Пена 1

Глава 3

Отто Киттель – обер-лейтенант Люфтваффе из знаменитой авиа-эскадры "Мельдерс", внес достойный вклад в историю своего подразделения, записав 4-х тысячный самолет противника на его счет в этой войне. И таким образом став известным летчиком. "Экспертом" в Третьем Рейхе.

Лично сам Фюрер вручил ему Рыцарский крест с дубовыми листьями и с бриллиантами в октябре 1943-го и юбилейное число, надо думать, сыграло в этом немаловажную роль. Хотя на тот период, в начале 1943-го личных побед у Отто было всего 59-ть.

Впрочем, в начале войны с СССР летчики Люфтваффе получали кресты Рыцарские и вовсе всего за двадцать побед, но затем количество стали увеличивать бюрократы ведомства Геринга в связи с тем, что количество сбитых русских самолетов, доказанных несомненно, зашкаливало за все разумные пределы. Двадцать побед летчик асс мог одержать за неделю боевой работы. И награда девальвировалась, а этого допустить ведомство никак не могло. Поэтому планку приподняло.

Теперь требовалось не менее 50-ти побед, чтобы нацепить на мундир крест. Отто повезло еще и погоны фельдфебельские на лейтенантские поменять. Генерал-инспектор Вернер Мёльдерс – "Папаша" – человек-легенда, первым в Люфтваффе одержавший сотню воздушных побед и в честь которого названа была эскадрилья, мог бы гордиться и позавидовать Отто Киттелю, если бы не погиб в авиакатастрофе в ноябре 1941-го.

Получив новенькие погоны лейтенанта и крест свой первый, Отто как с цепи сорвался и к весне 1943-го года уже догнал легендарного комэска по числу сбитых самолетов противника. Пересев с Мессера на Фокке-Вулф-190А-5 он вылетал на "свободную охоту", совершая до пяти вылетов в сутки и одних только "мебельный фургонов" – Mebelwagen– русских бомбардировщиков, уничтожил до 50-ти машин.

Free Jagd – свободную охоту Отто обожал и его Rotte – пару, с удовольствием пиарили средства массовой информации. Эксперт – это ас из асов. Впрочем, в Люфтваффе летчики такого звания как асс неформального и не знали. Стать Экспертом – вот мечта любого летчика, а для этого нужно одержать как минимум сотню побед в воздушных поединках. "Счастливчик" Отто к октябрю 1943-го уже имел на хвосте своего фоккера 150-ть пометок о победах и крест Фюрер повесил ему лично на грудь вполне заслуженный.

Но не всегда везло и "Счастливчику", бывали и у него черные полосы, ширины такой, что впору впасть в уныние. Однако Отто обладал тем самым "нордическим, стойким характером", человеком был серьезным, спокойным и, пожалуй, даже медлительным, поэтому черные полосы переносил соответственно.

Вот и тринадцатое июля 1943-го как-то не задалось у него с самого утра. Летчики, как известно во всех армиях мира, не исключая и советскую, народ суеверный и в приметы верят как дети, порой в совершенно глупые и глупые же ритуалы совершая для того, чтобы их действие негативное нейтрализовать. Плюют через плечо, увидев черную кошку и, шарахаются от женщин с пустыми ведрами. А уж если перед вылетом рядом с вашей машиной кто-то навалил кучу фекалий, то и к бабке-гадалке не ходи – жди на голову хорошую порцию дерьма. Плюй не плюй… все одно получишь. Отто на всякий случай все же постучал костяшками пальцев, за неимением дерева под рукой, по голове скучающему рядом с фоккером часовому.

На что тот не обиделся, так как куча эта фекалийная появилась исключительно по его недосмотру. Наоборот радовался рядовой шутце, что добрый и спокойный попался летчик. Другой бы, на его месте, и в рожу въехал за подобное непотребство.

– Это наверняка Хиви русские нагадили,– попытался оправдаться часовой, получив по каске пару ударов кулаком, после того как обер-лейтенант буквально ткнул его в кучу фекалий носом.

– Какие русские? Где? Что ты несешь?– Отто брезгливо поморщился и, сплюнув, распорядился:

– Из-под шасси, ко всем чертям, убрать. Быстро, быстро.

– Яволь,– завертел головой часовой.

– Что ищешь?– замер перед ним Отто, взглянув на часы. До вылета оставалось десять минут.

– Хиви, чтобы убрали, герр обер-лейтенант,– преданно замигал рыжими ресницами часовой.

– И где же они?– оглянулся по сторонам Отто.

– Минуту назад здесь боезапас разгружали, а теперь вон они,– указал часовой в утренний туман, снизивший видимость до десяти метров и задерживающий боевой вылет.

– Ты, сквозь туман видишь, шутце?– дошло до Отто.– Бегом марш и чтобы через пять минут эти свиньи прибрали здесь свое дерьмо,– часовой снова рявкнул:

– Яволь,– и растворился в утреннем тумане, из которого появился через минуту, подгоняя прикладом винтовки действительно русского, судя по потрепанному обмундированию. И вольнонаемному, судя по белой повязке на рукаве с надписью "In dienst der Deutsches Wermacht"– На службе Немецких вооруженных сил.

– Hilfswillige,– отрекомендовал русского часовой и пинком загнал его под колеса самолета.– Убирай, Иван. Это ты, свинья, тут нагадил или твои свинские дружки.

Русский, загнанный пинком под фюзеляж, согнулся в три погибели и пытался понять, что от него хочет "фриц", не понимая немецкого.

– Вот свинья,– огорчился часовой и полез за голенище, вынув оттуда солдатский разговорник. Полистав его, он составил, по его мнению, вполне подходящую фразу:

– Ты есть свинья, хрюшка. Взять этот куча не отшень хороший, плёхой отшень и прибирать, пожалуйста. Понятно?– русский попался понятливый, кучу непотребную убрал подручными средствами и получив одобрительный пинок под тощий зад кованым сапогом, убежал в туман, продолжать нести службу на благо Третьему Рейху и его Фюреру Адольфу Гитлеру, присягу которому принял несколько дней назад.

И все же осадок на душе остался горький у обер-лейтенанта Люфтваффе и предчувствие его не обмануло. Во-первых, туман провисел чуть не до обеда, мешая героически увеличивать личные достижения, а во-вторых, когда он все же вырулил на взлетно-посадочную полосу – /ВПП/ и поднялся в небо, то сразу почувствовал некоторый дискомфорт. Кабина, выкрашенная изнутри в черный цвет и довольно хорошо продуманная гениальными конструкторами, имела оригинальную систему вентиляции. Оригинальную и надежную, как все что изготавливают немцы, но вот сегодня именно она преподнесла неприятный сюрприз, слегка увеличив температуру внутри кабины. Отто взглянул на датчики и присвистнул удивленно. За бортом полыхало русское лето, необычно жаркое в этом году, а в кабине было не прохладно, как полагалось, а на пару градусов выше, чем снаружи.

– Плюс тридцать,– скривился недовольно Киттель и, помянув черта, понял, что это и есть то самое "дерьмо", которое непременно должно было вывалиться на его голову.

– Шайзе,– проворчал Отто и доложил по радио на КП о случившейся у него неприятности.

На КП минуту посовещались руководители полетов и задали вопрос:

– Стабильно 30-ть, или есть тенденция к увеличению?

– Стабильно,– доложил Отто, с тоской отметив, что стрелка буквально на шкале замерла, как приклеенная.

– Продолжайте полет,– приняли решение на КП и Отто, сплюнув, вынужден был ответить:

– Яволь,– помянув опять про себя черта. И эта бестия с рогами и хвостом, похоже, услышала и завертелась вокруг Отто, прикинувшись для начала обыкновенной русской осой.

– Тебя мне только тут не хватало,– отпрянул от мелькнувшим перед его лицом насекомым Отто и, изловчившись, попытался размазать шельму на плексигласе перчаткой. Но оса оказалась шустрой и Отто, промахиваясь раз за разом, сумел прибить ее героическими усилиями только на двадцатой попытке.

– Хорошо,– улыбнулся довольно Отто, обрадовавшись, что ему удалось наконец-то одержать эту маленькую победу.– Проще русского Ивана сбить,– хмыкнул он и вытер пот со вспотевшего лба. А взглянув на индикатор температуры, понял, что рано радуется. Стрелка на шкале, пока он воевал с осой, успела подскочить к 35-ти градусной отметке и опять торчала на этом показателе, как приклеенная.

– Если такая тенденция сохранится, то придется разоблачаться,– Отто расстегнул лётный комбинезон, на сколько – это возможно, и принялся протирать запотевшие стекла кабины, чертыхаясь. Сдержанность и спокойствие его тоже имели свои пределы. Оглянувшись на следовавшего за ним в паре "качмарика" Ганса Шредера и перекинувшись с ним парой фраз, Отто посетовал на душегубку, в которой оказался.

– Сочувствую,– отозвался Ганс из такого же Фокке-Вульфе 190-А5-го, прозваного в Вермахте ласково "Убийцей".– У меня норма,– отрапортовался ведомый.

– Доннер Веттер. Шайзе,– буркнул ему в ответ Отто и, сверившись с полетной картой, напомнил:– Выходим на 4-ре тысячи с юга за населенным пунктом Щигры. Ну и названьице придумали русские. Интересно, что оно означает?

– Не знаю, Отто. Я русский язык не изучал. Зачем?– отозвался Ганс.

– Я тоже не учил, но с тобой не согласен. Придется учить теперь. Язык врага знать полезно.

– Это пехоте полезно может быть. Гренадерам с русскими приходиться вплотную соприкасаться, а нам-то это для чего?– возразил Ганс.

– Нам, чтобы разговоры их в эфире слушать и понимать чего хотят,– выдвинул вескую причину Отто.

– Разговоры по радио? Ха-ха…– Ганс не удержался от смеха.– Я их разговоры и без особенного изучения языка понимаю. Матерщина сплошная. А ее мы уже всю выучили.

– Думаешь всю?– хмыкнул и Отто, вытирая пот, струящийся по лицу.

– Всю, не всю, а в основном освоили. Я их переговоры вполне понимаю,– донеслось из наушников, и Отто решил, что спорить с "качмариком" на эту тему не время и не место, долго и бесперспективно получится. Поэтому качнул крыльями и начал набирать высоту, выполняя отработанный маневр.– "Делай, как я". В паре с Гансом он совершил уже не один десяток вылетов и "качмариком" был доволен. Парень понимал все с полуслова и нареканий пока не вызывал.

Фоккер взвыл, набирая высоту, и когда он прорвался к солнцу через пелену облачную, у Отто по спине побежали мурашки. Вывалилась пара из облаков просто очень неудачно. До безобразия фатального, прямо по курсу перед парой десятков русских штурмовиков.

– Ганс, разворот на юг и уходим в облака,– скомандовал Отто, выполняя разворот и пытаясь уклониться от столкновения с превосходящими силами противника, который, разумеется, уже заметил пару охотников и начал пристрелку трассерами в их направлении. ФВ 190-А5-ый, повинуясь его воле, завалился на крыло и из прицелов Мигов исчез так же внезапно, как и появился, так что они слегка обстреляв довольно продолжительные и кудрявые вереницы облаков, гоняться за парой не стали, предпочитая продолжить выполнять какую-то свою боевую задачу. И Отто, вынырнув через десяток километров из пелены кисейной, убедился, что на этот раз маневр им предпринятый удался вполне.

– Ганс, идем прежним курсом на Щигры,– связался он с ведомым и не получив от него ответ, оглянулся. Оглянулся, чтобы убедиться визуально в отсутствии "качмарика" за спиной.

На положенной дистанции Отто его не обнаружил и, сделав полу-разворот, увидел Фокке-Вульф Ганса заваливающимся в штопор.

– Что за чертовщина? Ганс!– заорал Отто, поняв как-то вдруг, что ведомого у него только что случайно завалили русские, обстреливая облака. И попали так удачно, что самолет валится совершенно без дыма, а это означать может только одно, еще и, судя по радиомолчанию – пилот выведен из строя и, управлять машиной не в состоянии. Убит – скорее всего.

– Га-а-анс,– простонал Отто.– Шайзе, шайзе, шайзе!!!– потея от жары в кабине и бессильной ярости, лейтенант Киттель стиснул зубы и, доложив на КП о потере, развернулся над этими непонятными русскими Щиграми, обстреляв из пушек "Эрликон" подползающий к ним воинский эшелон. Прошелся на бреющем от паровоза до хвоста, нещадно расходуя весь боекомплект. И зря поддался эмоциям, потому что на выходе из пике, краем глаза слева заметил заходящие ему в хвост два русских Мига. Набирать высоту – терять скорость и маневренность, значит подставиться и Отто, прижавшись к земле, попробовал уйти на минимальной высоте, используя преимущество в скорости Фокке-Вульфа. Только день у него с утра не задался и вставший по курсу стеной лес, заставил его набирать высоту и терять скорость.

В итоге два ноль в пользу русских. Расстреляли, как в тире. Пиропатрон сработал вполне исправно, отшвыривая стекло-колпак и, Отто вывалился из кабины задымившего Фокке-Вульфа, опасаясь того, что высоты окажется недостаточна для того, чтобы успел раскрыться парашют. Но, очевидно, та самая порция дерьма, отмеренная Провидением на его голову в этот день себя исчерпала, и он вполне благополучно приземлился на лесной полянке. Слегка ногу левую зашиб, не рассчитав из-за высокой травы, где там почва и попав ей на камень притаившийся, а в остальном вполне терпимо.

Освободившись от строп и собрав в охапку парашют, Отто прижал его к земле тем самым камнем, чтобы его не сразу обнаружили при прочесывании русские, и поспешил покинуть место приземления, сориентировавшись по солнцу и захромав на юго-запад. Сбивали Отто не впервые, но приземляться на территории занятой противником ему приходилось до этого всего один раз. Несколько раз удачно высаживался на контролируемой Вермахтом и пару раз дотягивал на поврежденном аппарате до своего аэродрома.

– Сотня километров до линии фронта – не тысяча и даже не двести,– успокоил сам себя Отто, проверив наличие НЗ и убедившись, что шоколад и галеты имеют место быть. Собачий лай, за спиной раздавшийся, оптимизма ему мгновенно поубавил и Отто прибавил скорости, подхватив удачно попавшуюся на глаза хворостину. Обломав ее поудобнее, по росту, Отто захромал, морщась дальше, роясь в ранце с НЗ в котором, как ему помнилось, для подобных случаев, интендантами предусматривалось средство, отбивающее собачий нюх. Нашел, вскрыл поспешно и принялся экономно посыпать порошок вонючий, рыжего цвета, на свои следы. Хватило метров на сто и Отто, злорадно ухмыльнувшись, пересек лесной ручеек. Напившись и сполоснув лицо проточной водой, он разулся, закатал штанины и метров пятьсот прошел по ручейку, который промыл свое русло удачно в юго-западном направлении и выше колена ни разу не поднялся.

Заросшее травой дно слегка вязкое, тем не менее позволяло перемещаться вполне с приличной скоростью, а холодная вода, остудила припухшую ступню и Отто, улыбаясь идиотской улыбкой, слегка расслабился, за что был тут же наказан. Складки местности преподнесли сюрприз неприятный в виде ямы на пути стока воды. Влетел в нее Отто на полном скаку и даже хлебнул от неожиданности пару литров воды родниковой открытым ртом. Выскочив из ямищи, метра два глубиной и выбравшись на топкий бережок, Отто проплевался, отдышался и оглядевшись, принял решение единственно верное – срочно просушиться. Откладывать претворение в жизнь эту замечательную идею он не стал и живенько принялся стаскивать с себя мокрое обмундирование, развешивая его тут же в десятке метров от ручейка на ветки.

Солнце стояло в зените, припекало и Отто, привалившись спиной к березке, перекусил на скорую руку. Воду из фляги аварийной он без сожаления вылил, заменив ее на родниковую. А затем вполне прилично утолил голод галетами и шоколадом. Прислушиваясь чутко к звукам лесным и не услышав собачьего лая или визга, Отто совершенно успокоился и принялся прикидывать все "за" и "против". Направление движения ему известно, только вот есть тут масса неприятных факторов и первый, он же самый главный – это то, что в этих местах русских солдат, как тараканов.

Глубоко эшелонированная оборона со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями. Он действительно счастливчик, раз ему удалось приземлиться в почти нетронутом ими лесочке. Но то, что купол его парашюта, видели сотни глаз – несомненно. Собак он со следа сбил, а стало быть, противник наверняка увеличит количество людей брошенных на его поимку. Роты солдатиков для этого вполне достаточно. Тупо прочешут пару десятков гектаров цепью и обязательно наткнутся на отдыхающего пилота.

– Сидеть нагишом и ждать пока Иван штыком в зад ткнет – это не очень хорошо,– Отто вскочил на ноги и принялся лихорадочно облачаться в полусухую одежду. С трудом натянув ботинок на распухшую ступню, он невольно выматерился по-русски, так как из родного словарного запаса все бранные выражения не способны были погасить те эмоции отрицательные, которые захлестнули его сентиментальную арийскую душу. Матерщина помогла, успокоив своей конкретизацией убойной, и Отто захромал дальше, пугливо прислушиваясь к подозрительным звукам и шарахаясь от каждого куста.

И наконец ему, кажется, повезло, вышел на опушку лесную, в которую упиралось хлебное поле с колосящейся злаковой культурой, в которых Отто не разбирался. Совершенно не комплексуя по этому поводу, он пополз по этому полю все в том же юго-западном направлении, сверившись по компасу. Проползя метров триста и оказавшись на противоположном конце поля, Отто уткнулся в степной овраг, пересечь который в дневное время суток оказалось невозможно. Хитрые «иваны» использовали его для различных надобностей, затянув масксетью и приспособив под дислокацию тыловых служб различного назначения.

Отто опять повезло, что остался незамеченным, успев уползти обратно в поле злаковое. Здесь он замаскировался, как мог, напихав колосьев во все щели обмундирования и притих, оценивая обстановку и вникая в нее. В небе над головой Отто проносились самолеты сотнями в разных направлениях и, схлестываясь в скоротечных стычках, разлетались как осенние листья, подгоняемые порывами ветра. Сыпались с воем, и земля вздрагивала, принимая очередной удар от своих беспутных детей с крестами и звездами на фюзеляжах. Гремела за горизонтом артиллерия и в овраге проклятом в полный голос переговаривались русские все на том же, таком понятном Отто количестве слов.

– Шевелись, славяне, мать вашу,– орал кто-то хриплым голосом, повелительно и истерично.

"До чего ушлый народ",– подумал Отто, обратив внимание, что овраг замаскирован от авиации пролетающей прямо над ним так вдумчиво, что сливался с полем абсолютно. Натыканные в сеть колосья, торчали исключительно вверх, и ветер гнал их волнами как живые, рядом торчащие в почве",– сколько раз я над этим местом пролетал? Раз сто ни как не меньше и ведь ничего не замечал. Как вот с ними воевать такими хитрозадыми?"– Отто зло сплюнул, и ему до озверения захотелось курить. Пачка сигарет у него в кармане имелась и зажигалка тоже, но дымить рядом с оврагом он не осмелился,– "А как у них кухни замаскированы? Ведь там без дыма ни как не обойтись?"– подумал он, и осторожно приподняв голову над колосьями, принялся озираться по сторонам. Кухонных дымков обнаружить не сумел и пришел к выводу, что где-нибудь в лесу они укрылись, а термоса перемещают полем в темное время.– "Мне бы через овражек этот перескочить ночью, и успеть поближе к передовым линиям подобраться. Потом денек опять пересидеть и снова рывок. Ночи за три доберусь, если не нарвусь",– прикинул свои шансы Отто.– "Мы наступаем, русские злые сейчас. Пристрелят к чертям. А к пилотам Люфтваффе у них отношение вообще самое недоброжелательное, у дикарей. Порвут в клочья, без суда. Пока никто из сбитых над территорией контролируемой русскими не возвращался обратно. Как с того света. Это о многом говорит. Расстреливают, в лучшем случае. А может, что и похуже с летчиками вытворяют",– Отто не удивился бы, если бы узнал, что четвертуют или живьем в смолу кипящую бросают.

"Большевики, комиссары, жиды, чего от них хорошего ожидать?"– Отто затаился, услышав совсем рядом голоса. Кто-то на кого-то орал грубым голосом, а в ответ второй голос явно оправдывался. Понимая только русскую матерщину и пару десятков расхожих слов, Отто не понял, о чем ведется беседа. Понял только, что начальник-большевик явно, распекает подчиненного ему солдатика.

– Есть, отправить на кухню четверых с термосами за обедом, товарищ капитан,– рявкал "большевик".

– И не орите вы так, товарищ старшина, пожалуйста,– жалобно блеял "подчиненный".

– Виноват, товарищ капитан,– рявкал опять "большевик".

– Вот правильно в народе-то говорят, что горбатого могила исправит,– стонал "подчиненный".– Исчезните с моих глаз, товарищ старшина, сделайте одолжение.

– Есть!– рявкнул "комиссар-жид" и разговор на этом прекратился.

"Крупный видать чин с инспекцией тут разгуливает",– сделал вывод Отто и перекрестился. В прошлый раз, когда он совершил вынужденную посадку на территории контролируемой большевиками-комиссарами, ему повезло больше, чем в этот раз с самого начала хотя бы по тому, что тогда он сел на брюхо за линией фронта, которая не была стабильной и оборона там, у русских не была столь глубоко эшелонирована.

Повезло еще Отто тогда в том, что поле, на которое он плюхнулся, несколькими днями ранее было полем боя и Мессершмидт Bf-109, на котором тогда воевал фельдфебель Киттель, проскрежетав фюзеляжем по его неровностям, завалился крылом в ход сообщения. В него и выскочил Отто. И ему повезло сразу наткнуться на полузасыпанный блиндаж, который не успели почистить мародеры-трофейщики. Киттель не побрезговал и сдернул мундир с первого же подвернувшегося ему под руку покойника – рядового гренадера и без сожаления расставшись со своим летным комбинезоном и мундиром фельдфебельским, пробирался потом почти две недели к своим.

Пришлось и поголодать изрядно, так что притащился, едва волоча ноги от слабости. Нарвался, правда, в самом конце на идиота часового, который с перепугу чуть его не пристрелил, когда он свалился в траншею прямо ему под ноги. Промахнулся с трех метров шутце, продырявив выстрелом штанину, а потом получил в челюсть от своего взводного лейтенанта и на этом тогда страдания Отто закончились. С лейтенантом он успел за два часа подружиться, пока ждал транспорт попутный в свой полк. И даже выпить с ним на брудершафт по 200-и грамм спирта.

Лейтенант оказался родом из Мюнхена и по-свойски обняв Киттеля за плечи, битый час уверял его, что лично с Фюрером случалось, сиживал в пивной Бюргербройкеллер.

– Не веришь? Это так же верно как то, что я Карл фон Лорингхофен, а Фюрера видел вот так как тебя сейчас, в упор. Руку мог протянуть, чтобы пощупать,– грохнул Карл кулаком по снарядному ящику, заменявшему в блиндажике командирском стол.

– Верю. И какой он фюрер, когда его щупаешь?– спросил Отто, которому 200-грамм спирта на голодный желудок, основательно убавили рассудительности.

– Как-кой? Он тогда еще был такой…– лейтенант выписал кистью левой руки в воздухе замысловатую кривулину…– Это потом в кино его стали показывать. Я сразу и не узнал в мундире. А тогда в Мюнхене я мог его пощупать. Сейчас не пощупаешь.

– Сейчас он в Берлине,– согласился с ним Отто.

– Кто?– уставился на него осоловело лейтенант.

– Фюрер,– напомнил ему тему разговора Отто.

– А мы в заднице. Го-го-го. Он в Берлине, а мы в заднице,– рискованно сменил курс лейтенант.

– А я верю в нашу победу над большевиками,– попытался вернуть его в патриотическое русло Отто.

– И я верю,– взглянул на него совершенно трезвыми глазами лейтенант.– Разве я утверждал, что не верю в нашу победу?