– Дай то Бог,– перекрестился Иван Петрович двумя перстами.
– А как же вы причащаетесь, Иван Петрович, ведь у вас и батюшек-то нет? Расстриги только службу знающие.
– На Волю Господа отнесли. Дерзаем, обряд совершая, что по вере нашей даст нам. Отринули нас от Церкви видимой, но есть ведь еще и не видимая. От нее ни кто окромя самого Господа не отлучит. В чем разногласие у нас с Ним? Нет. Али символ Веры не признаем с животворящей Троицей? Коли прознали бы наши иерархи что в дикой Африке, али Австралии есть племя, которое черней лицами сапога, но в Христа по нашему обычаю верует, только крестится, скажем большим пальцем левой руки. Разве они эту мелочь обрядовую заметят? Возрадуются и братьями во Христе назовут. Отчего же нас гонят? «За единый Аз». Им он докука, нам муки Христовы. Ни одного гвоздка из распятия вытащить не позволить. Вот она правда, за которую старообрядство. Мы каб, не встали, то где бы остановились в секуляризации той? То, что видим, не вопреки нам, а благодаря.
Смирись мы, и Антихриста посадят на алтарь. Задумались и отступились. А Тело Христово расчленить нельзя. Раскол в умах чиновников, а в сердцах верующих согласие. Ты вот в Никонианстве – я в староотеческой. О чем нам спорить? В чем несогласие? Разве у нас Господь разный на исповедании?
– Христос один – пастыри разные,– вздохнул Силиверстович, завинчивая крепежную планку на ходиках с кукушкой.
– Кровавыми слезами пастве сие отольется. Падение нравов повсеместное наблюдаю. Винопитие, табакокурение за обыкновенность уже воспринимается,– Силиверстович, не курящий из уважения к хозяевам уже третий день, закашлялся.
– Вот, вот. Какова привычка-то акаянная. Уже воздуху не хватает. Раздирает легкие чистый воздух, а табачный дух сладок делается. Ты, Силиверстович, дыми, коль приучился. Я ведь с первого дня понял, что мучаешься. Сергей-то Алексеевич, тот по молодости-то деликатностью такой не стеснен и прятаться не стал, а ты, видать, хотел справиться с собой. А это, брат ты мой, гордыня в чистом виде. Не борзись, преодолеть, положись на Бога.
– Ну, ты, Иван Петрович, прямо и уличил, и обличил, и ущучил. Я ведь молодым к этому зелью пристрастился. Жизнь не сахар. Осиротел рано. Война, опять же. А у солдата, что за радость на службе? Табачком побаловаться. А вот три дня не курю и дышится легче с каждым днем. Может, и преодолею привычку эту. Бог даст.
– Я тебя в молитвослов впишу и просить Господа буду, чтобы пособил,– Кулибин подмигнул Силиверстовичу озорно глазом.– У нас с Ним взаимопонимание в этом вопросе.
– А у меня, значит, нет?– встрепенулся Силиверстович.
– Недопонимание с твоей стороны, братец.
Глава 3
Кулибин Иван Петрович приехал, как и обещал, в начале февраля и Силиверстович, бросив все свои дела, таскал его по всем предприятиям принадлежащим Торговому Дому.
Кулибин ахал и лез во все щели. В спичечном цеху он проторчал весь день, доведя до нервного срыва начальствующих в нем. Сначала расспросами, потом замечаниями и непосредственным вмешательством в процесс изготовления продукции. Разобрал лущильный станок, собрал его по-своему и тот завертелся без, привычного уже всем, скрежета.
– Ну, Петрович, ты прямо насквозь видишь. Я сто раз мимо прошел и думал, что так и надо. А начальники теперь как будут узнавать, что процесс идет? Зад толстый отрывать придется от стула и из конторки высовываться,– посочувствовал Силиверстович начальнику цеха с мастерами. – А соседи окрестные? Подумают, что производство остановилось спичек. Слух по Москве распустят, а значит, в ближайший месяц спрос повышенный следует ожидать. Пятнадцать минут поработал, а прибыли Торговому дому тысяч десять принес. Цену ты себе не знаешь. Я бы на месте потомков не вшивую плиточку поставил в Нижнем Новгороде, я бы стелу, метров сто высотой, возвел из чистого золота, ей Богу!
– Да за что? – взглянул на него удивленно Кулибин.– Человек ведь от Бога все получает и грех большой от людей Божье прятать, али цену заламывать. За руки, оно понятно. А за мысли – это, брат, совести нужно не иметь.
– Интеллектуальная собственность. Слышал про такое?
– Талант Богом данный – собственность? Он дал – Он и отнять может,– возразил Иван Петрович.– Посмотрел я на ваше производство и где в нем мое место?– сменил он тему разговора.
– В нем, ни где. Ты, Петрович, над ним будешь. Собственное конструкторское бюро тебе правление предлагает возглавить. Темы сам выбирай. Занимайся, чем хочешь. Набирай себе помощников, кого считаешь нужным, с оплатой по совести. Тобой приглашенного, с радостью примем. Ну и увольнять, сам будешь. Полная самостоятельность. Дадим тебе в помощь счетовода, чтобы на бумаги время не тратил. Работай. Рабочее время ненормированное. Про оплату уже сказано было. Контракт заготовлен – остается подписать. На-ка вот, ознакомься и если что не так, поправь или дополни,-
Силиверстович сунул в руки Кулибина бумаги и, обняв его за плечи, повел к выходу из цеха.
– Домик мы для вашего семейства уже прикупили, кирпичный. Ново-отстроенный. С вашим в Нижнем, по оригинальности не сравнить, но все есть и даже мебель кое-какая. Не на пустое место переедете. Аннушка лично проследила, чтобы кухня была к приезду хозяйки оснащена по последнему слову нынешнему. Авдотья Васильевна ей понравилась. Все пироги ее вспоминает. Она и сама мастерица в кулинарии, такую уху монастырскую приготавливает. Сегодня попотчует. Я ее специально попросил уважить. Когда в Нижний?
– Завтра же и отъеду,– улыбнулся в бороду Кулибин.– Авдотьюшка-то не любит переезды, но про жалование услыхала, и теперь торопит,– «Упустишь»,– говорит -, «Место-то»,– переживает. А я так мыслю. Жалование-то жалованием, но убедиться нужно, полезное ли для державы росейской затеваете. Мне ведь и немцы не единожды лестные предложения делали. И с переездом, и без. Горы золотые сулили, да я всем отказал. Пошто они мне, коль с них за позором России наблюдать предстоит? Европа нашими трудами, как клоп кровью пользуется. И людей уводит лучших и своих мерзавцев сбагривает на шею нашу. Кругом немец засел. В академиях, в коллегиях, в Сенате и в Синоде. Русскому человеку проходу не дают. Мне, Силиверстович, за державу обидно. Гляди, что деется? Дворянство на родном языке разговаривать разучилось. Народ собственный дикарями мнят и такоже с ним обращаются. Довели народ так, что за дубину взялся. Емелька-то откель? Из указу выскочил, кабального вовсе? Закрепостили русского пахаря так, что хуже скотины стал себя чувствовать. А я вашу школу увидел и сердце возрадовалось. И согласен работать в вашем кумпанстве, хоть за стол, да ночлег,– Кулибин подписал контракт, вынув презентованную ему авторучку, из специально для нее пришитого кармана на кафтане и, щелкнув зажимом, улыбнулся:
– Занятная вещица – удобна, вот так вот на ходу, что-то написать. Значит, помощников себе сам набираю? Есть у меня в Санкт-Петербурге умельцы с руками золотыми.
Шерстневский, Беляевы братья, Егоров, Кесарев. Человек десять немедля вызову. Примете аль как?
– Пусть приезжают. Обустроим. Не обидим. О жаловании поговорим в любое время. Они, к примеру, в Академических мастерских сколько имели?
– А ни сколько. На заказах подъедались. Сколь дадут с барского плеча, то и ладно. Матушка-то – Императрица меня грешного на службу приняв, немца с того места удалила и казне 2-е тысячи на жаловании сэкономила, а уж мастеровых я сам искал, да на свой риск и страх содержал. Рупь за десять выплатят, оно и хорошо.
– Вот ведь казус,– возмутился Силиверстович, открывая дверцу в зимнюю кибитку на полозьях.
– Проедем, на дом взглянем, да в кассу заедем. Вы то, за харч готовы работать, а переезд денег стоит. Аванс получите и поезжайте. В переезде можем посодействовать.
– Это как же?– заинтересовался живо Кулибин.
– Соберите вещи, упакуйте в короба да узлы, а уж погрузка, доставка и разгрузка дело наших транспортников. Назначьте день – они подъедут и от заботы вас этой избавят.
Бьюсь об заклад, вперед вас поспеют с барахлишком сюда.
– Через две седмицы будем готовы. Пусть подъезжают. Об заклад биться не стану, но право буду весьма признателен. Авдотья Васильевна переживала,– «Два переезда – один пожар».
– Фирма гарантирует – все доставим в полной сохранности,-
Через две недели Серега с Мишкой стояли перед уже знакомым домом в Нижнем Новгороде и провожали семейство Кулибиных в Москву. Для этой цели наняли три крытых возка с печурками, трубы которых пускали клубы дыма и хозяева, поклонившись на прощанье дому, уселись в них, перекрестившись.
– Мы, Иван Петрович, будем раньше вас. Дом закроем и, ключи вам привезем. Скатертью дорога. Трогай!– махнул Мишка рукой кучерам.
Имущество, предназначенное к перевозке, было аккуратно упаковано в короба и сундуки, отдельно были увязаны и сложены узлы с мягкой рухлядью.
– Вот ведь,– хлопнул себя по лбу Серега.– Забыл спросить, в кабинете все перетаскивать или то, что приколочено, пусть остается?
– Ну, ты тормоз, Серый. Все что нужно перевезти сложено вот в эту кучу. Иван Петрович все сам оторвал, что было прикручено и решено с собой взять. Лапоть.
– Ладно, сапог, давай действуй. Я сегодня с утра не позавтракал. Проспал. Обедать пора.
– Интересное кино. Чем же ты ночью занимался, болезный? Бессонница напала?
– Я женатый или где? Аннушка под боком сопит и не уснуть, хоть ты тресни. А еще всю ночь кто-то под окнами топтался.
– В смысле?
– Понимаешь. Встал я покурить. Не спиться что-то. Думаю, курну слегка. Ну, вышел, в курилку. Вентиляцию включил – в смысле форточку распахнул, стою, значит, здоровье укрепляю и вижу, топчется кто-то. Тень прыгает. Высунулся, точно какой-то ханурик скачет у забора. Мороз же 20-ть градусов. Он, правда, в тулупчике волчьем, драненьком и катанках, но все равно видать не сахар. Потом смотрю еще один хмырь подошел и что-то первому стал вдалбливать. Буквально ладонью в лоб. Долбит и на мой дом второй рукой машет. Минут пять долбил. Этот, первый который ханурик, прыгать перестал и с покорностью перетерпел.
На «спецуру» похоже. Пасут никак нас. Ты за собой не замечал «хвостов»?
– Я что, с оглядкой хожу? Хотя замелькал тут вокруг меня один господин не понятный. Попался несколько раз на глаза и все как-то вел себя не правильно.
– Ну, если попался тебе лопуху на глаза, то и сам видать лопух еще тот,– Серега присел на табуретку почему– то не упакованную хозяевами.
– Сам видать выстругал Петрович, сидеть одно удовольствие, вон чего с ножками вытворил. Вроде все в разные стороны смотрят и закреплены вроде не прочно, а сидеть мягко поэтому,– похвалил табуретку Серега и рухнул на пол вместе с ней, сложившейся на сторону.
– Блин, руки отломать такому умельцу. Сапожник без сапог. Ноги закрепить, как следует не может. Зараза!– зашипел Серега, потирая ушибленный локоть.
– Это Господь тебя смиряет, Серый. Чтобы не создавал кумиров и не злословил ближнего,– злорадно ухмыльнулся Мишка, усаживаясь на короб.
– Тебя что ли злословлю? Это когда же, что-то не припомню?
