Тихий Дон. Книга 1

Роман «Тихий Дон» (1925–1940) – вершинное творение М. А. Шолохова, наиболее значительное эпическое произведение ХХ века, воплотившее традиции русской литературы в изображении народа в трагических обстоятельствах переломного времени. Это произведение М. А. Шолохова является величайшим образцом классической эпопеи[2] нового типа в мировой литературе. «Тихий Дон» – это эпопея в чистом виде, «собственно эпопея» (Г. Гачев). «Тихий Дон» с беспредельной широтой и высочайшей точностью запечатлел истинно народный взгляд на самые коренные ценности общежития в условиях рубежного – между жизнью и смертью – бытия нации.

Масштаб и значимость романа М. А. Шолохова не вызывают сомнения и у наших зарубежных современников. По убеждению американского литературоведа Дэвида Стюарта, «Тихий Дон» – «это эпос в самом прямом значении слова», который «так же, как и эпос Гомера, являет собой воплощение жизни народа и его культуры. Это народное и в то же время великое творение; эстетическое и нравственное нерасторжимы в нем, и такого единства не достигают западные писатели ХХ века… В этом творении мы обретаем могущественное чудо жизни, которое гомеровские греки ощущали в любом своем мускуле, – а также и могущественную тайну смерти»[3].

Создававшиеся на протяжении пятнадцати лет (с 1925 по 1940 годы) четыре книги романа отразили процесс восхождения писателя от талантливо запечатленной панорамы жизни донского казачества в канун и в начале Первой мировой войны к гениальному художественному осмыслению судьбы русского народа в эпоху Октябрьской революции и Гражданской войны.

В отличие от классической эпопеи «эпическая дистанция» (Л. Н. Толстой создал «Вой ну и мир» через 40 лет после войны 1812 года, события которой запечатлены в романе. – Ю. Д.) в «Тихом Доне» сокращена до минимума: минувшее и настоящее максимально сближены. Произведение отличается правдивостью изображения исторических фактов, но вместе с тем оно в высшей степени злободневно, всем своим содержанием распахнуто в современность и в будущее.

Обращение Шолохова к жанру эпопеи определилось в первую очередь характером революционной эпохи, которая востребовала художника с ярко выраженным эпическим миросозерцанием. Природа феномена Шолохова как автора «Тихого Дона» складывается из особенностей эпохи и мощи его природного дарования.

Воспоминания современников писателя, а также зафиксированные факты его биографии свидетельствуют о выдающихся качествах личности Шолохова: его феноменальной памяти, необыкновенно тонком чувстве прекрасного, широкой начитанности как в русской, так и в зарубежной литературе. Михаил Александрович обладал глубокими познаниями в области отечественной истории, великолепным знанием языка и быта народа, его устного творчества. Кроме того, мы видим свидетельства высокого чувства собственного достоинства, бесстрашия в драматических жизненных обстоятельствах и в общении с властями предержащими, способности на самопожертвование во имя спасения людей, справедливости и доброты. В совокупности личные качества Шолохова, запечатлевшиеся в «Тихом Доне», позволили сформировать в общественном сознании образ писателя не только как выдающегося мастера слова, но и как художника, воплотившего идеал народности.

«Чувство народа» в романе «Тихий Дон»

Важнейшим источником замысла романа стала живая жизнь, реалии окружавшей художника действительности. По наблюдениям биографов, в основу изображения семейно-бытового и хозяйственного уклада жизни казачества в «Тихом Доне» легли впечатления, вошедшие в сознание Шолохова с детских лет. Самобытный мир, созданный донскими казаками на протяжении столетий в сражениях и труде, был для него органичным, известным до мельчайших подробностей. Углубляясь в постижение причин трагедии Гражданской войны, он не отходил от жизненного материала, связанного с судьбой родного края.

В основе сюжетов ранних произведений Шолохова драматические жизненные ситуации, происшествия, эпизоды – то, о чем он позднее сказал: «Тема была на глазах, тема для рассказов, очерков. Трагедийная эпоха была. Требовалось писать, больно много было интересного, что властно требовало отражения»[4]. Уже в период работы писателя над «Донскими рассказами» обнаруживаются приметы подступов к главному его произведению. Большинство ранних рассказов Шолохова посвящено Гражданской войне и установлению cоветской власти на Верхнем Дону. Однако в них не нашли отражения события, о которых молодой писатель знал, обстоятельствами которых специально интересовался. Это прежде всего Верхне-Донское (Вёшенское) восстание казаков против советской власти. Хотя отголоски его встречаются в повести «Путь-дороженька», в рассказах «Семейный человек», «Жеребенок», «Чужая кровь» и др., однако попыток изобразить его в сколько-нибудь общих очертаниях в ранних произведениях Шолохов не предпринимал.

Начинающий писатель как бы предчувствовал, что ключевые события революционной схватки на Верхнем Дону – это его главная тема, и не хотел заранее рассредоточить ее по отдельным рассказам. Он словно берег ее для самого сокровенного своего произведения, выжидая момент, когда творчески созреет для его создания. Не случайно, признавая значимость ранних своих опытов «с точки зрения художественного мастерства, накопления писательского опыта»[5], Шолохов решительно отвергал попытки некоторых исследователей представить «Донские рассказы» началом творческой истории «Тихого Дона»: «…нельзя видеть предысторию там, где ее нет… Назвать „Донские рассказы“ художественной предысторией „Тихого Дона“ может тот, кто не умеет отличить дня от ночи»[6].

События, свершившиеся в эти годы, до основания потрясли складывавшееся веками мироустройство русской жизни, вовлекли в орбиту своего действия миллионные массы людей не только в России, но и за ее пределами. Выбранная Шолоховым форма романа-эпопеи позволила автору объективно запечатлеть необыкновенно богатый событиями исторический период во всей его широте и многосторонности. Повествование в «Тихом Доне» обладает уникальной способностью органически соединить, сплавить все разнообразие фактов и явлений действительности.

Изображение интересовавших Шолохова ключевых исторических событий не было бы возможным без создания человеческих характеров, соразмерных их масштабу и значимости. По подсчетам исследователей, в романе Шолохова выведено более 900 поименованных и безымянных персонажей, среди них значительная часть – реальные исторические лица.

Разгадка секретов характерологии шолоховских персонажей может составить одно из направлений изучения его произведений. Рисуя внешность своих героев, автор «Тихого Дона» стремится не только дать зрительный образ, но и рассказать о том, каков человек. Сами живописные подробности у него почти всегда приобретают отчетливое психологическое содержание. Шолохова интересует в первую очередь тип жизненного поведения, темперамент, настроение человека. Однако еще более важно, что писатель, изображая внешность героя, стремится показать его в неповторимом внутреннем развитии. Не только элементы сюжета «Тихого Дона», но и штрихи, детали портрета персонажа передают те или иные моменты бесконечного, неостановимого движения судьбы человека и народа.

Поток бытия в творчестве Шолохова формируется как взаимодействие законов «мудроусмешливой жизни» и непрестанных усилий конкретного персонажа в борьбе за существование. Эта черта художественного мира писателя была подмечена еще в предвоенные годы. Критик Виктор Шкловский, например, незадолго до войны в черновике статьи, посвященной Шолохову, утверждал: «Вещь об изменении психологии классов пытались создать на пренебрежении к этой психологии, на пропуске ее… Столетиями изображали неподвижность крестьянской психологии. Не таланты, гении работали над этим, определяя величайшую косность мысли, включенной в медленный ритм смен времен года. Шолохову удалось показать реального крестьянина-казака во всей сложности его семейных отношений, показать… в изменении психологии, коренном пересоздании всей системы»[7].

Герои Шолохова – это люди, характеры и мировоззрение которых являются порождением своей эпохи. Каждый из персонажей романа наделен писателем неповторимой судьбой, в которой есть разные обстоятельства и поступки, далеко не всегда свидетельствующие о проявлении лучших человеческих качеств. Это – живые люди, подвластные страстям, порокам и заблуждениям. Шолохов вовсе не склонен скрывать их недостатки и прегрешения. Однако каждому из своих героев писатель дает возможность хотя бы однажды выразить в поступке, действии или суждении сокровенные качества своей натуры. Каким же необыкновенным обаянием повеет тогда от любого человека, кто бы он ни был!

Особую роль и в жанровом (эпическом), и в сюжетно-композиционном развитии повествования в «Тихом Доне» имеет первая глава романа. В целом в структуре произведения она играет роль своеобразного пролога, содержащего в свернутом виде предвестье не только центральных линий сюжета, но и предсказание его жанровой сущности – обозначение его эпической природы. Трагическая история пращура мелеховского рода Прокофия Мелехова, возвратившегося в хутор с Русско-турецкой войны с женой-турчанкой, ее гибель, несмотря на защиту мужа, от рук однохуторян выглядит своеобразным поэтическим сказанием, символом страстного любовного романа Григория Мелехова и Аксиньи Астаховой, лежащего в основе эпического повествования в «Тихом Доне». В первой главе любовное чувство Прокофия Мелехова выглядит чудесным, кажется небывалым для земляков проявлением душевных качеств лишь на первый взгляд обыкновенного казака: «Гутарили про него по хутору чудно́е. Ребятишки, пасшие за прогоном телят, рассказывали, будто видели они, как Прокофий вечерами, когда вянут зори, на руках носил жену до Татарского ажник кургана. Сажал ее там на макушке кургана, спиной к источенному столетиями ноздреватому камню, садился с ней рядом, и так подолгу глядели они в степь. Глядели до тех пор, пока истухала заря, а потом Прокофий кутал жену в зипун и на руках относил домой. Хутор терялся в догадках, подыскивая объяснение таким диковинным поступкам»[8].

При всей вроде бы максимальной сжатости истории Прокофия Мелехова она содержит в себе глубинные смысловые мотивы, отчетливо перекликающиеся с зигзагами судьбы его внука Григория. Любовь Григория Мелехова к Аксинье в начале «Тихого Дона», в его первой книге, хотя и начинается со всей искренностью и страстью, еще не обладает той степенью жизненной силы, которая была как бы завещана ему дедом. Когда их отношения столкнулись с устоями патриархальной семьи, Григорий предпочел их не нарушать. «Надумал я, давай с тобой прикончим… эту историю»[9] – так безжалостно твердо сообщает он Аксинье свой приговор их любви.

Но жизнь в изображении Шолохова прозорливее конкретных решений и поступков человека. Этот первый этап формирования их чувства стал, по существу, лишь его испытанием на прочность. Все только начиналось. Последующие перипетии их отношений, изображенные в первой книге, зачастую противоречат не то что логике реальной действительности, но и сути самого дарованного Богом чувства любви, которое соединило их судьбы. Это и новое сближение (отзыв на чарующий призыв Аксиньи: «Ну, Гриша, как хошь, жить без тебя моченьки нету…»), и уход из законной семьи, и прозаическое разрешение «романтической истории» на обоюдной службе у Листницких, и, наконец, испытание неверностью Аксиньи и возвращение в семью.

Однако, сколь противоречивыми ни были бы их поступки, конечный смысл их жизненных устремлений оставался неизменным: восхождение к тому жизненному идеалу, который был обозначен трагической судьбой деда Григория – Прокофия Мелехова. Все их высшие человеческие помыслы в конечном счете имеют целью преодоление препятствий на пути к главному итогу – продолжению жизни. В финале «Тихого Дона» Григорий «стоял у ворот родного дома, держал на руках сына…»[10], подобно тому как и его дед Прокофий в самом начале романа «с трясущейся головой и остановившимся взглядом, кутал в овчинную шубу красно-слизистый попискивающий комочек – преждевременно родившегося ребенка».

Основополагающим качеством художественного мира Шолохова, получившим всемирное признание, является народность. Иностранный читатель смог ощутить необычность мировосприятия нового русского художника мгновенно, сразу по прочтении его романа. Американский критик Малкольм Коули, рецензируя в августе 1941 года только что вышедшие в США заключительные части «Тихого Дона», называет его «величайшим из всех романов, написанных о русской революции» и утверждает, что у Шолохова «есть чувство народа, что довольно редко встречается в литературе какой-либо страны, кроме России… Он не пытается представить своих героев лучше, чем они есть на самом деле… Они для него просто люди; он живет в казацкой станице, и они являются его соседями»[11].

В «Тихом Доне» обрела реальные художественные формы принципиально новая точка зрения на народную жизнь как целостную структуру.

В произведениях Шолохова мир народной жизни распахивается перед читателем как неисчерпаемая в своей красоте и разумности вселенная. Каждое, даже малейшее ее проявление обладает необыкновенной прелестью, большой притягательной силой. Детали крестьянского быта – обстановка жилища, предметы хозяйственного обихода, земледельческие инструменты, – вписанные романистом в живой поток бытия природы, исполнены очарования такой силы и глубины, которые запечатлены народом в выражениях «смотреть не насмотреться», «дышать не надышаться», «пить не напиться».

По точному утверждению П. В. Палиевского, с появлением «Тихого Дона» не только в отечественной, но и в мировой литературе и – шире – в общественном сознании произошел «сдвиг фантастический, хотя и свершившийся у нас на глазах… С Шолоховым поднялась в литературу вся неразгаданная мощь народа»[12].

Вторая книга «Тихого Дона»: от замысла к воплощению

Постижение художественного своеобразия второй книги «Тихого Дона» невозможно без учета особенностей ее создания. Здесь обязательно следует вспомнить об истории возникновения в сознании Шолохова само́й идеи произведения. Вторая книга сыграла в данном процессе особую роль: она явилась первоначальным вариантом замысла этого самобытного эпического полотна.

Сама идея создания «Тихого Дона» восходит к раннему периоду творчества Шолохова. Рассказы и повести, составившие цикл «Донских рассказов», запечатлели широкий круг обстоятельств современности, на глазах становившихся историей.

Именно в перипетиях судеб хорошо ему знакомых донских казаков писатель, по собственному признанию «заинтересованный трагической историей русской революции»[13], искал ответы на вопросы о сущности народной судьбы в исторических катаклизмах начала ХХ века, которые с особенной глубиной и рельефностью проявились на Дону.

Создавая «Донские рассказы», Шолохов внутренне готовил себя к работе над романом. Первой попыткой воплощения формировавшегося замысла стала задуманная Шолоховым повесть, в основу которой должны были лечь обстоятельства произошедшего на Верхнем Дону (всего в нескольких десятках километров от станицы Каргинской) трагического события – казни отряда революционного донского казачества, возглавляемого Ф. Г. Подтёлковым и М. В. Кривошлыковым. Созданный правительством советского Дона мобилизационный отряд под их руководством был направлен на Верхний Дон для формирования революционных воинских частей. 11 мая 1918 года он был пленен белоказаками и почти в полном составе казнен.

Трагическая история гибели отряда Ф. Г. Подтёлкова и М. В. Кривошлыкова принципиально отличается от ряда событий, которые легли в основу «Донских рассказов», своей масштабностью и степенью концентрации исторического и духовно-нравственного смысла. Постижение глубинной сущности этой трагедии потребовало от писателя осознания ее социальных и исторических предпосылок. И это побудило его к работе над произведением, которое должно было стать иным в жанровом отношении, чем ранние рассказы.

Шолохов во время одной из встреч с читателями сообщил о том, что первоначально была задумана «повесть о Подтёлкове и Кривошлыкове»[14]. Позднее прозвучало и название задуманного произведения: «Уже было название – „Донщи́на“»[15]. Таким образом, «Тихому Дону» в том виде, как он сложился окончательно, предшествовало незавершенное произведение, в котором запечатлелись первые подходы к художественному воплощению задуманного молодым писателем эпического полотна.

Шолохов вскоре почувствовал, что при всей своей многозначности история гибели отряда Ф. Г. Подтёлкова не давала представления о последующих, еще более трагических потрясениях, произошедших на донской земле. В этом смысле предполагаемое название задуманного Шолоховым произведения «Донщи́на» точно обозначало пределы его художественного пространства. Скорее всего, именно из-за этой пространственно-временно́й локализованности «повести о Подтёлкове и Кривошлыкове» писатель отказался от ее создания как самостоятельного произведения. Собирая материал о казни подтёлковцев, он в конце концов «пришел к мысли: не повесть надо писать, а роман с широким показом мировой войны, тогда станет ясным, что объединяло казаков-фронтовиков с солдатами-фронтовиками»[16].

Обращение к историческим событиям, в которых таились истоки последующих трагических потрясений на Дону, закономерно привело его к необходимости расширения жанровых границ будущего произведения. Таким образом, незавершенная повесть явилась сюжетным ядром, разворачивая суть которого писатель был вынужден углубиться в осмысление истоков и предпосылок противостояния в казачьей среде. При этом эпизод казни отряда Ф. Г. Подтёлкова, вписанный в широкую историческую панораму, стал одним из важнейших сюжетно-композиционных элементов «Тихого Дона» и кульминационным во второй книге эпопеи.

Третья книга «Тихого Дона» – восстание казаков

Третья книга «Тихого Дона» (его шестая часть) занимает особое место в структуре эпопеи. Она является высшей ступенью развития действия произведения, его кульминацией. В основе ее сюжета лежит крупное историческое событие – Верхне-Донское (Вёшенское) антибольшевистское восстание, происходившее на Верхнем Дону в марте – июне 1919 года. Восстание наглядно продемонстрировало противоречия социального характера, предельно обострившиеся в то время. Его непосредственными причинами послужили действия представителей советской власти по отношению к казачьему населению края. Прежде всего это были массовые бессудные расстрелы казаков. Восстание под лозунгом «За советскую власть против коммуны, расстрелов и грабежей» началось в ночь с 10 на 11 марта (с 25 на 26 февраля по старому стилю) и продолжалось до начала июня 1919 года. Штаб восставших расположился в станице Вёшенской.

Шолохов стал свидетелем драматических событий, совершавшихся в ходе восстания, поскольку в то время проживал вместе с родителями в местах ожесточенных сражений. Обратившись к их изображению в романе, он опирался также на воспоминания оставшихся в живых участников. Кроме того, использовал мемуары и документальные материалы, представленные в работах историков.

К работе над третьей книгой «Тихого Дона» Шолохов приступил в середине 1928 года, сразу после завершения второй. Затем наступил перерыв в публикации романа, связанный с категорическим неприятием его текста критикой и сотрудниками редакции журнала «Октябрь». Эти препятствия были преодолены указанием И. В. Сталина, который в июне 1931 года, после беседы с Шолоховым в присутствии М. Горького, принял решение: «Третью книгу печатать будем».

Писатель еще более года дорабатывал текст книги и лишь 4 августа 1932 года в письме Е. Г. Левицкой сообщил: «Кончил я, Евгения Григорьевна, 3 кн<игу>, повезу ее сдавать»[17]. В 1932 году в десяти номерах (с 1-го по 10-й) журнала «Октябрь» была продолжена и завершена прерванная было в 1929 году публикация третьей книги «Тихого Дона». В феврале 1933 года в Государственном издательстве «Художественная литература» (ГИХЛ) книга впервые вышла отдельным изданием.

В третьей книге «Тихого Дона» в полной мере разворачивается принципиально новая точка зрения на народную жизнь. В этом смысл главного открытия Шолохова. В литературе 1920-х годов господствовал односторонний подход к изображению человека из народной среды. Так, уже современники отметили сосредоточенность романов о деревне преимущественно на темных сторонах жизни, на тех ее проявлениях, которые вызывали отталкивание, даже отвращение. Такой взгляд на крестьянскую жизнь был «почти обязательным в литературе 20-х годов. Деревня изображалась как болото, а мужики – олухи, дубье, темная, дикая, несознательная масса»[18]. Более того, крестьянские писатели 1920-х – начала 1930-х годов не были первооткрывателями нигилистической позиции по отношению к сельской действительности, и преобладание мрачных тонов в картине современной им деревни также не было чем-то неожиданным. Ибо в той или иной степени недоверие к созидательным способностям русского мужика, к его интеллектуальному и нравственному потенциалу ощущалось в произведениях даже выдающихся писателей ХIХ века.

В «Тихом Доне» Шолохов выступил перед читателями как прекрасный знаток действительности, проявляя тонкую наблюдательность, меткость и проникновенность художнического взгляда. Качества шолоховского бытописания определяются прежде всего особенностями точки зрения автора, который видит этот мир и показывает его изнутри, создавая картину естественно соразмерного бытия.

Мир народной жизни в изображении писателя с наибольшей полнотой отражает выработанные на протяжении веков представления. Реалии крестьянского быта в романе Шолохова наполнились интенсивной эмоциональной энергией, создающей ощущение их выделенности, некоей чувственной укрупненности, а в целом бытовой слой повествования обладает особой выразительностью и многозначностью. Проявления чувств и настроений шолоховских героев, их реакция на жизненные ситуации, поступки и суждения людей нередко гиперболизируются, обретая при этом необычайные формы: «…снарядным взрывом лопнул крик. Осколками посыпались с потолка куски отвалившейся штукатурки»[19]; «раскатами бил в окна хохот»[20].

Такого рода эмоциональная реакция в «Тихом Доне» характерна только для описаний народной массы. Даже в тех редких случаях, когда речь идет об отдельном персонаже, его поведение ассоциируется с общенародным настроением. В третьей книге романа есть эпизод беседы руководителей Вёшенского восстания с казаком-посланцем Алексеевской станицы. Неудовлетворенный нерешительностью казака, глава вёшенских мятежников хорунжий Павел Кудинов резко отчитал его. Тот, на вид смирный и уважительный, неожиданно проявил характер: «Казак остервенело нахлобучил малахай, глыбой вывалился в коридор, тихонько притворил дверь; но зато в коридоре развязал руки гневу и так хлопнул выходной дверью, что штукатурка минут пять сыпалась на пол и подоконники»[21].

Казалось бы, в данном эпизоде повествуется о сугубо индивидуальном выражении чувств казака, но и участниками этой сцены, и самим автором оно осознается как массовое. Комментарий одного из персонажей прямо об этом свидетельствует: «Ну и народишко пошел! – уже весело улыбался Кудинов, играя пояском, добрея с каждой минутой. – <…>Гордость в народе выпрямилась»[22].

Таким образом, используя прием гиперболизации, Шолохов расширяет смысл конкретных эпизодов народной жизни до общезначимого. Изображение эмоциональной реакции представителей народа в преувеличенной форме показывает читателю неизбывность и мощь его духовной энергии.

Характеры шолоховских персонажей

«Тихий Дон» поражает читателя не только широтой охвата исторических событий, не только мощью поистине космической картины бытия, но и рельефностью, личностной самобытностью характеров персонажей. Словно реально существовавшие люди, сошли со страниц книг и поселились среди живущих Григорий Мелехов и Аксинья, Пантелей Прокофьевич и Ильинична, Наталья… Теперь уже трудно представить духовный опыт нашего народа без этих образов, в которых отразились его социальные и нравственные обретения и утраты.

Постижение человеческой сущности героев Шолохова и прежде было предметом внимания исследователей. Однако чаще всего персонажи Шолохова рассматривались в контексте идеологии: выяснялось, кто из них, почему и какое место в русской трагедии минувшего века занимал. Даже аспекты и эволюция чувственных связей героев так или иначе соотносились с движением истории, запечатленным в эпическом повествовании.