Счастье в запретном

Священник почувствовал, что рядом кто-то находится. Слишком близко, чтобы это списать на внимание Хранителя. Священник медленно повернулся. Быстрее просто не мог, от резкого поворота закружится голова.

Увидев нечто удивительное, он ничуть не переменился в лице.

– Это ты что ли, ночной гость, утопленник? – спросил священник.

Взгляд по диагонали изучил чужака, остановился на лице. Глаза смотрели в глаза. Один человек отражался в зрачках другого.

– Ну, я, – признался Назгал, выпятив грудь.

– А похищенная где?

– Со мной. Жива.

Не солгал, священник ему поверил. Потому не стал торопить события.

– Тебе разве не интересно, зачем она мне понадобилась?

Священник покачал головой. Это уже любопытно. Разве не для того его держат в деревне, чтобы он боролся с нечистью. Назгал хотел сразу расправиться с полумертвым человеком, но передумал. Подобное развлечение не следует упускать.

– Дшина, спустись! – позвал ее Назгал.

Не удивился, когда девушка подчинилась. Спрыгивать она не стала, спустилась по лестнице. Священник взглянул на девушку, потом перевел взгляд на чужака. Похоже, он не первый раз сталкивался с подобным. Потому знал, что за этим последует.

– Не хочешь спасти ее? – задал Назгал наводящий вопрос.

Он сделал шаг вперед, опустил голову, взглянув исподлобья. Мелкий паренек по сравнению с возрастным служителем культа. Сейчас Назгал выглядел больше, массивнее. Закованный в непробиваемые доспехи из плоти.

– Вырвать несчастную девицу из лап чудовища. Вернуть ее в семью. К любящим родителям.

Священник поморщился. Эти самые родители выбросили свое дитя. Ее уже не вернуть.

– Вернуть? – спросила Дшина.

Она переводила взгляд с одного лица на другой. Но ответ она давно нашла. Потому покачала головой и отказалась. Не во власти священника спасти ее.

– Уходите, – просто сказал священник. – Пока есть время, бегите.

– Здесь безопаснее. Нас искать не будут.

– Разумно, – священник кашлянул, вытер губы грязным пальцем. – Тогда следуйте за мной.

Назгал выпрямился, его брови чуть не соприкоснулись с линией волос. Удивление длилось недолго, любопытство захватило полностью. Взглянув на спутницу, он увидел такой же интерес в ее глазах.

– Пойдем, – подбодрила она и сделала первый шаг.

Шла немного неуклюже, подгибая пальцы. Стараясь не касаться камня всей поверхностью стопы. Ей все еще холодно, но эти чувства вскоре уйдут.

Не зря в затерянной деревне верховодили именно женщины. Только они обладают острым зрением и тонким нюхом. Назгал понимал, чего лишился, когда родился с корявым отростком между ног.

Именно Дшина увидела то, что не разглядел сразу Назгал.

Нагнав девушку, он пошел рядом с ней. Чувство родства укрепилось. Их души срастались, укрепленные грубыми нитями судьбы. И пусть ведьмы утверждали, что судьбы не существует, Назгал не утратил веры в предначертанное.

Священник не скрывал в храме тайной комнаты. Если не считать запретной, где хранилась священная утварь. Чужаков он привел в свою спальню, усадил на незастеленную постель. Он взял со стола пустую плошку, к краям которой прилипла вчерашняя каша. В плошку налил из кувшина воды, облагороженную вином и передал девице.

– Выпей, согреешься.

Дшина взяла миску двумя руками, замотала головой, не понимая, что происходит.

– Травить тебя ему нет нужды, – заметил Назгал. – Так чего ты привел нас к себе, старик?

– Старик? – в голосе не удивление, а скорее грусть. Больше его тело никак не прореагировало на замечание. – Какой же я тебе старик. Тридцать зим всего пережил, столько их прошло на моей памяти.

Назгал пожал плечами. Пусть не пытается отвлечь его пустыми разговорами.

– Чего тебе, старик?

– Ты искал убежище, ты его получил. Не для того ли ты пришел в храм?

– И часто ты демонам убежище здесь устраиваешь? Знают об этом простаки?

Священник покачал головой, отодвинул табурет от стола и осторожно сел. Шерстяная ряса не могла скрыть его разбухших коленей. Ноги не сгибались полностью, ему не удалось спрятать корявые пальцы стоп под столом. Убрать это уродство с глаз долой.

Это мясо давно протухло. Назгал не стал бы его использовать даже для грибницы.

Дшина протянула пустую миску, но никто ее не забрал. Назгал и священник обменивались пустыми взглядами, словно испытывали волю противника.

– Да перестань ты! – она поставила миску на пол. – Помог и все. Что с того?

– Никто так не поступает.

– А я – поступил, – возразил священник.

И впервые улыбнулся. Улыбка омолодила его лицо, появившиеся морщины ничуть его не старили. Внутренний свет пробивался сквозь бледную кожу. Так мог бы радоваться проклятый, вырвавшийся наконец-то из болотного забвения.

– А если о том узнают общинники?

Назгал словно угрожал – вот сейчас выйду и скажу, что это ты скрываешь нас от праведного суда. Тогда три трупа достанутся деревенским, придется искать три перекрестка и тратить больше священного железа, чтобы пригвоздить проклятых к их могилам.

– Со временем узнают, как вижу, ты не собираешься покидать нас?

– Нет. Здесь уютно и достаточно пищи. Беда только одна…

– Какая?

– Много людей.

– Тогда возвращайся в то место, из которого явился. Где подобные тебе воспринимаются спокойно.

– Да кто ты такой?! – Назгал вскочил на ноги. – Уж не слуга ли Езжнана?! А сам в рясу обрядился! Каков!

Священник покачал головой и просто ответил, что не является слугой Первого врага. Услышав истинное имя Первого врага, он не поморщился, не отшатнулся, не стал читать молитву, отвращающую зло. Назгал намеренно употребил это имя, пытаясь расшевелить странного покровителя. И ничего не вышло.

– Ведьмам что ли служишь? – спросил Назгал.

– Сядь, расслабься. Отвечая на твой вопрос – нет, не служу. О каких ты ведьмах упоминаешь?

– Вот на вопросы мои ты не ответил, – ворчал Назгал.

Он вообще ничего не понимал. Поразился тому, что так близко от убежища нашелся человек, играющий в те же игры. Не похоже, что он член тайного культа. Тогда зачем все это?

– Принести тебе одежды? – спросил священник.

– Сиди уж, а то рассыплешься.

– Мне не в тягость. Общинники приносят мне много ткани, готовых рубах. Все не успеваешь сносить.

Он вздохнул, будто внимание крестьян его угнетало.

Прицепился к одежде, как клещ. Не стряхнуть. Назгал отмахивался от предложений, но священник все равно поднялся и ушел. Вернулся с кипой ткани. Обычная, грубая материя. Не похоже на то, что производят ведьмы.

– Тебя так смущает нагота? – Назгал покачал головой.

Одежду он взял, положил рядом.

– Мы рождаемся и умираем в таком виде, – ответил священник, – мне часто приходится видеть… это.

– Но? – Назгал нагнулся вперед.

– Но ты носишь кожу, как одежду. Не чувствуешь себя беззащитным.

И он хотел узнать, в чем тут секрет. Так его понял Назгал. Объяснять, что никакого секрета в этом нет, парень не хотел, а пришлось. Не для священника – тот все равно не жилец, а для девушки.

Прожив некоторое время с ведьмами, Назгал понял, что нагота важна простакам. Это для них нагота – культ. Для ведьм это просто форма существования. Так же естественно, как дышать. Одежду они делали, но не для себя или своих спутников, а для общения с внешним миром.

Как бы далеко не убрался человек в глухую чащу, все равно простаки будут его донимать.

Именно это угнетало Назгала. Он ходил в деревню с ведьмиными прислужниками, слушал лебезящие голоса крестьян, отсыпал им благодать и немного помощи. И все ради нескольких кусков мяса.

От нитей не избавиться. Слишком глубоко они вросли в плоть человека.

Забыть собственное имя, потребности вроде бы просто. А вот забыть все остальные привычки уже не удастся. Так каждому растению угодна своя почва.

Об этом Назгал не говорил с приютившим их священников. Объяснял за наготу.

– Лицо ведь ты не прикрываешь? Так мое тело – это лицо.

– Холод, дождь, снег, – возразил священник.

Правильное замечание, очевидное. И крыть Назгалу нечем, кроме:

– Холод мне не вредит.

– С чего бы так? – казалось, священник ничуть не удивился.

Крестьяне назвали чужака демоном, утопленником. Разве это не ответ. Но священник видел перед собой мальчишку. Странного, не без этого. И все же – человек. Под кожей и хорошей прослойкой жира мышцы, кости, по сосудам бежит кровь. Холод должен его выжать, удавить в объятиях.

– Не верится мне, что не ощущаешь ты холода, – сказал священник.

– Тебя только это удивляет?

– Он говорил, – вставила Дшина, следящая за разговором, – нужно отказаться от потребностей. Тогда освободишься.

– Это невозможно.

Назгал пожал плечами. В этом они сходятся. Хватило несколько месяцев, прошедших после долгой ночи, чтобы понять эту простую истину.

– Невозможно, – продолжал священник, – к тому же, мудрецы пытались воплотить идею, высказанную тобой, в жизнь.

– Чего?

О таком Назгал не слыхивал. Да и откуда ему. Но не это поразило парня больше. Откуда простому деревенскому священнику знать подобное. Ладно, Борд рассказывал про всяких умников, сидящих в столице. Борд – воин. Ходил везде, много видал, слухом не обделен. Все видит, слышит, а опыт помогает соединять разрозненное в единое.

Деревенский служитель культа не может рассуждать подобным образом.

– И нагота твоя не является чем-то уникальным, – священник улыбнулся. – Я не говорю про дальние земли, что за границей ветров. Достаточно пройти шесть тысяч шагов, держа восходящее солнце по левую руку. Ты окажешься там, где люди облачаются в грубое тряпье лишь бы защитить бронзовую кожу от солнца.

– Да кто ты такой? – прошептал Назгал.

– Разве важно, как зовут меня местные? За именем ты не заметишь меня настоящего.

– Он говорил о таком же! – воскликнула Дшина. – Отец… такое вы нам не говорили.

– Дшина, разве услышат меня? А услышав, поймут?

Девушка покачала головой.

– Принести вам поесть?

Гости кивнули. Услышав столько необычного, они поняли, что уже не чужаки здесь. Назгал взглянул на Дшину, заметил странный огонек в ее глазах. Вроде бы чужак говорил тоже самое. Эти слова, произнесенные знакомым ей с детства человеком, обрели вес и форму. Закрепились надежней тысяч проповедей, что слышала девушка за все это время.

Только девушка не могла ответить, что за странный человек их приютил. Имя Назгала не интересовало. Хотя Дшина назвала его – Эстиний.

Оставив старого воина, что взращивал рекрута, в деревне, Назгал обрел нового наставника. Если в его действиях не прослеживается нечто хитроумное. Несколько притч Назгал знал, хотя не мог бы пересказать их подробно. В одной из таких описывалось, как отмеченный Хранителем человек путешествовал, находя разных учителей, мудрецов. Сначала его вел воин, потом мудрец.

Воин меча и воин слова.

Обычно притчи заканчивались смертью героя. Неизменно описывалось это как благо. Освобождение от земных оков.

Помереть – простой выход, чтобы освободиться. Назгал это понял еще в тот момент, как его увели из родной деревни. И все же он избегал простого решения. Ведь это означало конец. В любом случае. Независимо от того, во что верил человек.

Ведьмы тоже оставляли это право за пленниками. Большинство предпочитали смерть. Трусили и отступали в забвение. Лишь редкие готовы бороться за существование. Именно бороться, а не пережидать угрозу.

Священник принес простую еду: холодная каша с ложкой меда, приготовленные на пару овощи. Хлеб и сыр. Никаких излишеств, никакого мяса. Отведав сыра, Назгал вспомнил его особенный вкус. Соленый до горечи сыр скрывал в себе забытые ощущения.

Его вкус сложный, как и сам процесс изготовления.

Намного сложнее, чем освежевать тушу и бросить куски мяса в суп. О том еще упоминал Борд, когда ругался на ведьминского повара. Вечно только похлебки делал.

Чтобы изготовить сыр требуется много времени. Зато на выходе и ощущения сильнее.

Назгал понял, что ему не хватало этой сложности. Она наполняла его ощущениями, освежала восприятие. Потому два чужака в деревне ведьм принесли столько изменений.

Назгал лишь поверхностно знал, как готовится сыр. Знал, что процесс сложный.

– Этот кусок достался тебе без всяких усилий, – сказал Назгал, подхватывая остатки.

– Ты говоришь о себе? Или намекаешь на меня? – спросил Эстиний.

Пока его гости кушали, он не притронулся к еде. Назгал не сомневался: пища тут же покинет рот священника, заставив его корчиться от спазма. Похожий недуг отвел многих во тьму, держа их под локоток.

– О тебе, о тебе. Ты только пудришь мозги этим вот, – Назгал указал на Дшину.

– Разве? А ты не думал, что я даю им то, что они хотят?

– Эту чушь?! Если верить в это, я уже давно должен сдохнуть. А я все еще здесь! Демона твой Хранитель не может выгнать.

Эстиний отмахнулся. Слова паренька его не задели. Вступать в спор с гостем он не собирался. Его больше интересовало другое, что же эти двое собираются делать. Куда пойдут, где будут искать укрытие.

Если уж «демону» непогода не помеха, то его спутница явно не готова бороться с трудностями. Дшина надела принесенную одежду. Завернулась во множество тряпок, под слоем которых кое-как согрелась.

Сложные разговоры, что вели эти двое, она не слушала. Наевшись, задремала, откинувшись на подушку. Запах соломы напомнил ей о доме. Помог забыть о том, что недавно произошло. Пусть остается только этот запах, подумала она, и больше ничего.

Чужие разговоры помогали уснуть. Так сладко спится под нудное бормотание.

– Отсидимся до темноты, если получится, – ответил Назгал.

– Крестьяне затоптали все следы. Вас не найдут.

– Правда? Зачем же ты это говоришь мне?

Эстиний улыбнулся. Ему не надо угрожать. Смерти он не боится. Пусть гость моложе, но сильнее. Этот пришелец может голыми руками убить гостеприимного хозяина. И даже не поморщится. Сделает это ради развлечения.

– А гнева Хранителя не боишься? – прошептал Назгал.

– Не боюсь, – Эстиний пожал плечами.

Словно так и должно быть.

Назгал откинулся назад, не поверил тому, что услышал.

– Ты ведь тоже не боишься.

– По словам таких как ты, я уже проклят.

Эстиний покачал головой, не соглашаясь. Не он придумал правила, что все соблюдают. Не его это выдумка. Он всего лишь объясняет правила, порой интерпретирует в удобном ему направлении – стоит это признать.

Тема слишком сложная, чтобы зацикливаться на ней.

– Не хочешь последовать примеру Дшины? – спросил Эстиний, кивнул на спящую.

– А в это время ты за помощью побежишь, ха.

Назгал понимал, какую глупость сказал. Священник, если бы хотел, давно мог избавиться от непрошеных гостей. Этого он не сделал. Платой за молчание стала возможность поговорить.

Старик и юнец, словно два мира встретились.

Ни тот, ни другой не чувствовали неловкости. Хотя Назгал понимал, что под маской Эстиния скрывается нечто иное. Оно не утратило своей сущности, хотя провело среди крестьян семь лет, если верить Дшине. Девушка могла ошибаться, ведь течение времени для нее загадка.

– Ладно, – Назгал облизнул губы. – Глупость сказал. Мне сон не нужен, потому не сплю.

– Не нужен? Как так.

– Я могу спать. Захочу и сплю. Не тело требует. Так же с холодом. С едой вот проблема. Все хочется, да много.

– Первая потребность, – кивнул Эстиний.

– А сон уже не нужен.

– Сон не нужен, – повторил священник, задумчиво глядя на девушку. – А она? Взял ты ее с особыми целями.

Назгал усмехнулся. Мог просто сказать, что захотел мяса. Пусть этот болтун ужаснется. Рядом с ним сидит настоящее чудовище. Людоед! Существо не брезгующее мясом себе подобных.

Для таких проклятых особое место в болоте Первого врага.

Вместо этого Назгал мягко спрыгнул с кровати, выпрямился и расставил ноги на ширину плеч. Он указал рукой на свой низ, словно заманивая собеседника в ловушку. Жуткая ухмылка рассекла лицо парня. Он знал, что последует потом.

Узнав, что гость – людоед, Эстиний ужаснется не так, как увидев пустоту в его кошельке.

Назгал уже понял, что священник неплохо понимает в человеческом теле. Ему не составило труда понять, что в теле гостя образовалась незаполняемая пустота.

– Кто это сделал с тобой?! – вырвался дрожащий шепот Эстиния.

– Сам, – с гордостью ответил Назгал, упирая руки в бока. – Тебе не советую. Тебе уже это без надобности, само отвалилось. Или я не прав?

В этом Назгал не ошибался.

Лишь неизлечимая болезнь может приделать человеку крылья, вознести до эфирной бесконечности. Последний такой случай произошел буквально на глазах Назгала. Процессия с телом всадника прошла мимо. Судьба Эстиния предрешена. Он обязан занять положенное ему место среди возвышенных.

Даже в Имирте, родной назгаловой деревне, существовал собственный святой. Нетленный дед, выбравшийся из болота, чтобы спасти общинников от чудовищной болезни. Прикосновение к нетленной плоти обратило болезнь, заставило ее убраться из Имирта. А после этого святой чудесным образом превратился в гниющую массу. Кости лежат под алтарем.

Эта история произошла задолго до рождения Назгала, но он знал ее хорошо. И верил в правдивость.

Раньше.

Тот нетленный дед не просто история, он словно до сих пор жил среди общинников. Проник червяком в их умы, где окуклился, ожидая благоприятной обстановки.

Зародыш идеи, разъедающий остатки свободного разума.

Своим последним актом всадник Лагор уничтожил этого червяка в разуме Назгала.

В жизни все оказалось не настолько весело.

Теперь деревенский священник собирался занять место среди просветленных. Назгал подумал, что это хорошая идея. Эстиний выбрал иной путь для освобождения.

Глава 3

К вечеру Назгал убедился, что священник не врал.

Собравшиеся на вечернюю молитву общинники обсуждали, как они гоняли демонов по округе. Поймали несколько птиц, в которых по их мнению вселились потусторонние сущности.

Словно некий Езжнан настолько заскучал, что обратил внимание на деревню с двумя десятками дворов. Мог бы наслать чудищ на город, где поживы больше. Но то – город, он далеко, а своя деревня значительней.

Слаб не только человек, но и Первый враг.

Эстиний не спешил начинать проповедь. Сидел в каморке с гостями. Оказалось, что из комнаты прекрасно слышно, о чем говорят собравшиеся. Назгал оценил хитроумие священника. Подобный поступок достоин поощрения от Первого врага. Жаль, что он настолько немощен. Где его дары, где все те ужасы, о которых рассказывают старики?

Назгал видел только то, что деревенские сами их создают.

Пойманных птиц, зайцев растерзали, выпотрошили. Но есть не стали. Над ними провели глумливые ритуалы. Еще живыми, измученными закопали на перекрестке. Обязательно помочились на эти холмики, чтобы оскорбить, а значит – лишить силы злобных духов.

Демоны наверняка наблюдали за происходящим и хихикали. Или как они выражают веселье. А может, сочувствовали бедным, ни в чем не повинным тварям. Неудивительно, что после такого демоны спешат надругаться над человеком, начнут изводить его зловредными шутками. Банально – испортят урожай.

– Так ему и надо, – прошептала Дшина.

– Ты о чем? – удивился Назгал, уставившись на девицу.

Все это время она сидела не шевелясь, но уже не поджимала колени к груди. Поза стала свободнее. Открытой. Совсем не похоже на крестьянскую девушку. Так становятся ведьмами, понял Назгал.

Он подумал, что девушку надо предупредить – с чужими веди себя как раньше.

Теперь они – чужие для нее.

– Родитель, – выплюнула Дшина.

Рассказала, к чему прислушивалась. За ворохом осыпающихся слов Назгал пропустил стенания крестьянина, что отдал собственную дочурку, кровинушку злобному демону и утопленнику. А стенал крестьянин не о том, что дочку не нашли, не отбили и не закопали. Не ее слабая душа, доставшаяся Первому врагу, беспокоила отца.

Забравшийся в сени чужак наверняка осквернил бедных кроликов.

Общинники решили, что всех животных нужно сжечь. Не убивая, чтобы семена зла не выбрались из темницы плоти. Пусть огонь выжимает крики зла из мохнатых тушек.

Ни тебе мяса продать, ни шкуру.

Назгал улыбнулся. Хотя душу кольнуло. Ведь это он погубил десятки чистых созданий. Собственным появлением, а не магическими практиками.

– Молю Хранителя, – бормотал священник, – чтоб в этот мрачный день ни один путник не ступал нашими дорогами.

– Что?

Эстиний покачал головой. Зачем гостям знать о том, что он думает, о чем беспокоится. Ведь помочь они не могут. Как не может помочь тот, кому предназначены эти слова.

Чтобы не продолжать, Эстиний поднялся и вышел раньше, чем собирался. Он предпочитал посидеть в каморке, дать людям выговориться, а заодно изучал их настроения. Затем в проповеди обрушивал на собравшихся такие сентенции, что били в слабое место.

Непривычные к подобным хитростям крестьяне воспринимали священника как избранного пророка.

Возможно, Эстиний не случайно добивался подобного. Ведь путь пророка всегда заканчивается. Всегда льется кровь.

– Какие-то у него странные, – Назгал покрутил рукой возле головы.

Дшине не до того. Ее лицо заострилось, лицо окаменело, губы растянуты в напряженной улыбке.

Все еще переживает предательство, понял Назгал. Пожал плечами. А чего она, собственно, ожидала? Ее судьба предрешена еще в момент рождения. То, что девочку не унесли в лес – чудо. Смерть изначально обратила на нее внимание.

Оставив гостей в каморке, Эстиний вышел к общинникам. Обычно он не применяет в проповедях ораторские методы – жестикуляция, мимика. Считал это низким. Не пристало священнику использовать такие трюки.

А вот работа голосом, умелый подбор слов – вполне можно. Хотя это такие же ораторские штучки.

К чести Эстиния, он никогда не работал, предварительно сготовив речь.

Подобным блюдом не накормить искушенную публику. А на простых крестьян это действовало подобно молоту.

После положенных приветствий Эстиний, воздев руки, начал сокрушаться о слабости человека. Он не пытался застыдить крестьян, что боролись с демонами, используя черные ритуалы. Те самые, что достались им в наследство от темных предков.

Как жили в темноте, так в ней помрут. Такова судьба.

Но все можно изменить. Нити предопределенности не обрезать, но можно вплести в узор нечто новое.

Глядя на серые лица, Эстиний счёл их всех обреченными. Так чего беречь этот материал. Появление странного гостя лишь подтолкнуло его к решительным действиям.

Он говорил и говорил, что человек слаб. Всякий знает о таком. Человек слаб и беззащитен. Смерти они все посвящены. И она не спросит у человека, когда явиться. С этим необходимо смириться, принять правду.

Не стоит печалиться, ведь не боль и унижения приносит смерть, а освобождение.

– Но! – Эстиний отбросил длинные широкие рукава, обнажая тощий палец, воздетый к потолку. – Стремиться к забвению нельзя! А почему нельзя, можете вы спросить меня? Но вы не спросите! – обличал он. – Вы не в состоянии спросить! Катаракта тьмы на ваших глазах. Не готовы вы очистить грязь с лица и взглянуть на правду.

– Так что нам делать, отче? – пискнул некто в толпе.

– Для начала, не говорить из пустоты, словно одинокий глас. Выйди! Выйди на свет. Правда не потерпит блужданий во тьме!

Из толпы пробилась женщина, что удивило всех. Робко она прокралась между рядами собравшихся, но взойти на возвышение не осмелилась.

– Сюда! – палец священника пронзил воздух.

Женщина встала подле Эстиния.

– Ты, дочь Ташинки, старого бойца, нашедшего покой в чужих землях. Все тебя знают, я тебя знаю. То лишь поверхностное, как пыль принесенная ветром. Что в душе у тебя, о чем думаешь?

– Я боюсь! – вырвалось у женщины, она прижала руку к губам.

Эстинию не составило труда выудить правду. Чего же на самом деле боится женщина, а значит и ее соседи. Боялась она не вечных мук в болотном царстве Вечного врага. Боялась не вырвавшихся на волю демонов, пожирающих сынов и дочерей человека.

Ее страх обыденный: голод, холод, болезнь.

Народ вокруг зашептался. Ужасы демона-утопленника отступили. Он пришел, нагадил, ушел. Словно снег, который теперь нужно отгребать от калитки.

У каждого общинника вшит страх. В погребах уже не так много тяжелых кувшинов, горшков. Зерно начало преть. На излете зима плюнула в лицо человеку, принеся влажную и теплую погоду.

Холод мог сберечь припасы, семя нового урожая.

– Вот что вас страшит, – Эстиний посмотрел каждому, буквально каждому в глаза. – Не чужак и его козни. Вот правда, от которой вы скрываетесь.

– Так что нам делать? – повторила вопрос женщина.

Робость осталась там, в толпе. Здесь на возвышении она обрела смелость. Выпрямила спину, убрала руки с живота и в открытую смотрела на сухого священника, не отводила взгляд.