Ты не воскреснешь

Закопченные и ухайдоканные годами нещадной эксплуатации винтокрылые машины, ревя и поднимая непроницаемые облака желтой пыли, оторвались от бетонки и медленно поплыли в сторону нехороших синюшно-фиолетовых сполохов на горизонте. Кроме умирающего неба, в засранное всеми мухами Китая стеклышко круглого иллюминатора виднелась только уходящая в бесконечность Такла-Маканская пустыня, сожравшая, несмотря на героические усилия лучших инженеров Поднебесной, большую часть их когда-то пригодных для житья-бытья земель. Долетим мы до этих всполохов в фонящих натовскими гостинцами песках или сядем раньше, я старался не думать. Утешало лишь то, что наш шеф летел в одной вертушке со мной.

Затем ровный гул моторов сменил тональность. Вертушки вытормозились после стремительного падения и зависли примерно в двух метрах над землей и метрах в двадцати друг от друга. В салоне погас свет. Кто-то толкнул наружу люк по левому борту, впуская в нутро летающего гроба рев турбин и мусор, поднятый с земли вращающимися лопостями.

– Высадиться! – проорал диким голосом майор Кусто, стоявший скрючившись на самом комингсе33.

Народ, сидящий на лавках вдоль бортов, стронулся с места. Я надвинул противопульный намордник себе на рыло, плотно затянул на затылке ремни, и в порядке живой очереди протолкался к проему. А потом не задерживаясь маханул вниз, мягко приземлившись на четыре ноги, попутно отметив, что с возрастом делать это, почему-то, становится все легче и легче, а не наоборот, как я думал лет пятнадцать-двадцать назад. И тут же отскочил в сторону, давая место тем, кто еще оставался в кашляющем едва дышащими турбинами жестяном ящике.

Я мельком бросил взгляд на циферблат застегнутых на моем левом запястье часов. Они показывали без четырех минут пять утра.

Нас высадили в паре километров от завода, как и было запланировано изначально. От него нас отделяли каменистые холмы и высохший перелесок, хилый, но с очень густым подлеском, ограничивавшим видимость. Это к слову о пустыне, мля. Сам по себе перелесок казался настолько жидким, что того и гляди со дня на день осыплется на камни, сквозь которые так упорно пробивался. Непонятно было, как он вообще до сих пор там торчал. Однако кущи подлеска – мелкого кустарника и высокой выцветшей до состояния соломы травы, были такие, что коснись нам нарваться на засаду, хрен чего мы бы увидели в этом колтуне из торчащего высушенного хвороста и соломы. Такой поворот мог сделать нас легкой мишенью для окопавшихся там бойцов, пытавшихся защитить свои пенаты.

Определившись на месте, мы скоренько разбились на группы, вытянулись в цепи, и, выслав вперед разведчиков, двинулись в направлении проклятого завода. Через восемь минут легкой трусцы наш передовой отряд доложил об обнаружении следов противника. А еще через три с половиной минуты мы вступили с ним в контакт. Вернее, нас попросту обстреляли из ближайших зарослей. Правда, без особого настроения.

Первые пули свистнули довольно далеко от меня. Такие вещи с опытом учишься различать на слух. Так что я позволил себе буквально на секунду встать на одно колено, и поводить по сторонам жалом, чтобы сориентироваться, откуда по нам лупят. Народ справа и слева от меня попытался залечь и начать лупить в ответ. В результате мы стали стремительно терять темп. Последнему салаге было ясно, что пройдет еще полминуты такого пассивного кретинизма, и можно было даже не начинать весь этот бардак. Гении, которых наняли в качестве командиров отделений, почему-то продолжали тормозить, народ норовил растянуться, а поднимать их, похоже, никто не собирался. Одним словом – получилась халтура. Настоящий позор, но лишь в том случае, если бы наша «сборная отбросов развивающихся стран» имела моральное право называться профессионалами.

Продолжать двигаться вперед одному было бы форменным идиотизмом, а я себя считать идиотом упорно избегал. Кроме того, в моем контракте не было ни слова о бонусах за инициативу и энтузиазм. Однако прошла еще пара-тройка секунд и ситуация начала понемногу подправляться и без моего участия.

– Вперед, мляди, или все тут передохнете! – рявкнули знакомым басом откуда-то с левого фланга. – С ума посходили, обезьяны?! Пошли, пошли, пошли!

«Давай, дядя Вильнюс, поучи свою паству основам контрацептивы в сельской местности,» – не без сарказма подумал я, узнав голос орущего.

Вильнюс очень вовремя перехватил инициативу, я, грешным делом, начал подумывать, не начать ли и мне самому окапываться.

Повернув башню на его голос, я успел увидеть, как по фронту начинает распускать шлейф дымовая граната. За ней – вторая, третья. Семи пядей во лбу не требовалось, чтобы додуматься, что пытался изобразить рыжий прибалт. Пинками поделив наших алкашей на штурмовую и опорную группы, он выстраивал подобие обходного маневра, с тем расчетом, чтобы убрать передовую группу противника и двинуться дальше. Мне эта затея понравилась, так что я перебрался в штурмовую группу и покрепче сжал анус.

Дождавшись, пока шлейф хоть немного встанет, народ, наконец, поднялся.

Заложив дугу за спинами опорной группы, мы перешли на трусцу, вышли НОАК34овским воякам во фланг, и с ходу открыли по ним шквальный огонь, быстро сокращая дистанцию до того места, откуда по нам лупили в ответ. Китайцы ждали от нас, что мы намертво заляжем под их плотным огнем. И малость подрастерялись, когда мы сделали рожу кирпичом и энергично поперли на них, немного закручивая их оборону влево по курсу атаки, чтобы затруднить им перенос огня. А в тот момент, когда китайцы сообразили, что нас надо отсекать от своего правого фланга, мы с несколькими мужиками из моего отделения поймали удобный момент и крутанулись в противоположную сторону. Бегом прошуршав с полторы сотни метров по дну неглубокой балочки, поросшей сухой желтой травкой, мы вышли на левый фланг китайцев и ударили по ним изо всего что у нас было. Бедолаги оказались обречены – они продолжали смотреть в том направлении, откуда давила наша основная группа, так что получилось так, что стреляли мы практически им в спины.

А дальше все происходило очень быстро, на уровне рефлексов и мышечной памяти. Отдельные события перестали восприниматься, смазавшись в одно сплошное пестрое полотно, орущее, грохочущее, смердящее, брызжущее кровью и матерящееся. Пули взрыкивали, пролетая совсем рядом, иногда смачно хлопая во что-то или в кого-то поблизости. Кто-то из оборонявшихся НОАКовцев, видя безысходность ситуации, в которой они оказались, пытался бросаться на нас едва ли не со штыком наперевес. Кто-то, наоборот, пытался выскочить из своей ячейки и удрать. Но таких было не много.

Я немного раскорячился, чтобы уменьшить собственные габариты, и, не опуская ствола, отгребал приставным шагом чуть вбок, по пути сшибая короткими очередями выскакивающих передо мной солдатиков обратно в могилки, которые они сами для себя вырыли.

Когда почти всех оборонявшихся расплескало по кустам, мы подобрались к ним вплотную, щедро закидали оставшихся в живых осколочными гранатами, и, не дожидаясь, когда уляжется поднявшееся в воздух говнище, попрыгали к ним в окопы, вычищая себе место плотным автоматным огнем, как метлами.

Кругом были дым, копоть, вонь и вопли.

В гексагеновом дыму я подкатил к очередному окопу, в котором собирался временно спрятать свою тушку. Сбил ударом ноги в грудь какого-то мелкого китайца, попытавшегося меня достать, влепил ему вдогонку короткую очередь, расколовшую его кевларовый шлем вместе с тыквой, и ссыпался вниз.

Вокруг сразу стало тише.

Высунув автомат над срезом окопа, я дожег оставшиеся патроны в сторону противника, сменил четвертую по счету пару магазинов и по быстрому окинул себя дежурным взглядом. И только тогда понял, откуда взялась уже начавшая доставать меня тянущая боль в бочине. Поначалу я надеялся, что это от той дряни из халявного пайка, что я сожрал предыдущим вечером – утром я, по старой солдатской привычке, жрать не стал. А оказалось, что нет. Из пары неровных дыр на жилете неровными струями сыпался керамический порошок – несколько бронеэлементов вышли в тираж. Кевлар внешнего чехла был распорот, похоже, каким-то осколком, а следом за ним расползлась по швам и картонная основа самой бронепанели. Кроме этого, на моем левом плече начало расползаться кровавое пятно. Пуля скользнула по касательной, может быть даже рикошетом, распорола рукав футболки, прикрывавший дельтовидную мышцу, и улетела дальше, не причинив существенного вреда. По результатам осмотра я сделал вывод, что легко отделался. Китайцы, вопреки прогнозам хозяйских «разведонов», стояли насмерть, и я мог побиться об заклад, что в тот момент многие из нас о таком символическом ущербе, который получил я, могли только мечтать.

Снова выглянув над окопом и долбанув пару коротких очередей, я оперся затянутой в перчатку левой рукой на бруствер, оттолкнулся правой ногой от противоположной земляной стенки и одним рывком выбросил свое тело наружу.

Вертя башкой по сторонам – вот она, расплата за использование намордника – я метнулся еще на пару десятков метров вперед, туда, где ребята добивали остатки продолжавших отстреливаться НОАКовцев. Доскакал до них и сразу скатился по слегка осыпавшемуся борту длинной траншеи, где уже сидели мужики из моего отделения, припыленные и потрепанные, но до сих пор живые.

– Легкие деньги!

Тот молодой, которому я пожертвовал свою катушку ленты, тоже оказался в той яме. Увидев, как я слетел на дно, он кивнул мне и осклабился в улыбке, как будто я был его старым приятелем. Я молча стряхнул с пуза липучий корундиловый порошок и брезгливо поморщился, надеясь, что это произведет нужный психологический эффект. Молодому, как мне показалось, хотелось почесать языком. Такой побочный эффект дает адреналин, молодые солдаты часто шумят и фонтанируют энергией после драки. А у меня настроения трепаться не было, мы, старики, как правило сидим немного глубже. Да, тогда я понял эту ситуацию по-своему. Парень хотел было протолкаться ко мне, но его опередили.

– Отвали от него, Рамирес…

Все тот же громогласный рыжебородый амбал, Вильнюс, шумно выдохнул через свой огромный шнобель и принялся набивать остатки патронов из разных магазинов в один пустой.

Я молча выглянул из траншеи и оглядел окрестности. Осмотрелся, убедившись, что бой окончательно стих, и осторожно вылез на бруствер.

– Разведчики ушли проверять цеха.

Вильнюс, закончив свою возню, вылез следом за мной и встал рядом со мной в полный рост. Теперь он стал у нас кем-то вроде почетного комотделения. Народный чемпион. Я кивнул.

– Теперь окапываться и ждать…

Если верить первоначальному плану, ждать смену нам оставалось максимум день или два, плюс-минус. Поэтому мы резво и с энтузиазмом окопались, успев примерно к полудню. Поставили на место поврежденные при штурме спотыкачи35 и спирали АКЛ36, и заняли круговую оборону. Народ постепенно почуял, что мы укладываемся в график и у некоторых начало отлегать от жопы. Люди стали позволять себе расслабляться. Идиоты.

Не спеша закончив рыть себе запасную яму, я скатился в свою основную ячейку, сложил трофейную МСЛ37 и принялся обобщать результаты.

Свое плечо я еще сорок минут назад заклеил хирургическим клеем и шов получился на редкость удачный, держался крепко и почти не кровил. Ребра на поверку оказались целы. Только в том месте, куда пришелся основной удар, расплывался кровоподтек в три мои ладони. Мне даже стало подозрительно, насколько легко мне удалось отделаться.

А вот с технической частью вопроса дела обстояли немного сложнее. Патроны для АК у меня вышли все. Ну, не все конечно, но воевать этими оплесками уже было нельзя. С подвозом боеприпасов все было мутно. Беглый обход территории выявил полное отсутствие патронов семь-шестьдесят две для наших автоматов. Так что я не стал полагаться на логистику наших работодателей и ждать завоза боеприпасов. Немного побродив среди собранных в кучу трофеев, я выудил из нее вполне сносно выглядящий «Кью-Би-Зет 95—1Би38» – кастрированный карабин с коротким стволом, и наковырял к нему несколько восьмидесятиместных магазинов от однотипного с ним ручного пулемета, похожих на рахитичные африканские барабаны, сделанные из мошонки козла. Поводив жалом еще немного, мне удалось откопать среди чьих-то кишок бинокль с инфракрасным дальномером и некондиционную комбинашку «Кью-Ти-Эс-1139» с рассыпавшимся в щепки пластиковым корпусом, но каким-то чудом уцелевшим электронно-оптическим прицелом с цифровым зумом на дневном канале. Стараясь не сильно перемазаться в говне и кровище, я с помощью мультитула снял его с трупа искореженного автомата и прибрал к рукам. Все, что мне теперь было нужно, это закрепить добытый прицел на планке Пикатинни40 моего «кастрата», пристрелять его, заодно проверив на работоспособность, и ждать эвакуации. Экспедиционщиков или профи из какой-нибудь аффилированной частной военной компании, это было уже не важно.

Скинув на земляной пол окопа свой узенький штурмовой рюкзак – мой баул остался в казармах – я достал свой комплект для холодной пристрелки. Наконуне я как жопой почуял, что он мне понадобится, и переложил его компактную пластиковую коробку поближе, из баула в ранец. Вооружившись трофейным биноклем и мультитулом, я загнал хвост лазера в ствол, и устроился перед бруствером, собираясь поколупаться с прицелом. В этот момент за моей спиной раздался шелест осыпающегося грунта и ко мне в ячейку слетел Рамирес.

– Вертушки! – сипло выдохнул он. – Вынырнули внезапно, как черти из коробочки…

Я сдул с обрезиненного окуляра несуществующие соринки, демонстративно изображая, как сильно занят, и продолжил молча возиться с настройками прицела. Эти вертушки не собирались нас утюжить. Я услышал их еще с минуту назад, и объяснять Рамиресу, что это стрекочут турбовалы41 «Джи-И42» американских «Блэк-Хоков43», а не «ТВ3—11744» китайских «Милей45», на которых мы сюда приползли, я счел ниже собственного достоинства.

Молодой помялся, оценивая мое гнусное поведение.

– Соболезную по поводу твоего друга, Лазарь…

«Божечки мои! – подумал я. – Вот только давай без этой муйни…»

– Откуда ты знаешь мою погремуху46? – бездушно ответил ему вопросом я.

Со стороны это могло показаться очень некультурным. Повод-то для лирики, говно вопрос, был знатный…

Илюху я нашел минут через двадцать после того, как мы зачистили этот гребаный завод. Пошел его поискать, чтобы общнуться и подвести промежуточные, так сказать, итоги. И наткнулся на него, мирно валявшегося на бруствере полу-осыпавшегося окопа, в ореоле керамического порошка из бронепанелей собственного жилета. По всему было видно, что придурок как-то умудрился подставиться под очередь из пятидесятки47. С того момента, как пулеметчик поймал его на мушку, шансов у него не было…

На моей памяти, ясен пень, случались и более неприятные вещи. И вещи эти, надо сказать, со временем, сделали из меня морального урода. Черствого и некультурного. И хвала Макаронному Монстру48 за это благо, иначе они сломали бы меня, сделав нервным, вечно ноющим алкашом. По итогам можно сказать, что мне повезло, я не спился и не тронулся умом.

Во времена первых своих командировок я был совсем еще сопляком. И «погружение в культурную среду» оказалось настолько удачным, что мне было совсем не до переживаний по поводу того, кто и как «подавился мацой». Хорошенько обосравшись от страха, я словно в кошмарном сне носился по горящей земле вперемешку с кирпичным крошевом, ползал на карачках по чьему-то говну и кишкам, вцепившись в старенький автомат побелевшими от напряжения пальцами, пытался делать вид, что мне есть за что платить зарплату, и изо всех сил старался не подохнуть. Потом, уже намного позднее, у меня появилось время, чтобы все это обдумать, заново пропустить все через себя. Но никакого душевного смятения я у себя так и не обнаружил. Да, стоило мне только остаться одному, в тишине, и закрыть глаза, все пережитое говно разом всплывало, норовя утопить меня в этой зловонной жиже, а тени тошнотворных демонов раз за разом вставали передо мной, не давая сомкнуть глаз, и пытаясь вымотать мне душу. Но у меня был хороший «якорь», я попал во все это дерьмо не от хорошей жизни и совсем не тем путем, каким люди попадают в этот бизнес обычно. Я должен был выживать, заботиться о себе. И как человека сугубо практического, меня и тогда и сейчас больше занимал финансовый аспект, а не сопливые сантименты. В итоге от жопы у меня как-то само-собой отлегло и больше не накатывало. Мне просто стало глубоко насрать на всех кроме меня самого. Я не рыдаю по ночам, наматывая розовые сопли на свой маленький трясущийся кулачок, и не вою тоскливым фальцетом в темноту. С тех пор мне и детишек приходилось в братской могилке прикапывать, и заживо распотрошенных религиозными фанатиками молодых матерей по частям в ведро собирать. А уж сколько своих коллег, в том числе тех, которых я мог бы считать своими корешами, я вот также прикапывал в окопах в разных частях глобуса, даже не возьмусь подсчитать. Да это мне и не особо интересно, в конце концов, как гласит народная мудрость, наемники не умирают, они отправляются в ад, чтобы перегруппироваться. А значит, даже при самом скверном раскладе с ними все равно все было в порядке.

– Слышал, как люди называли тебя по имени, – пожал плечами молодой и протянул в мою сторону правую клешню. – Меня, кстати, зовут Рик. Рик Рамирес.

Я резко моргнул, отгоняя посторонние мысли и сделал пробный выстрел. Пуля глухо стукнула в висящий в ста метрах напротив меня пустой китайский шлем, пробив обрамленную сеткой трещин дырку на полтора сантиметра выше точки прицеливания, зато почти без смещения по горизонтали. Протянутую ко мне руку я проигнорировал. Я сделал еще один щелчок обрезиненной кнопкой вертикальной поправки. Снова выстрел. Я сплюнул пыль, поднятую с бруствера, нажал кнопку «запомнить настройки» на прицеле, выпрямился и отпустил оружие болтаться на ремне вдоль правого бока, придерживая его рукой за ствол, чтобы не вздумало перевернуться под тяжестью магазина.

В этот момент над зарослями местной «зеленки49» всплыли матово-черные силуэты двух «Блэк-Хоков». Деловито пострекотав хорошенько ухайдокаными моторами, они какое-то время повисели над более-менее расчищенной площадкой, которую мы заранее подготовили, израсходовав львиную долю притащенного на горбах взрывшнура, и, обдав нас разнокалиберным мусором, поднятым с земли тугими воздушными потоками от винтов, плавно опустились в поднятые облака пыли и песка, присев на неожиданно мягко самортизировавшее шасси.

Командиры отделений – Вильнюс, неизвестно каким ветром оказавшиеся с нами здоровенный скандинав Йорг Огмундсон, бритоголовый детина с козлиной бородкой пшеничного цвета, почти такой же габаритный как он финн по фамилии Колемайнен, и еще несколько парней – подтянулись к площадке и, прикрывая глаза козырьками мозолистых ладоней, замерли в ожидании. За их спинами несколько парней, разобрав сектора, встали на одно колено, прикрывая задницы торжественного комитета по встрече.

Двери пылилок съехали в стороны и первыми из образовавшейся квадратной дыры спрыгнул на землю наш майор Кусто, разумно предпочетший руководить своим коллективом с высоты птичьего полета, а следом за ним известный, как оказалось, не только мне одному мистер Смит и давешние пиджаки – цэ-рэ-ушники, что помогали майору проводить брифинг. Из второй вертушки посыпался еще какой-то народец. Ни морпехов, ни частников, ни долбаных ниндзя в трюмах вертолетов не оказалось…

– Они что, с ума посходили? – ни к кому конкретно не обращаясь, буркнул вполголоса стоящий за моим плечом Колемайнен.

Я обернулся на него. Бывший спец из Суоми посмотрел на меня так, будто я должен был быть в курсе, и, не дождавшись от меня никакого ответа, снова устремил взгляд на вертушки. Было похоже, что думали мы с ним об одном и том же. Мечты о том, что с вертушками прибудет подкрепление, рассеялись как дым. И ждать его со следующей волной вертолетов тоже было глупо. Если бы оно планировалось, то навозники-грузовозы прибыли бы на место только после того, как люди закрепятся на месте. Просто на всякий случай. А эти же приволокли начальство сразу. Нехорошее предчувствие начало ползти из кишок вверх по моему позвоночнику.

– Что происходит?

Рамирес подгреб к нам и уставился в том же направлении, что и мы. Финн смерил его взглядом, небрежно ухватив за рукав, поднял ему руки, сжимавшие оружие и развернул чуть в сторону, указав кивком, куда тот должен смотреть. Рамирес послушно вскинул автомат и повернулся к нам спиной, чтобы сканировать свой сектор.

– Начальство принимает работу…

Рамирес обернулся через плечо и непонимающе уставился на меня, потом на Колемайнена.

– Не понял…

– Та же муйня… – кивнул я соглашаясь.

Летуны с грациозной небрежностью профессионалов повыкидывали из своих бомбовозов какие-то чемоданы, помахали нам на прощание мохнатыми бубенцами и застрекотали восвояси. Мы-то, грешным делом, думали, что они хотя бы привезут нам харчей с патронами. Но мы сильно ошибались. Они привезли только говнарей. Прилетевшие на второй вертушке яйцеголовые похватали свое барахло и прямой наводкой почесали в цеха.

По приказу майора, Вильнюс, непрестанно охреневающий от такой наглости, выделил им для охраны пару ребят из числа разведчиков Йорга Огмундсона, и, насрав на субординацию, принялся брызгать слюной на изрядно нервничающих Смита и Кусто. Те несли какую-то бессвязную брехню и вяло огрызались ему в ответ, растерянно пытаясь поставить его на место. Было видно, что наши мелкие заботы их не особенно волнуют. Жрачки у нас практически не было, а патронов – просто кот наплакал, да и те были по большей части трофейные.

В этот-то момент, как водится, и поперло говнище.

Первые мины прилетели поодиночке. Одна – с недолетом, вторая – с небольшим перелетом. Пристрелочная вилка. Наш народ сразу рванул в окопы. Постепенно, как и полагается, грохотать вокруг стало ощутимо гуще, но все-таки не так, как могло бы. Мы, как самые хитрожопые в мире ублюдки, окопались прямо впритык к проклятому заводу, так что китайцы побоялись лупить по нам вслепую во всю мощь. Их артиллеристы вряд ли успели выслать наблюдателей. А если и успели, то им всем уже давно настал пушной зверь, потому что мы были не настолько тупыми, чтобы не выставить охранение и не заминировать все «пустые» подходы трофейными минами и самодельными фугасами, начиненными всякой железной дрянью, найденной в цехах. Нашим гостям таких гостинцев должно было хватить с лихвой.

Я сполз на дно своей ячейки, оперевшись о ее стенку защищенной рюкзаком спиной, чтобы смягчить толчки вздрагивавшей от близких взрывов земли, и принялся ждать. Но мое уединение было прервано самым бесцеремонным способом. В самый разгар обстрела ко мне на бруствер приземлился запыхавшийся Рамирес, с выпученными глазами проорал, перекрывая вой и грохот: «Отступаем, сейчас тут все взлетит на воздух!» и снова усвистал куда-то в сторону заводских корпусов. Ничего не понимая, я скрюченным червячком вылез на бруствер и, пригибаясь ниже пожухлой травы, молясь всем чертям, чтобы не попасть под прямое попадание мины, со всей дури почесал под прикрытие железной мешанины заводских конструкций. Туда, где постепенно стягивался весь наш потрепанный и обозленный народец.

Мат там стоял даже по моим меркам кошерный. Кто-то брызгая слюной и положив болт на дисциплину от души пудовым кулачиной хреначил по морде майора Кусто, кто-то оргастически закатывал глаза, кто-то кусал локти и себе и окружающим, и хватался за сердце с лева и справа обоими щупальцами сразу.

Мистер Смит стоял, прижавшись жопой к чумазой бетонной стенке и, судя по сентиментальной поволоке в задумчивых глазах, мечтал вознестись подобно Христу прямо здесь и, по возможности, незамедлительно. Вильнюс, брызгая слюной себе на бороду и потрясая перед носом Смита своими затянутыми в защитные перчатки кулачищами, танцевал вокруг него какой-то одному ему известный танец и рычал на двух или трех языках сразу.

– Тварь! Паскудная тварь!

Коротким тычком он всадил свой кулачище туда, где у Смита должна была находиться печень, но его кулак наткнулся на бронеплиту. Смит, как надувной детский мячик, отлетел к стене, шлепнулся о нее и отлетел обратно к злому дяде Вильнюсу.

– Вы, суки, обрекли нас на смерть! О чем ты, мразь, думал, играя в свои идиотские игры и скрывая от нас свои чертовы планы?!

Смит гордо смерил его взглядом интеллигентного человека, элегантно блеванул на пол, перевел дух и с достоинством поднял подбородок, украшенный свежей ссадиной.

– Это совсем не наши планы…

Огмундсон, не желая больше бодаться с бронежилетом, молча боднул его кулаком под ребра сбоку. Смит сложил крылья и, словно коршун в пике, рухнул на бетонный пол в свежую лужу собственной блевотины и заткнулся.