Жизнь ни за что. Книга вторая
– Идёт, мой лейтенант!
– Это наша последняя встреча, мой лейтенант, – сказала Нина в ответ на слова Сугробина, что ему пора укладывать портфель.
– У меня появлялось такое чувство, – ответил Леонид.
– Я люблю тебя, и не хотела, чтобы наша любовь оборвалась недоговорками и непонятными обидами. О, господи! Какая я была счастливая, когда ты был лейтенантом, а я девчонкой на распутье, – слёзы брызнули из её глаз. Сугробин наклонился и прижал девушку к себе. – А сейчас мне двадцать семь и я совсем, совсем никто. Даже с университетским дипломом на право преподавания истории в школе. И такие трудности с защитой диссертации у историков. У нас с тобой не хватило решительности бросить всё старое и начать всё заново в далёких краях. А сейчас я решилась расстаться с тобой ради успеха. Ещё неизвестного успеха.
– Даже если я единственный и неповторимый.
– Да. Ты единственный, ты талантливый, ты неповторимый. Я понимаю, что ты не пошёл обивать пороги редакций и стать полубродягой среди таких же не признанных будущих знаменитостей из-за меня. Ты вернулся в инженеры. Но здесь мне ждать твоих успехов нет времени. Пусть твоё сегодняшнее положение и соответствует положению среднего человека в нашей стране, я нуждаюсь в большем успехе. Я тебе говорю это, глядя в твои глаза, не скрываясь.
Слёзы высохли на глазах, и Нина поднялась, не отпуская Леонида из рук.
– Я люблю тебя и прощаюсь с тобой. Едва ли у тебя появится желание увидеть меня, чужую жену по расчёту.
– Когда любовникам по тридцать, никто из них не знает, о ком думают они, находясь в объятиях друг друга. Мне хотелось верить, что ты думала обо мне.
– Я всегда думаю о тебе.
– Бедный профессор… Спасибо, милая, тебе за жестокую правду и смелость. Ты меня ударила своими словами как ножом, в самое сердце. Считай, что ты убила меня. Но тебе и ответ держать за убийство. Прощай!
– Я с тобой в аэропорт.
– Зачем?
– Хочу до конца выпить свою мерзость.
В аэропорту он зарегистрировал билет. Объявили посадку. Сугробин отошёл к цветочнице и купил две алых гвоздики.
– Ты, несмотря ни на что, хочешь оставить меня с цветами? – удивлённо спросила Нина, протягивая руку к цветам.
– Нет! Я кладу их на могилу нашей любви, – ответил Леонид и положил цветы на пол у внешней стены вокзала. Прощай!
Сугробин сидел в самолёте и смотрел в иллюминатор на исчезающие за облаками ростовские поля и посёлки. Нина плакала в своей комнатке от душевной боли последний раз. Сугробину пришли из глубины памяти строчки Оскара Уайльда из «Баллады Редингской тюрьмы» об убийце любимой женщины:
«Любимых убивают все,Но не кричат о том.Издёвкой, лестью, злом, добром,Бесстыдством и стыдом.Трус – поцелуем похитрей.Смельчак – простым ножом.Любимых убивают все.За радость, за позор.За слишком сильную любовь,За равнодушный взор.Все убивают, но не всемВыносят приговор».Спасибо, тебе, Нина! Ты отбросила жалость и ложь и ударила наотмашь. Не уподобилась тем женщинам, которые отдаются каждому по расчёту, и уверяют того единственного, к которому их действительно влечёт чувство, что он только один у них, один на всём белом свете. А ты, Нина, хорошая девочка, правдивая. Но, ударив меня, ты убила любовь в себе, и она кончилась этим прощанием в Новый год. Остались сексуальные потребности. И чему ты будешь учить своих детей. И ещё подумал Сугробин, что СССР встал на опасную тропу разрушения, если любовь начала меняться на расчёт.
– Так-то, Зверев! И ушла моя последняя Любовь. Больше я ничего не жду и не имею мыслей о единственной женщине навсегда.
Леонид и Володя сидели в доме у Зверева и добивали встречу Нового года. Жена у Володи с детьми гостила у матери. Сугробин приехал к нему прямо из аэропорта.
– Такую встречу мы с тобой отметим по студенчески, – сказал Володя, обнимая Сугробина. – Пойдём в магазин, купим пельмени, селёдку, водочку. Сварим пельмешки с картофелем, вспомним юные года. Выпьем и закусим. И только после второй Леонид начал рассказывать о Нине всё по порядку, о чём своим друзьям никогда не говорил.
– Знаешь? Чтобы сказать слово умное по такому поводу, надо ещё выпить, – сказал Володя и разлил водку. – Как говорят в Польше – «За здравье пань!» И чтобы не случалось с нами, без женщин жить нельзя на свете. Нет! Выпьем, и не держи долгую обиду. Ведь Всевышний создал Еву для Адама, а не наоборот. И женщины будут развлекать мужчин, воспитывать детей. А мужчины будут вкалывать, и строить социализм, коммунизм, империализм или просто свой удобный уголок. И так устроен мир, чтобы не говорили об эмансипации. И эмансипаторы круто лукавят, особенно, наши, социалистические. Они не хотят платить мужчинам достойную зарплату, на которую мужчины бы содержали семью. И заставили женщин вкалывать на самых тяжёлых работах, к примеру, путевыми рабочими, где прекрасный пол таскает рельсы и ворочает шпалы. Что остаётся от женщин после такой работы? И прекрасные в двадцать лет девушки, заставлявшие своей внешностью писать юношей стихи, к тридцати становятся ломовыми лошадьми человеческой породы, вместо того, чтобы украшать мужа и детей своим красивым и радостным существованием. Однако, заговорился. За здравье пань!
Ребята стукнулись бокалами и выпили.
– Ты прав во всём, Володя, что сказал. И всё-таки многие женщины горды и смелы, потому что думают, что у них на спине ангельские крылышки. А на самом деле, на спине у них только застёжка бюстгальтера.
– А…, – протянул Володя и взял гитару.
На лекцию ты вошла.И сразу меня пленила.И понял тогда, что раз навсегдаТы сердце моё разбилаВсё косы твои, да бантики.Да прядь золотых волос.На кофте витые кантики.И милый курносый нос. (студенческая песня)– Давай диссертацией будем заниматься, – сказал Володя, отложив гитару. – Тебя не было, когда директор собирал актив по поводу установления предприятию статуса НИИ. Так он прямо так и заявил: «Я сделал всё, чтобы коллектив стал научным. Так что работайте, обучайтесь, остепеняйтесь. И дорога перед вами откроется широко». Я уже записался на курсы по философии и языку.
– Большому кораблю…, – сказал Леонид. – А я, не имея семейных забот, пойду на вечерний юридический. Очень становиться трудно иногда без юридических знаний. Штатные юристы и адвокаты, получая зарплату от государства, отстаивают права государства, а не права граждан и попросту, если не лгут, то уклоняются от правды закона. Мне байку наш заместитель секретаря парткома Удалов рассказал. Приходит Некто в адвокатскую контору. «Скажите, – говорит, – имею ли я право…» Имеете, – не дослушав вопрос, отвечает адвокат. «А могу ли я тогда…, – спрашивает Некто. «Нет! Не можете», – отвечает адвокат, снова не дожидаясь вопроса.
В отделе автоматизации и механизации завода из близких Леониду людей остались только начальник отдела Юрий Дмитриевич, начальник КБ и Валя Аркадьева. И когда Сугробин вошёл, на него посмотрели без интереса.
– Давненько не появлялся, – поприветствовал его Юрий Дмитриевич, подавая руку – Слышал от кого-то, что растёшь вверх как на дрожжах.
– Какие там дрожжи. Просто встал на полагающееся место по опыту и умению. Но работой доволен. И мысли и чувства мои в согласии. И если б не снимал квартиру, то и денег бы хватало.
К столу подошли начальник КБ и Валентина.
– Заприбеднялся, – сказал начальник КБ. – Мы ведь остались на прежних ставках. У Валентины как было сто тридцать, так и осталось. ОТиЗ жмёт и не думает, что сук под собой рубит. Хотя всем до той бабки «Фени». Замёрзло что-то в нашей жизни. И чтобы хоть немного заработать, на БАМ17 надо ехать.
– Не прибедняюсь, но за квартиру плачу много. Валюшу, правда, прокормил бы, будь она моей. Но не соглашалась раньше, не соглашается и сейчас. Думай, Валя, думай. Я третий год, как свободный.
– Чего сейчас думать, – улыбнулась Аркадьева. – Думать надо было, когда ты только появился. Пойдём, кофе, как обычно, угощу.
Они присели в уголок, закрытый кульманом. Валя включила чайник, присела и улыбнулась ласково.
– Не складывается житуха-то? Вот то-то и оно! Думаешь, любовь, а оказывается сексуальное влечение. Вот ушла бы я за тобой и сбой какой… И куда деваться. А так хорошо ли, сложно ли, а семья существует, и уже не думаешь о любви.
Вода закипела. Валя поставила чашки и налила кофе. Сугробин сделал глоток ароматного напитка и смотрел на Валю. Она ободряюще улыбалась.
Милая ты моя, – подумал Сугробин. – Милые вы наши женщины шестидесятых. Добрые, любящие, любимые, верные своим избранным мужчинам. Живущие в непрестанных заботах о детях, о достатке в семье и забывающие о своих женских слабостях и радующиеся тем небольшим радостям, которые выпадают в случае, когда мужчина попадается заботливый и понимающий. А если не так, то продолжают поддерживать покой и радость детей, выращивая детей такими же добрыми, честными, способными любить не только папу с мамой, но и свою Родину. И если на их жизненной дороге вдруг встречался человек, который и нравился, и к которому их притягивало никем ещё необъяснимое чувство, влекущее двоих именно друг к другу, а не к другим. То старались они это чувство заглушить, опять же сберегая покой людей, с которыми они связали свою жизнь. И если бы им рассказали, что спустя два десятка лет на почти божеский уклад страны в отношениях людей к семье и друг другу будет выплеснуто море разрушительной пены насмешек, презрения к самым светлым человеческим чувствам и призывающим жить одним мгновеньем, они бы не поверили. Они бы, наши женщины шестидесятых, отвергли кино и теле экранных див, рассказывающих с экрана о безморальной жизни. И со смаком рассуждающих на всю страну о том, что лучше: целую неделю жить с одним мужчиной или менять двоих через день, или брать каждый день нового. Люди шестидесятых, кроме партийных лживых моралистов, не были ханжами, но и бесовскими распутниками не были. Партия брала на себя все грехи поколения, провозгласив лозунг, что «партия за всё в ответе». И разложила, подготовила почву для разгула всех античеловеческих чувств и деяний к девяностым годам. Предатели, фарисеи и просто сволочи отдали страну на растерзание, а вас на позор и на стыд, потому что заполонили ваши внучки бордели всего мира.
Конечно, проститутки под разными названиями были всегда и везде. Но когда женская составляющая страны состоит из блядей и проституток на все восемьдесят процентов, это уже такой перебор, что вянуть нечему. Женщины шестидесятых были скромны в своих сексуальных воплощениях и страстные бесконечно, когда верили в любовь. Они были настоящими женщинами и любили их мужчины по настоящему.
И пусть воздастся по заслугам тем, кто привёл страну к последней черте!
– Пей кофе и не смотри на меня так, – сказала Валя. – Всё равно ничего из меня не высмотришь.
– Отчего так строго? Скоро наши свидания на заводе закончатся. Директор и производство уже переехало в новые корпуса. И только телефоном можно будет увидаться.
– Ладно, иди, – сказала Валя. – Я позвоню.
VII
По стране и миру шёл 1972 год.
В этом году было жаркое засушливое лето. На всей европейской равнине Советского Союза от ледовитого океана до южных морей горели леса, болота, торфяники. Дым не рассасывался месяцами.
На сцене шахтёрского дома культуры в Коми АССР дал первый сольный концерт Валерий Леонтьев.
Свершилась первая публикация романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» в журнальном варианте.
Владимир Высоцкий из актёра театра и кино и сочинителя юмористических стихов и песен стал неформальным политическим лидером страны. Стал явлением необыкновенного влияния стихов и музыки на все слои общества и страну в целом.
Умер учёный палеонтолог, геолог и талантливый писатель Иван Ефремов, лауреат Сталинской премии. До того был талантлив, что серьёзно рассматривалась версия о подмене личности Ивана Ефремова английским шпионом во время экспедиции в пустыню Гоби.
В США и западной Европе достигла предельных высот сексуальная революция. Колонии «хиппи»18 заполоняли территории.
В Китае достигла апогея «культурная» реврлюция.19
Северный коммунистический Вьетнам с помощью зенитно-ракетных комплексов СССР добивал южных коллаборационистов и американских интервентов, уничтожив всю боеспособную авиацию США.
СССР разорвал дипломатические и хозяйственные отношения с Египтом и потерял самый стоящий форт – пост социализма в северной Африке.
Американец Роберт Фишер отнял у СССР шахматную корону чемпионов мира, переиграв Бориса Спасского. Самого Спасского, не отдавшего в казну очень приличный гонорар в долларах, задолбали за проигрыш и за экономический подрыв страны. Он нашёл приют во Франции и в 1976 голу покинул Советский Союз. Это считалось одним из поражений Союза в «холодной войне». Состоялись первые встречи советских хоккеистов с канадскими профессионалами. Яркие победы нашей команды развеяли миф о «профи», как о чём-то недостижимом для простых смертных.
Руководитель СССР Леонид Ильич Брежнев, задержавшись в кремлёвских апартаментах, на дачу не поехал. Посмотрел ночные новости по телевизору и прилёг на диванчике в кабинете. Но заснуть по-хорошему не сумел. Ранний майский рассвет разбудил его от непрочного сна. Он посмотрел на розовеющий край восточного неба, надел спортивный костюм и вышел на соборную площадь. Настроение у него было хорошее. Перед майскими праздниками сразу две иностранные державы наградили его почётными орденами, значительно улучшив его парадный костюм. Полюбовавшись на царь-пушку, он прошёл к Спасской башне. Часовые отдали ему честь.
– Прогуляюсь по Красной площади, – сказал он часовым. – А то в Кремле ежедневно, а по площади прогуляться не приходится. Как я москвичам завидую. Каждый день могут по площади гулять и любоваться.
Брежнев был вежливый нешумный человек. Обслуживающие его быт работники души в нём не чаяли. Он вышел на площадь. Голубели ели у кремлёвской стены, блестели золотом кресты и маковки собора Василия Блаженного, на посту номер 1 у входа в мавзолей застыли часовые.
– На Ильича давно не смотрел, – подумал живой Ильич о покойном Ильиче и двинулся к мавзолею. Но внимание его вдруг привлекло какое-то движение на лобном месте. Брежнев присмотрелся. Там стоял человек и, приложив руку ко лбу, всматривался внимательно в разные стороны. Брежнев подошёл к лобному месту и спросил —
– Куда это, мил человек, ты глядишь? Что высматриваешь?
– Да смотрю я, товарищ Генеральный секретарь, где жить хорошо.
– Ха, ха! – рассмеялся Ильич. – Хорошо там, где нас нет…
– Вот я и смотрю, пытаясь отыскать местечко, где «вас» нет! – ответил человек.
– Так это ж поговорка такая, – смутился Брежнев.
– Очень уж она на правду походит, – ответил человек и пропал.
– Вот же, чёрт, приснится ерунда, – проговорил Леонид Ильич, поворачиваясь на диване и рукой смахивая капельки мелкого пота со лба.
Страну меряло время, названное позднее временем застоя.
«Доченьки, доченьки, доченьки мои. Где ж вы мои ноченьки? Где ж вы, соловьи?» Звучала проникновенная песня Александра Вертинского с долгоиграющей пластинки и наполняла комнату в доме Володи Зверева. Сам Володя сидел на диване и развлекался с девчушками пяти и шести лет, которые задирали его с двух сторон, перехватывая друг у друга отцовские ласки. Его располневшая жена и Леонид Сугробин сидели за столом и поднимали очередной тост за рождение младшенькой.
– Отпустите меня, – говорил Володя девчушкам, – дайте отцу за здоровье выпить. За тебя, игрушу, – поднял он на руки именинницу и, перехватив её на одну руку, взял свой бокал. – Искренне и с большим удовольствием выпиваю за мою девчушку. За тебя уже выпил! – обернулся он к старшей, кричавшей «А за меня!» Знаешь, Лёнька! Никогда не думал, что это очень здорово иметь двух таких кукол. Девчонки – самое-самое прелестное. Я очень счастлив. Спасибо большое моей подруге, не побоявшейся связать себя с безденежным, безквартирным. Дай я тебя поцелую.
Сугробин гостил у Зверева на день Красной армии. Здесь у Зверева всё было сердечно. Девчушки были очаровательны и шаловливо веселы. Сугробин снова не понимал, почему у него всё не так, но не травил свою душу, и принимал дружеские советы от Володи и его жены, со всем соглашаясь.
– Ты, Лёнь, зря гоняешься за самыми красивыми, – говорила Вовкина жена. – А ты привлеки к себе просто самую обычную симпатягу и всё у тебя зацветёт. Дома для житья наша шарага строит, все «старики» уже получили квартиры и тебе дадут. Уже не самый последний, на слуху у директора, как Володя говорит. Давай я займусь твоим семейным благополучием.
– А что! – поднялся Володя. – Жена дело говорит. Как в старом фильме «Аршин мал Алан» говорили: «Один мулла, три рубля денег, головка сахару и делу конец!»
– Дорогие вы мои, – обнял счастливых супругов Леонид, – Как я рад за вас и за ваших девчушек, родившихся и живущих в любви. И спасибо вам за беспокойство обо мне. Но я точно нахожусь под крылом всевышнего, и его не устраивают близкие мне женщины, которых я находил. Надо ждать.
Начальству видней. Эти слова повторяют миллиарды исполнителей, когда их не спрашивают, а что же хотят они, исполнители. То есть те самые массы народные, которых идеологи коммунистических идей возвели в ранг вершителей истории. А как показывает история, её-то, милую, вершат личности, которые увлекают массы в дни великих потрясений и с их помощью достигают своих целей. А в спокойные дни просто командуют массами с помощью условностей, ими же написанными правилами поведения. Одним из правил, которое Сугробин считал необходимым отменить, было назначение покидавших свой пост секретарей парткомов, райкомов и прочих на руководящие должности рангом по соответствию секретарства. Секретарь парткома на предприятии при уходе с поста меньше начальника отдела быть не мог. Так Сугробин получил очередного начальника. Ему от начальника, как и всем самостоятельным исполнителям, было не жарко и не холодно. Начальник младшего звена зависит от подчинённых значительно больше, чем подчинённый от начальника. Самостоятельный исполнитель не позволяет над собой глумиться мелкому самодуру. Просто на работе создаётся нездоровая обстановка, при которой падает отдача коллектива и решением вопроса начинает заниматься высшее руководство. Сугробин за два года привык к Чирикову, не вмешивающемуся во внутренние дела бригады и относившемуся доверительно к его разработкам. И ему было бы проще плыть в знакомом течении.
Новый начальник был в курсе событий с коллективом молодых Ленинских лауреатов и согласился с загрузкой его бригады самыми сложными по конструкции приборами. Владислав Удалов был заместителем именно этого секретаря парткома и сказал Леониду, что Жарков Максим Петрович мужик нормальный. Приборы, данные на разработку бригаде Сугробина, должны были работать в составе испытательных ракет, на борту самолётов, вертолётов, кораблей, автомобилей при всех климатических условиях с перепадом температур от минус пятидесяти до плюс пятидесяти градусов по Цельсию, выдерживать максимальные перегрузки и т. д. и быть работоспособными в течение десятков лет.
– Что ж! Будем работать, – сказал Максим Петрович, знакомясь с коллективом
В своей бригаде Сугробин был самым старшим по возрасту. И сотрудники называли его Леонидом Ивановичем.
В очередной отпуск Леонид был записан на июль. Предыдущим летом отпуск поделился пополам: две недели в Подмосковном доме отдыха и две недели зимой в «Зелёном городе». Сугробин, находясь в рассеянном состоянии, о личной жизни и очередном отпуске думал мало. И когда командор Белов позвонил и предложил участие в группе водников по реке Агул в Саянах, он согласился. Путешествие прошло спокойно без ненужных приключений и задержек. В начале августа группа вернулась домой. С Саянских троп он привёз бороду, которую решил оставить навсегда. Подправил её под Чехова и таким заявился в институт.
«Ну, Леонид Иванович! Ты даёшь! – встретили его в отделе. «А что! – ответил Сугробин. – Я все же научный сотрудник, пусть и младший».
При возвращении туристической группы в Горький, Сугробин решил навестить Крюкова и сделал остановку в Перми. Не рассматривая изменившегося города и отбросив воспоминания, он проехал а Добрянку. Вся семья Крюковых была на месте. Вечер воспоминаний с друзьями наполнен тихой грустью и радостью от того, что есть те, с кем можно повспоминать. Они повспоминали обо всём, только Бельскую не трогали. «Задержись на два дня, и я тебе невесту найду на выбор, – горячился Крюков. – Заберёшь к себе в Горький и будешь иметь верную подругу на всю жизнь.» «Ладно, Евгений, – отбивался Сугробин. – Мне в Москве предлагали невест на выбор с квартирой. Но я почему-то не согласился. Наверное, жду последней оглушающей любви». «Смотри, пожалеешь. Но если надумаешь, приезжай. Обустроим», – повторил Крюков наутро при расставании.
Погода в Горьком была такой же, как при отъезде в Саяны. Над городом стоял густой смог. Горели окрестные торфяники. За два месяца ни одной капли дождя. В городе из друзей был только Ширяев. Ему тоже, наконец-то, повезло с квартирой. Сане удалось недорого снять двухкомнатную квартиру, хозяева которой работали и жили на севере.20
Выйдя после отпуска на работу, Сугробин подал заявление на поступление в юридический институт, и его пригласили на экзамены 1-го сентября с обещанием зачесть общественные науки при зачислении. За неделю до первого сентября он встретился в субботу с Саней Ширяевым, и они отметили свою холостяцкую жизнь в ресторане «Нижегородский». Вечер прошёл вдохновенно. Но машин у ресторана не оказалось и они в добродушном настроении пробирались с Гребешка к Ильинке, где ходил трамвай, который мог их отвезти на пересадочные точки. Поддали они ничего, но ещё стояли, пусть и нетвёрдо. Пробираясь по тёмным узким улицам вдоль глубокого оврага, они наткнулись на тройку «удалых». В ответ на «Закурить не найдётся?», Леонид протянул пачку с двумя последними сигаретами и тут же получил удар в грудь. Нападавший целил в голову, но Леонид успел отклониться. Саню тоже ударили. Леонид вспомнил свою боксёрскую сноровку и ударил «удалого», стоявшего перед ним. Но выпивка сделала своё дело – удар не нокаутировал нападавшего, а только придавил ему нос. «Сопротивляются, суки!» – услышал он крик. И что-то тяжёлое опустилось ему на голову, и он упал. Очнувшись, он увидел, что двое загоняют Саню в угол, а третий наклонился над ним, и шарил по карманам. Лежавшая на земле рука Леонида нащупала шершавый круглый предмет. Он ухватил его и понял, что это кусок арматуры.
– Ах, ты сволочь! – взревел Сугробин и лёжа, со всей силой ударил шарившего его карманы, по голове и вскочил, уклонясь от падавшего на него «удалого».
– Держись, Саня! – крикнул он и кинулся на обидчиков Ширяева. И сразу же приложил арматуру на плечо одного из них так, что услышал хруст ломающейся кости. Третий, небитый, обернулся и, увидав двух лежавших, бросился бежать. Но Саня успел подставить ему ногу, и тот полетел на асфальт. Саня подскочил, и вмазал ему ногой в подбородок.
– Уф, – сказал Сугробин, и взялся за разбитую голову. На ней выросла неприличная выпуклость. – Ты цел?
– Да ничего, только ногой меня достал вот этот, – показал он на лежащего.
– Проверим свои карманы, Саня. У меня вроде всё на месте. – Давай у них проверим. Двое лежали в отключке, ломаный сидел и стонал. – Вот с лежачих и начнём и начнём.
– Вам не жить, суки! – встрепенулся сидевший.
– Сейчас и тобой займёмся, – спокойно сказал Саня. – У этого только финарь.
– А у моего сколько-то рублей и удостоверение. Проверь, что у последнего, многообещающего.
– О! – сказал Саня, – кастет из текстолита.
– Дай-ка мне. Похоже, им он меня и долбанул, – сказал Леонид и пнул в бок сидевшего. Тот заматерился. – И что ж, финки и кастета хватит на всех троих. Как? Жить будем? – обратился он к ломаному. – Сейчас в милицию звоним.
– Не жить вам…, – тянул ломаный.
– А, может, добьём да в овраг всех троих, – вопросительно переговорил сам с собой Саня.
– Вы чё, пацаны! Мы же только закурить попросили, – изменился голос у угрожавшего.
– А чего же нам вечный покой пообещал?
– Надоело мне это дело, – сказал вдруг Саня. – У меня весь хмель прошёл. Пусть сами с собой разбираются. А мы давай пойдём. Деньги заберем, и домой на такси. И пошёл к жилым домам.
– Пацаны! Уходят эти суки, – захрипел ломаный.
– Ещё хрипишь, гадина! – Леонид зажал кастет в кулаке и вмазал сидевшего по затылку. Тот. уткнулся в землю. «Вот теперь в расчёте!» – сказал Леонид и догнал, уходившего быстрым шагом, Ширяева.
VIII. Лесной пожар
Такого жаркого лета старики не помнили. В далеко не южной широте, на которой стоял Горький, температура не опускалась ниже двадцати восьми градусов по Цельсию уже третий месяц. И третий месяц ни одной капли дождя не упало с безоблачного неба. Природа изнемогала. Обмелели до неузнаваемости Ока и Волга. Пересохли ручьи, погибли посевы на полях. И земля с трудом дышала своей потрескавшейся от боли кожей. В округе постоянно занимались леса пылающим огнём, смрадно дымили торфяные болота. Большой рабочий город окутался пеленой дыма, не снижающегося даже ночами. Жизнь в городе становилась похожей на мрачные предсказания фантастов. Но люди жили, работали и боролись со стихией. В СМИ регулярно появлялись бодрые репортажи с мест о том, что скоро, скоро…