi1

Любови Николаевне Н.

Неспетые песни

Про Нюшку и про смерть

1.

Нюшку Лукьянову все знают. И все про нее сначала говорят, что она ни черта не боится, а потом – что сирота и скатываются к тому злосчастному египетскому лайнеру. Гораздо интереснее тот факт, что поставь Нюшку хоть перед местным начальником полиции полковником Мамочкиным, при появлении которого у здешних цыган начинался понос и нестерпимый зуд явки с повинной, – поставь, говорю, Нюшку хоть перед Мамочкиным, хоть, прости господи, перед президентом, да святится, как говорится, за наше счастливое, и его, голубя, обратает: бритого отстрижет, а стриженого отбреет. Вон она, во дворе у дома, одна голова за сугробами и видна. Видите? Бздюлина от часов. Вот это она и есть.

Да, ни хрена не боится. Проявилось это в школе в первом же классе. ДедУля с бабУлей подготовили ее как могли. Она пришла. А поскольку была рослая да статная, широкая в кости и с ясным взором, то ее отправили на последнюю парту, к цыганенку Яшке, которого задразнили в первую же перемену, так что во вторую перемену он исчез и больше не появлялся. Тогда взялись за Нюшку. Речевки типа «Анка цыганка» мало ее задевали, но вот когда на большой перемене главный бзденыш, который отказался, как многие в классе, от бесплатных завтраков для малообеспеченных, взялся за нее, она не выдержала. Толстый щекастый увалень с мучнистым лицом, держа в руке очередной бутерброд с красной рыбой, крикнул ей:

– Есть хочешь? – она и тогда сдержалась.

Малообеспеченных кормили плохо. Ей бы три таких завтрака.

Вокруг угодливо засмеялись. Мучнистый увалень почавкал бутербродом и осклабился под этот смех:

– А ты попроси!

В следующую секунду он уже мчался по школьному коридору, изнемогая от страха, потому что Нюшка просто встала молча и двинулась на него, суровая, как богиня мщения.

Мучнистый глист спрятался в мужском туалете, что было стратегической ошибкой. Нюшка ногой открыла дверь в туалет и безошибочно определила по истерически частому дыханию, что обидчик прячется в дальней кабинке. Выбить задвижку ударом ноги было секундным делом. Гад сидел на унитазе, обняв себя руками и завывая от ужаса. При виде Нюшки он повалился на колени, а потом кулем на загаженный кафельный пол. Нюшка с отвращением потрогала его носком ботинка, как трогают полуразложившийся труп собаки, и пошла в класс. Ей стало скучно. А потом в классе появилась завуч и картонным голосом объявила, что ее вызывают в кабинет директора.

– Да идите вы, – отвечала ей Нюшка, собирая портфель, – в жопу.

И ушла в свой домик в глухом переулке на окраине поселка, где жила с дедУлей и бабУлей, собакой Облаем и котом Степаном Митрофанычем. И так прошел год. О ней никто не вспомнил, Черт его знает, что у них там в школьном образовании, но, похоже, как и везде, то есть движется туда, где проблем меньше.

В общем, этот год прошел, наступил следующий. О ней не вспомнили. Ну, стало быть, в верном направлении Нюшка их послала.

Диспозиция по переулку.

Если смотреть с улицы, то в первом налево доме живет алкаш, имени которого Нюшка не знает. Вечно он торчал возле дома, тощий, злой на весь свет, и ругался то с кем-то из дома, то с прохожими, а когда вокруг никого не было, что-то ворчал и бухтел себе под нос. Даже приблудные собаки, пробегая по переулку, возле кривого и косого забора углового дома, поджимали хвосты и торопились поскорее проскочить это место.

Дальше был участок Олега и матери его, тети Инги. Тетя Инга занималась цветами – простыми, типа флоксов и душистого горошка, но их было много – даже перед забором вдоль канавы росли цветы, розовой пеной заливая забор. Олег был известен тем, что у него был «Мерседес». Где он работал, чем занимался – никому не известно. Только он с утра до вечера возился со своим «Мерседесом». То ли «Мерседес» попался бракованный, то ли руки у Олега чесались, а только он неделю лежал под машиной, чтобы потом выехать на один час куда-нибудь, и опять под нее. Такая вот судьба у человека.

За Олегом по левую сторону переулка было пустое пространство, а дальше жили цыгане, тетя Таня с мужем Евграфом, но жили тихо, не шалили.

А по правую руку первым был участок дяди Юры и тети Марины. Они приезжали только на лето и жили незаметно, как сверчки за печкой. Вечерами у них на веранде до утра горел свет. Раз Нюшка увидела, как тетя Марина лежит в гамаке перед верандой и кормит титькой младенца, а дядя Юра сидит на ступенях веранды и чистит картошку.

За ними находился участок дяди Автандила, то ли грузина, то ли армяна, но очень доброго, даром что нерусский. А дальше жили Писатель (так его все называли) с женой Татьяной Аркадьевной (Нюшке и в голову не приходило назвать ее тетей), и дядя Витёк, с женой, кругленькой и ладной тетей Ангелиной.

За дядей Витьком было большое пустое пространство, поросшее тимофеевкой и клевером, но про то разговор впереди. Ну, а последней было изба в два этажа – Нюшкина, стало быть. И частенько летним погожим вечером до остальных участков в переулке из этой избы доносилась песня: дедУля совсем не старческим и надтреснутым, а неожиданно молодым и чистым голосом выводил:

А бабУля тоже даже не подпевала, а вторила звонко и певуче, по-женски:

И исполнение их напоминало работу столяров-краснодеревщиков: дедУля, значит, вырезал из какого-нибудь благородного ясеня что-то витиеватое, а бабУля полировала это что-то и покрывала прозрачным, мерцающим в полумраке лаком.

Значит, так и жила Нюшка с дедУлей и бабУлей, а также собакой Облаем и котом Степаном Митрофанычем.

Степан Митрофаныч был степен, немолод и больше всего любил принимать величавые позы на глазах изумленных зрителей. Особенно ему нравилось, когда им громко восхищались. Впрочем, иногда Степан Митрофаныч решал напомнить, кто есть кто в доме и устраивал мастер-класс по ловле мышей. На это у него уходило столько же времени, сколько человеку, чтобы выйти из дома до ветру и вернуться обратно. Он оставлял задушенную мышь в сенях и возвращался на свое место с ленивой грацией сутенера, контрабандиста или профессионального убийцы.

Облай, напротив, являл собою полную противоположность Степану Митрофанычу. Во всем, включая свое предназначение в этом мире, наисобачьем из всех возможных. Очевидное недоразумение, произошедшее между мамой-таксой и папой-фокстерьером, Облай компенсировал преданностью и рвением, переходящими в идолопоклонство язычника. С незамутненной простотой невежды он решил опровергнуть законы квантовой механики, запрещающей материальному объекту находиться в нескольких местах одновременно. И это ему почти удалось, особенно когда Нюшка выходила с ним во двор. Тогда ей доставался либо клубок собачьих лап, ушей и хвостов, а лай за углом, либо лай прямо перед ней и клубок лап, хвостов и ушей где-то за углом.

Что до дедУли с бабУлей, так их называла одна Нюшка. Для посторонних же они были – Ульян Захарыч и Ульяна Никитична.

2.

Так вот, дедУля, когда он еще не был дедУлей, а был Ульян Захарыч, строил всех вокруг себя в радиусе пятнадцати метров. Даже цыган соседских по переулку приучил перед каждой поездкой сообщать ему о целях и продолжительности поездки, а по возвращении докладывать, все ли в порядке. Жизнь ломала его, кудрявого да черноусого, много лет, а он все похохатывал, сверкая белозубой улыбкой. Тогда она, подлюка, зашла с другой стороны. Когда пришла Ульяну Захарычу пора оформлять пенсию, девица с оловянными глазами и безуспешно выводимыми мужскими усиками, сидящая за стеклом в пенсионном фонде, долго шуршала его бумагами с отлитой в них человеческой жизнью с восходами и закатами, дождями и метелями, женской любовью и рождением первенца, и работой, работой, работой, – нажимала кнопки калькулятора и клавиши компьютера и объявила, наконец: по первой части его стажа, где сплошные трудодни, для их подтверждения не хватает какой-то заковыристой бумажки с очень редкой разновидностью печати, в наше время уже не встречающейся. Что же касается второй половины стажа Ульяна Захарыча, то он должен помнить, сколько раз завод менял собственника. А в нулевые, как помнит уважаемый Ульян Захарыч, заводоуправление сгорело вместе с архивом. Нет, конечно, все в поселке знают, кто такой Ульян Захарыч, и что он делал на заводе. Но вот комиссии из Москвы это не известно, ей нужен документ. А документа нет. В списке юридических лиц сгоревшее акционерное общество закрытого типа не значится.

– Так, – улыбнулся ей Ульян Захарыч. – И?..

Девица, отведя глаза в сторону, объявила, что подтвержденного стажа Ульяна Захарыча хватает, чтобы поднять ему пенсию выше минимальной, до восьми тысяч рублей в месяц.

– Спасибо, доча, – сказал ей Ульян Захарыч. – Хорошего тебе мужа и здоровых детишек.

И пошел прочь, улыбаясь красивым девушкам по пути и подмигивая замужним женщинам.

У пенсионеров в поселке был один способ приработка – охранником в магазине. Когда Ульян Захарыч попытался устроиться в магазин стройтоваров, первое же посещение поликлиники выявило у него перенесенный на ногах инфаркт. Узнав про то, Ульяна Никитична легла на амбразуру, запретив ему думать о работе. Она выиграла сражение, но проиграла войну. Потому что, уйдя на пенсию, дедУля с головой окунулся в домашнее хозяйство. С утра до вечера он беспрерывно что-то пилил, строгал и вытесывал на заднем дворе, где оборудовал что-то вроде летней мастерской.

Судьба тогда обиделась на него за такую непочтительность. Не затем она судьба, чтобы жить, ее не замечая. Какое-то время она выжидала, выбирая, куда нанести удар, чтобы побольнее.