Жизнь ни за что. Книга первая
Параллельно с людскими эшелонами проходили эшелоны с техникой. Тракторы, автомобили, комбайны, прочие машины. Некоторые взрослые, не скрываясь, говорили, что если бы такую технику кинуть в здешнее село, то и новые земли не надо осваивать, здесь бы хлеб вырастили. Но такие разговоры шли между собой, а пацанам говорили, чтобы они их не слушали. Но Леонид сам с седьмого класса выезжал на сельхозработы, и видел всю нищету и необеспеченность села в своём районе и понимал, что так везде. Радио и газеты с фанфарами прославляли целинную эпопею. «Вождям виднее», – закрывал он полемику с самим собой и принимался за учебники.
В промежутке забот по заброске людей и техники в целинные районы, на одной из сессий Верховного совета СССР, Хрущёв провернул передачу полуострова Крым в состав Украинской ССР. Депутаты, получавшие славу на местах за то, что они депутаты, и разные льготы за то, что они голосуют, не задавая вопросов, проголосовали. И не задумались, что «розовощёкий украинец» (как характеризовали его на западе) вынашивает в глубине души голубую мечту о создании Великой Украины. Учительница географии, классный руководитель Тамара Николаевна, подтвердила на уроке, что Крым не имеет сухопутных границ с РСФСР. И вопрос закрылся.
В доме у Лёньки был самый незатейливый и самый дешёвый радиоприёмник «Рекорд». Его подарил старший брат по окончанию Лёнькой седьмого класса. «Уже большой стаёшь, образовывайся», – сказал он при этом. У приёмника подключался проигрыватель грампластинок и был диапазон коротких волн, которые, несмотря на мощный заслон специальных радиопомех, пробивались иногда чистым звуком с информацией из враждебных Советскому Союзу радиостанций. Шла интенсивная холодная война. Мощнее других были радиостанции «Голос Америки» и «Освобождение», так как пробивались чаще других. Леонид покручивал в зимние вечера ручки настройки. Обычно давали примитивную лобовую пропаганду, и он её мало слушал. Его больше интересовали последние известия и оценка их другой стороной. Но бывали очень точные оценки событий в Союзе. Иногда с изрядной издёвкой. Очень запомнились ему слова одного обозревателя, который заявил, что «советские граждане и не знали бы о заботе партии и правительства, если бы им об этом постоянно не напоминали…» Это было настолько верно схвачено, что задумывавшимся становилось смешно. И шаловливые школьники на политчасах и уроках истории не пропускали возможность процитировать эти ежедневно звучащие по радио и газетах по надобности и без надобности слова «благодаря заботе партии и правительства…». И получали одобрительные слова преподавателей, принимавших слова своих воспитанников не морщась. И было непонятно, почему умные взрослые, да и верховные вожди не понимают, что роняют себя в глазах населения, которое хотя и справило в 1955 году десятилетие Победы, но жило совсем не так, как в кино про кубанских казаков и им подобных. Но такие штучки «вражьих голосов» только смешили. Их лобовые атаки были намного примитивнее советской пропаганды и вызывали усмешки. И нисколько не колебали уверенности в правильности своей великой страны. И Леонид с друзьями был твёрдо уверен, что всё идёт правильно, как то, что «Эверест – высочайшая горная вершина, а Советская армия – сильнейшая в мире…»
Довольные, что сельхозработ в сентябре не предвидится, десятиклассники покинули школу и, перебросившись немногими словами, рассеялись. Леонид Сугробин, Юрий Коротков, Саня Ширяев и Николай Смирнов с Виталием Фокиным из 10-в, с которыми Лёнька был дружен, пошли вместе по дорожке в центр.
– Может по пивку, – агрессивно и решительно кинул клич Коротков.
– Не проходит, – ответил Виталий. – Мы с Николаем и Леонидом в милицию за паспортами. Вот получим…
– Так вы ещё и беспаспортные, – шутливо презирающе протянул Юрий. – Малышня. Пойдём, Саня, мы с тобой.
Коротков и Ширяев отвалили. Леонид с друзьями отправились в милицию. В милиции быстро не бывает, да и подошли они к самому перерыву. Пришлось ждать. Но к трём часам все трое стояли на крыльце паспортного отдела и разглядывали блестящие и хрустящие страницами документы, определяющие их статус как граждан Советского Союза.
– Это я-то гражданин, – засмеялся Колька и сунул паспорт в карман. – Не пойти ли, граждане, мячи погонять, пока светло и лето не кончилось.
– Ну, уж нет! – ответил Витька и ещё раз перелистал паспорт. – Гражданами, да ещё Советского Союза, просто так не становятся. Дело, как я понимаю, совершенно запахло керосином. Юрка за десятиклассников предлагал по пивку, а за граждан!? У кого что в карманах?
– Не надо по карманам, – остановил Леонид друзей. – У меня после покупки этих безделушек, – показал он на часы и аппарат, – кое-что осталось. Две бутылки портвейна за мной. – И вытащил из кармана широкую бумажку в пятьдесят рублей.
– Богатенький ты у нас, – съязвил Виталий. – Может, ограбил кого? А! И «лейка» на плече, и часы позолоченные последней модели. И ещё вином угощает.
– Ладно, ты! – толкнул его Леонид. – Вкалывал всё лето как последний раб Римской империи. Да и деньги последние.
– Тогда в «ДОН», – решительно заявил Виталий. – Я вчера видел, там бочки выгружали.
«ДОН» было условное название заведения общепита железнодорожного ОРСа напротив вокзала, в котором и кормили, и угощали. Там больше угощались, чем кормились. И название своё он получил от постоянных посетителей по фамилии начальника ОРСа, и расшифровывался незатейливо: «Дорофеев обманывает народ». Когда ребята вошли в зал, буфетчица с помощью двух добровольных помощников вкручивала кран в новую бочку.
Мальчики сели в кабинку у окна, осмотрели друг друга и остались довольны. У подошедшей официантки и мыслей не было, что они молоды.
Классы десятиклассников в теперешнем составе сформировались окончательно при переходе в восьмой класс. Половина была ровесниками Леонида, пошедшая в школу с семи лет, вторая половина состояла из задержавшихся с поступлением и лихих неуспевающих в младших классах, которые оставлялись на второй год. Но затем решили, что ученье всё же свет. И пару лет назад в восьмых классах возраст ребят был от четырнадцати до шестнадцати. И были рослые ребята до ста восьмидесяти, и малыши, хотя и активно растущие. Но на физкультуре на построении в линейку: сначала мальчики по росту, за ними девочки по росту, линейка представляла повторяющуюся математическую функцию. Лёнька стоял тогда в нижней части функции и переживал. Старшие уже поглядывали на девочек вполне осознанно, а младшие ещё подёргивали их за косички. Но в учебных успехах младшие задавали тон, и это сравнивало неровности. Но это было два года назад. А сейчас Леонид, самый младший, пил на равных вместе с ними вино, не отличаясь от них ни ростом, ни видом и вполне осознанно посматривал на проходящих за окном девушек.
– А портвейн нисколько не хуже футбола, – гоготал -Колька. – Так же весело.
– У взрослых должны быть свои развлечения, – заявил Витька. Он всегда был выразителем мнений в этой кампании и делал заключения. – Что мы как мальчишки! Футбол, рыбалка, лесные приключения. Много вы видели взрослых ребят, которые так живут. Вот сейчас допьём, поболтаемся по улицам и в горсад на танцы. Сегодня пятница, оркестр играть будет. Кстати, и Коротков в оркестре сидит, значит, там будет. Правда, Лёнь? Ты со своими золотыми часами и камерой всех девчонок завлечёшь. Тебе уже пора девушкой обзавестись. Маринка по тебе вся исстрадалась.
– Да ладно тебе, – смущённо протянул Леонид.
Витька немного хитрил. Ему очень нравилась хорошенькая Маринка Весёлкина из Лёнькиного класса, а она его вниманием не одаряла и была очень мила в общении с Леонидом. И Витька подкалывался не раз по этому поводу. Время было любить.
Любовь пропитывала воздух, которым они дышали. Да и как могло быть по другому, если тебе шестнадцать лет, так и всему миру тоже шестнадцать. В восьмых, девятых и десятых классах в школе крутилась повальная любовь. И если десятиклассники всегда были отделены от остальных школяров своим статусом, то у младших постоянно горели лица от переглядываний, записок и шушуканий в кружках на переменах. И после уроков школьники чаще расходились парами, а не кучками. И Николай, и Виктор нашли своих девочек, и вечерами их нелегко было отыскать. Девчонки Лёнькиных друзей были подругами и по-дружески сообщали ему о девчонках, которые были бы согласны с ним познакомится. Но Лёнька только улыбался в ответ и говорил, что не созрел. Но это была неправда. Любовь переполняла его. Десятки романов о всепоглощающей любви и невероятные приключениях и подвигах всех времён прокручивались его сознанием. И каждый раз он совершал все действия героев сам, и свои подвиги приносил к ногам таких же романтических, прекрасных дам. И отдавал им своё верное сердце. И никак не мог вообразить, что может подойти к понравившейся девочке и просто сказать: «Давай дружить!» Просто так, без всяких подвигов во имя её. И как глубокий романтик жестоко отнимал у девушек их право любить мальчишек просто так, ни за что. И не понимал свою одноклассницу Маринку, которая не скрывала своего внимания к нему. Не понимал, за что и почему? И считал себя совершенно недостойным её. И пребывал, полный любви без любви, не влюбляясь после давнишней детской влюблённости. В третьем классе это было, когда на уроке появилась аккуратно одетая в классическую школьную форму с белым фартучком и кокетливыми кружевными плечиками – крылышками, девочка по имени Ира. Чёрные волосы, высокий чистый лоб, серые ясные глаза и лёгкая постоянная улыбка так привлекли Лёньку, что он целый день сидел, повернув голову в сторону её парты. И Юрка Коротков равнодушно съязвил:
– Чего, Лёнь! Влюбился что ли?
Слово «любовь» было среди мальчишек ругательным. Над пацанами, которых уличали в любви, надсмехались, их презирали и вообще третировали. И потому Лёнька отчаянно занекал. И несколько дней смотрел только в окно, пока подозрения у его соседа не развеялись. Но какой – то уголёк разгорелся и не гас. Ира чем-то отличалась от привычного круга ребятишек. Наверное, потому, что она откуда-то приехала, из неизвестного мира. Так и было. Её отца, офицера, перевели на местный военный объект. До неё Лёнька к девчонкам был равнодушен. Общался со всеми весело, и не было у него сомнений в том, чтобы подойти, дёрнуть за косичку, потом убежать или дать себя догнать и шутливо отбиваться. А тут нет! Только собирался выкинуть обычную шутку и… проходил мимо. Духу не хватало. Незаметно для себя он начал после школы идти за Ирой до её дома, держась в сотне – другой метров позади. И понял, что влюбился. Приходил домой хмурый и задумчивый. Так прошло время до весны. А в мае её отца снова куда-то перевели и Ира уехала. Лёнька стоял недалеко от её дома, пока грузили вещи. Ира суетилась вместе со всеми, но Лёньку не замечала. Потом грузовик ушёл. Подъехал открытый легковой ГАЗик. Семья вышла и разместилась. «Всё!» – сказал себе Лёнька. Машина тронулась и тогда Ира повернулась и с улыбкой помахала ему обеими ручками. Поворот был близко. Шофёр газанул, и машина скрылась в клубах пыли. Лёньке было грустно и радостно.
Он понял, что к нему приходила любовь, и он запомнил её. И когда в седьмых-восьмых классах слово «любовь» из неприличного превратилось в прекрасное и таинственное, то все перевлюблялись, и заваливали друг друга записками. А Лёнька был ровен со всеми девочками, хотя многие из них становились прехорошенькими. Так было и в восьмом и девятом классе. Футбол, охота, рыбалка и книги обо всём и о любви. Жизнь на природе звала к путешествиям и приключениям, романы звали к подвигам…
III
Ну, ещё раз за граждан! – сказал Колька. Все сдвинули стаканы и допили вино за свои паспорта.
– Прощай, детство. – подвёл черту Витька и ребята пошли потолкаться в вечерней уличной суете. В парке они появились, когда смеркалось. Оркестр в это время доиграл задорную «Рио – Риту» и затих. Оркестранты взяли перерыв. Врубилась радиола шлягером сезона. « Я не хочу (ударение на «о») больше ждать, повьерь, что я тебя лублю… Красную розочку, красную розочку я тебе дарь..ю…» На чрезвычайно ломаном русском, сочным чувственным голосом зарубежная певица пела о нетерпении любви. Кто кому дарил красную розочку, было непонятно, но музыка и слова завлекали, а ломаный язык только добавлял очарования. Мальчики стояли посреди аллеи весёлые от не прошедшего кайфа, и рассматривали проходящую публику. На дорожке появились две совсем молоденькие девушки и в вьющихся тёмных волосах одной из них сверкала натуральная красная розочка.
– Лёнька! – дернул Лёньку за руку Витька. – Смотри. Красная розочка! Самая настоящая.
Он произнёс эти слова громко, почти крикнул. Девушки оглянулись на них. У Красной розочки были яркие голубые глаза. Она улыбнулась. И Лёньке показалось, что улыбка направлена только ему. Он замер. Но ещё мгновение и девчушки скрылись среди гуляющих.
– Лёнька! – повторил Витька. – Это же сама любовь. Пойдём знакомиться.
– Не суетись, – остановил его Колька. – Сейчас наши девчонки подойдут. А тебя, Лень, он сплавляет, чтобы у Маринки надежд не осталось, и она на него обратила бы внимание.
– Всё равно, идём на площадку. А вдруг она нездешняя.
– Я не пойду, – сказал Леонид. – У меня голова нетрезвая. Удачи вам.
Когда он выходил из парка, на площадке снова запустили «…я тебя лублю…» и девушка с красной розочкой в волосах и голубыми глазами показалась ему самой прекрасной из всех, кого знал, о ком мечтал в своих грёзах после прочитанных романов.
Главным развлечением в маленьком городке было кино. Лёнька, его друзья и другие недоросли в незанятые рыбалкой, охотой и прочим в воскресные дни, любили смотреть кино на детских сеансах. Это было дешевле, а фильмы для детей показывали те же самые, что и для взрослых на вечерних сеансах. В то время кинопрокат выпустил на экраны огромное количество зарубежных фильмов без дубляжа с титрами, первый из которых информировал, что фильм взят в качестве трофея из германского кинофонда. Трофеи были произведениями мирового кино и пользовались большим успехом. Начало показу фильмов «взятых в качестве трофея» положил мгновенно ставшим знаменитым «Тарзан» в четырёх сериях, выпущенный на экран в 1952 году, когда Ленька был совсем пацаном. Но именно тогда он прочувствовал боевой звук там—тамов и реальность других миров. На афишах всегда акцентировалось, что фильм трофейный и значит, можно было ждать чего-то необычного и интересного. Большой зал ДК на шестьсот мест заполнялся до отказа шумной публикой, и было приятно от непосредственного восприятия ей событий на экране. Правда, надо было пробиться в густой толпе во время в зал и сесть на приличные места, так как на эти сеансы места в билетах не проставлялись. Пока Леонид числился в «малышне», это ему удавалось не часто. Но для старшеклассника это было сделать не трудно. И уже в первое же воскресенье сентября через день, после получения паспорта, он сидел в лучшем ряду в центре зала, придерживая на всякий случай два места для друзей или знакомых. И глазел по сторонам в их поиске, когда услышал низкий девичий голос:
– Извините. у вас свободные места?
Он поднял глаза на голос. Из прохода на него смотрели голубые глаза «Красной розочки». Всего—то два дня прошло после обмена взглядами в парке. Но она и её подружка, наверное, не помнили этого, и голубые глаза смотрели на него равнодушно – вопросительно с одним только желанием сесть на свободные места в переполненном зале. Были первые дни сентября Лёнькиного десятого школьного года. В марте следующего года ему исполнялось семнадцать…
– Да, миледи! Эти места для Вас, – сказал он скорее смущённо, чем развязно, как ему хотелось бы сказать, привлекая слово «миледи». Но девушки улыбнулись и быстренько побежали проползать через набитый телами ряд на его свободные места. Едва они, облегчённо вздохнув, опустились на кресла, как свет погас и зал отключился на два часа от обыденной жизни. Он сидел чуть дыша. Его прекрасная незнакомка сидела рядом. Фильм назывался «Остров страданий» На экране стремительно раскручивался увлекательный сюжет героической приключенческой жизни капитана Блада. В библиотеках не было романа «Одиссея капитана Блада», который Леонид прочитал значительно позднее. И все события на экране были новыми для неискушённых зрителей и захватывали. Леонид переживал за Блада, она за Арабеллу. В какой-то момент руки их коснулись, и он держался за её пальчики до конца сеанса. Экран погас, включился свет. «Красная розочка» повернулась к Леониду и в её сочных голубых глазах он увидел, что не очень соответствует экранному герою, несмотря на обретённую на стройке мужественность. Руки их разъединились, но она улыбнулась.
– Я часто смотрю фильмы на этих сеансах, а Вас мы никогда не видели.
– Наверное, я был ещё маленьким, – нашёлся Леонид, и она снова улыбнулась. Они уже шли в толпе к выходу. На улице он проводил девушек до ближайшего перекрёстка, и они успели представиться друг другу. Он сказал, что будет рад занимать места для них в кинозале на этот сеанс. «Красную розочку» звали Людмилой Буянской. И ему снились несвязные сны, что он Руслан и спасает Людмилу от трёх злых колдунов – Черноморов сразу.
А утром был понедельник и на школьной линейке директор объявил, что восьмые, девятые и десятые классы направляются в колхозы на уборку картофеля и выполнения прочих работ, с которыми могут справиться руки и головы его учеников. Всем было приказано разойтись по домам и явиться через три часа собранными и одетыми для длительного нахождения вдали от дома. Когда Лёнька с Санькой Ширяевым снова появились у школы, её окружала толпа разнокалиберной молодой поросли готовой к труду и обороне. Весь их класс стоял кружком в центре которого Юрий Коротков наяривал на аккордеоне мелодию только что проникшей в ихние дали песни «Сиреневый туман». «….над нами проплывает, над тамбуром горит вечерняя звезда. Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда…» Маринка! Ах, Маринка! Только и сказал Лёнька, когда она подхватила его под руку и затолкнула в круг, став рядом. И мелодия и слова щемили душу десятиклассников. Маринка прижимала Лёнькину руку, а его щемило сорванное свидание на сеансе через неделю и то, что случится ли оно в другой раз, через месяц. «А может навсегда, ты друга потеряешь, ещё один звонок и поезд отойдёт…» Телефонами население обеспечено не было, и в Лёнькином случае была полная реальность разрыва связи с Людмилой.
В сельхозработах на выезде класс вкалывал четвёртый раз, и ничего нового не было. Разве что все уже были взрослыми и могли сделать побольше, чем малышня. Стояли на постое по крестьянским домам по пять – семь человек, там и кормились за счёт колхоза. Меню определяла хозяйка. По вечерам развлекались под Юркин аккордеон. Жизнь в деревне выправлялась понемногу после войны. И если четыре года назад в домах горели только керосиновые лампы, то сейчас в этом селе было электричество в домах и электромоторы на току, на мельнице… Лёнька, окрепший на стройке, ворочал за двоих не уставая и сочинял стихи о прекрасной даме, получившей в его мечтах реальность. «О, витязь, то была Людмила!» Красная розочка стояла у него в глазах, и затемнить её не могла ни одна, окружавшая его на полевых работах, девчонка. Даже красивая Маринка, которая всегда увлекала его танцевать на лужайке под музыку Юркиного аккордеона по вечерам. Через четыре недели ученики вернулись за парты. И в первое же воскресенье по возвращению Леонид сидел в кинозале и ждал. И девушки появились, заулыбались, увидев его. Людмила помахала приветливо ручкой, и через минуту он уже обменивался с ней новостями. Она также была на картошке и, похоже, на Лёнькино несходство с капитаном Бладом давно позабыла. Сказочный капитан Блад мелькнул и исчез. На экран врывалась жизнь трогательным индийским бродягой Раджем Капуром, солдатом Иваном Бровкиным, «Разными судьбами».
Она жила и училась в другом районе и шла на год моложе и потому Леонид, бывая там редко, не встречал её. Но кино, как великий волшебник, познакомило и соединило их. И юные нетронутые сердца откликнулись на взаимный призыв и загорелись. И поседевший Леонид Иванович помнил все часы проведённые вместе с Людмилой. Она не была красавицей, но была такой милой приветливой симпатюшкой, что невольно хотелось улыбнуться ей и сказать ласковые и приятные слова. Даже музыкальный наставник братвы, группирующейся в клубных музыкальных кружках, встретив Лёньку с ней на бульваре, сказал ему потом:
У тебя очень приятная девушка. Взгляд ласковый, а глаза, что небо ранним майским утром.
Музыкальный наставник пустых слов не говорил. Был он уроженец солнечной Краснодарской губернии и до войны жил в г. Краснодаре, где у его родителей был собственный домик и садик при нём. И молодой музыкант жил не тужил, и имя носил музыкальное – Оскар. Пришла война. Из музыкантов сколотили творческие бригады для выступления в частях на передовой и поддержания боевого духа у бойцов Война дело серьёзное. На войне жизнь очень часто и копейки не стоит. Оскар Яковлевич с винтовкой наперевес в атаки не ходил, и пули не тронули его. Но кроме сохранения жизни война ему ничего хорошего не принесла. Когда наши войска в 1942 году стремительно отступали, оставляя боевую технику, города и посёлки, и всю территорию северного Кавказа, Дона и нижней Волги, то отцы – командиры не думали о судьбе музыкантов, брошенных, как и население в оставленных территориях на произвол немецких войск. Немцы к попавшим к ним музыкантам из фронтового ансамбля отнеслись лойяльно. «Большевикам играли? Теперь нам играйте. Не будем же мы для ресторана из Берлина музыкантов вызывать!?» И сидел советский музыкант Оскар за пианино в офицерском ресторане в Краснодаре и играл вместе с коллегами танго, фокстроты, Мурку и Марусеньку для немецких офицеров, танцующих с советскими девушками. Война для всех война. Что для немцев, что для русских. Что для захваченных в плен музыкантов, что для девушек в оккупированных районах. Всем хотелось жить и не думать о мгновенной смерти. А когда пришла пора драпать немцам, тем было уже не до фокстротов. И встречали музыканты советские войска с непонятной смесью радости и грусти. Грустить было от чего. «Немцам играли! Значит, сотрудничали с оккупантами. Значит предатели». Недолгое разбирательство и скорый суд – десять лет лагерей на искупление своей вины перед Родиной.
Воевавшей Родине был нужен лес, много леса. Оскар вместе с другими «изменниками» попал на лесоповал в лесной район европейской части СССР. Т.е. совсем недалеко от Москвы по географическим российским меркам. Как человека грамотного, его определили маркером: он замерял обработанные брёвна, распределял по «калибру», качеству, фактуре, определял объём и как сам говорил, что мог бы работать на нормальном лесном предприятии квалифицированным инженером. Но он был музыкант. Срок ему дали в 1944 году и, отбыв все десять лет в одном лагере, он был определён в Лёнькин городок на поселение под гласный надзор милиции ещё на три года. И как музыкант оказался необычайно востребованным. Был ангажирован нарасхват. И работал днём в трёх или четырёх детских садиках, а по вечерам в доме культуры, где сопровождал выступления самодеятельных артистов на пианино, играл в оркестре. Был он скромен, бесконфликтен, денег в полном сборе зарабатывал больше, чем машинисты локомотивов. И в свои сорок пять лет он был самым завидным женихом для оставшихся после войны одиноких женщин, мечтавших ещё найти своё счастье. Но он не хотел никакого семейного северного счастья и грустил о своём юге, своём Краснодаре, где его никто не ждал, а домик умерших родителей советская власть приватизировала в свою пользу и давно уже в нём жили чужие люди. Деньги он почти не тратил и вскоре накопил достаточно, чтобы нанять адвоката. И ввязался в бесконечную тяжбу с государством за возвращение своего домика с садиком. О своей лагерной жизни Оскар практически не распространялся. Власть не хотела, чтобы правда разносилась освобождёнными зеками в народ, и брала с них подписку о неразглашении фактов и правил жизни за колючей проволокой. Бывшим зекам, не соблюдавшим подписку, грозила уголовная ответственность с немалым сроком. Но всё же, когда обида на несправедливость накатывала дегтярной чернью на сознание, он чуток открывался находящемуся с ним собеседнику. Чаще всего это были «музыкальные пацаны» из кружков ДК, которые уже в своём кругу передавали эти истории. Так Лёнька узнал, что из лагеря регулярно пытались бежать. Но обычно бегуны далеко не уходили. Их догоняли, убивали, и трупы вывешивали на воротах на несколько дней для устрашения. И только об одном побеге Оскар не знал конца. Ушла группа боевых офицеров в 60 человек. Их отряд, как обычно, повели на рубку в делянки. Всё было подготовлено у них. Они напали на автоматчиков, охранявших колонну, перебили их и ушли с захваченным оружием. Куда ушли, и что было с ними, лагерники никогда не узнали.
Оскар так и не уехал в Краснодар. С возвратом дома, несмотря на немалые деньги, выплаченные адвокату, ничего не получилось. И он жил одиноко в арендуемой комнате в десять метров, отдавая малым детям в садиках и соприкасающимся с ним взрослым, тепло своего доброго сердца. Он провожал Леонида при его первом отъезде в Ленинград, и Леонид всегда навещал его, когда возвращался на побывку. В одно из возвращений он узнал, что Оскара не стало.