Еще в комнате был балкон с видом на Нью-Йоркскую бухту. Я хотел было выйти полюбоваться Манхэттеном и светящейся вдали статуей Свободы, но раздвижные стеклянные двери оказались заперты. Тут я впервые насторожился, почуяв опасность.
Я обернулся к Хуфу, но того уже и след простыл. Наружная дверь была закрыта. Я подергал ручку, и тут выяснилось, что моя комната заперта снаружи.
Из соседней комнаты донесся приглушенный голос:
– Картер?
– Да, Сейди, я здесь.
Я попробовал дверь, соединяющую наши комнаты, но и она тоже не открывалась.
– Кажется, мы тут не гости, а пленники, – сказала сестра. – Как ты думаешь, этот Амос… По-твоему, ему можно доверять?
После всего, что случилось с нами сегодня, я не мог доверять абсолютно никому. Но неподдельный страх в голосе Сейди пробудил во мне какое-то странное чувство. Я словно ощутил потребность утешить ее и подбодрить. Даже смешно как-то. Сейди всегда вела себя гораздо смелее, чем я. Делала что хотела, не заботясь о последствиях, а я часто робел дать волю своим желаниям. А сейчас я вдруг почувствовал себя в роли, о которой почти успел позабыть: роли старшего брата.
– Все будет хорошо, – сказал я, стараясь, чтобы мои слова звучали уверенно. – Ну сама подумай: если бы Амос хотел сделать нам что-то плохое, у него была бы куча возможностей. Так что ни о чем не беспокойся и постарайся заснуть.
– Картер?
– Что?
– Это ведь было волшебство, правда? То, что случилось в музее с папой, и лодка Амоса, и этот дом… Все это какая-то магия.
– Мне тоже так кажется.
Я услышал, как она вздохнула.
– Хорошо. По крайней мере, я не сошла с ума.
– Ага. А теперь ложись. Сладких снов, – пожелал я ей. И тут же сообразил, что не говорил Сейди этих слов давным-давно – с тех самых пор, когда мама была еще жива и мы все вместе жили в Лос-Анджелесе.
– Я скучаю по папе, – услышал я вдруг. – Знаю, мы с ним почти не виделись последнее время, но все равно… мне очень его не хватает.
У меня защипало в глазах, и я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Не хватало еще раскиснуть – сейчас, когда Сейди нуждается в моей поддержке, а папа – в помощи.
– Мы найдем его, – пообещал я. – Спокойной ночи.
Я еще постоял возле стены, прислушиваясь, но все, что мне удалось расслышать, – довольное мяуканье и резвые прыжки Пышки, осваивающейся на новом месте. Что ж, хотя бы кто-то из нас не унывает.
Я разделся и забрался в постель. Одеяло было чудесное – легкое и теплое, но устроиться уютно на могильном подголовнике у меня так и не получилось. Когда у меня окончательно свело шею, я просто спихнул его на пол и заснул, подсунув под голову руку.
Это была моя первая серьезная ошибка.
6
Завтрак с крокодилом
КартерДаже не знаю, как это описать. Это был не кошмарный сон: мое видение оказалось куда реальнее и от этого еще страшнее.
Засыпая, я почувствовал, как мое тело становится легким, почти невесомым. Я воспарил над кроватью, обернулся и увидел внизу свое собственное спящее тело, укрытое одеялом.
Моей первой мыслью было: «Я умираю». Но вскоре я осознал, что вовсе не умер и не превратился в привидение. Просто мое тело стало другим – золотисто-сияющим, с крыльями вместо рук. Я превратился в птицу. (Нет, Сейди, не в цыпленка. В золотую птицу. Слушай, ты дашь мне рассказать или нет?)
И я знал, что не сплю, потому что я никогда не вижу цветных снов. И уж точно в моих снах не бывает такого богатства ощущений. Комната благоухала жасмином, тихо шуршали пузырьки газа в банке с имбирным элем на прикроватном столике. Я почувствовал, как прохладный ветерок ерошит мои перья, и понял, что окно открыто. Мне не хотелось улетать, но сильный порыв ветра подхватил меня, как сухой листок, и вынес в распахнутую створку окна.
Освещенные окна особняка скрылись вдали, вслед за ними померкли огни Нью-Йорка. Я мчался сквозь ночную мглу, сквозь шелестящий шепот странных голосов, звучавших неведомо откуда. Внутри снова появилось ощущение пустоты, как тогда, когда мы плыли на лодке Амоса. Потом мгла рассеялась, и я оказался в совершенно незнакомом месте.
Я парил в темном небе над какой-то бесплодной горой. Далеко внизу, в долине, мерцали огни большого города, но я сразу понял, что это не Нью-Йорк. Несмотря на темноту, я точно знал, что нахожусь в пустыне. Ветер был таким сухим, что кожа на моем лице натянулась, как пергамент. Знаю, что это звучит дико, но хотя тело у меня теперь было птичье, лицо так и оставалось нормальным, человеческим. (Отлично, Сейди, валяй. Можешь звать меня картероголовым цыпленком. Теперь довольна?)
Прямо подо мной на гребне горы стояли две фигуры. Меня они вроде бы не замечали, и я понял, что мое золотистое сияние пропало. Я парил во тьме невидимкой. Толком разглядеть стоящих я не мог, понял только, что выглядят они не как люди. Приглядевшись старательнее, я увидел, что один из них – невысокий коротконожка, лысый, с влажно поблескивающей кожей, похожий на лягушку или жабу, вставшую на задние лапы. Второй, наоборот, был высокий и костлявый, с когтистыми петушиными лапами вместо ног. Лицо его я видел плохо, понял только, что оно красное, какое-то влажное и… и… короче, я только рад был, что не могу рассмотреть его получше.
– Ну и где же он? – нервно проквакал жабоподобный.
– Он еще не нашел себе постоянного хозяина, – проворчал когтеногий, – и может появляться лишь ненадолго.
– Ты уверен, что это то самое место?
– Конечно уверен, дурья твоя башка. Он вот-вот явится…
Недалеко от них на гребне возникла еще одна фигура, сотканная из огня. Ожидавшие ее рухнули ничком на землю, пресмыкаясь в грязи, и я от души порадовался, что меня не видно.
– О повелитель! – сдавленно поприветствовал пришельца жабоподобный.
Даже в темноте огненного гостя было почти не разглядеть – лишь силуэт человека, окаймленный пламенем.
– Как называется это место? – спросил огненный.
Едва он заговорил, я сразу узнал его. Это был тот человек, который напал на отца в Британском музее. И весь ужас, который я испытал тогда, обрушился на меня снова, сковывая и парализуя. Я со стыдом вспомнил, как потянулся за камнем, чтобы бросить его во врага, но не смог сделать даже этого. Как же я подвел папу…
– Мой повелитель, – почтительно подал голос когтеногий, – эта гора называется Верблюжий Горб. А город у ее подножия зовется Финикс[6]. На здешнем языке это означает «феникс», мой повелитель.
Огненный человек разразился громоподобным смехом.
– Феникс. Очень подходящее название! И пустыня так напоминает родной дом. Для полного сходства нужно всего лишь очистить ее от всякой жизни. Пустыне надлежит быть бесплодной, согласны?
– О да, повелитель, – не стал спорить жабоподобный. – А что же остальные четверо?
– Один уже погребен, – сказал огненный. – Вторая слаба и неопасна. Ее легко подчинить своей воле. Остаются только двое, но с ними мы скоро покончим.
– Э-э… а как? – спросил жабоподобный.
Огненный силуэт вспыхнул ярче.
– Не слишком ли много вопросов, головастик? – громыхнул он и направил на жабоподобного раскаленный палец. Бедная тварь тут же задымилась.
– Нет, пожалуйста! – взмолилась она. – Не-е-ет!
Я отвел взгляд, чтобы не видеть этого. Даже описывать не хочется. Может, вы когда-нибудь слышали, что случается, когда дети в своих жестоких играх посыпают солью улиток? Тогда можете догадаться, что случилось с бедной жабой. Вскоре от нее ничего не осталось, кроме горстки пепла.
Когтеногий опасливо попятился.
– Здесь мы и возведем мой храм, – объявил огненный, как будто ничего не произошло. – Эта гора станет местом, где мне будут поклоняться. А когда все будет готово, я вызову невиданную по силе бурю, которая сметет все. Все без остатка.
– Да, мой повелитель, – поспешно согласился когтеногий. – Позволено ли будет мне, господин, предложить кое-что, что увеличит ваше могущество…
Почтительно склонившись, он приблизился к огненной фигуре, словно хотел нашептать что-то ей на ухо.
Я уже ждал, что когтеногого тоже поджарят, но, видимо, то, что он сказал, огненному понравилось. Он заполыхал так, что глазам стало больно.
– Превосходно! Если ты сделаешь это, тебя ждет награда. А если не сделаешь…
– Я все понял, мой повелитель.
– Тогда ступай, – велел огненный. – Высвободи нашу силу. Пошли вперед длинношеих, они могут сломить любое сопротивление. Потом забери детей и принеси их мне. Я хочу заполучить их живыми и поскорее, до того, как они успеют понять, какая в них таится сила. Не подведи меня.
– Ни в коем случае, повелитель.
– Феникс, – раздумчиво произнес огненный. – До чего мне это нравится.
Он обвел рукой горизонт, словно уже представлял себе лежащий внизу город в объятиях пламени.
– Скоро, скоро я восстану из твоего пепла! Это будет чудесный подарок к моему дню рождения.
Я снова очнулся в собственном теле, с отчаянно бьющимся сердцем. Меня мучил жар, как будто тот огненный человек жег меня своим пламенем. Только потом до меня дошло, что мне жарко от кошки, устроившейся на моей груди.
Пышка смотрела на меня, прикрыв неподвижные глаза.
– Мурр.
– Эй, ты как сюда пробралась? – проворчал я.
Я приподнялся и сел, в первое мгновение не узнав, где нахожусь. Опять какой-то отель, какой-то новый город? Я чуть не позвал папу… и тут же все вспомнил.
Вчерашний день. Музей. Саркофаг.
Осознание того, что случилось, обрушилось на меня всей тяжестью, так что даже дыхание перехватило.
«Стоп, – велел я себе. – Сейчас не время предаваться горю». Наверно, это звучит странно, но мне показалось тогда, что этот голос в моей голове принадлежит не мне, а кому-то другому – более взрослому, более сильному. Может, я и впрямь стал меняться к лучшему. А может, у меня просто крыша поехала, не знаю.
«Вспомни, что ты видел, – сказал голос. – Он охотится за тобой. Ты должен быть наготове».
Я содрогнулся, припомнив свои видения. Очень хотелось верить, что это был всего лишь страшный сон… но я знал, что это не так. Я слишком много пережил вчера, чтобы сомневаться в том, что видел. Каким-то образом я покинул собственное тело, пока спал. И я действительно был в Финиксе – а это в штате Аризона, за тысячи миль от того места, где находился сейчас. И огненный человек был там. Я далеко не все понял, но он точно говорил о каких-то силах… и отправил своего подручного изловить детей. Нетрудно догадаться, кого именно он имел в виду.
Пышка спрыгнула с кровати и принялась обнюхивать валяющийся на полу подголовник, то и дело поглядывая на меня, как будто хотела что-то сказать.
– Можешь забрать его себе, – разрешил я. – Жутко неудобная штука.
Пышка потыкалась в подголовник лбом и уставилась на меня с укором в круглых глазах.
– Мурр.
– Ладно-ладно, как скажешь.
Я встал и принял душ. Потом собрался одеться, но обнаружил, что вся моя одежда за ночь куда-то подевалась. В шкафу оказалось полно других вещей, и все были мне впору, только очень уж необычные: все сплошь мешковатые штаны, затягивающиеся шнурками, и просторные рубахи из такого же белого льняного полотна. Обычно такие носят феллахи – египетские крестьяне. Одним словом, это был совсем не тот стиль, к которому я привык.
Сейди, конечно, вечно талдычит, что у меня вообще нет никакого стиля и что я одеваюсь как старик: сорочки с воротничками на пуговицах, брюки, кожаные туфли. Что ж, может быть, это не очень модно и не очень современно, но тут опять же дело в отце. Он все время внушал мне, что я должен всегда и везде одеваться прилично.
Я помню, как он заговорил об этом впервые. Мне было десять лет. Мы ехали в аэропорт в Афинах, жара стояла просто одуряющая, и я тогда пожаловался – почему я должен париться в длинных брюках, когда все остальные путешествуют в шортах и майках? Это ведь так удобно! К тому же никаких ответственных встреч у нас в тот день не намечалось – просто обычные переезды с места на место.
Папа тогда положил руку мне на плечо и серьезно так сказал:
– Картер, ты ведь уже взрослый и прекрасно все понимаешь. Ты родился афроамериканцем, а значит, люди всегда будут судить тебя строже. Именно поэтому мы должны при любых обстоятельствах выглядеть безупречно.
– Но это несправедливо! – возмутился я.
– Справедливость вовсе не означает, что всем достается одинаково, – сказал папа. – Справедливость означает, что каждый получает то, что ему нужно. А единственный способ получить то, что тебе нужно, – это добиться всего самому. Понимаешь?
Я сказал тогда, что ничего не понял, но с тех пор старался делать все, что он мне говорил. Это касалось и увлечения Египтом, и баскетбола, и музыки. А также обыкновения путешествовать налегке, с одним чемоданом. И одевался я всегда так, как хотел папа, потому что папа обычно не ошибался. Да я вообще не припомню, чтобы он когда-нибудь в чем-нибудь ошибался… до того самого вечера в Британском музее.
Выбора у меня не оставалось, и я вырядился в холщовую одежду из шкафа. Обнаруженные там же шлепанцы оказались очень даже удобными, вот только бегать в них плохо, подумал я.
Дверь в комнату Сейди оказалась не заперта, но самой ее в спальне не было.
Дверь в мою комнату тоже кто-то отпер, так что у меня отлегло от сердца. Пышка выскочила на галерею вместе со мной, и мы отправились на первый этаж, минуя по пути множество пустующих спален. Наверно, в этом особняке можно разместить кучу народу, но сейчас он был пуст, и от этого становилось грустно.
В Большом Зале мы обнаружили павиана Хуфу: он восседал на диване, зажав в задних лапах баскетбольный мяч, а в передних – кусок странного на вид мяса. Он был с ног до головы засыпан розовыми перьями и смотрел телевизор: по спортивному каналу как раз передавали результаты вчерашнего матча.
– Привет, – поздоровался я, хотя беседовать с обезьяной было немного непривычно. – Ну как там «Лейкерс»? Выиграли?
Хуфу уставился на меня и, оживленно заворчав, принялся стучать по мячу, как будто приглашая поиграть.
К подбородку у него тоже прилипло белое перо, отчего у меня в животе что-то неприятно заворочалось.
– Хм, да-да, – сказал я. – Обязательно поиграем, только попозже, ладно?
Я уже видел Сейди и Амоса: они сидели на террасе снаружи, возле бассейна, и завтракали. Погода наверняка была прохладная, однако в очаге горел уютный огонь, и по виду сестры и дяди мне не показалось, что они мерзнут. Поэтому я тоже направился к ним, задержавшись немного возле изваяния Тота. При свете дня ибисоголовый бог уже не казался таким жутким, и все же я готов был поклясться, что его птичьи глазки внимательно следят за мной, словно чего-то выжидая.
Что там говорил ночью тот огненный человек? Насчет того, что нас нужно схватить прежде, чем мы осознали собственное могущество. Звучало довольно смехотворно, но в тот момент я вдруг почувствовал, будто на меня в самом деле снизошла небывалая сила, – совсем как накануне вечером, когда я открыл дверь особняка простым движением руки. И сейчас мне почудилось, что я мог бы поднять все, что угодно, если бы захотел, – даже это тридцатифутовое каменное изваяние. Словно в трансе, я шагнул вперед…
Пышка нетерпеливо мяукнула и ткнулась мне в ноги. Странное чувство тут же рассеялось.
– Ты права, – кивнул я кошке. – Дурацкая была идея.
Снаружи до меня донеслись аппетитные запахи: свежие тосты, жареный бекон, горячий шоколад… Понятно, куда так торопится Пышка. И правильно делает.
– А вот и Картер, – поприветствовал меня Амос. – Счастливого Рождества, мой мальчик. Садись к столу.
– Наконец-то, – буркнула Сейди. – Сколько можно ждать. Я уже сто лет назад проснулась.
Хоть она и ворчала, но когда наши глаза встретились, я понял, что мы с ней подумали об одном и том же: Рождество. Мы не встречали Рождество вместе с тех самых пор, как умерла мама. Я задумался – помнит ли Сейди, как мы с ней мастерили украшения «око бога» из разноцветной пряжи и палочек от мороженого…
Амос налил себе кофе. Одет он был примерно так же, как и накануне, и я был вынужден признать, что уж он-то знает, что такое стиль. Отлично пошитый костюм из синей шерсти, такого же цвета фетровая шляпа, в обновленные косички вплетены бусины лазурита – синего камня, из которого любили мастерить украшения египтяне. Даже очки были подобраны по цвету, с темно-синими стеклами. На подставке возле очага покоился тенор-саксофон – и я тут же живо представил себе, как дядя выводит серенады над просторами Ист-Ривер.
Сейди же была одета в просторные холщовые штаны и рубаху вроде моих, только ей каким-то образом удалось оставить при себе армейские ботинки. Наверно, она так и спала в них, не снимая. Со своими красными прядями смотрелась она в этом наряде довольно комично, но поскольку я и сам выглядел ничуть не лучше, дразнить ее мне не хотелось.
– Э-э… Амос? – окликнул я дядю. – Ты, случайно, не держишь дома каких-нибудь птиц? А то Хуфу слопал кого-то с розовыми перьями.
– Ммм. – Дядя явно наслаждался кофе. – Прости, если тебе это показалось неприятным. Хуфу, знаешь ли, очень привередлив в еде. Ему годится лишь та пища, название которой кончается на «о». Дорито, буррито, фламинго…
Я растерянно моргнул.
– Хочешь сказать, что…
– Картер, – вмешалась Сейди с таким видом, будто ее подташнивает, и я сообразил, что она, наверное, уже успела побеседовать с дядей на эту тему. – Пожалуйста, не спрашивай.
– Ясно, – кивнул я. – Не буду.
– Прошу тебя, Картер, угощайся, – сказал Амос, махнув рукой в сторону буфетной стойки, заставленной всякой вкуснятиной. – А потом приступим ко всяким объяснениям-разъяснениям.
Блюда с фламинго я не заметил, но не сильно огорчился, потому что там было полно всего другого. Я навалил себе целую тарелку блинчиков с маслом и кленовым сиропом, добавил жареной ветчины и прихватил стакан апельсинового сока.
Таща все это к столу, я заметил краем глаза какое-то движение в бассейне. Что-то длинное и бледное скользнуло под самой поверхностью воды.
Я чуть не выронил тарелку.
– Это что…
– Крокодил, – сообщил Амос. – Наш талисман. Он альбинос, но не стоит упоминать об этом при нем. Он очень чувствительный.
– Его зовут Филип Македонский, – известила меня Сейди.
Меня, признаюсь, сильно удивило, что Сейди восприняла присутствие крокодила так спокойно. Но раз уж ее это не шокирует, решил я, то и я сделаю вид, что в соседстве с живым крокодилом нет ничего необычного.
– Длинноватое у него имя, – заметил я.
– Он и сам довольно длинный, – сказала Сейди. – И кстати, очень любит ветчину.
В подтверждение своих слов она швырнула ломтик ветчины через плечо. Филип свечкой выскочил из воды, ловко схватив добычу в полете. Я наконец разглядел его. И впрямь альбинос: шкура чисто-белого цвета, глаза розовые. А пасть он раскрывал так широко, что в нее легко поместился бы целый поросенок.
– Для моих друзей он совершенно безобиден, – успокоил меня Амос. – Знаете, в прежние времена при каждом храме непременно было озеро с крокодилами. Эти существа наделены большой магической силой.
– Понятно, – сказал я. – Значит, павиан, крокодил… Может, у тебя есть и еще какие-нибудь экзотические питомцы, о которых мне стоило бы знать?
Амос на минутку задумался.
– Если ты про видимых, то это все, других нет.
Я сел к столу, стараясь разместиться подальше от бассейна. Пышка с урчанием крутилась у моих ног. Я от всей души понадеялся, что ей хватит здравомыслия держаться в стороне от магического крокодила по имени Филип.
– Ну так что, Амос? – проговорил я, уплетая блины. – Ты обещал объяснения-разъяснения.
– Обещал, – согласился он. – С чего бы только начать?
– С нашего папы, – тут же сказала Сейди. – Что с ним произошло?
Амос сделал глубокий вдох.
– Джулиус попытался призвать бога. И, к сожалению, ему это удалось.
Довольно трудно было воспринять разговор про богов всерьез, глядя, как Амос деловито намазывает маслом рогалик.
– Какого-нибудь определенного бога? – поинтересовался я тоном светской беседы. – Или ему сгодился бы любой?
Сейди насупилась и пнула меня под столом. Судя по всему, она действительно верила в то, о чем говорил Амос.
Амос с аппетитом откусил от рогалика, пожевал.
– Египетский пантеон насчитывает множество богов, Картер. Но твоему отцу был нужен один. Вполне определенный.
И он многозначительно посмотрел на меня.
– Осирис, – вспомнил я. – Когда папа стоял перед Розеттским камнем, он сказал: «Осирис, приди». Но ведь Осирис – это всего лишь легенда. Выдумка.
– Хотел бы я, чтобы это было так, – негромко сказал Амос, задумчиво окидывая взглядом пролив и небоскребы Манхэттена на той стороне, освещенные утренним солнцем. – Но знаешь, Картер, древние египтяне были не дураки. Они построили пирамиды, создали первое могущественное государство, и их цивилизация просуществовала не одно тысячелетие.
– Ага, – сказал я. – Но сегодня-то от нее ничего не осталось.
– Столь великое наследие не исчезает бесследно, Картер, – покачал головой Амос. – По сравнению с египтянами греки и римляне с их империями – просто дети. А современные державы вроде Великобритании и Америки – и вовсе мгновение в масштабах истории. Вся современная цивилизация, по крайней мере западная, выросла из египетского корня. Вспомни изображение пирамиды на долларовых купюрах или Монумент Вашингтона, построенный в виде огромного египетского обелиска. Наследие Древнего Египта можно увидеть повсюду. И их боги тоже, к сожалению, никуда не исчезли.
– Да ладно тебе. В смысле… я, конечно, верю, что существуют вещи, которые иначе как магией не объяснишь. Но все-таки вера в древних богов – это уже чересчур. Ты ведь пошутил, верно?
Уже произнося эти слова, я подумал о том огненном человеке из музея и вспомнил, как сквозь его человеческое лицо проступал оскал зверя. Да еще эта статуя Тота, которая так и следила за мной глазами…
– Картер, – снова заговорил Амос, – египтяне были не настолько глупы, чтобы верить в придуманных богов. Существа, которые описываются в древних мифах, вполне реальны. В древние времена египетские жрецы умели призывать богов, черпая от их силы и творя великие чудеса. Именно от них пришло в мир явление, которое мы сегодня назвали бы волшебством. Египтянам принадлежит множество удивительных изобретений, и магия в их числе. При каждом храме существовало собрание магов, которое носило название Дом Жизни. И слава этих магов гремела по всему древнему миру.
– Значит, ты тоже египетский маг?
Амос кивнул.
– И я, и ваш отец тоже. Прошлой ночью вы могли убедиться в этом собственными глазами.
Я заколебался. Трудно отрицать, что прошлой ночью в музее отец и впрямь творил странные вещи, действительно похожие на магию.
– Но он же археолог, – упрямо возразил я.
– Это скорее его легенда, прикрытие. Ты же помнишь, что в основном он специализировался на расшифровке древних заклинаний, которые очень трудно понять, если сам не владеешь магией. Наш род, род Кейнов, принадлежит к числу основателей Дома Жизни. И семья твоей матери – почти такие же древние маги.
– Фаусты? – поразился я.
Я тут же попытался представить себе бабушку и дедушку за проведением магических обрядов, но воображение мне отказывало. Если, конечно, эти обряды не заключались в просмотре матчей регби по телевизору или приготовлении несъедобного печенья.
– Они не практиковали магию уже много поколений, – признал Амос. – Пока на свет не появилась твоя мама. И все равно, это очень старинный магический род.
Сейди с недоверием потрясла головой.
– Так что, мама тоже была волшебницей, что ли? Это шутка такая?
– Никаких шуток, – твердо сказал Амос. – А вы оба… в вас сочетается кровь двух древних семейств, у каждого из которых своя долгая и непростая история взаимоотношений с богами. Вы самые могущественные из потомков рода Кейнов, родившиеся за последние столетия.
Я подавленно молчал, пытаясь усвоить сказанное. Пока что никакой великой силы я в себе не чувствовал. Скорее наоборот – чувствовал слабость, страх и неуверенность.
– Хотите сказать, что наши родители тайно поклонялись богам с головами животных? – мрачно спросил я.
– Нет, не поклонялись, – поправил меня Амос. – Египтяне давным-давно поняли, что их богам поклоняться не следует. Это могущественные существа сродни первобытным стихиям, но, несмотря на свою сверхъестественную природу, они не имеют в себе ничего истинно божественного. Они во многом подобны смертным, только наделены гораздо большими возможностями. Мы можем почитать их, бояться их, пользоваться их силой и даже сражаться с ними, чтобы они не выходили из-под контроля…
– Сражаться с богами? – ошарашенно перебила его Сейди.
– Мы все время этим занимаемся, – пожал плечами Амос. – Но мы не поклоняемся им. Так научил нас Тот.