Надломленный мозг

Серия «Смертельные грани»

© Пушной В. А., 2022

© Оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом «СКИФИЯ», 2022

1

На заднем сиденье машины рядом с Глебом была жена Ольга в обтягивающем дымчато-голубом топе и юбке цвета морской волны. Она что-то оживленно рассказывала мужу. Корозов слушал, иногда переспрашивал, иногда отвечал. Они направлялись в роддом, где три дня назад родила одна из преподавательниц музыкальной школы, в которой работала Ольга. Купили по дороге цветы и подарок. У трехэтажного родильного дома припарковались на просторной площадке. Выйдя из авто, двинулись к центральному входу. Ольга взяла Глеба под руку. Он был в белой рубахе с коротким рукавом и светлых брюках. В левой руке держал цветы и подарок. Следом за ними пустился охранник, выпрыгнув из авто с переднего пассажирского сиденья. Но Глеб остановил его:

– Сиди в машине! От младенцев в роддоме меня охранять не надо!

Помявшись и почесав затылок, охранник – плотный насупленный парень в ярко-оранжевой рубашке и джинсах – нехотя вернулся к машине. В холле больницы, оформив через дежурную вызов роженицы, Корозовы присели на диван недалеко от входной двери. Положив цветы с подарком возле себя, Глеб посмотрел на часы. Немного не угадали по времени. Как раз шло кормление младенцев. Он приглушенно произнес:

– М-да. Неплохой холл.

Наклонившись к нему, Ольга шепнула в ответ:

– Неплохой, неплохой, поэтому на часы не нужно смотреть.

– Так я просто, – улыбнулся Глеб и опять кинул взор на время. Что поделаешь, привычка – вторая натура. Время – деньги.

Холл был средних размеров, с большими окнами и несколькими мягкими диванами с низкими прямыми спинками. Перед ними – столики с короткими ножками на колесиках. По углам – искусственные экзотические деревья. Белая входная дверь между двумя окнами, на которых широко раздвинуты висячие жалюзи. Сквозь сверкающие чистотой стекла с улицы било солнце. Лучи играли на бежевой плитке пола и на противоположной стене с широкими коричневыми плинтусами понизу. В этой стене, напротив входной двери, была такая же белая дверь, ведущая в родильное отделение. Из нее периодически показывалась дежурная в белом халате, спрашивала, кого пришли проведать, записывала и скрывалась за дверью. Стрелки часов неумолимо двигались. Диваны постепенно заполнялись посетителями. На лицах – блуждающие улыбки, в руках – цветы и пакеты с фруктами. Звуки негромких голосов порхали в воздухе. Все ждали окончания кормления. Вдруг уличная дверь с шумом распахнулась. В нее вбежали три человека в белых халатах, медицинских колпаках и масках на лицах. Стремительно пересекли холл и скрылись за дверью родильного отделения. Ошеломленные посетители переглянулись. Что в отделении могло произойти, чтобы была такая спешка? Ольга посмотрела на мужа. Тот пожал плечами. Больница. Свои правила и порядки. Медицинские маски, колпаки, белые халаты. Беготня. Возможно, для больницы дело обычное. Корозов поднялся с дивана, выдохнувшего из мягкого сиденья воздух, взял цветы с подарком и шагнул к окну. Положил на подоконник. Ольга присоединилась к мужу. Неожиданно за дверью в родильное отделение раздался истошный женский вопль. Посетители разом подскочили со своих мест, напряженно меняясь в лицах. Дверь раскрылась, и в холле возник человек в халате, колпаке, маске и с пистолетом в руке. Предупредительно громко крикнул:

– Стоять всем! Мозги вышибу! – Проскочил мимо Глеба к уличной двери, ударил в нее пинком.

Все застыли. Быстрым шагом из родильного отделения выступил второй человек – также в белом халате, колпаке и маске, – у которого на руках был запеленатый младенец. Он прошел совсем рядом с Корозовым – достаточно было протянуть руку, но Глеб не двинулся, прикрыв собой Ольгу. Следом, крича и цепляясь руками за белый халат человека с младенцем, бежала молодая женщина с черными короткими волосами, черными бровями и черными глазами, в длинном цветном халате. Ольга оторопела, узнав свою сослуживицу, которую пришли проведать. Сдавила пальцами плечо мужа, выдохнула:

– Это Инга! Инга!

Та, услыхав свое имя и не видя никого вокруг, никого не узнавая, глядя сумасшедшими глазами, захлебываясь, крикнула:

– Спасите ребенка! – И исчезла в дверном проеме, через который уже вынесли младенца.

За нею из родильного отделения выскочил третий человек в белом халате, колпаке и маске, с угрозой размахивая оружием:

– Пришью каждого, кто двинется!

Все происходило, как в невероятном сне. Словно мелькали кадры фильма. Мозги посетителей не успевали схватить происходящее. У Глеба пронеслось в голове, что творится нечто выходящее из берегов. И когда третий человек в маске поравнялся с ним, Корозов не раздумывая ударил по руке с оружием, выбивая его. Пистолет упал на пол и по плитке скользнул под диван. Человек ошалел от внезапности, метнул глазами по полу в поисках ствола. Но в эту секунду Ольга неожиданно для Глеба выпрыгнула из-за его спины и сорвала маску с лица. Корозов увидал некрасивую, даже страшную мужскую физиономию, искаженную природой. В глазах была растерянность. Глеб ударил кулаком по этому лицу. Человек ухнул, качнулся к выходу, метнул дикий взгляд на Ольгу и вымахнул на улицу. Какая-то молодая посетительница в джинсах и серой короткой рубахе, из-под которой торчал пупок, вдруг бросилась к дивану, нагнулась, упала на колени, пошарила рукой под ним. Нащупав пистолет, схватила, вскочила на ноги и стала торопливо, настойчиво, тараща глаза, совать Корозову, повторяя, как заведенная:

– Возьмите, возьмите, возьмите! Догоните их, догоните их!

За ее спиной маячил молодой парень – очевидно, ее муж, которому она (Глеб мгновенно про себя отметил это) не совала ствол и не требовала, чтобы он догнал похитителей. Из родильного отделения выбежали врач и медсестры. Врач испуганно просила:

– Держите их, держите их! Они украли ребенка!

Отодвинув женщину, совавшую ему ствол, Глеб сорвался с места и выскочил на улицу. Ольга бежала следом. Солнце ударило в глаза. Корозов прищурился, увидал, как похитители сели в машину, втолкнув туда роженицу, и авто круто набрало скорость. Глеб кинулся к своему автомобилю и крикнул топтавшимся рядом водителю с охранником:

– За ними!

Метнувшись за руль, водитель мгновенно завел мотор. Охранник, захлопнув дверь за Глебом и Ольгой, прыгнул на свое место.

В машине похитители сунули в руки рыдающей женщине ребенка, сняли с себя маски, колпаки, халаты. С двух сторон зажатая угрюмыми парнями, она схватила младенца, прижала к груди и уткнулась в пеленки лицом.

– Затихни! – повернувшись назад, грубо приказал тот, что сидел рядом с водителем. У него были вытянутое вперед лицо, чуть скошенный назад лоб и недобрые глаза, внешние уголки которых опущены книзу. Одет он был в яркую цветную рубаху с сильно примятым воротом и короткими рукавами, из которых торчали мускулистые волосатые руки.

Притихнув, роженица подняла красные глаза. Подавляя всхлипывания, не решалась произнести ни слова. Переведя взгляд на своего подельника, с которого Ольга в больнице сорвала маску, парень недовольно спросил:

– Ты что там ворон ловил, Квазимодо? Где твой намордник? Вечно с тобой у нас проблемы!

Получивший кличку за свою отталкивающую пугающую внешность парень заурчал. Его лицо не могло улыбаться, но не могло также явить злое, более страшное выражение. И только по глазам и голосу можно было судить о его состоянии. Однако, чтобы это понимать, надо было хоть немного побыть возле него, чтобы научиться различать игру глаз и интонаций. Иначе все казалось одинаковым: и лицо, и глаза, и голос, и повадки. Сплюнув, Квазимодо неохотно выговорил:

– Молодуха какая-то, как блоха, неожиданно выпрыгнула, сорвала с меня маску! Но я запомнил эту шельму, козу драную!

Сидевший спереди громко презрительно возмутился:

– Да ты что, Квазимодо? С бабой справиться не смог? Мозги растерял?

Лицо у Квазимодо не изменилось, но клетчатая рубаха от передергивания округлыми сутулыми плечами натянулась, готовая затрещать по швам. Глаза и голос наполнились негодованием:

– С ней мужик был! Этот таракан выбил у меня из рук ствол!

С переднего сиденья донеслось изумленное восклицание:

– Да ты что, Квазимодо! Еще и ствол потерял? Урод! Болван пустой! Я тебе все твои кривые зубы пересчитаю!

Снова рубаха натянулась на плечах Квазимодо. Виноватым голосом он обиженно бросил:

– Не трави душу, Пегас! Я его на куски порву! – Посмотрел на притихшую под боком женщину. – Признавайся, корова, ты знаешь ту заразу? Знаешь, конечно! Она тебя по имени назвала! Кто она?

В ответ на его вопрос Инга съежилась, пряча глаза, и крепче притиснула к себе ребенка. Квазимодо взялся рукой за пеленки, резко потянул к себе и угрожающе произнес, пугая своим лицом женщину:

– Хочешь, чтобы я твоего щенка на дорогу сейчас выбросил? Отвечай! Кто она? – Схватил ее за скулы, сдавливая.

Вскрикнув от боли, Инга смотрела на него красными испуганными глазами и не могла ничего сказать. Он отпустил ее скулы. Она слабо, убито прошептала:

– Это преподаватель из нашей музыкальной школы.

– Что и требовалось доказать! – пробубнил Квазимодо, глянув на Пегаса.

Бросая взглядом по зеркалам, водитель в полосатой рубахе, с острым затылком и очень длинными мочками ушей прервал молчание, проговорив:

– За нами, кажется, черный внедорожник режет!

Заволновавшись, Пегас стал вращать головой, пытаясь поймать глазами этот внедорожник:

– Кажется или точно жарит? Сворачивай, Мышонок! Уходи! Покажи, на что ты способен!

Надавив на газ, Мышонок, небольшой ростом, суетливо двигавший всем телом, в серой просторной, размера на три больше, чем надо, рубахе, стреляя глазами во все стороны, резко ушел вправо. Стал петлять по переулкам и улицам. Но автомобиль Корозова не отставал. Водитель Никола за рулем точно предугадывал все рывки похитителей и неотрывно висел у них на хвосте. Его простое лицо было сосредоточенным, серые глаза почти не моргали. Только иногда он отрывал руку от руля и трогал пальцами небольшой жиденький чубчик, убирая со лба набок. Вытирая о колени потные ладони, Пегас заметно нервничал. Его волосатые руки в воздухе стали исполнять какой-то замысловатый танец, понятный только им: то беспорядочно ходили вниз-вверх, то скользили по приборной панели, то хватали одна другую, сжимая и почесывая. Посмотрев на Квазимодо, вспомнил, что у того нет оружия, обозвал, срывая зло, и скомандовал второму подельнику, присмиревшему с дугой стороны от Инги:

– Вытаскивай ствол, Червяк! Чего сидишь как ангелочек? По шинам палить будем!

Это был долговязый парень – тощий, узкоплечий, с длинной головой, на которой уши были как будто лишними, словно приклеенными непонятно для какой надобности. Ну хотя бы волосы росли – они бы длинной голове придавали вид головы. Однако волосы были сбриты до блеска. Длинный лоб, длинный подбородок и маленькое приплюснутое лицо. Длинная синеватая рубаха навыпуск. Вытащив из-под нее пистолет, Червяк навернул глушитель, приспустил боковое стекло и глянул в образовавшуюся щель. Ветер ворвался в салон, прошелся по коротким черным волосам Инги и лохматой пегой голове Квазимодо. Сопя и дергая плечами, тот влез со своим советом:

– Надо грохнуть водилу!

Возмущенно скосив на него глаза, Пегас сердито прикрикнул:

– Подожми хвост, урод! Не суйся туда, где без тебя разберутся! Ты уже намесил сегодня! Морду всем открыл и ствол потерял! – потом нервно бросил Червяку: – Не слушай придурка! Бей по шинам! Нам новые проблемы не нужны! Разберемся сначала со старыми! Сейчас главное – обрубить хвост. А там решим!

Автомобиль Корозова был на близком расстоянии. Мышонок стал чуть притормаживать и, подрезая другие машины на дороге, прижиматься к бордюрам так, чтобы внедорожник подставил бок. Червяк в правой руке зажал рукоять пистолета, а пальцы левой держал на кнопке стеклоподъемника. Когда авто Корозова показало бок, Червяк надавил на кнопку – стекло пошло вниз, увеличивая щель. Выставив ствол, он несколько раз выстрелил по колесам. Ствол просто чихнул, но от этого чиха Инга вздрогнула и уменьшилась над младенцем. Потом Червяк сразу поднял стекло и, морща маленькое приплюснутое лицо, сказал:

– Готово.

Пегас крутанул головой, проверяя, так ли это, хотя хорошо знал, что Червяк слов на ветер не бросает. Он был хорошим стрелком. Когда он стрелял, всегда казалось, что мушка ствола была для него просто ориентиром, а не частью прицела. Но пули неизменно достигали цели. Спрятав ствол, Червяк добавил, обращаясь к водителю:

– Газуй, Мышонок! Хвост обрублен!

Выжав газ на полную катушку, Мышонок хмыкнул. Автомобиль Корозова стал замедлять движение. Водитель удержал его на дороге. Глеб сжал зубы, напружинивая мускулы, сдержанно взял за руку жену, сидевшую рядом.

– Номер запомните! – сказал водителю и охраннику.

Авто тихо съехало к обочине и остановилось. Никола выскочил из салона, осмотрел машину: правая задняя шина растрепана.

Его редкие волосы встали дыбом. Взволнованно сунул руку в карман пиджака за носовым платком и вытер пот со лба. Корозов тоже выбрался наружу. Его овальное, чуть удлиненное лицо было хмурым. Глядя на колесо, покачал головой. Легкая морщинка пробежала по щеке. Ничего не сказал. Затем достал телефон и позвонил в полицию оперу Акламину. Коротко объяснил, что произошло в роддоме и на дороге:

– С одного из них Ольга в холле сорвала маску, Аристарх! – говорил Глеб. – Многие посетители видели его лицо! Страшилище невообразимое! На такое фоторобот не составишь.

В те же минуты в машине похитителей Пегас тоже достал телефон, набрал номер и проговорил:

– Твоя баба с ребенком у нас! Ты знаешь, что тебе делать! Иначе глотки им перегрызем! – И отключился.

Пока водитель менял колесо, Глеб с Ольгой в сопровождении охранника неторопливо прохаживались по тротуару неподалеку от машины. Люди мелькали, не останавливая на них взглядов, а если и смотрели, то вряд ли запоминали. Точно так же и Ольга с Глебом вскользь мимоходом проводили глазами по встречным и бегло чиркали по спинам обгонявших. Дорога жила автомобильным шумом, который покорно впитывали в себя высокие дома по ее сторонам. Солнце висело высоко. Тени от деревьев, растущих вдоль тротуара, едва касались тротуарной плитки, и укрыться от солнца можно было только сойдя с тротуара под ветви. Погода замечательная, но всякий прохожий по-своему воспринимал ее. Людям вообще свойственно судить обо всем по расположению духа. Безобразное настроение вызывает отторжение всего хорошего, а прекрасное – плохое воспринимает как дар божий. Все относительно. И даже в безусловном добре или зле пытаются найти серые краски. Впрочем, люди не хотят помнить добро, сделанное им другими, потому что не хотят никому быть обязанными. Но вот зло, сделанное когда-то, редко забывается.

– Кто такая Инга? – спрашивал Глеб Ольгу, державшую его под руку. – Кому и чем она могла насолить так, что ее ребенка выкрали из роддома? Я бы даже не назвал это похищением – это попросту грабеж средь бела дня! Как бы ты могла все это объяснить сейчас?

– У меня нет никакого объяснения, – озадаченно отвечала жена, пожимая плечами. – Инга спокойная, бесконфликтная, со всеми ладит. По крайней мере, у меня о ней такое впечатление. Мы с нею не подружки, но в хороших отношениях на работе. Да она со всеми в хороших отношениях. Не мы первые с тобой поехали поздравить ее с рождением ребенка – все в школе поздравляют. Просто не представляю, кому бы она могла не угодить.

– Случается, что детей воруют отцы, – заметил он раздумчиво. – Она замужем?

– Ну конечно. Живет с мужем. Зачем ему воровать собственного ребенка? – отозвалась Ольга.

– Кто у нее муж?

– Она говорила, что он водителем работает.

– Водителем? – приостановился Глеб. – Тогда ничего не понятно.

– Зачем тебе понимать? – спросила Ольга. – Ты же позвонил Аристарху. Он разберется.

В эту минуту от авто окликнул Никола, положив простреленное колесо в багажник:

– Все готово, Глеб! Можно ехать!

Обхватив жену за плечи, Глеб повел ее к машине. Только сели в салон, как раздался звонок Акламина. Тот был уже в больнице и попросил Корозовых вернуться. Они вернулись. К этому времени Аристарх переговорил с врачом и медсестрами, которые стали свидетелями похищения младенца из палаты. Но вот с посетителями, при которых все произошло, получилась осечка. То ли от перенесенного страха, то ли от нежелания быть свидетелями никто не запомнил внешности парня, с которого Ольга сорвала маску. Пожимали плечами и крутили головами. Впрочем, точно так же все это можно было отнести на быстроту происшествия. Секунды. Не ухватили глазами, не смотрели на него, не поняли. Удивляться нечему. С пистолета, который потерял похититель, не имело никакого смысла снимать отпечатки пальцев, потому что тот уже побывал в руках расторопной женщины-посетительницы, а затем та сунула его врачу, чтобы передали в полицию. Короче говоря, отпечатки были стерты одним махом. Оставалось лишь проверить, не засвечено ли оружие где-нибудь раньше. Отпустив свидетелей, Аристарх ждал Корозовых в холле больницы. Оставшиеся посетители притихли, поглядывая на оперов. Акламин в легком летнем костюме и два оперативника сидели на диване. Увидав входивших Корозовых, Аристарх поднялся навстречу, протянул руку Глебу. Затем пожал ладонь Ольге и вопросительно глянул в ее красивые с дымчатым оттенком глаза.

– Ну, без вас тупик получается, – сказал без всякого вступления. – Никто не запомнил внешности парня, с которого ты, Оля, сорвала маску.

– Там и запоминать нечего! – усмехнулся Глеб. – Я же говорил тебе по телефону, что этой физиономией можно пугать нормальных людей.

– Я не знаю, как у меня это получилось, – словно оправдываясь в содеянном, сказала Ольга. – До сих пор мурашки по спине бегают.

– Давайте-ка садитесь и рассказывайте подробно, как все было, – попросил Аристарх, показывая на ближайший диван и доставая записную книжку. – И, может, попробуем после этого составить фоторобот?

– Попробовать можно, – согласился Глеб, провожая жену к дивану. – Но предупреждаю: это будет черт знает что!

– Лучше черт знает что, чем вообще ничего! – проговорил Акламин, подкатывая ближе к дивану столик.

Усадив Ольгу, Глеб и Аристарх остались стоять. Акламин негромко задавал вопросы то ему, то ей и серьезно выслушивал ответы. Поджарый, прямой, аккуратно одетый, он был чуть ниже высокого Глеба и, неулыбчиво смотря ему в лицо, приподнимал подбородок. Выслушав ответы, Аристарх вздохнул с облегчением. Для начала есть за что зацепиться, а если еще и фоторобот будет, пусть самый паршивенький, пусть даже штрихпунктирный набросок, тогда уже что-то.

– Не будем откладывать, – сказал он и махнул оперативникам, поднимая их с соседнего дивана. – Едем в полицию, чтобы составить фоторобот.

Фоторобот действительно получился так себе. Не лицо, а застывшая маска. Между тем на безрыбье и рак рыба. Из полиции Корозов отвез жену на работу. Сам поехал в офис. Вызвал к себе начальника охраны. Распорядился, чтобы тот немедленно организовал для Ольги надежных охранников. Через час около музыкальной школы стояла машина с охраной. Двое стали у двери класса, в котором она преподавала. Вечером того же дня оперативники вышли на мужа Инги. Приехали к нему, надеясь получить какую-нибудь информацию. Но тот был крайне напуган, растерян и, казалось, сам ждал ответов от оперов. Среднего роста, плотный, с рыжевато-русыми волосами, с обыкновенной формой лица и простоватым выражением на нем. Он моргал припухшими бегающими глазами и беспрерывно спрашивал дрожащими губами:

– За что ее? Что они сделают с нею и моим ребенком? Что они сделать? – и повторял: – Я ничего не знаю. Я ничего не знаю. Я ничего не знаю.

Вопросы оперативников так и остались без ответов.

Прижавшись спиной и лохматым затылком к стене, Квазимодо задрал подбородок и тянул шею кверху. К его горлу было приставлено лезвие ножа. Оно врезалось в кожу, и казалось, еще чуть-чуть – и нож, как в масло, войдет в гортань и перережет его напополам. Руки у Квазимодо были опущены вниз, он боялся шевельнуть ими. Стоял на цыпочках, вытягивался, сколько мог, в струну и не решался произнести ни единого слова. Застывшая маска лица безжизненно тупа, в глазах дрожит страх. Нож был в руке Тимура Сихонова, мускулистого широкоплечего парня с немного раскосыми глазами, что придавало его взгляду неопределенность. Никогда невозможно определить, на тебя он смотрит или мимо. А уж тем более нельзя разгадать, о чем он думает, какое действие совершит в следующий миг. Его глаза могли быть ласковыми и масляными, которые притягивали и располагали к себе, а через секунду – злыми и тяжелыми, от которых пробивал пот и кололо под ложечкой. Лицо так же, как плечи, было широким, но довольно аккуратно сложенным. На парне были красивый новый костюм болотного цвета, белая рубаха и рыжие новенькие туфли. На брюках идеальная стрелка. Чувствовалось, что он любит элегантно одеться и знает толк в вещах. Точно зная, что вселяет ужас в Квазимодо так же, как мерзкая личина того пугает людей на улицах, Сихонов смотрел ему в глаза. Квазимодо на самом деле боялся Тимура. Не сомневался, что тому сейчас ничего не стоит чиркнуть лезвием по горлу, а потом выбросить его труп в речку или зарыть глубоко в землю. И это действительно было так. Тимур расправлялся жестоко и мгновенно. Об этом знал не только Квазимодо. Знали и другие подельники, стоявшие тут же вдоль стены и напряженно ожидавшие исхода разборок. Никто не пытался угадать, чем все может закончиться. Исход мог быть непредсказуемым. Однако все как один в душе были злы на Квазимодо. Он стал причиной этих разборок. Если бы он не потерял ствол и не показал свое жуткое лицо в роддоме, все было бы иначе. Сихонов сейчас похвалил бы их своим обычным похлопыванием по плечу и налил по стопке из своих запасов. А запасы у него будь здоров какие! Под домом располагался огромный подвал, на треть заполненный отличными качественными винами. Откуда он их брал, никто не знал, но похвастать ими Тимур не упускал случая. И хотя сам не злоупотреблял спиртным, однако других угощал охотно. Но при этом ждал достойной оценки. Среди его знакомых были люди, которые истинно по достоинству могли оценить вина. Но что касалось этой четверки, они пили все, что горело, и оценивали только по одному критерию: если лучше горит – значит, больше спирта, если плохо горит – стало быть, дрянь. Между тем Сихонову, если им удавалось попробовать из его рук, они нахваливали безмерно. Попробуй не похвали! Не решались. Но теперь из-за этого козла Квазимодо они все выстроились в линеечку и дрожали за собственную шкуру. Перед этим Ингу с младенцем забросили по намеченному адресу, оставили под охраной, а сами, сменив в каком-то переулке машину, примчались сюда с отчетом.

Дом у Сихонова большой и внешне красивый. Но редко когда он приглашал их в него. В основном, как сейчас, ныряли в небольшую постройку во дворе у ворот. Она была поделена на четыре помещения. Одно занимал рабочий по содержанию территории, два – четыре охранника, и одно для общего отдыха с диваном, креслами и телевизором. Здесь Тимур и выслушивал отчеты подручных. Стены голые, окрашены в оранжевый цвет, окно – напротив двери. Подручные стояли у стены с дверью. Телевизор в углу. Слева и справа – диван и кресла. Из окна видны высокие ворота с калиткой. Стоя боком к окну, Тимур продолжал вдавливать лезвие ножа в гортань Квазимодо и думал, с какой бы он радостью сейчас полосонул по этой глотке, чтобы одним махом убрать возникшую проблему. Но нельзя. Он знал, что проблему этим не устранишь, пока остаются в живых свидетели, сорвавшие маску с Квазимодо. Естественно, у полиции скоро будет фоторобот на него. Но без свидетелей фоторобот – это муть голубая. Бумажка, и более ничего. Посему свидетели должны быть ликвидированы без промедления. Иначе Квазимодо возьмут за заднее место, затем пристегнут его подельников, ну а потом и до него доберутся. Такой расклад никак не устраивал Тимура. Он выговорил с металлом в голосе:

– Ты, пес, почему там же не пришил этих субчиков? Испугался? Сбежал? Ко мне решил их привести? Ты, пес, когда мне пакостить перестанешь? Коль нравится лакать из моих рук, научись дело чисто делать!

Квазимодо бессловесно захрипел. Сихонов чуть ослабил нажим лезвия, давая возможность парню говорить. Тот, дергая сутулыми плечами, сглотнул, пригибая голову:

– Так получилось, Тимур! Прости! Я вмиг исправлю! Дай два дня! Пришью обоих! Головы их притащу тебе!

Раскосые глаза Сихонова не выразили ничего, смотрели мимо Квазимодо. Левой рукой он взял его за грудки и согласился: