– Ладно! Два дня! Через два дня я тебе язык отрежу вместе с головой, если не сделаешь дело! – Он отвел от его горла правую руку с ножом и левой дважды сильно ударил парня по скуле.
Голова Квазимодо затылком дважды ударилась о стену. И он, заваливаясь набок и мыча, сполз по стене на пол. Тимур отошел на шаг, брезгливо отворачивая лицо. Сидя на полу, Квазимодо сквозь кривые зубы втянул воздух, ощущая под мышками пот. Кажется, легко отделался. Сихонов подступил к Пегасу. И, ничего не говоря, ударил под дых. Когда тот, задыхаясь, перегнулся пополам, раздраженно бросил:
– Я тебя, пес, старшим назначал! Простое дело поручил! Для первоклассников! Куда ты смотрел? Ты должен был последним выходить, чтобы замести все следы! Стишки калякаешь, пес, на гитаре брынькаешь, а плевой работы чисто сделать не можешь! Меня подставляешь под монастырь!
Покраснев, пытаясь выпрямиться, Пегас судорожно вытер о штаны потные ладони, потом, сделав несколько беспорядочных движений волосатыми руками, обронил в свое оправдание:
– Тимур, Квазимодо битый волк! Кто мог ожидать такое?
Хлестнув пятерней по его лицу, Сихонов напомнил:
– Ты старшим был, пес, потому отвечаешь головой за каждого! Слышал, я дал сейчас два дня! Это не только к нему, но и к тебе относится! Ко всем вам! Шкуры спущу, как с баранов, если не закроете вопрос!
Моргая, глядя в пол, боясь полностью разогнуться и больше не пытаясь оправдываться, Пегас молчал. Мускулы на широких плечах Сихонова снова заиграли, на скулах заходили желваки, а крепкий кулак обрушился на шею парню. Колени у того подогнулись, и Пегас, не устояв, рухнул к ногам Тимура. Затем, не говоря больше ничего, Сихонов поочередно ударами в зубы сбил с ног сначала длинного тощего узкоплечего Червяка, а затем небольшого, суетливого, с бегающими глазами Мышонка. Это было наказание. И оно обрадовало их, ибо все могло закончиться хуже. Отвернувшись, Сихонов приказал:
– Убирайтесь вон! Займитесь работой!
Четверо, вскочив на ноги, один за другим выскользнули за дверь.
Стрелка уровня топлива в баке медленно опускалась к нулю, показывая, что пора заправляться. Водитель (а это был муж Инги) с утра за рулем сидел как на иголках. После событий в больнице и посещения его оперативниками был нервно-напряженным, зажатым, в расстроенных чувствах. Сейчас ему явно было не до работы и он мог бы не выходить на нее, между тем ничего не сказал хозяину о похищении жены с младенцем. Лицо его было серым – так обычно бывает от бессонной ночи. Что, впрочем, соответствовало действительности. Он не спал всю ночь. О каком сне можно думать, когда другие мысли навалились жутким кошмаром? Все плохо. Опера вечером успокаивали, обещали найти преступников, предполагали, что те могут выйти на него, и просили тут же об этом сообщить. Он слушал их, а в груди все стонало. Утром в зеркале не узнал своего лица – оно было без кровинки. Рыжевато-русые волосы скомканы. Плеснув на них водой, он ладонями едва пригладил. Не завтракая – в горло ничего не лезло – кое-как собрался и вышел из дома. Разумеется, ему было тяжко, у него выносило мозг, работа не шла в голову, но, сжимая скулы, он сидел за рулем и вел машину. Глянув в зеркало заднего вида, поймал лицо своего работодателя, расположившегося на заднем сиденье, сказал:
– Надо завернуть на АЗС.
Пожав плечами, хозяин – человек средних лет с усталым лицом – задумчиво согласился. Надо так надо. Он никуда не спешил сегодня, никуда не опаздывал. День для него выдался на редкость спокойным – можно было не подгонять водителя. Постоянная, без перерыва погоня за прибылью в бизнесе сейчас словно прервалась на денек, чтобы дать передохнуть, а время точно замерло в покое. Даже как-то странно, что можно просто так посмотреть по сторонам сквозь стекла автомобиля и заметить на тротуарах людей, а на дороге увидеть не просто поток машин, а их разнообразие. Проведя еще раз глазами по зеркалам, водитель ушел в правый ряд. Дорожные указатели вели за поворот к АЗС. Машин на заправке не было.
– Я мигом, – подъехав к свободной крайней колонке, сказал водитель хозяину и вылез из авто, направляясь в кассу.
Рассеянно кивнув в ответ, тот ничего не сказал. Если бы он не был занят своими мыслями, то заметил бы изменения в поведении своего водителя, но он, как и водитель, думал о своем. Из-за угла строения АЗС вынырнул шустрый парень в синей бейсболке, надвинутой до самых глаз, в робе заправщика, быстро подбежал к машине, проворно открыл крышку бака, вставил заправочный пистолет в горловину. Стал ждать, когда пойдет топливо. Пройдя внутрь АЗС, водитель остановился у кассы, попросил:
– Восьмая колонка. Девяносто пятый. До полного бака. – Чуть отодвинулся, доставая платежную карту и кидая взгляд на витрины и полки с товарами в зале.
Колонка заработала, топливо зашумело, наполняя бак. Парень в бейсболке глянул на счетчик. Взял в руку заправочный пистолет, вставленный в горловину, осмотрелся. К первой колонке подъехал грузовик. Его водитель вылез и суетился вокруг машины, заглядывая под колеса. Отключив пистолет, парень выхватил его из горловины, дернул на себя пассажирскую дверь авто, распахивая ее, направил пистолет в салон, включил. Струя бензина обдала с ног до головы человека на заднем сиденье. Тот закричал, захлебываясь. Парень отключил пистолет, отбросил его, выхватил зажигалку, чиркнул и бросил в салон. А сам кубарем метнулся за угол АЗС. От кассы через окно водитель увидал, как вспыхнула его машина и пламя побежало дальше. Кассир – молодая девушка – закричала во весь голос. Он сорвался с места, выскочил на улицу. Пламя охватывало АЗС. Он кинулся что есть духу прочь. Бежал без оглядки, когда услышал сзади взрыв. Наконец уперся в какой-то бетонный забор. Бросился на землю, в канаву с мусором, зажал руками голову. Прозвучал еще один взрыв, и еще. АЗС полыхала. От машины мгновенно остался один искореженный остов, отброшенный в сторону. Человек на заднем сиденье мгновенно обуглился. Долго лежал водитель в канаве, дрожа всем телом. Никак не мог прийти в себя. Не попадал зуб на зуб. Потом сел, перекрестился. Он не знал молитв, но в эту минуту ему показалось, что они все разом пронеслись у него в голове. Отсюда он видел, как на месте АЗС высоко бушевало пламя, черным дымом закрывая небо. Куски горевшего металла, разлетевшиеся во все стороны от взрыва, валялись кругом. Водитель не решался двинуться с места. Хлопал припухшими глазами и не мог унять дрожащие губы. Снова перекрестился. Руки и ноги не слушались. Он боялся встать, боялся оторваться от этой канавы, опасаясь новых взрывов. Ужас, какой ужас! Просто животный страх – дикий, неотвратимый. Между тем именно этот страх внезапно поднял его на ноги и перекинул через забор. Бездумно перебросил еще через какой-то забор, и парень оказался среди жилых домов. Ноги подкосились, он вновь перестал ощущать свое тело, будто не было его вовсе. Упал, плечи затряслись.
Прошло время. Постепенно водитель сообразил, что должен вернуться к АЗС, потому что полиция станет искать его и скоро найдет. Если он сейчас сбежит от страха, то станет подозреваемым. Мысли путались, заплетались, как пьяные ноги, брели невесть куда, пока наконец медленно мозг не начал выводить из тупика. Поднявшись с земли, водитель двинулся к пожарищу. На месте уже вовсю работали пожарные расчеты. Пена покрывала большое пространство вокруг. Две «скорых помощи». Одна отъезжала. Пепелище поразило парня. Увидав полицию, подошел, объяснил, кто он. Оперативник подвел его к Акламину:
– Это муж Инги, – сообщил коротко. – Послушай его, Аристарх. Взорвалась его машина.
– Вот как? – цепким взглядом окидывая парня, проговорил Акламин. – Что вы можете сказать по поводу взрыва вашей машины?
Губы водителя задрожали:
– Да я сам не знаю, как это произошло, – сказал он. – Когда заправщик заправлял машину, я в это время стоял у кассы, платил деньги. И вдруг через окно увидал пламя над авто. Кинулся на улицу, а тут уже полыхало. Я бросился за здание. И дал дёру отсюда. Потому что пожар на заправке – это страшно. Затем слышу сзади взрывы. Я сразу – на землю. Лежал, пока взрывы не прекратились. После чего рванул еще дальше. Неизвестно ведь, что могло быть опять. Когда услыхал сирены пожарных машин, тогда решил вернуться.
Внимательно выслушав, Акламин пытливо смотрел в моргающие припухшие глаза. Задал еще вопрос:
– Вам никто не угрожал перед похищением жены и ребенка или после?
Замотав рыжевато-русой головой, водитель поспешно ответил:
– Нет.
Глядя в его простоватое лицо, на котором теперь трудно было прочитать что-либо, кроме мечущегося по нему страха, Акламин выдержал паузу и вновь спросил:
– А Инге никто не угрожал?
– Мне ничего не известно! – расширив глаза, прошептал водитель. – Но я думаю, если бы такое было, она бы сказала мне. Она ничего не говорила! – По его реакции было очевидно, что он говорил правду, было именно так.
– Тогда, может быть, вы слышали об угрозах вашему работодателю? – продолжал спрашивать Аристарх. На его неулыбчивом лице была досада от неопределенности в ответах. – Может, по его поведению что-то заметили?
Замотав головой, водитель проговорил в том же духе:
– Нет, ничего не слышал. А поведение? Может, что и было, но только не о нем моя голова кругом идет. После похищения жены и ребенка у меня перед глазами один туман, настроение – хоть в петлю лезь! Когда еще смотреть на других?
– Ну, в петлю лезть не стоит, – сказал Акламин, сжимая в руке записную книжку. – Это самый простой выход для трусов. Возможно, от вас жена ваша ждет помощи, а вы в панику ударились!
– Я не паникую, – оправдываясь, пробормотал водитель, опуская глаза. – Я просто не знаю, что теперь мне делать.
– Итак, вы не видите никакой связи между похищением вашего ребенка и взрывом вашей машины? – Аристарх пронизывал его взглядом, интуитивно чувствуя, как собеседник напрягался и старался уменьшиться.
– Машина не моя, она принадлежала хозяину, – с надсадой поправил он. – А какая связь? Я не вижу, – глубоко втянув в себя воздух, произнес на выдохе: – Даже ума не приложу!
Ответы на другие вопросы звучали в том же контексте. Толком ничего не добившись, Аристарх задал последний вопрос:
– Кто-нибудь может подтвердить то, что вы сейчас говорили? Конечно, кроме вашего работодателя, потому что он сгорел в машине.
– Подтвердить? – вскинулся водитель. – Да-да! – отозвался торопливо. – Девушка на кассе рассчитывала меня, когда вспыхнула машина. Она еще закричала что-то. И потом, чуть позже меня подъехал вот этот грузовик, – показал на обгоревший остов, – там был водитель. А еще… еще был заправщик. В синей бейсболке.
– К сожалению, водитель грузовика погиб, – сказал оперативник. – Кассир сильно обгорела. Скорая увезла ее. Надеюсь, выживет. А вот заправщика нет. Хотя, судя по вашему объяснению, он должен был пострадать не меньше вашего хозяина. Практически находился возле очага загорания. Получается, что успел убежать.
– Я ничего на это не могу ответить, – скукожился водитель, втянув голову в плечи.
– Идите в машину, напишите все, что вы только что рассказали мне. – Акламин показал на полицейское авто и на опера, переминавшегося поблизости.
Отряхнув с одежды грязь, водитель вытер платком руки и вслед за опером поплелся к машине, вместе с ним сел в нее. Вся история не нравилась Акламину. Кроме мужа Инги, других очевидцев не было. Правда, куда-то пропал заправщик, но его надо еще найти. Его сведения могут раскрыть причину возгорания. А пока что скудный рассказ водителя почти ничего не давал. Однако Аристарх исключал простую случайность. События как будто наслаивались, оставляя без ответов главные вопросы. И, как ни странно, одним из вопросов оставался муж Инги. Взяв с него объяснение, его отпустили, предупредив, что еще пригласят и, может быть, не один раз. Водитель, покивав головой, побрел к остановке автолайна.
2
Через день утром Ольга в хорошем настроении, в красивом светло-оранжевом блузоне и красивой юбке молочного тона ехала на работу в окружении крепких молодых ребят. Припарковавшись напротив входа в музыкальную школу, два охранника в джинсах, кроссовках и рубахах навыпуск, под которыми за поясами были травматы, проводили жену Глеба в класс, проверили его. Остались у двери. Оба среднего роста, пострижены под канадку. Один – с постоянным прищуром в глазах, в которых улавливалась полуулыбка. Второй – с пытливым лицом, которое как бы вопрошало всякого, что тот здесь делает. А третий – тоже в джинсах и кроссовках, в легкой короткой курточке, стриженный под полубокс. Ростом чуть выше двух других, с лицом добряка и готовностью угодить каждому, кто вызывает расположение. Он отправился на другую сторону здания проконтролировать снаружи окно. Осмотрев его, остался удовлетворенным.
Стал прохаживаться вдоль стены по бетонной отмостке. В то же время водитель из авто внимательно обвел взором машины, припаркованные тут же. Потом вышел наружу, стал прохаживаться вдоль парковки, присматриваясь к тем, кто вылезал из автомобилей и садился в них. Он был среднего роста, в белой спортивной куртке, расстегнутой на груди, рубашке в полоску и серых брюках. Шея коротковатая. Со стороны казалось, что голова сидела на плечах. Верхняя губа толще нижней, словно придавливала ее, скрывая под собой. Прохаживаясь в стороне от машины, он был весь собран и смотрел на всех хватко, как будто фотографировал. Достал телефон, позвонил сначала охранникам у двери, спросил:
– Ну что там? Все путем?
– Норма! – коротко ответил тот, что был с пытливым лицом.
Набрав другой номер, третьему охраннику с лицом добряка, водитель задал такой же вопрос:
– У тебя как дела?
– Тут все чисто, – отозвался добряк, остановился и посмотрел на окно. – Мышь не проползет. – А у тебя?
– Всех просвечиваю! – сказал водитель и отключил телефон.
День тянулся долго. Подъезжали и отъезжали машины. По тротуару, выложенному бетонной плиткой, в разных направлениях двигались прохожие. Метрах в ста от музыкальной школы стояло легкое строение с вывеской крупными буквами: «Шаурма и выпечка». Ближе к обеду к нему стали подходить люди. Образовалась маленькая очередь. Покупали шаурму, пирожки и другую выпечку. Кто-то сразу начинал есть, кто-то шел в машину, кто-то подхватывал пакет и уходил по тротуару. Водитель погладил живот, посмотрел на время – не мешало бы заморить червячка. Пробежал глазами по парковке – все тихо. На другом краю парковки тормознули красные «Жигули». Из них выскочили два полицейских – длинный тощий узкоплечий и небольшой ростом, – нервно осмотрелись и быстро направились к строению с выпечкой. Червяк и Мышонок в полицейской форме. Проводив их глазами, водитель шагнул следом, обратив внимание, как неспокойно они себя вели. То и дело оглядывались вокруг, как будто кого-то искали глазами. Подойдя к окошку, бесцеремонно отодвинули очередников. И Мышонок сказал продавцу:
– Заверни-ка нам восемь лаптей!
– Лаптями не торгую! – отозвалась девушка.
– Ты языком не мели! – прикрикнул Мышонок, суетливо двигая всем телом. – А то прикроем твою лавочку!
– Пирожки нужны, что ли? – переспросила продавец. – С чем? Вам подогреть?
– На кой нам твои пирожки? – хмыкнул Червяк, наклоняя вперед бритую голову. – Шаурму давай крути, краля, не балагань! В брюхе все разогреется. Брюхо – оно лучше всякой печки!
Назвав цену, продавец протянула в окошко бумажный пакет. Мышонок полез в карман, но, не обнаружив там денег, снизу вверх глянул на Червяка:
– Бабки давай!
Достав деньги, Червяк сунул в окошко, буркнул:
– Копье оставь себе! Нам бренчалки ни к чему!
Отойдя от окошка, они остановились метрах в трех от угла. И попеременно полезли в пакет за шаурмой. Охранник, дожидаясь своей очереди, видел, как жадно они набросились на нее. «Проголодались», – пришло ему в голову. Купив несколько пирожков и сок, охранник с бумажными пакетами в руках скорым шагом отправился к автомобилю. Сел в салон. Позвонил тому, который был с другой стороны здания:
– Дуй сюда! Я пирожками разжился! Тут на всех хватит! По-быстрому заморим червячка.
Дважды повторять не понадобилось. Охранник с лицом добряка, крутанув вокруг головой и ничего подозрительного не заметив, резво потопал за угол к авто. Влез в салон, улыбаясь. Водитель протянул ему пирог, маленькую упаковку с соком и, показав на полицейских, спросил:
– Видишь полицейских? Шаурму наминают. Странные какие-то парни.
– Почему странные? – спросил добряк, поворачивая лицо в сторону строения, потом вставил трубочку в упаковку сока и откусил пирог.
– Да черт их знает! – Водитель, поставив пакеты на приборную панель, достал пирожок себе и тоже откусил, посматривая сквозь стекла в сторону полицейских. – Странные, и всё. Их рожи не вписываются в эту форму. Не нравятся они мне.
Те стояли к ним лицами, жевали, наклонив головы и посматривая вокруг исподлобья. Уплетя шаурму, продолжали толкаться на одном месте. Водитель, посасывая через трубочку сок, усмехнулся, выставляя верхнюю толстую губу:
– Что-то не очень спешат они по своим полицейским делам. Хорошо пристроились – служба никуда не убежит. Пожрать не забывают. Нет, не нравятся мне они! Не спускай с них глаз!
Наконец Червяк и Мышонок медленно двинулись по тротуару. Прошли мимо школы и остановились с другой стороны здания. Постояли, вернулись назад, купили сок, долго потягивали его. Водитель снова заметил:
– Не пойму: пост, что ли, у этих полицейских возле палатки? Чего толкутся, присосались к ней? Подозрительно все. Хватит жевать, Гриша, секи лучше за ними!
Выпив сок, Мышонок и Червяк направились к припаркованным красным «Жигулям», прыгнули в них, но автомобиль остался стоять на месте. Через некоторое время Гриша удивленно покачал головой:
– Да, тут что-то не то! – Он долго вглядывался в красную машину, потом перевел глаза на часы, спохватился. – Ого, время подходит! Последний урок у жены Глеба заканчивается! – Открыл дверь авто. – Я пошел. Будем выходить с нею – ты будь начеку, встречай! – Вылез наружу и поспешил к дверям школы.
Прошло минут двадцать. Все это время красные «Жигули» продолжали стоять на месте, из них никто ни разу не показался. Водитель нервничал. Голова крутилась на плечах то в сторону дверей школы, то в сторону автомобиля полицейских. Предчувствие было нехорошим. В груди щемило, и он не мог объяснить себе, что это означало. Но явно ничего хорошего. Он знал себя. Только не мог сейчас сообразить, что ему делать. Вышел из автомобиля, и в это время из дверей музыкальной школы показался Гриша. Выступив на крыльцо, остановился, прикрыл глаза от яркого солнца, бросил взор вдоль тротуара, окидывая взглядом прохожих, глянул в сторону красных «Жигулей». Как будто все тихо. Еще раз осмотрелся и, полуобернувшись, негромко сказал через плечо:
– Можно идти.
Два охранника позади него пропустили вперед себя Ольгу. Она показалась из дверей школы. Замерла на мгновение, вдыхая воздух улицы, увидала своего водителя у машины и сделала шаг с крыльца, зажимая под мышкой дамскую сумочку. За Ольгой из дверей выступили два крепких парня, стреляя глазами по сторонам. Ее высокие каблуки застучали по тротуарной плитке. На улице было хорошо. Спешить не хотелось. Ольга медленно миновала тротуар. И в этот миг охранник Гриша увидал, как из «Жигулей» выпрыгнули два полицейских и бегом пустились по тротуару в их сторону, расталкивая прохожих и на ходу выхватывая пистолеты. Гриша что-то закричал водителю, показывая на них и вытаскивая травмат. Водитель обернулся. Ему стало все ясно. Гриша резко крикнул Ольге, загораживая ее своим телом:
– Назад! Назад! – Толкнул в обратную сторону.
Ничего не понимая, она попятилась. Но и другие два охранника ничего не понимали. Они видели бегущих полицейских, и все. Однако, подчиняясь резкому требованию Гриши, подхватили Ольгу под руки и через тротуар потянули к дверям школы. Тротуар остался позади, когда, впопыхах ступая на крыльцо, она споткнулась и упала. Сумочка отлетела в сторону. Охранники замешкались. Водитель кинулся наперерез полицейским, тоже выхватывая травмат. Те на бегу второпях начали стрелять по дверям школы, где застопорилась Ольга. Пули прошивали двери, впивались в стены, выбивали осколки кирпича. Одна из пуль зацепила охранника с прищуром в глазах. Он вскрикнул, оторвался от Ольги и повалился набок. Прохожие в ужасе разбегались с тротуара. Но охранники, опасаясь попасть в людей, не стреляли в ответ. Им уже было ясно, что это были за полицейские. Между тем в течение нескольких секунд тротуар был чист от людей, и нападавшие оказались как на блюдечке. Тогда охранники открыли ответный огонь. Видя, что приблизиться к Ольге им не удастся, что на тротуаре они оказались как две белые вороны, открытые для пуль превосходящих числом охранников, Червяк и Мышонок бросились отступать к строению, где покупали шаурму. Червяку пуля охранника обожгла ягодицу. Он захромал, ругаясь во весь голос. Наконец оба скрылись за углом, продолжая беспрерывно палить из стволов. Поднявшись на колени, Ольга на четвереньках поползла к двери, которую для нее открыл охранник с пытливым лицом. Однако в этот миг пуля достала и его. Уже открытая дверь выскользнула из ослабевшей руки и стала закрываться. Ольга потянулась к ней ладонью, сунула пальцы в щель, удерживая. Подползла и стала открывать. Раненые охранники отстреливались: один – прислонившись спиной к стене, другой – лежа на боку. Водитель и Гриша по другую сторону тротуара, укрывшись за деревьями, тоже пытались достать пулями фальшивых полицейских. Никто не обратил внимания, как сбоку от угла здания появился Квазимодо в рубахе кирпичного цвета с пистолетом в руке. Он хорошо видел профиль Гриши и водителя. И стрелял по ним. Почувствовав удар под ребра, Гриша повернул голову вбок, увидал Квазимодо, попытался выстрелить в него, но не получалось. Перед глазами запрыгали зайчики, как будто в глаза попало солнце, хотя оно находилось с другой стороны. И он упал. Тоже ощутив удар в левое плечо, водитель сообразил, что произошло, направил ствол на Квазимодо и стал отстреливаться. Открыв дверь, Ольга заползала внутрь. Тело было будто не ее, точно все происходило не с нею, словно не она ползла в дверь, а руки и ноги двигались сами по себе без ее рассудка. Как бы заранее зная исход дела, Квазимодо шел уверенно и открыто. Пугающее лицо было неподвижным. Но пули водителя заставили его присесть, сжать округлые сутулые плечи. А потом в его сторону повернул ствол охранник с прищуром в глазах. И тоже отправил несколько пуль. Квазимодо заметался и разозлился, когда одна из пуль зацепила ему плечо. Удивился, опустив на миг пистолет, точно был уверен, что подобного произойти не может. И тут другая пуля угодила ему в ногу. Квазимодо дернул лохматой головой, осклабился, показывая кривые зубы, глаза его наполнились бешенством, и он стал отчаянно палить по направлению Ольги. Та в это время поворотила лицо к нему, и ужас пронзил ее сердце. Она узнала жуткий облик. Изо всех сил бросила тело вперед. Вокруг нее защелкали пули. Ей обожгло ногу, когда она почти переползла через порог. Рана заставила упасть на живот. Ольга замерла. Заметив, как она упала и перестала шевелиться, Квазимодо решил, что дело кончено. Стал поспешно пятиться за здание школы. Стоило ему скрыться с глаз, как Червяк и Мышонок тоже ретировались. Стрельба прекратилась. Не обращая внимания на рану в плече, водитель кинулся к дверям музыкальной школы, склонился над Ольгой:
– Живая?
В ответ та смогла только сглотнуть сухой ком в горле. Водитель рывком затащил ее внутрь, и дверь захлопнулась. Ольга приподнялась, опираясь на руки, села, поправляя одежду. Водитель нагнулся, быстро осмотрел ногу:
– Кость не зацепило! Перевязать надо.
Заметив кровь на его плече, Ольга с досадой выговорила:
– Тебя самого перевязывать надо.
– Пустяки. Жить будем, – буркнул он и повернулся к подбежавшим из музыкальных классов перепуганным преподавателям. – Помогите ей, а я гляну на улице! – Выпрямился и шагнул к двери, приоткрыл, высунулся в щель. Тихо. Улица словно вымерла. На тротуаре – никого. Водитель выскользнул на крыльцо.
Преподаватели, сбегав за аптечкой, перевязали рану Ольге, помогли подняться, усадили на принесенный стул. После чего одна из преподавательниц, пожилая полная женщина в желтой блузке, смело выглянула наружу. Увидав раненых охранников, вышла на крыльцо и присела над парнями на корточки. Возле нее захлопотали другие. Пробежав по тротуару вдоль школы, водитель понял, что нападавшие смотали удочки. У дерева лежал Гриша с раной в боку. Метнувшись к нему, водитель проверил пульс. И окликнул женщин, окруживших охранников на крыльце. Те подбежали к Грише. А совсем молоденькая девушка с вьющимися волосами остановилась перед водителем, рукой потянулась к его белой спортивной куртке:
– Вы бы сняли куртку и рубашку. У вас кровь. Я перевяжу.
– Потом, потом, – отозвался он. Шевельнул левой рукой и поморщился от боли, полностью закрыв толстой верхней губой нижнюю. – Вы лучше в полицию позвоните и вызовите скорую для ребят.