Почти непридуманные истории. Из записок хирурга

Дырка в голове

Время отсчитывало год за годом, возраст стал брать свое. Никандр Гаврилович хоть и продолжал работать, ежедневно рано появлялся в отделении, вел больных, занимался со студентами, но в операционную стал ходить реже. Мне недоставало его сердитого участия во время операций. Да и энергичность его значительно уменьшилась. Я понял не сразу, но только работая некоторое время с ним: Никандр просто стал уставать.

– Так, Серёга! У меня тут студенты, говорят, хирургией интересуются. – Никандр Гаврилович стоит в дверях кабинета, крутя в руках ключик. – Возьми их в операционную, пусть поглядят.

Потом он достал из заднего кармана свои старые часы, отодвинул их на вытянутой руке, прищурившись, посмотрел время.

– В общем, позанимайся с ними немного… а я, пожалуй, поеду. Мне вся эта хирургия уже… Сам понимаешь… – Он поднял брови со значением.

Я заменял его с удовольствием. Мне нравилось говорить с молодыми людьми. Умными, эмоциональными. Иногда разбор материала переходил в интеллектуальные сражения. Несмотря на то что я не был «новичком» в своей специальности, мне было тяжело выдерживать их напор. Взрослые «дети» время от времени, как охотники, азартно обкладывали меня своими вопросами, как волка флажками. Аргументы, каверзные замечания, неплохие знания сильно возбуждали мою мозговую деятельность, заставляли «шарики» и «ролики» крутиться быстрее в моей голове. И я был благодарен господам студентам за это. Надеюсь, и им было интересно на занятиях.

– Так, рисую клиническую ситуацию. – Я вспоминаю интересный случай из прошлого дежурства, который изрядно нас заставил поволноваться. – Пациент с болями в животе. Приступ начался за двенадцать часов до поступления… – описываю ситуацию, при которой надо брать больного в операционную на диагностическую лапароскопию. А потом согласно полученным данным будет выстраиваться алгоритм дальнейших действий дежурной бригады. Но больной оказался, что называется, с «подковыркой», ситуация оказалась нестандартной. Помню, как мы были озадачены, анализируя клинику, анализы. И только особая настороженность, я бы сказал, интуиция заставила нас изменить тактику ведения больного, остановила нас от ненужных действий и позволила избежать ошибки. Всё более распаляясь воспоминаниями, пытаюсь передать свой азарт студентам. Интересно, может, кто-нибудь из этих дарований сумеет «разгадать» больного и поставить правильный диагноз. А я, шаг за шагом красочно расписывая наши находки, мысли и сомнения, результаты манипуляций, буду вести его к развязке.

Я уже побывал в ситуациях, когда, идя на острый холецистит, бригада с удивлением находила нетронутый желчный пузырь, а забрюшинно, в этой обрасти имелся огромный инфильтрат. Анатомия изменена. Судя по подтянутой слепой кишке, возможен острый аппендицит. Бывает такое атипичное расположение – высоко у печени и забрюшинно. Попытались расковырять плотную воспаленную ткань – испытали трудности. Появилось ощущение тревоги. Что-то не так… Не слишком ли мы активны. Разбирать плотный инфильтрат опасно. Не нарвемся ли на осложнения, которые сами же себе и больному устроим? Вдох, выдох… Считаем до десяти. В хирургии есть такое правило: легко залезть в живот, трудно вылезти! Решили уйти, дать больному антибиотики. Разбираться на холодную голову. И что? Оказалась опухоль кишки с прикрытой перфорацией. Правильно, что остановились вовремя. Оперировали позже после стихания воспаления, в плановом порядке. А еще вспоминаю, как взял ночью по дежурству острый аппендицит. Клиника классическая, сомнений не вызывала. Никандр Гаврилович дал отмашку. Ассистировал мне ординатор первого года. Хороший парень, но еще без достаточного опыта работы. Разрез, вошли в брюшную полость. Осматриваю слепую кишку, нахожу отросток. А он не то чтобы очень изменен. Как-то не впечатляет меня его вид. Ну совсем никак… Как говорится, клиническая картина никак не соответствует находке. Что делать? В хирургии существует одно негласное правило. Если сделал разрез в правой подвздошной области, а отросток несильно изменен, всё равно делай аппендэктомию. Операцию эту, пусть даже не вполне обоснованную, пациент переживет, но в дальнейшем, если когда-то возникнут опять боли в животе, это поможет избежать ошибок. Но тут меня настораживало что-то еще… Я не сразу понял, что именно. А было почему-то много мутноватого выпота в брюхе. Опять несоответствие… Брюшная полость обильно «плачет» мутными «слезами» только при серьезных поражениях органов, или откуда-то течет. А тут отросток… Никакой. Я напряг ассистента, чтобы он крючками насколько возможно расширил рану. Из маленького нижнего разреза увидеть что-нибудь сложно. И вдруг обратил внимание на маленькую семечку, приплывшую из глубин брюшной полости. Поймал, рассмотрел: семечка огуречная. Ничего себе находка… И стало доходить, что семечка эта могла появиться в свободной брюшной полости только из желудка. Из прохудившегося желудка. А это значит, что у больного не острый аппендицит. У больного прободная язва желудка. Только непонятно другое: почему больной жаловался на боли внизу живота? Прободная язва желудка сопровождается яркой клиникой. Язва «проела» стенку желудка, образовалась дыра, из которой в брюшную полость потекло содержимое желудка. Брюшина имеет колоссальный нервный аппарат. Он-то и сообщает организму о катастрофе. Прежде всего это сильнейшая «кинжальная» боль в верхних отделах живота. Позже боли растекаются по всему животу. Они такой интенсивности, что человек не может стоять, сидеть. Обычно лежит в позе эмбриона, подтянув ноги к животу, и стонет. А этот… Ходил, сидел… Ну совершенно нетипичная клиника. Пришлось переходить на верхнюю лапаротомию, заниматься желудком. Ушивать язву. А это совсем другая история. И если бы не это маленькое зернышко? Я бы сделал не ту операцию, а о последствиях даже думать страшно. А уж как Никандр Гаврилович был поражен, ходил и всё разводил руками.

– Век живи, век учись, всё равно дураком помрешь! Так-то, Серёга! Но кто бы мог подумать?! Пронесло…

Но ведь интересно! Захватывающе! Просто детективные сюжеты. С загадками, мучительными размышлениями, риском и раскрытием врага. И ты не имеешь права на ошибку. В хирургии она стоит очень дорого… Тут одних знаний не хватает. Нужна интуиция и обязательно везение… Обязательно!

Из короткого мысленного своего путешествия я возвратился в учебную комнату.

– Итак, – я обращаюсь к довольно красивой девушке тонких черт. Та довольно внимательно слушала и пристально смотрела на меня.

– Итак, что вы будете делать? – повторяю я, повышая ноту. – Берете его… Куда? В опера…

– Да что вы, Сергей Андреевич! – Она подняла тонкую бровь. – Зачем мне эта «дырка» в голове?

Вот и всё… «Дырка»… И сразу не придумаешь, что ответить. Столько учиться, узнать так много интересного, получить грандиозные знания. Тогда еще в медицину преподавали очень серьезно. И на выходе отнестись к профессии так цинично. Понятно, что девица не собиралась стать хирургом. Но на занятиях по хирургии ты – хирург. Хирург на определенное время. Лишних знаний не бывает – кто знает, как в жизни сложится. Может, и за скальпель однажды взяться придется. В остальном становись невропатологом, дерматологом, терапевтом. Создай себе «тихую заводь», занимайся, может быть, более спокойной областью. Но и там, насколько я понимаю, нужны энтузиазм, знания, любопытство, а порой и самоотверженность. И что же? Там тоже может «дырка» образоваться. «Да ты просто замуж удачно выйти мечтаешь, и вся недалека. Древний и очень правильный женский инстинкт, – подумал я. – А тут тебя, такую „культуру утонченного восприятия“, в говне заставляют копаться».

А может, в этом тоже есть «правда жизни»? Зачем лишние нервы, заботы, суета, страх перед возможной ошибкой. И эти бесконечные дежурные ночные бдения, эти подъемы по звонку и бегом в «шоковый» зал. А потом операционный блок. И не совсем понятно, с чем столкнешься. При этом мало разобраться и сделать всё грамотно – при этом еще и руки должны работать, естественно, опять все на нервах. Но это еще не всё… Начинается второй этап – необходимо «вытянуть» больного. И начинаются сомненья: правильно ли всё сделано, удержат ли швы, не возникнет какого-нибудь осложнения. Всё уже зависит не только от меня, но и от самого больного. А он взял, допустим, и раскис… Или нажрался на второй день домашней вкусной еды. Типа родственники принесли. И, конечно, опять нервы, опять волнения. Хорошо, когда рядом опытный Никандр Гаврилович… Он учитель, он знает, он – гарант успеха. Не только плечо подставит, но и этим же плечом загородит. И пусть покричит – как без крика, лишь бы на пользу дела. Дальше как пойдет. Отдать должное – в большинстве случаев больной борется вместе с нами. Терпит, верит, выполняет предписания. Шаг за шагом… Главное, не паниковать. Я всегда говорю: «Коли вам страшно – бойтесь… Страх мобилизует организм – это, если хотите, одна из защитных реакций. Вырабатываются биологически активные вещества – гормоны, обостряются рефлексы. Вы готовы к нападению. Но вот только паниковать нельзя. Паника несет человека в хаос, заставляя делать глупые поступки. Паника – предвестник катастрофы».

И боремся вместе: я за его жизнь, он – за свою. Отпускает тебя только после того, когда поставлена последняя точка в выписном эпикризе: «В удовлетворительном состоянии выписывается на амбулаторное долечивание по месту жительства». Всё! Расстаемся. Расстаемся по-разному… Одни очень тобой довольны, выказывают свое расположение, завязывают отношения… Другие сомневаются в чем-то, подавлены. И я понимаю… Пациент, конечно, перенес страшный стресс, ужасное событие в жизни, которое не забудет уже, наверное, до конца своей жизни. Но и я, представьте, тоже прожил свою «маленькую» жизнь с моим подопечным. И так «круг за кругом», день за днем, год за годом.

А можно же спокойнее, легче. Кем хочет стать эта девушка? Сегодня, когда сам я подошел к сороковой годовщине своей хирургической деятельности, многие вещи изменили полярность. Я обижался на учителя, когда он стал меньше ходить на операции. Я вроде сам всё сделаю – ты только будь рядом, помоги, убереги, если что. Поведение его мне сегодняшнему очень стало понятным. Если всю жизнь вынимаешь руками «болезни» из рассеченных тел человеческих, рано или поздно они и в тебя войдут. Вопрос только времени. И время это зависит от разных составляющих: от здоровья, состояния твоей психики, собственной энергетики и еще Божьего к тебе расположения.

Огромной потерей для меня оказался тот день, когда Никандр Гаврилович решился уйти на пенсию. В те времена уход на пенсию был событием в жизни коллектива. Если новоиспеченный покидал пост добровольно в согласии с собой и своей совестью, то организовывали торжественное мероприятие с речами, аплодисментами, памятными подарками. Иногда даже накрывали стол и продолжали уже в неформальной обстановке. Как говорится, «рвали баяны»… Бывало, наутро именинник и не понимал, идти ему на работу или оставаться дома уже навсегда.

В случае с Никандром всё было скромно и грустно. Зато руку жали профком, местком, улыбались коммунисты: «Вот вы, Никандр Гаврилович, на нас всё ругаетесь, а мы для вас соцпакет приготовили. Так сказать, завоевание развитого социализма. Пенсия в размере средней зарплаты среднего работника по стране. Хватит прокормиться и самому с супругой, да и Ширка твой голодать не будет. Еще путевка в санаторий раз в год, льготы там всякие… И наше уважение, конечно! В автобусе место уступят, через дорогу переведут». Живи да радуйся, «кури валяйся», аж до этого самого светлого перевоплощения, ну, сколь Бог даст.

– Всё, Серёга! Пора на покой. Буду с Ширкой на даче жить, клубнику выращивать. Хватит, отвоевался.

Мы сидели в холле больницы. Только что он отпустил студентов, проведя занятие в последний раз.

– Ты тут… Это…

А что я?.. Мне было тяжело и одиноко. Как будто солнце ушло за горы навсегда. Крыжовник он, понимаешь, будет растить… а я? Как же теперь изо дня в день, и без такого учителя? Такого человека?

Нет, конечно, жизнь продолжается, растут люди, занимают вакансии, суетятся, планируют карьеру, рост, перспективы. Но Никандра было не заменить. Хирург широкого профиля, герой Арктики, остроумный, предприимчивый, смелый и даже озорной… Эх! Как непреклонна быстротечная жизнь. Я бы еще много про него написал – слов не хватает. Но самое главное, он был последним из могикан – представитель «старой» хирургической школы. Академической школы, где учили не только оперировать – учили видеть больного, думать и разбираться в тонкостях коварных хирургических болезней. С уходом таких людей уходит эпоха, ее дух, строгость, очарование.

Скоро жизнь показала правильность моих предчувствий. Коммерциализация медицины, резкое снижение государственного финансирования, неразбериха со страховыми компаниями, сокращение кафедр и объединение «сухого их остатка» в кафедры «мегаполисы», где профессорско-преподавательский состав смешивался, растворялся, обезличивался. А ведь каждая кафедра – своя жизнь, это школа, традиции, научно-практические наработки. Свои, личные!.. И куда это теперь? Куда… Тоже в «сухой остаток» в виде пыли… Далее веничком в совочек и в унитаз. Дергаем за веревочку… И нет проблем. Экономия-то какая, братцы. И хорошо, что Никандра Гавриловича не коснулись эти перемены. Он, конечно, ничего не боялся по жизни, но ужиться в этом хаосе бы не смог. Точно не смог. Потому как такие изменения в медицине не только ломали саму систему – эти изменения делали людей ненужными, безликими, бедными. Как следствие, стала уходить духовность – главная составляющая милосердия. И, конечно, настроение… Никто не смеялся.

Теперь на сцену стали выходить люди с другой нервной организацией. Организация эта в виде «лабиринта» с блудливыми ходами, ямами, ловушками и тайными колодцами. Заглянешь ненароком в душу такому… и заблудишься навсегда…

Периодически мы еще созванивались с моим учителем, но это были разговоры ни о чем, типа: «Как дела? А я вот тут…». Всё уже было по-другому…

А еще через пять месяцев у Никандра Гавриловича случился обширный инсульт. Я вошел в палату. Никандр Гаврилович лежал на кровати в майке и, как он любил, в черных семейных трусах. Одеяло откинуто. Лицо инсультного больного: одутловатое, маскообразное, незнакомое. Взгляд устремлен на потолок, будто чего-то там видит. Редкие волосы всклокочены. Недвижим. Такой обширный инсульт должен был бы смести человека напрочь. Такие удары редко кому удается вынести. Чаще больной умирает, не приходя в сознание. А он выжил. Такой маленький и совсем, что называется, не спортсмен. Это, конечно, неплохо, но последствия ужасны. Инсульты меньшего масштаба, случившиеся, к примеру, в одном полушарии мозга, сопровождаются параплегией – обездвиживаются рука и нога с одной или другой стороны, в зависимости от того, в каком из полушарий мозга случился разрыв сосуда, излилась кровь, сформировалась гематома. А тут не двигаются ноги и руки с обеих сторон. Это называется тетраплегия…

Далее совершенно сомнительные перспективы. Чаще люди на всю жизнь остаются тяжелыми инвалидами. Ох, беда, беда… Не очень понимаю, как себя вести, чего делать, что говорить. Да и понимает ли Никандр сейчас вообще чего-нибудь? Доступен ли контакту? Пододвинул стул, сел у кровати. Он меня заметил, посмотрел слабо осмысленным взглядом, снова уставился в потолок. Потом я услышал его бормотание. Никандр шевелил губами, производил звуки. В несвязной этой речи разобрать что-либо было невозможно, но Никандр Гаврилович всё продолжал, не отрывая взгляда от потолка. То глаза его расширялись, то поднимались брови. Он явно переживал. И тут я понял: а ведь он мне рассказывает, как это с ним всё произошло. Повествует, что называется, в звуках и лицах. Он продолжал «говорить», совершенно не задумываясь, что ничего в его этом грустном повествовании я разобрать не могу. Но уже сам факт этой неожиданной инициативы вселил в меня искорку надежды. Ведь говорит! А значит, мыслит!

Это всё, что я запомнил с той последней нашей встречи. Кровать, потолок, семейные трусы и повествование, невнятное по сути и непонятное по существу. Родственники вскоре забрали старика, и доступ к телу был прекращен. Мне осталось только думать. Слишком тяжел был Никандр Гаврилович в последнюю нашу встречу. Как врач я понимал, что шансов на благоприятный исход практически не оставалось. Искорка надежды, которая когда-то зажглась в моей душе, стала угасать. Ну что поделаешь?.. Такова жизнь. Мы можем просить, страдать, надеяться… а она без сантиментов, жестко и беспощадно расставляет всё на свои места. Такая вот судьба. Такой заряженный человек, авторитет, умница, душа коллектива… Раз, и «дырка» в голове… И ведь подошел к «заключительному акту спектакля» – пенсии. Дальше самая что ни на есть свободная и интересная жизнь… Ан нет, судьба-злодейка. Работал, работал человек, не щадя живота своего, и сгорел до срока…

Жизнь шла своим чередом: кафедра, студенты, лекции, лечебный процесс, и за всем этим движением постепенно успокаивалась жизнь, установилось равновесие в атмосфере. Были поставлены новые задачи, развешаны «маяки» по маршрутам, новые интересы, переживания. Так положено. Кто-то уходит, кто-то приходит в этот мир. Равновесие – оно сродни справедливости, всё расставляет на свои места, примиряет в жизни.

Вот только с чем нельзя примириться… Невозможно. Таких могикан, таких интересных учителей, как Никандр Гаврилович, уже больше не будет. Это последние… Нет, конечно, выросли новые, вошли в ранг профессуры. Медицина развивается гигантскими темпами. Появились высокоинтеллектуальные технологии. Это другой уровень, другие запросы. Изменились люди, изменилась сама история нашей страны. Но это уже о другом. Не в обиду всему пришедшему. Просто в жизни кафедры уже не стало той уютной, солнечной атмосферы. На обходах уже нет былой веселости в задних рядах. Всё строго, сухо, по существу. И шутить не хочется. Вот и всё…

А ВОТ И НЕ ВСЁ…

Однажды раздался звонок, беру трубку:

– Слушаю!

– Серёга! Это ты? Привет! Работаешь? – знакомый до боли голос.

Это что?! Это как?! Я оцепенел от неожиданности. Голос-то живой!

– Ну ты что, глухой, что ли?

– Я?

– Ну ты, наверно, не я же…

– Такое впечатление, что вы, Никандр Гаврилович, каждый день мне звоните. – Я, наконец, стал приходить в себя. – Это правда вы?

Я услышал смешок.

– Я это, не бойся. А то, смотрю, уже растерялся.

– Растеряешься тут! Я же… – Но что я уже и не думал, что Никандр жив, говорить не стал. Я пережил сильнейшее сердцебиение. Боялся говорить дальше, голос дрожал. Вдох, выдох… – И как вы? Как здоровье?

– Хо!.. Хожу, и не только, сам на дачу езжу. На участке вожусь. Так что всё в порядке. Видал, как бывает… Мне моя старуха даже рюмочку позволяет иногда. Редко, правда… Жадничает.

Я всё никак не мог справиться с волнением. Жив!.. Не обездвижен. Ну дела твои, Господи! Недаром он не отказался от веры во времена мракобесия. Спасибо! Заметил только, что слова он растягивает, чего не было до инсульта. Но это такая малость по сравнению с тем, что было. И что могло быть…

– Вот голова только… – Он как будто угадал мои мысли. – Труднее соображать стала. Шумит. А так всё еще ничего, терпимо. Я чего звоню, у меня тут соседи по даче – хорошие ребята. Супруг приболел. Посмотри, пожалуйста, разберись там, что к чему. Помоги, люди хорошие.

– Да разве могут от вас быть люди нехорошие, Никандр Гаврилович! Всё сделаю в лучшем виде, не сомневайтесь.

– Да ты, я вижу, как был балабол, так и остался! – сказал он со смешком. – Перезвонишь мне тогда.

Я встретился с его соседями. Проблемы были решены. Они настолько оказались компанейскими, что отношения наши стали вполне себе приятельскими.

Этот рассказ был уже написан мною. Правда, без окончания, которое я дописал позже. Мне хотелось, чтобы сам Никандр Гаврилович прочитал его. Через этих самых соседей я и передал мои записи.

Через неделю он мне позвонил.

– Серёга! Привет! Я вот тут твое сочинение прочитал.

Я замер.

– Ну и как? – Сердцебиение стало слышно. Мнение учителя – приговор. Этот приукрашивать не будет. Что скажет, тому и быть.

– Ты, оказывается, не только «шьем да режем». Напридумывал, конечно, всякого… а так складно всё. А я всегда подозревал, что в голове у тебя что-то всё же есть.

Вот и пойми тут, понравилось – не понравилось. Но, зная учителя, и от этого уже был восторг. Ну, а за то, что еще и подозревал про голову-то, отдельное наше сердечное спасибо, дорогой ты мой Никандр Гаврилович! Ассистент кафедры, кандидат наук, участник экспедиций в Арктике, Эфиопии, преподаватель, учитель и вообще очень хороший человек.

Между прочим, друзьям рассказ тоже понравился. Впрочем, это я так, к слову сказать…

Профессиональный подвиг

Мне нравится наша профессиональная многоукладная жизнь в центре. Это работа, требующая большого напряжения; это специалисты, стремящиеся к постижению и усовершенствованию новых методик; это методики, требующие соответственной подготовки от этих самых специалистов. Это сама жизнь, которая стремительно вертится на кончике иглы в центре – центре медицинской науки, центре человеческих взаимоотношений, центре цивилизации. Одним из наиболее важных аспектов работы, несомненно, являются пациенты. Ну как же! Это именно то, можно сказать, основное звено, ради которого, собственно, и происходит всё это удивительное «центростремительное» сумасшедшее движение. И если хотите, это то, ради чего мы, собственно, сегодня вместе собрались… Ради этого мы сидим в кабинете со стетоскопом на шее, это то, ради чего мы часами простаиваем около операционного стола, напряженно вглядываемся в мигающие экраны мониторов или «глазки» оптических инструментов… И армия эта, такая разная, волнующаяся, требовательная, ждет от нас участия и любви, сочувствия и высокого ответственного профессионального отношения.