Авантюристы. Книга 2

Силиверстович сунул в руки Кулибина бумаги и, обняв его за плечи, повел к выходу из цеха.

– Домик мы для вашего семейства уже прикупили, кирпичный. Ново-отстроенный. С вашим в Нижнем, по оригинальности не сравнить, но все есть и даже мебель кое-какая. Не на пустое место переедете. Аннушка лично проследила, чтобы кухня была к приезду хозяйки оснащена по последнему слову нынешнему. Авдотья Васильевна ей понравилась. Все пироги ее вспоминает. Она и сама мастерица в кулинарии, такую уху монастырскую приготавливает. Сегодня попотчует. Я ее специально попросил уважить. Когда в Нижний?

– Завтра же и отъеду,– улыбнулся в бороду Кулибин.– Авдотьюшка-то не любит переезды, но про жалование услыхала, и теперь торопит,– «Упустишь»,– говорит -, «Место-то»,– переживает. А я так мыслю. Жалование-то жалованием, но убедиться нужно, полезное ли для державы росейской затеваете. Мне ведь и немцы не единожды лестные предложения делали. И с переездом, и без. Горы золотые сулили, да я всем отказал. Пошто они мне, коль с них за позором России наблюдать предстоит? Европа нашими трудами, как клоп кровью пользуется. И людей уводит лучших и своих мерзавцев сбагривает на шею нашу. Кругом немец засел. В академиях, в коллегиях, в Сенате и в Синоде. Русскому человеку проходу не дают. Мне, Силиверстович, за державу обидно. Гляди, что деется? Дворянство на родном языке разговаривать разучилось. Народ собственный дикарями мнят и такоже с ним обращаются. Довели народ так, что за дубину взялся. Емелька-то откель? Из указу выскочил, кабального вовсе? Закрепостили русского пахаря так, что хуже скотины стал себя чувствовать. А я вашу школу увидел и сердце возрадовалось. И согласен работать в вашем кумпанстве, хоть за стол, да ночлег,– Кулибин подписал контракт, вынув презентованную ему авторучку, из специально для нее пришитого кармана на кафтане и, щелкнув зажимом, улыбнулся:

– Занятная вещица – удобна, вот так вот на ходу, что-то написать. Значит, помощников себе сам набираю? Есть у меня в Санкт-Петербурге умельцы с руками золотыми.

Шерстневский, Беляевы братья, Егоров, Кесарев. Человек десять немедля вызову. Примете аль как?

– Пусть приезжают. Обустроим. Не обидим. О жаловании поговорим в любое время. Они, к примеру, в Академических мастерских сколько имели?

– А ни сколько. На заказах подъедались. Сколь дадут с барского плеча, то и ладно. Матушка-то – Императрица меня грешного на службу приняв, немца с того места удалила и казне 2-е тысячи на жаловании сэкономила, а уж мастеровых я сам искал, да на свой риск и страх содержал. Рупь за десять выплатят, оно и хорошо.

– Вот ведь казус,– возмутился Силиверстович, открывая дверцу в зимнюю кибитку на полозьях.

– Проедем, на дом взглянем, да в кассу заедем. Вы то, за харч готовы работать, а переезд денег стоит. Аванс получите и поезжайте. В переезде можем посодействовать.

– Это как же?– заинтересовался живо Кулибин.

– Соберите вещи, упакуйте в короба да узлы, а уж погрузка, доставка и разгрузка дело наших транспортников. Назначьте день – они подъедут и от заботы вас этой избавят.

Бьюсь об заклад, вперед вас поспеют с барахлишком сюда.

– Через две седмицы будем готовы. Пусть подъезжают. Об заклад биться не стану, но право буду весьма признателен. Авдотья Васильевна переживала,– «Два переезда – один пожар».

– Фирма гарантирует – все доставим в полной сохранности,-

Через две недели Серега с Мишкой стояли перед уже знакомым домом в Нижнем Новгороде и провожали семейство Кулибиных в Москву. Для этой цели наняли три крытых возка с печурками, трубы которых пускали клубы дыма и хозяева, поклонившись на прощанье дому, уселись в них, перекрестившись.

– Мы, Иван Петрович, будем раньше вас. Дом закроем и, ключи вам привезем. Скатертью дорога. Трогай!– махнул Мишка рукой кучерам.

Имущество, предназначенное к перевозке, было аккуратно упаковано в короба и сундуки, отдельно были увязаны и сложены узлы с мягкой рухлядью.

– Вот ведь,– хлопнул себя по лбу Серега.– Забыл спросить, в кабинете все перетаскивать или то, что приколочено, пусть остается?

– Ну, ты тормоз, Серый. Все что нужно перевезти сложено вот в эту кучу. Иван Петрович все сам оторвал, что было прикручено и решено с собой взять. Лапоть.

– Ладно, сапог, давай действуй. Я сегодня с утра не позавтракал. Проспал. Обедать пора.

– Интересное кино. Чем же ты ночью занимался, болезный? Бессонница напала?

– Я женатый или где? Аннушка под боком сопит и не уснуть, хоть ты тресни. А еще всю ночь кто-то под окнами топтался.

– В смысле?

– Понимаешь. Встал я покурить. Не спиться что-то. Думаю, курну слегка. Ну, вышел, в курилку. Вентиляцию включил – в смысле форточку распахнул, стою, значит, здоровье укрепляю и вижу, топчется кто-то. Тень прыгает. Высунулся, точно какой-то ханурик скачет у забора. Мороз же 20-ть градусов. Он, правда, в тулупчике волчьем, драненьком и катанках, но все равно видать не сахар. Потом смотрю еще один хмырь подошел и что-то первому стал вдалбливать. Буквально ладонью в лоб. Долбит и на мой дом второй рукой машет. Минут пять долбил. Этот, первый который ханурик, прыгать перестал и с покорностью перетерпел.

На «спецуру» похоже. Пасут никак нас. Ты за собой не замечал «хвостов»?

– Я что, с оглядкой хожу? Хотя замелькал тут вокруг меня один господин не понятный. Попался несколько раз на глаза и все как-то вел себя не правильно.

– Ну, если попался тебе лопуху на глаза, то и сам видать лопух еще тот,– Серега присел на табуретку почему– то не упакованную хозяевами.

– Сам видать выстругал Петрович, сидеть одно удовольствие, вон чего с ножками вытворил. Вроде все в разные стороны смотрят и закреплены вроде не прочно, а сидеть мягко поэтому,– похвалил табуретку Серега и рухнул на пол вместе с ней, сложившейся на сторону.

– Блин, руки отломать такому умельцу. Сапожник без сапог. Ноги закрепить, как следует не может. Зараза!– зашипел Серега, потирая ушибленный локоть.

– Это Господь тебя смиряет, Серый. Чтобы не создавал кумиров и не злословил ближнего,– злорадно ухмыльнулся Мишка, усаживаясь на короб.

– Тебя что ли злословлю? Это когда же, что-то не припомню?

– А «лопух»?

– Лопух – это не злословие – это констатация факта. У тебя на пятках филер топчется, а ты…

– А я чист, «аки голубь» и готов этому «филеру» рассказать почти все, за исключением мелочей, самых пустяшных. Я имею в виду нашу коммерческую деятельность в веке 18-ом. Пусть топчутся.

– А тебе не интересно кто?

– Теперь интересно. Обязательно по возвращении познакомлюсь поближе. Если нами занялась какая-нибудь «спецура», то наверняка не только топчется по пяткам и у забора твоего, но и людишек внедрила к нам в фирму. Нужно заняться проверкой сотрудников. Завербовать тоже могли кого-нибудь. Народу нового набрали мы только в последнем квартале прошлого года человек пятьдесят. Придется объезжать все производственные точки. Но мне кажется это кто-нибудь из среднего звена управленческого. Там тоже новые люди принятые есть и, старым никому веры абсолютной у меня нет. Так или иначе, всегда есть возможность заставить человека стать осведомителем. Деньги, шантаж и прочие примочки дерибасовские. Государева если контора, то на верноподданические чувства могут давнуть, чтобы сэкономить на оперативных расходах. Ну а ежели конкуренты, то, скорее всего – презренный металл.

В Москве начиналась ранняя весна. Зима была малоснежной и старики озабоченно хмурились, на жизненном опыте убедившись и приметив закономерность, когда за малоснежной зимой следовало засушливое лето.

– Каб не пришлось ноне лебеду есть, как десять лет назад,– сетовали старички, шлепая по снежной жиже.

Дороги раскисли, вскрылись реки, и половодье понесло льдины. Но по ночам еще подмораживало и из соседних лесов на окраины Москвы начали забегать стаи волков, рыская по кривым улочкам и наводя ужас на дворовых кобелей. Ночные выстрелы стали не редкостью. Имеющие в хозяйстве огневой бой, пугали серых.

– Скоро еще медведи из берлог повылезают и тоже припрутся за добычей,– пророчествовал Серега.

– Чего это они попрутся в Москву? – Аннушка налила чай в кружку и поставила ее перед Мишкой.

– А куда? Понятное дело что сюда. Голод не тетка.

– Сроду такого не помню,– возразила Аннушка.

– Так и лет-то тебе. Поживи с мое. Я как-то стаю тигров видел в лесу. Из Африки видать забежали. Зубы, во,

– Серега взял в руку нож столовый.– Не, этот маловат. Раза в два подлиннее были.

– Михаил Петрович, вот как мне отличить, где он фантазирует, а где правду говорит?– закручинилась Аннушка, пододвигая к Мишке поближе плетеную тарелку из соломки с домашней сдобой.

– Да очень просто. Он когда правду говорит, то у него уши светлые, а когда брешет, как сивый мерин, то красные,– поделился Мишка охотно с ней методикой, которую почему-то упускают разработчики всяческих детекторов лжи.

– Так просто?– удивилась Аннушка, уставившись на уши мужа.– А сейчас они у него красные, аль это белые считаются?

– Сейчас они у него не мытые. Видать умывался поспешно нынче,– хмыкнул Мишка.– Но вот ежели их хорошенько отмыть, то все-таки белые скорее. Тигров этих ты и сама можешь посмотреть в «мазаришарифке». Там их целых шесть штук. И зубы действительно вот такие, как Серега показал. Сабли, а не зубы.

– Значит, наполовину соврал. Из Африки сказал будто бы. А медведи с Северного полюсу?

– А медведи нашенские, бурые и ужасно голодные, поэтому одна вечером на улицу не выходи,– Серега потер ухо, взглянув на свое отражение в надраенном боку самовара.

– А я и не хожу никуда без тебя, – возразила Аннушка.– Это ты носишься днями напролет и приходишь заполночь.

– Один раз на прошлой неделе припозднился, отчетность проверял. Достала меня эта бухгалтерия. Сил моих нет. Миха, нужен толковый бухгалтер. Мои чинуши не тянут. Тут нужен женский, хитрый ум. Где взять?

– Аннушку обучай. Пока в положении, на курсы ее засунем и, пусть слушает. По методике допотопной. Вон она у тебя какая способная. Уже всю географию знает. А если ей систематическое образование дать?

– Не-е-е-т. Бухгалтерия это не для Аннушки. У нее же шило в одном месте деликатном, а там усидчивость требуется.

– Шило-о-о!– возмутилась Аннушка.– Да я в мастерской у Катюши самые сложные вышивки делаю, а там не повертишься. Иной раз спина к вечеру, как деревянная. Посиди-ка.

– Вот и я про это же. Оно тебе надо, в бумажках копаться дни напролет?

– Нет,– призналась Аннушка.– Шило у меня в этом самом месте, прав Сергуня-то, Михаил Петрович. Неусидчивая я. Мужняя жена, как муж скажет, так и поступает.

– Смотри-ка, – Серега обнял Аннушку и прижал к себе.– Какие речи разумные слышу. Умная ты у меня и на все руки. Золото, а не жена. Ведь чуть не увел этот-то с рылом кувшинным. Вовремя я сватов-то заслал.

– Смотрю, полное согласие у вас. Даже завидно,– вздохнул Мишка.

– Ну, уж, тебе-то вздыхать… С твоей Катюшей живешь, как у Христа за пазухой,– покосился на него укоризненно Серега.

– Так она опять умотала в 20-ый, а у меня тут дел невпроворот. Видимся раз в неделю.

– Б-е-е-е-е-дный,– пожалела Мишку Аннушка.– Что за нужда ее туда понесла?

– Петька, кажется, корью заболел. Теперь пока оба не переболеют, там будет торчать.

– Ну, так, сам следом беги. Поживи в Питере месячишко. Обойдемся, как-нибудь и без тебя.

– Не могу, проверяю тут кое-что по поводу «спецуры». Двоих «засланцев» уже вычислил.

– Что за «засланцы»?– Аннушка распахнула глаза, и даже ротик приоткрыла.

– Похоже, что конкуренты нас решили прозрачненькими сделать. На государственную контору не похоже. Вот сегодня, может быть, окончательная ясность наступит. Я чего забежал-то к вам? Проедемся, тут совсем рядом. Поговорим кое с кем. Сегодня эти типусы на доклад идут. Вот мы и заявимся. Эти-то «пешки» и не знают толком ничего. В мозгах сквозняки гуляют. Ну а потом, если все будет, Слава Богу, я – в Питер, ну а ты домой, под теплый бочек Аннушкин. Мы быстро. Два часа времени на все про все.

– А я что… – Аннушка улыбнулась. – А мне с вами можно? Сроду «засланцев» не видала. Страсть как хочется, хоть одним глазком взглянуть.

– Да ты обеими каждый день одного из них видишь.

– Кто же это?– замерла озадаченно Аннушка.

– Новенькая – ваша белошвейка. Работает месяца два всего. Специально подослана, чтобы за Катюшей и мной присматривать. Татьяной кличут.

– Танька!– ахнула Аннушка. – Змея? А такая тихоня, тихоня. Слово не вымолвит.

– Да она-то девчушка хорошая, сама по себе. Семейство у нее большое. Она старшая. Мать хворая. Отец не может всех содержать. Кроме нее там детишек, то ли шестеро, то ли семеро. Вот и соблазнили деньгами. И деньги-то плевые. Копейки сущие. Она в мастерской вдесятеро больше зарабатывает. Ну и теперь ей уже не платят вовсе ничего. Теперь она боится место потерять. Шантажируют, ну и благодарность за протекцию требуют. Да только, что она знать может? Но этих злыдней все интересует. Когда кто приходит, в чем одеты, что едим и пьем даже. Посуда, упаковка и прочие мелочи. Вот это мне не нравится. На серьезном уровне взялись за нас. Второй «засланец» в кадетскую школу влез. Подъехал на «кривой кобыле» к Леонидовичу, очаровал и сейчас математику, физику и химию преподает. Француз, между прочим, но по-русски чешет без акцента. И это при том, что живет в России всего пару лет. Несомненно, одаренный человек. Это не Танюшка «на подхвате». В голове, правда, сквозняк, но осмысленный. Этот еще и «свое» что-то ищет. Работает, как вол. За троих. Леонидович не нахвалится. На Боярского Мишу похож и зовут его?..

– Д,артаньян? – предположил Серега.

– Нет. Еще две попытки даю. Напряги извилины.

– Атос, Партос или Арамис?

– Эко, тебя пробило на трех мушкетеров, но шел в верном направлении. Зовут Серж, а вот фамилия Дюма. Тезка твой. И такой же хитрец.

– Как я или Дюма – писатель?

– Как вы оба. Такой затейник доложу я тебе. А любознательный какой! В школе уже все исследовал. Осталась наша комнатенка, в которой аппаратура стоит. Уже ключ изготовил и дважды проникнуть пытался. Первый раз, через дверь понятно. Второй раз, через окно попробовал. С крыши на веревке спустился. Альпинист, да и только. Чуть не сверзился. Бледный, как полотно, потом весь день ходил. Трясло бедолагу от пережитого. Леонидович даже забеспокоился и участие проявил. Ценит он его, как специалиста.

– Дюма? Ну, конечно же. Как я не сообразил сразу. Сергей Францевич. Знаком уже, как же. Весьма смышлен и расторопен. Я думал, что замена Леонидовичу полноценная нашлась. И говорит по-нашему почти без акцента – это верно. Но не два года он в России. Два года, как вернулся в Россию. А вообще он родился здесь. Его предки камердинерами при князьях каких-то состояли, и вырос парень среди осин. Удивительно, что язык все же русский освоил в совершенстве. Умен. Не зря его Леонидович оценил. Рубит по всем предметам. Кадеты его хвалят. На Мишку Боярского не так что бы и очень похож, тут я не согласен. Скорее Мишка на него слегка, но шустрый дядька. А шпагой, как орудует. Видел я его в спортзале. Опасен. Куда там Карлу. А ведь зацепил же и тот сколько раз меня, пока я его угомонил. А этот и вовсе дуршлаг успеет сделать. Имей в виду, он со шпажонкой не расстается. Гремит ей везде.

– Так у вас там и до смертоубийства может дойти? – всполошилась Аннушка.

– Успокойся, Аннушка, Серега имел в виду, что народ отчаянный и при колюще-режущих. Значит, аккуратнее нужно, чтобы руки им не поотрывать в запале. Но это он для себя сказал. Я давно уже никому за это, руки не выдергиваю.

– А прежде дергал?– не поверила Аннушка.

– А прежде было как-то, что отрубил сгоряча пару ручонок вместе с оружием. Потом сожалел. Обратно-то не пришьешь.

Глава 4

Мишка с Серегой, ехали по вечерней воскресной Москве на «Троянах». Тверская улица, в конце которой и находился нужный им дом, даже в весеннюю распутицу была достаточно оживлена. Народ вывалился из храмов после вечерней службы и шлепал по колено в грязи, привычно матеря градоначальников.

Перед ними, парная упряжка волокла по лужам повозку на зимних полозьях, из которой высунулась любопытствующая голова седока – пассажира. Он иногда еще и пальцем тыкал, и что-то, по-видимому, пояснял попутчику, которого видно не было, но судя по артикуляции и тыканью пальцем, был наверняка иностранцем.

– Немец, сразу видно,– предположил Серега, разглядывая квадратную голову в цилиндре.

– С чего взял?

– В пенсне потому что. Вон шнурок болтается. Близорукостью страдает. Значит, читал много при свечах, лежа. Посадил глаза,– Серега, как заправский сыщик, привел аргументы.

– Шерлок Холмс, блин. Европеец, ты хотел сказать?

– Нет, немец,– заупрямился Серега.

– Пенсне потому что? И французы тоже лежа читать любят. Я уж про англичан не говорю. Это их любимое занятие. А уж шведов вообще хлебом не корми, дай с книжкой поваляться. И все потом в аптеку бегут за очками, за «пенснями» этими со шнурком. Мне вот ясно только одно, что это явно не китаец. Даже наши уже дворяне Вольтера пристрастились почитывать, в этих самых пенсне.

– Спорим на шалобан?– Серега пропустил мимо ушей, Мишкины резонные замечания.

– Да хоть на подзатыльник. Обалдуй. Иди, знакомься, или мне Филю послать?

– Посылай, чтобы все было по честному, а то опять какой-нибудь гадостью напоишь, а я потом бегай, ищи место отхожее.

– Боишься? Правильно делаешь. Я страшный, если меня разозлить. Филя, слетай, послушай, о чем вон тот с квадратной челюстью господин, в цилиндре бакланит, по-каковски главное,– Филя тут же перебрался на крытый возок, усевшись чуть ли не на цилиндр «немцу». Минуту посидев, и повертев клювом, он вернулся и доложил:

– Бакланят следующее.– «Ты, ослиная морда, когда уже мы приедем на постоялый двор?»

–«Сей момент будем на месте, экселенц. Вон видите те купола. Вот эту кирху проедем и будем на месте»,– на немецком шпарят.

– Подставляй загривок,– обрадовался Серега, поплевав на ладони.

– Не спеши. На немецком, не только немцы разговаривают, но и, например; швейцарцы и австрийцы, и еще, кто только не говорит. В конце концов, даже наш какой-нибудь помещик скорее на немецком заговорит, чем на родном языке. Филя, давай-ка еще разок смотайся и послушай подольше. Интересные персонажи рассекают по Тверской на рысаках, – в этот раз Филя сидел и «записывал» разговор «квадратного» с «экселенцем» до самого постоялого двора.

– Какое совпадение замечательное. Нам тоже сюда, – усмехнулся Серега, разглядывая второго пассажира, вылезающего из повозки и увязнувшего в снежно-грязевой каше. Был он в дорожном плаще и в цилиндре, который натянул до самого носа и маленькие глазки его сверкали из-под полей зло и требовательно. Лицо его, в отличие от квадратной рожи спутника, было скорее уж треугольное, если оценивать с геометрической точки зрения. Еще и бородка клинышком, донкихотская и усы, торчащие как у кота, усиливали эту треугольность настолько, что Мишка так и окрестил незнакомца – «треугольный».

«Треугольный», задирая ноги в ботфортах, прошествовал до ворот постоялого двора и шагнул в них, распахнутые услужливо перед ним, «квадратным».

– Ну, кто они?– Серега ерзал в седле и чуть не схватил прилетевшего Филю рукой. Филя ловко увернулся от его загребущих пальцев, растопыренных и свистнувших под его ногами.

– Из диалога, который зафиксирован, эту информацию извлечь возможным не представляется,– чирикнул Филя.

– О чем диалог?

– Тот, что с квадратной челюстью, тому, который «экселенц», достопримечательности местные показывал, с пояснением. «Это,– говорит, – курная изба – в ней курят. А это питейная – в ней пьют. А это постоялый двор – в нем стоят». А тот, который «экселенц», все фыркал и злословил:– «Варвары, дикари»,– говорит,– «В городе у них горожане, в деревнях деревенщина, еду едят, питье пьют. Примитивный язык».– Ну и все в таком же духе. Не нравится ему фонетика русская, хотя слова по-русски произносит вполне членораздельно, с пониманием.

– Ладно уж, Миха, щелкай «перстами» времени столько потеряли зря с этим Филей. Ничего толком выполнить не умеет. У меня чего-то рука чешется. Как там затылок твой? Только по-честному чтобы. Насвистишь сейчас, что они негры, знаю я тебя.

– Понятное дело, что негры. Особенно тот, что с челюстью, как у бульдога. Напудрились пади,– Мишка щелкнул пальцами и замер, вслушиваясь.

– Обломайся, Серега, – это не немцы. Вернее тот, что с мордой треугольной, как раз немец – прусак, а вот тот, что с рожей квадратной – наполовину наш. Маман у него татарка из Казани. А папаша евоный, тоже наполовину только немец, а на вторую половину – француз. Четвертинка там немца всего.

– Ничья значит,– вздохнул с сожалением Серега.

– Какая ничья? Три один в мою пользу. Значит, я тебе два подзатыльника должен.

– Здрасте! Что это за арифметика странная? Неправильная. На то уж пошло, нужно у этого «квадратного» спросить, кем он себя ощущает. Как на переписи. Если скажет, что татарином, значит, твоя взяла – бей. Ну а уж если он себя немцем считает, то тогда я вмажу. А ничья будет пусть, если он себя французом возомнил. Это если по справедливости.

– Выкрутился,– Мишка спрыгнул на черные доски тротуара и повел Лерку в поводу.– Стой здесь и никуда не уходи,

– Мишка набросил уздечку на вбитый в столб крюк и поднялся на высоченное крыльцо, постоялого двора. Его удивила тишина на подворье. Не сезон понятно, но обычно служилый холоп или сторож наемный, выходят обязательно встретить. А тут ворота открыты и нет никого. Прозвучавшие два выстрела подряд внутри дома, заставили парней переглянуться и достать из карманов «Завесы».

Мишка толкнул двери, прошел через сенцы и, распахнув вторую дверь, вошел в гостиную – трапезную и кухню по совместительству. Здесь оказалось людно, человек пять стояло, столько же лежало на полу. Позы лежащих сомнений не вызывали, убиты и скорее всего хозяева, и обслуживающий персонал, постоялого двора. А вот убийцы – злодеи, тоже несомненно – оставшиеся в живых. У двоих в руках еще мушкеты дымятся, а двое с обнаженными клинками замерли.

Кроме пятерых стоящих убийц и лежащих пятерых убитых, на табуретке сидела девица, вцепившаяся в руку стоящего перед ней уже знакомого Мишке «Треугольного». Он, очевидно, о чем-то ее спрашивал, прихватив за русую косу.

Мишка вошел совсем не кстати, помешав и «Треугольный» недовольно повернул свою рожу в сторону заскрипевших дверей. Был он сейчас без цилиндра и оказался лыс, как бильярдный шар.

« Классический злодей из Чарли Чаплинских фильмов немых»,– подумал Мишка.

А «классический злодей»– парень решительный и разговоры разговаривать не стал, скомандовав:

– Убить!– и двое с шпагами прыгнули в сторону входной двери. В одном из них Мишка узнал Сержа Дюма. Тот тоже узнал его и, придержав за руку напарника, крикнул охрипшим от волнения голосом:

– Экселенц, это они. Главные в Торговом Доме.– Экселенц, живо сориентировавшись, косу девичью из руки выпустил, и подпрыгнул от радости.

– Какая удача! Сами пришли. Хватай, вяжи!– и сам кинулся помогать, размахивая куском пеньковой веревки, появившейся у него в руке невесть откуда.

– Давно столько сразу придурков в одном месте не встречал, – удивился Серега, отшвыривая от себя первого подскочившего к нему молодца, пытавшегося оглушить его рукоятью пистолета. Молодец сполз тихо по бревенчатой стене и притих, а следом полетел Серж Дюма, размахивая обломком шпаги.

Этому не повезло, впечатался в стену рожей и повис, вцепившись в рукоять шпаги мертвой хваткой. Обломок вошел между бревнами легко, как шило в зад.

Еще двоих глушанули, так же качественно. Причем Серега, «квадратнорожего» аккуратно повесил, согнув, на дверное полотно. Видимо, чтобы не забыть, потом расспросить о национальном самосознании.

Дверь поскрипывала недовольно под тяжестью медвежьей, согнутого пополам «татаро-немце-француза» и голова его при этом ударялась в печной выбеленный бок. Не сильно, но громко. И понятно почему. Печь внутри пустая и голова тоже. Пустое, по пустому всегда так бывает.

Оставшийся в одиночестве «козлобородый», веревкой размахивать сразу прекратил и, сориентировавшись, попытался выпрыгнуть в окно. Идиот. Там окно-то, окно… Но раму выворотить успел табуреткой, с которой как ветром сдуло девицу. Забилась под стол дубовый и зажала рот кулаками.

Табуретку у «экселенца» Мишка отобрал и пару раз слегка по ушам здоровенным врезал, чтобы в себя привести. Но тот рвался, норовя завершить начатое – доломать раму оконную своим «бильярдным шаром». Пришлось обездвижить, для его же пользы.

– Замри, нечистая сила,– щелкнул Мишка пальцами и «экселенц», застыл, вытаращив глаза и открыв рот.

– Отдышись и подумай хорошенько. Ты в это оконце только намыленный пролезешь, кретин. А для этого нужны – вода, мыло и раздеться еще обязательно. У тебя есть мыло? Нет. Чего тогда ломишься? Постой и подумай,