Почти непридуманные истории. Из записок хирурга
Дружба со спасенным американцем растянулась на годы. В конце командировки тот стал звать Никандра в гости в Америку. Оглядишься, а там, чем черт не шутит, глядишь, и насовсем останешься. И никак не мог понять, почему же это невозможно для гражданина Советского Союза, наивно оценивая дружбу выше всяких там политических неурядиц. Никандру эти отношения аукнулись уже дома.
Через некоторое время его повесткой пригласили в инстанцию Госбезопасности и долго, как «школяра», таскали по всяким там кабинетам секретных ведомств, стращали и угрожали, подозревали и стыдили. В общем, сильно подозревали в тайных связях с мировым империализмом. И всюду Никандр давал свойственные его характеру, несерьезные до глумливости объяснения и никак не хотел отречься от друга. К всеобщему удивлению, уставшие от упрямого «диссидента» блюстители Государственной безопасности вынуждены были с досадой отпустить оного за отсутствием прямого состава преступления. Предупредили, правда: коли что… Или если еще раз… Никандр не помнил точно. Однако дружба уже не могла быть продолжена, оставшись теплым воспоминанием в сердцах бывших сослуживцев, живущих на разных континентах, в противоположных концах земного шара, в странах с диаметрально противоположным мироустройством.
Знакомство с «Конторой», допросы и беседы «по существу» еще более усугубили отвращение Вихрова Никандра Гавриловича к существующей политике в стране и социалистическому строю в целом. Он и до этого не скрывал своего критического отношения к советской власти. Отказался вступить в партию. А когда ему поставили на «вид» и пригрозили карьерным ростом, послал нападавших в такое далеко, что те враз поняли: Никандра не исправить, и прекратили любые поползновения с целью перевоспитать «дурака».
Дед Никандра до революции, оказывается, имел огромный двухэтажный дом, землю и занимался разведением племенных жеребцов. Жила семья вполне себе прилично. Но, когда случилась Великая Октябрьская революция, всё изменилось. Лошадьми заинтересовался сам Семён Будённый. Нетрудно представить, во что это вылилось. Коней стали забирать на нужды неокрепшей тогда еще Красной Армии. Не безвозмездно, конечно… Давали бумажку – расписку, дескать, «такого-то числа сего года одолжили у гражданина… жеребца по кличке… Вернем после победы над белогвардейской контрой или возместим денежным вознаграждением. Слава Великой Октябрьской революции!». Бумажек прибавлялось, конюшни пустели. А что сделаешь? За вилы возьмешься?
– Да что ты гоношишься, дедок? У тебя же не отнимают, дурилка ты деревенская! А одалживают на время, понял? В связи со сложившейся в молодом нашем государстве тяжелой обстановкой.
Вот тебе, «диду», и советская власть… Однако бумажки эти пригодились. Когда началась новая волна грабежа и стали искоренять «кулаков» – самых работящих и хозяйственных мужиков на селе, к деду тоже постучали. На крыльце стояли чекисты в кожаных куртках, хромовых сапогах, кобура на боку. Вот тогда-то бумажки-расписки были предъявлены представителям советской власти. Отступили большевики от деда, оставили в покое. Но смысл жизни был уже потерян. Любимое дело загублено. Так что не за что было Вихровым любить советскую власть, не за что…
Никандр Гаврилович, бывало, останавливался в коридоре, поднимал палец вверх и с чувством вопрошал:
– Вот объясни, Серёга! Как это может быть: «Кто был ничем, тот станет всем»? А? Или еще: «Весь мир насилья мы разрушим до основания, а затем мы наш, мы новый мир построим…». А зачем?!
Ответа он не ждал. Поворачивался и продолжал свой путь.
Зато Никандр Гаврилович верил в Бога. Знал много молитв, разбирался в Законе Божьем. Для меня в то время это было неожиданно. Многие заповеди из Нового завета он вплетал в современную жизнь, растолковывая смысл промысла Божьего. Для меня эти рассуждения в дальнейшем явились поводом к более серьезному восприятию мира. Как будто раздвинулось сознание, и ты вдруг увидел новые пространства, тобой дотоле невидимые и неосмысленные. Я понял, что существует не только то, что ты видишь, – всё гораздо сложнее и интереснее. Во всяком случае, я увлекся философией.
Периодически «старшие» сотрудники разыгрывали молодых ординаторов, посылая их за помощью к Никандру Гавриловичу. Так один серьезный молодой человек попросил его дать рекомендацию для вступления в Коммунистическую партию. Сцена, разыгравшаяся тотчас, была вписана в историю «Жизни кафедры». Секунду Никандр молчал, как бы не понимая происходящего.
– Какую еще такую рекомендацию? Куда? – Он так вытаращил глаза, что, казалось, мог спалить парня праведным огнем негодования.
Тот не оценил ситуацию и продолжал весьма серьезно:
– В партию, рекомендация. Мне сказали, что вы «старый коммунист» и не отказываете.
– Кто я?! – Никандр отскочил от соискателя, как от сумасшедшего.
Далее в устной форме весьма эмоционально он объяснил ординатору, что он думает о его умственных способностях, о том, что он должен на кафедре заниматься хирургией, а не… всякой. Еще о международной политике и внутренней политике страны, в частности.
– И запомни: не состоял, не состою и вступать не собираюсь, чего и тебе дураку желаю!
Ординатор обиделся.
Другой девице кто-то рассказал, что Никандр Гаврилович раздает бесплатно значки «Комсомольский прожектор». Были такие, на них был изображен профиль нашего великого вождя – Ленина, строго смотрящего, видимо, прямо в Коммунизм. А снизу, чтобы лучше ему было видно, подсвечивал прожектор с лучами. Такие значки носили в свое время комсомольские активисты. Они стояли у входа и записывали всех, кто опаздывал на работу, или, что еще хуже, тех, кто решил уйти раньше времени. Вот так и засвечивали этим самым «прожектором» своих же товарищей. Сдавали списки, ставили на вид. Стыдили, в общем…
Девица эта была очень расположена верить коллегам. Зачем ей понадобились эти «прожекторы», предположить трудно. И еще она настолько была доверчива, что скажи ей, будто на Марсе живут марсиане и разглядывают нас каждую ночь в подзорные трубы, она бы поверила. Эту сцену я видел сам. Как удивился Никандр, описать трудно. Но самое забавное заключалось в том, что девица не поверила, будто нет значков, и стала настаивать на просьбе, отчего-то думая, что тот просто жмотничает. Смеялись в ординаторской все до слез. А когда ей объяснили, как обстоят дела с «политической платформой» у Никандра Гавриловича и вообще что к чему, она сама смеялась над своим выступлением. Тоже до слез…
Кроме всего прочего, Никандр Гаврилович работал еще и в Африке. Там он вынужден был заниматься и хирургией, и урологией, и даже травматологией. Серьезная была работка, что называется, с утра до ночи, не выходя из госпиталя и не приходя в сознание.
О жизни в Эфиопии он распространялся мало. Было там жарко, и жили эфиопы. Вот и весь сказ. Эта его сдержанность породила множество смешных слухов и шуток среди сотрудников. Делалось это так: как только в отделение поступал какой-нибудь больной африканец, сестры быстро укладывали его в мою палату, шефство над которой осуществлял Вихров. На обходе Никандр Гаврилович почему-то очень удивлялся, обнаружив на кровати негра. Вокруг стояли ассистенты, доцент, студенты и медсестры. И за спиной Никандра обязательно слышно кто-то вздыхал:
– А похож… Вылитый Никандр Гаврилович. Небось из Эфиопии? Повзрослел….
Все страшно веселились. Никандр Гаврилович на это не обижался и даже пытался заговорить с гостем по-английски, страшно пугая того своим новгородским акцентом. Однако через какое-то время проделки с «подкидышами» стали доставать Никандра. Последний раз сестры затащили в палату ну просто отличный «экземпляр» – огромный, черный как смоль, высокий негр – студент университета Патриция Лумумба с паховой грыжей. Он белоснежно улыбался давившимся от смеха молодым медсестрам, толкавшим его на койку, понимая их восхищение. Но самое удачное заключалось в том, что родом пациент был не просто из Африки – его родиной была сама Эфиопия!
В этот день был профессорский обход, и народу собралось особенно много. Все чинно выстроились полукругом вокруг кровати, на которой лежал «новичок». Он заложил руки за голову и беспечно улыбался комиссии. В круге у кровати стояли мы с Никандром, как продавцы «живым товаром». Я открыл историю болезни и громко начал зачитывать подробности анамнеза и, что называется, вводить коллег в суть дела. После первых слов, что Фикаду (или как там было его имя, я уже точно вспомнить не могу) – студент из Эфиопии, публика пришла в восторг и проявила живейший интерес к непридуманному сюжету. Спектакль весело покатился по знакомому сценарию. Студенты, которые тоже были в курсе слухов о многочисленных интернациональных связях Никандра Гавриловича, были просто счастливы стать участниками нашумевшего представления. У всех был, что называется, «праздничный вид».
– Так! – вдруг громко и раздельно прервал мой доклад Никандр Гаврилович. Лицо его стало багроветь. – Это что еще такое? А! Откуда он взялся? – свирепо оборотился он к сестрам, а те уже были, что называется, в полуобмороке от смеха. На лице учителя проступила досада. И невзирая на присутствие высокого собрания и счастливого своего «найденыша», Никандр плюнул с досадой:
– Тьфу ты бестия! Серёга, этого, прости господи, «эфиоп твою мать»! Вот ты сам и будешь оперировать! Я зайду посмотрю только!..
Вот так! Смех смехом, а могут быть и дети!
В общем, Никандру Гавриловичу было что вспомнить, о чем рассказать подрастающему поколению и что передать своим ученикам.
В профессиональном плане Никандр Гаврилович Вихров был большим авторитетом. Ему посчастливилось работать и помогать на операциях «классику» желудочной хирургии – Юдину Сергею Сергеевичу в «Склифе». Он стоял у истоков образования кафедры и обучался большой хирургии под руководством академика Петрова Бориса Анатольевича.
Я практически всегда дежурил вместе с Вихровым и старался постичь тонкости экстренной хирургии, усваивая уроки и советы учителя. К лечению и тактике ведения больных относился строго.
– Как будем действовать, если у больного невозможно при пальпации определить, ущемилась ли грыжа или это просто болезненная, невправимая? Вопрос серьезный… В случае, если грыжа ущемилась, надо оперировать срочно, иначе могут быть тяжелые осложнения. Если грыжа просто не вправляется, но не ущемилась, операцию можно отложить до лучших времен.
Два часа ночи… Мы стоим вокруг кровати поступившего больного. Тусклый свет ночника, темный проем окна… Как сейчас помню эти волнующие минуты, тревожные ночи, нелегкий процесс постижения основных законов тактики экстренной хирургии.
– Надо склоняться в пользу операции независимо от сомнений, Никандр Гаврилович! Не стоит доверять домыслам. Клиника схожая, но ошибиться нельзя, – отчеканиваю выученный урок.
– Вот и сделай одолжение, иди оперируй.
Нет лучшей похвалы для ученика, как оказанное доверие. Вперед! Мыться!
Через несколько месяцев я уже стоял первым оператором, Никандр Гаврилович только ассистировал. А вскоре я мог оперировать с молодыми докторами и делать более-менее серьезные операции. Где-нибудь к середине процесса в проеме дверей операционной Никандр Гаврилович появлялся с контрольной ревизией. С минуту он наблюдал за работой бригады, насмешливо оглядывал согнувшегося в старании над раной оператора и серьезно замечал:
– Ты, Серёга, я смотрю, в эту хирургию по самые ягодицы погрузился! Спину-то прямее держи, не то утонешь! Ну-ка! Дай я сам погляжу, что там у вас…
– Ну что ж! – отходил он удовлетворенно.
– Значит, так. Ты это… Вот ту связку возьми, так… так, и потом – это… – И дальше, на руках шевеля пальцами, как ножницами, делал смешные движения.
– Вот и всё! Понял? Тут мужицкую смекалку иметь надо, а не языком лялякать!..
После этого с чувством выполненного долга он уходил спать до нового поступления.
Дежурства в большой скоропомощной больнице выдавались тяжелые. К утру едва удавалось вздремнуть, и казалось, что нет возможности подняться к конференции. Но всегда меня будил удивительно бодрый и деятельный Никандр Гаврилович.
– Нет, вы посмотрите на него! Он еще спит! Давай быстро поднимайся! Мне список поступивших за сутки нужен. Ну, Серёга! Не знаю, что с тобой делать?
Я поднимал голову, щурился на учителя, как на будильник, медленно осознавая, что одним нажатием кнопки от него не избавишься. Раздраженно рождалась одна только мысль: «Ну зачем этот, в общем-то, немолодой уже человек, отстоявший всю ночь на вахте, такой активный с утра? И что же такого радостного»? Ох, как же тяжко! Мозг просто отказывается давать команды мышцам, и любое движение глупо и напрасно… «Надо спать, Никандр Гаврилович! Просто спать…» А у этого «камикадзе» от бесконечных дежурств, видно, сбой произошел, поломка рефлексов в организме… Вот и носится с утра, как очумелый, не знает, к чему придраться… Списки подавай! «Ага, щас!»
Да… По сравнению со старым дежурантом-хирургом даже Штирлиц с его пресловутым аутотренингом – младенец, постоянно засыпающий на руле своего автомобиля. Практика… Это вам не семнадцать серий.
Но время неумолимо. Я заметил, как Никандр Гаврилович стал уставать. Все эти суетливые будни, бессонные ночи, занятия со студентами сказались и на здоровье. Он еще боролся с этой, невесть откуда взявшейся беспомощностью, но не справлялся. Операции давались всё труднее. Он отдавал мне операции, включаясь только на ответственных этапах. Следил строго. Потом полностью поставил оператором, заняв место ассистента. Ругался по-прежнему, но палку уже не перегибал.
Отойдя от больших дел, он всё более стал уделять внимание бытовым своим заботам, даче и невинным увлечениям.
Ширка
Одним из таких увлечений явился Ширка – английский бульдог-подросток, подаренный друзьями Никандру на день рождения. Подросток этот сразу заявил об устоявшемся своем крутом нраве и полном отсутствии каких-либо авторитетов.
Никандр Гаврилович стал приходить на работу всё чаще покусанный и с восхищением рассказывал, как при помощи ножа или вилки освобождал ободранные свои пальцы из насмерть сомкнутой челюсти своего свирепого любимца.
К моему изумлению, его никак не смущала перспектива как-нибудь подняться утром с постели с откусанной напрочь частью тела, случайно свесившейся с кровати и привлекшей внимание серьезного своего воспитанника.
А «мальчик» -то рос явно боевым псом, и драки, свары с чужими собаками, жалобы соседей стали обычным делом для двух друзей. Ширка так просто не видел смысла в прогулке, если не находил повода схватить случайно проходившую собаку за холку или, за отсутствием оной, напугать какую-нибудь зазевавшуюся старушку, прыгнув, как родной, ей на грудь или «ущипнув», скажем, за щиколотку.
Никандр очень гордился своим воспитанником и говорил:
– Мой Ширка абсолютно бесстрашен! В драке он может погибнуть, но отступить – никогда!
Меня всё больше пугала обстановка с увлечением моего учителя. Но, видя счастливое лицо, оживленное рассказом об очередной кровавой проказе своего любимца, забинтованные пальцы и обглоданные острыми зубами ботинки, я понимал всю тщетность моих попыток упредить Никандра от возможных нежелательных последствий.
Всем известно, насколько хозяин и собака порой схожи не только по характеру, но и внешне. В случае с моим учителем это выражение явно имело свое счастливое воплощение. Оба небольшие, круглые, задорные, готовые к действию.
Ширка рос и уже знал службу. Случилось так, что однажды ночью к соседу по лестничной клетке попытались проникнуть в квартиру воры. Ширка, услышав странную возню у соседней двери, пришел в неописуемое волнение. Никандр, заинтересованный необычным поведением собаки, приник к «глазку» и сразу всё понял. Сосед профессор был в одной из многочисленных командировок и даже оставил на всякий случай ключ от двери Никандру Гавриловичу, оттого что дружил и доверял соседу.
Друзья долго не раздумывали. Резко распахнулась дверь, и перед ошарашенными грабителями возник свирепый страж Никандр в майке, черных семейных трусах, войлочных зимних ботинках на босу ногу. Он размахивал огромным топором и свирепо вращал глазами.
– Куда, мать вашу?! – заорал он страшным голосом.
А дальше на ближнего угрюмого мужика неожиданно высоко из темноты прыгнул Ширка.
Не ожидая такого «сюрприза», налетчики с грохотом шарахнулись вниз по лестнице. Еще не успев ничего понять, спотыкаясь и громко дыша, они летели вниз, отмахиваясь от назойливого животного, которое, хрипя и фыркая, с упорством атаковало шею одного из злоумышленников. Никандр, видя сломленного противника, с победным кличем кинулся преследовать врагов, размахивая над всклокоченной головой древним своим оружием.
Однако пожилой возраст не для подобных задорных развлечений. Никандр Гаврилович оступился, потерял равновесие и у самой выходной двери растянулся во весь свой «богатырский» рост, громко звякнув томагавком по кафелю.
Воры клубком выкатились из подъезда и, пригибаясь, кинулись к стоявшей неподалеку машине. Назойливая собака никак не хотела отказаться от расправы. Им едва удалось отмахнуться от очередной атаки безумного своего преследователя и захлопнуть дверь.
Никандр услышал шум мотора, кряхтя поднялся на ноги и, не найдя откатившегося в темноту, слетевшего в падении с ноги ботинка, босиком выскочил на улицу. Ширка преследовал набиравшую скорость машину вне себя от злости. Недолго раздумывая, Никандр бросился вдогонку процессии, громыхая по замерзшей земле одним ботинком и неравномерно от этого подпрыгивая. Он всё надеялся в последнем броске хватануть по багажнику машины топором, чтобы сделать «заметку», а потом по ней отыскать-таки грабителей. Однако усталость от непривычных физических упражнений сделали свое дело. Никандр Гаврилович стал задыхаться, отстал от машины и, наконец, остановился. Он так и стоял, тяжело дыша, в трусах и выбившейся майке, босой на одну ногу, опустив топор и смотря вслед удалявшейся добычи. Вскоре вернулся разгоряченный погоней и страшно злой Ширка. Он громко хрипел, чихал и фыркал. А когда Никандр повернулся и потянулся к другу, бульдог вдруг резко, с ожесточением вцепился зубами в ладонь и до крови разодрал кожу. Дескать: «Эх, салага! С тобой только на рыбалку ходить. Разоделся, как бабуин, а в подъезде тебя – слабак, видать, твой топор перевесил!». Никандр ошарашенно посмотрел на своего друга, потом на раненную руку.
– Ах ты, бандит! – изумился он. – Ты на кого это бросаешься?! – Но связываться с Ширкой в момент, когда тот только что упустил добычу, побоялся.
– Тьфу, черт ушастый! – в досаде плюнул хозяин и пошел к подъезду, тоже разочарованный результатами преследования.
– Вот, – рассказывал он, поглаживая шрам на руке и смеясь своим воспоминаниям. – А соседу-то, когда он приехал, я всё рассказал. Он мне тогда бутылку поставил. Славно посидели…
– Ну а Ширке он что-нибудь подарил? – спросил я, помня его такое азартное участие в защите гражданского имущества.
– А Ширке-то зачем? Ему ничего и не надо… Был бы повод подрать кого-нибудь.
Даже сейчас, вспоминая этот эпизод, я не перестаю удивляться тому веселому бесстрашию, с каким Никандр Гаврилович справлялся с непредвиденными трудностями по жизни.
Несомненно, бульдог, обладающий столь крутым нравом и бесстрашием, полностью завоевал сердце моего учителя.
Одним словом, Ширка повзрослел, возмужал, но по-прежнему каждую прогулку свою с хозяином считал выходом на охоту, должную завершиться доброй драчкой с преследованием.
В одну из таких прогулок в тоскливый дождливый денек, которым так богата поздняя осень, друзья, скучая без приключений, прогуливались по мокрым тротуарам города. На одном из столбов Никандр Гаврилович увидел объявление о том, что французский бульдог «девочка» готова к вязке, о чем и сообщается ее хозяевами. Вязка может происходить по ниже помещенному адресу и при успешном завершении дела… В общем, вознаграждение гарантировалось.
«А что? – подумал Никандр Гаврилович. – Ширка давно уже мужик, пора бы ему и плоть позабавить. А то всё служба да драки… Ни разу „праздника тела“ себе не справил».
Ширка в это время с преданностью смотрел на хозяина: «Ну что, командир! Думай, что делать. У меня от скуки аж челюсти свело»…
Никандр Гаврилович уже принял решение. Одно только смущало преподавателя кафедры престижного института: одет он был, прямо скажем, не для торжественного приема. Кроличий треух на голове, видавшая виды телогрейка и те же войлочные ботинки на молнии ну никак не угадывали образ ученого, кандидата наук, легендарного героя Арктики.
– Однако встречают по одежке, а провожают все-таки по уму! Очень правильная древняя мудрость, – вздохнул Никандр Гаврилович и решительно зашагал к намеченной цели. Ширка, еще не отгадав намерений хозяина, бодро засеменил за его ботинками, зорко охраняя их неприкосновенность.
Дом, подъезд и даже дверь хозяина девочки-бульдога, прямо скажем, внушали уважение. На золоченой бирке у входной двери гордо красовалось: «профессор, доктор биологических наук Берг Аркадий Иосифович».
– Видал, Ширк! – заговорил Никандр, несколько смущенный высоким рангом своих будущих родственников. – Какую невесту тебе нашел. Профессорская дочка… Так что ты там не очень. Имей понятие-то, не ударь в грязь лицом.
Помявшись на коврике и пожевав губами, он нажал на кнопку звонка. Ширка с недоумением оглядывал пышный интерьер подъезда, не понимая замыслов хозяина. Широко расставив лапы, он терпеливо ждал развития событий.
Дверь приоткрылась, и в щели показалась интеллигентного вида лысая, яйцевидной формы голова в золотом пенсне. Она недоверчиво оглядела двух подозрительных друзей и явно пришла в замешательство.
– Э-э… Чем, собственно, могу?..
– Да нет же, вы не сможете, – оживился круглый человечек в поношенной телогрейке и шапке. – А вот он, пожалуй… – Человек любовно оглядел круглое ушастое существо у своих ног. – Мы вот по объявлению… Насчет вязки… У вас ведь девочка… Французский бульдог? Так я понял? А вот, значит, у нас «жених» той же породы.
Ширка, что называется, «улыбался» во всю морду, вывалив язык красной влажной лентой. Профессор долго и недоуменно поглядел на собаку.
– Ах да! Конечно! Объявление! – наконец вспомнил он и оживился.
Он приоткрыл дверь шире и пропустил гостей, театрально прогнувшись и с симпатией рассматривая Ширку. Все трое оказались в обширной прихожей. На стеллажах огромное количество объемистого вида книг. Лапы Ширки «зацокали» по непривычному зеркальному паркету. Что говорить, обстановка завораживала богатством. Однако Ширка никак не мог понять: зачем, собственно, они здесь? И на кой ляд им нужен этот «пижон» профессор? А пристальный взгляд его «блошек» -глаз просто действовал на нервы. «Ну что уставился, Тритон?! Только дернись, подтяжки от тебя останутся». Ширка смотрел в стекла профессора, и в душе его закипала ненависть.
– Хороший экземпляр! – оторвал взгляд от бульдога хозяин квартиры и потер руки. – Ну что же… Сейчас я покажу вам нашу девочку.
Профессор углубился в недра коридора. Никандр Гаврилович согласно хмыкнул, переступил с ноги на ногу. Он освоился в новой обстановке, профессор казался ему милягой парнем. Не нравился ему только Ширка, который всё более громко хрипел и поводил круглой головой, явно не расположенный к нежным отношениям.
– Ты успокойся, чудак! – добродушно «заокал» Никандр своему любимцу. – Здесь дело, милый мой, полюбовно надо…
Не успел он договорить, как в прихожую, громко цокая и грациозно косолапя, выкатилась бульдог «девочка». Увидев красавца жениха, она робко стала приближаться к нему, кокетливо кося глазами и улыбаясь. Не успел Никандр Гаврилович раскрыть рта для ответного комплимента по поводу сучки, как все отчетливо услышали лязг сомкнувшихся Ширкиных челюстей. И в следующую секунду с нечеловеческим криком: «Наконец-то!!! – он, как снаряд, ринулся в атаку. Одним прыжком он сбил с ног рассиропившуюся было невесту и схватил ее за шею. Удивлению сучки не было предела. Выпучив глаза, она, казалось, с секунду пыталась постичь происходящее и прикинуть знание древнего инстинкта о правилах «первой брачной ночи» к действиям дикаря. Но уже в следующий момент пронзительный визг боли и обиды заставил вздрогнуть ошарашенных хозяев. Ширка рвал и терзал противника, как тряпичную куклу. В воздух полетели слюни и визг отчаяния. Сучка, не готовая к подобным «ласкам», никак не могла прийти в себя. Изумленно выпучив глаза и напряженно растопырив лапы, она чертила ими по паркету замысловатые узоры, болтаемая из стороны в сторону безумным своим ухажером, крепко державшим ее за холку.
Победа была уже почти достигнута, когда эта бестолковая сучка, изловчившись, вырвалась из челюстей чудовища и забилась глубоко под кресло. Рыча и хрипя, вне себя от ярости Ширка пытался вышибить «вражину» из убежища. Он двигал плечами по прихожей огромное кресло, разгоняя взрослых. Но обезумевшая от страха невеста отчаянно огрызалась в недрах укрытия, чем еще больше распаляла бульдога.