Симфония мостовых на мою голову

ГЛАВА 1. Ботан средней полосы

Ирина Синицына

Даже не знаю, с чего вдруг обратила на него внимание. Типичный такой, знаете ли, ботан средней полосы. По шкале дендрария ему можно было дать десять из десяти баллов. «Дуб столетний занудистый» – значилось бы на его табличке, если бы людей можно было группировать и маркировать.

Большие коричневые очки, брекеты на всю челюсть, рубашка с выглаженным воротничком, пиджак застёгнут на все пуговицы.

Ухоженный, лоснящийся от идеальности парнишка. Сразу видно: заучка.

Ёжики-уёжики, да я ещё со школы помню, что парни, у которых отглажена рубашка, настоящие Зануды, именно с большой буквы. Им мамки стирают носки и проверяют домашку, собирают обеды и выдают карманные деньги. А по вечерам укладывают спать и подтыкивают одеялко.

Я же предпочитаю дерзких плохих парней, самостоятельных чуть ли не с горшка и по безбашенности опережающих меня на два квартала. А Давид Хворь был явно не из таких.

Так почему же я на него посмотрела? Да так и не вспомнить…

А, точно, он со стеной разговаривал!

Я просто шла мимо и совсем не подслушивала. Первое сентября же, первый учебный год в институте, не до того совсем, тут бы разобраться с документами и зачислением.

Давид стоял рядом со зданием института внешнеэкономических связей, отношений и права и старательно надиктовывал кирпичной кладке, что его не сто́ит отвлекать, у него нет времени и вообще, «вали непонятный-мат отсюда!»

И парень, в общем-то, ни о чём. Волосы ни светлые, ни тёмные, что-то среднее, больше серое, брови вроде на месте, а, может, выщипали, настолько невидимые, худощавый, странный, неведомое убожество, одним словом. Даже костюм у него был серый как питерское небо, будто он пытался раствориться в хмурых облаках, никогда не пропускающих солнца.

Но вот отнекивался он интересно, с огоньком. Так кирпич на моём веку ещё никто не посылал.

Тогда я подумала, что он по гарнитуре разговаривает. И несмотря на попытку спрятаться в серости, прекрасно бы подошёл для объектива. Этот его пиджак да в противостоянии с осенью! Даже раскадровка сложилась: Летний сад, жара опадающих листьев и этот серый парень с увесистой книгой в руках.

Кто ж знал, что мне придётся его тушку из говна вытаскивать, а свою под удар подставлять?!

А когда оказалось, что Давид Хворь зачислен со мной в одну группу, да ещё и старостой его выбрали, как-то даже обрадовалась. Но ненадолго.

Пока не заметила, что у него айфон последней модели. Рубашка с запонками вместо пуговиц и губы кривятся при каждой попытке с ним заговорить.

– Очки из осенней коллекции Ху…пня, – последнее слово я не разобрала, но оно больше походило на ругательство. – Я в инсте видела, – шепнула мне заговорщицки фигуристая блондинка в короткой юбчонке. Мы знакомились потихонечку, и, кажется, она претендовала на место моей первой подруги в институте. – И подбородок у него широкий, мужественный. А какие скулы! А руки? Заметила маникюр?

Ну, айфон всех делает мужественнее, тут сложно не согласиться. Ну и маникюр, – мамка постаралась?

И я посмотрела на новоиспечённого старосту другими глазами.

Не типичный ботан, а очень ухоженный, зализанный до зеркального блеска.

Хворь сидел за партой прямо, будто ему спину дверью от сарая ровняли. Весь такой умненький, богатенький. ПРАВИЛЬНЫЙ.

Определённо хорошая черта, но какая-то раздражающая.

А как он этими ручками наманикюренными у себя на столе тетрадочки ровнял да карандаши раскладывал! Серьёзно?! Мужественный?! Да это же заучка в очках с папочкиным телефоном!

А уж как завернул про успеваемость. Уши мои бедные подзавяли! Мол, учиться мы будем дружно, на отлично, с утра и до ночи, без выходных и завтраков, и ждёт нас безбедная старость или бедная, но с красным дипломом. Причём всех. И не понятно, угрожал или провоцировал. Да этого ботана, да на электростанцию – ток выпендрёжем вырабатывать. Спесь и пафос на ионы обменивать.

Не переношу такую показательную хорошесть. Когда слишком много сладкого, скулы сводит и хочется колбасы пожевать.

Но я по натуре человек добрый, квинтэссенция лояльности, можно сказать, и всепрощения. И простила старосте даже по-королевски презрительный взгляд, когда рискнула подойти и оторвать его от важнейшего занятия – ровнения канцелярии на столе. Зря я это сделала.

Не следовало к нему подходить.

Не следовало с ним разговаривать.

Не следовало лезть в его жизнь.

Такое бы количество нервных клеток сэкономила! Жила бы себе спокойно, как шаверма в масле питерском каталась.

Простила бы я себя за то, что бросила человека в беде? Конечно же!

Я ещё и незлопамятная.

Но я, дура, подошла:

– Хэй, меня Ира зовут.

– Привет, – он даже оглянулся, проверяя, точно ли к нему обращались. Сверкнули очки, искажая размер глаз и придавая Давиду ещё более важный вид.

Ёжики-уёжики, как зачесались руки достать телефон и сделать пару кадров. Обожаю живые фотки. Сотовый лежал в кармане моей любимой оранжевой толстовки, провоцируя на глупости. Я прямо почувствовала проникновенный шёпот: «Зафотай старосту! Такой профиль пропадает!». У него реально был харизматичный нос с горбинкой, не каждый день такой встретишь, а скулы – кирпич квадратный, достойные, тут спорить не буду. Но я сдержалась. Собралась с мыслями, перестала пялиться на идеальный белый воротничок и предложила:

– Мы тут решили тусу устроить по поводу первого сентября, ты с нами?

Вообще-то не совсем решили, так – перекинулись парой идей на перекуре да выяснили, что недалеко есть отличный бар, где подвиснуть можно не слишком расточительно. Ну как бар? «Бургер Кинг». Но пиво там дешёвое, места много. И нет ничего лучше для знакомства, чем всеобщая попойка! Ну как попойка? По коле за знакомство закажем. Это несказанно сближает людей. Ну как сближает? Хотя бы имена запомню.

А вот ботан заупирался:

– У меня дел много. Ещё в деканате надо данные по учебным материалам и телефоны группы взять.

– А не проще у нас самих напрямую спросить? – я честно пыталась быть вежливой. Но он сам провоцировал. Очками, губёхами своими презрительно поджатыми. И тем, что собирался что-то о нас выяснять за нашими спинами.

Парень, явно недовольный, неохотно признал:

– Проще. Меня зовут Давид Хворь.

– Клёвая фамилия.

– Считаешь?

– Конечно, другой такой нет. То ли дело моя – Синицына. Да Синицыных только в моём подъезде – три штуки. А такой, как у тебя, по всей стране не нагуглишь.

– И не надо гуглить. Зачем?

– А вдруг родственники твои по прабабкиной линии – наследники королевского рода и тебе наследство оставили??? А ты тут прозябаешь в нищете, – и на телефон его зыркнула, чтоб ощутил силу моего сарказма.

Но Хворь не проникся, ответил с чисто питерским выражением лица, когда вроде не посылают, но уйти очень хочется:

– Я всю родню знаю. У отца родословное древо есть.

Вот-вот. А вы, нищеброды, завели себе родословное древо? Нет? Ну и жуйте просроченные суши из «Пятёрочки», а нам с родословной на выставку пора. Для самых породистых.

Порода из Хворя так и пёрла. И вся, главное, на меня.

– Прямо древо?! И все-все-все там? До какого колена? Я тоже хотела своё сделать. Да чё-то всё никак. – А чего? И правда хотела, в третьем классе. Даже пробабушку записала в блокнотик.

– До шестнадцатого.

– Крипово. Вы дворяне, что ли?

– Евреи.

– Израильские?

Вот непонятно, я его стебу или он меня? Или это сейчас обоюдное действие?

– Обыкновенные. – Давид достал расчёску и провёл ей по волосам. Что там чесать-то? Серое месиво и так идеально лежит. Но главное – староста шевелил только одной рукой, остальное тело оставалось неподвижным, хотя пальцы побелели. И даже ответил, почти не двигая губами: – У нас нет подвидов.

Зато пафоса с полную бочку набито.

– А вы разве не должны отдельно учиться…

Вот бы было здорово, вот бы хорошо.

– Мой отец живёт в России уже сорок лет, – Давид ещё раз провёл расчёской по голове, мне почему-то этот жест угрожающим показался. И отстранённо посмотрел в окно.

Я тоже взглянула: серый питерский внесезон. Как обычно. Я-то привыкла уже к этой цветовой гамме, поэтому ношу яркие броские цвета и не корчу из себя губернатора Пермского края.

– Ты ж староста наш теперь, нельзя тебе отказываться!

Соглашайся! Хватит выпендриваться!

– Да брось ты его! Пойдём, Иришка! – к нам подлетел Стас. Мой друг детства. Мы с ним в одном дворе с дерева падали и курить научились. Да и поступили в один институт, только он на бюджет, потому что соображулистый и ЕГЭ на отлично сдал.

А я немножко по блату поступила. И вообще плохо помнила, где деканат и как сдавала документы в институт. Не то чтобы я совсем тупица, но место на специальности «Управление организацией» мне выбил дядя. Грустно, зато честно.

Мы со Стасом уже перезнакомились со всеми и сгоношили1 почти всю группу за исключением трёх человек.

Леночка оказалась непробиваемой занудой и наотрез отказалась даже думать в сторону праздничного застолья. То ли для неё этот день являлся траурным, то ли она по умолчанию бухтела, как и Хворь.

Ещё одна девчонка сбежала с первой же пары, не разделив с одногруппниками счастья начала занятий. Очень деловая дамочка. Я пока даже имя её не разузнала.

И так получилось, что Давид остался последним в этом списке, а мне прям вот непременно хотелось отметить первый день всем вместе, дружно и весело.

– Да ладно, Давид! Хорош киснуть! Ты так с коллективом не познакомишься! – я старалась быть как можно убедительней и не заострять внимание на том, что парень прикрыл свои тетради рукой и поправил откатившуюся ручку. И вообще смотрит так, будто к нему пиявка пристала.

– Доста… то есть уговорила. Я пойду, – неожиданно Давид кивнул. В его голосе сквозило раздражение. Но тут же добавил, будто смутившись своего порыва: – Ненадолго. И только если ты причешешься.

– В смысле?..

***

Вечерина дело отличное, когда у тебя куча денег. Моя куча закончилась через час после начала гуляний. Хорошо ещё пиво было недорогое и приятное. С пенкой и горчинкой в послевкусии.

В общем и целом группа у меня собралась отличная. Большинство собирались стать успешными директорами своих фирм, поэтому, собственно, и поступили на специальность «Управление организацией». И имели в перспективе эти самые фирмы. Парочка, как и я, были пнуты родителями и совершенно не представляли, зачем им эта менеджерская лабуда, но на кафедру художественной фотографии я не прошла по конкурсу, а платить за меня папочка отказался.

Так уж получилось, что со Стасом мы стали эпицентром общения. Карпов умел производить впечатление. Из школы он вышел троечником, несмотря на действительно рабочие мозги. Потому что соображалка работала у Стаса в основном в сторону «прибухнуть и какую-нибудь дичь вытворить». Компанейский парень, он притягивал девчонок, так как был образцовым мачо и подонком. На моей памяти он разбил сердца трёх девушек, без малейшего колебания бросив их посредине свидания, одна из них до сих преследовала Стаса, как сталкер. И вроде даже оставляла ему продукты на коврике перед дверью. Стас, в принципе, был не против, но попросил заменить шоколад на пиво.

Многие велись на беззаботную улыбку, высокий рост и светлые волосы, собранные в хвост. И на кожаную куртку, протёртую во всех возможных и невозможных местах, которую Стас не снимал даже зимой, натягивая пуховик прямо поверх.

Я знала о полной атрофии у моего друга чувств. Он не способен был к серьёзным отношениям от слова совсем.

Несколько лет назад я тоже призналась ему в любви. Была послана далеко и надолго. И начала встречаться с его другом. Это были мои первые отношения. Но Серёга, сволочь, в Москву укатил. Нет хуже петербуржца, променявшего свой город на деньги! Но если у него там МГУ, перспективы и будущее, зачем держать человека? Удачи.

Серёга уехал, а вот Стас остался в моей жизни.

Невесёлые мысли развеял крик одногруппника. Белоусов задрал стакан над головой и провозгласил:

– За нашу 1001-ю группу! Номер нашей параллели выделили достойный, и носить его будем гордо! – Парень обнимал Стаса и хохотал.

Мы забились в уголок кафешки, но всё равно заняли почти весь зал «Бургер Кинга». Кормили нас реально на отлично. Особенно наггетсы удались.

Собралась хорошая компания, не без душнил, конечно, учитывая, что тот же Хворь сидел в углу насупленным мухомором. Не вонял, и ладно. Должен же кто-то быть занудой среди веселых и находчивых, без фона теряется передний план.

Белоусов – кажется, его звали Аркадий, – расписывал сидящей рядом с ним провинциалке о своих достижениях на футбольном поле. Девушка приехала из какой-то деревни и совсем ничего не знала о жизни большого города, зато сверкала короткой юбкой и кофточкой в зелёную клетку. Звали её Света.

– А почему тебя называют Бомж? – с восторгом спросила она. Аркаша даже приосанился:

– Я фанат «Зенита», нас всех так называют. А вот болельщики «Спартака» – Мясо. Усекла?

– Да, а когда вы дерётесь, получается фарш?

Так, с «самыми умными» определились.

А вот красоткой группы была выбрана, увы, не я, а Ольга – пышногрудая блондинка, в чьи буфера я бы тоже с удовольствием углубилась. В смысле пощупала – не накладные ли. А можно уже в восемнадцать делать пластику груди? Не рано? Губёхи она свои явно поднакачала.

Мне не завидно, я за натуральную красоту.

Потому что ненатуральная не всем по карману.

Стас рядом со мной заржал:

– Ты потише думай, а то прилетит от новой королевы параллели или её воздыхателей.

– Так я ж исключительно в хвалебных целях! – шепнула, пнув друга локтем под рёбра. И дня не прошло, а он уже короновал эту Олю. – Между прочим, это не её настоящий цвет волос.

– Так у тебя тоже! – Стас икнул, опрокинул на себя стаканчик с пивом и, чертыхнувшись, убежал в туалет. Отмываться.

А я подползла к старосте, чтобы проверить, не издох ли он в своём уголочке. Уж очень притих и даже первый стакан не допил. Непорядок. На празднике весело должно быть, а не мутно.

Давид сидел, облокотившись на стену, и закатал рукава, являя миру достаточно тощие конечности и дорогие часы на запястье. Пиджак его аккуратненько висел на вешалке возле соседнего дивана. Староста первые полчаса вечеринки брезгливо протирал стол вокруг своего стакана, потом руки и, кажется, до сих пор не желал прикасаться ни к чему в этом скромном заведении.

Давид уже нашёл собеседника, вот только я не поняла сначала, на кого он так ожесточённо ругался. Даже пригляделась, но Хворь шипел в пустоту:

– Ну и пусть чертыхается. Мы не уйдём. Да прилично себя ведём. Отстань. Я тебя не слышу. Не слышу!

Меня голос Хворя даже встревожил. Тихий, немного нервный, явно испуганный. Я плюхнулась на диван, подвинув одногруппников. Поставила свой стаканчик рядом, при этом нечаянно плеснув пиво на стол.

Давид тут же потянулся за салфеткой.

– И как тебе первый учебный день? – следя за тем, как Хворь с усердием домработницы полирует столешницу, утянула из порции Давида один наггетс. И тут же скривилась. Пересоленное мясо на вкус оказалось просто ужасным, не удивительно, что староста ничего не ел. Не повезло ему, видимо, кто-то из персонала с его порцией накосячил. Хоть пиво-то нормальное?

– Не надо, – Давид увёл руку со своим стаканчиком к стене. То есть ему неприятно будет, если я глотну из его порции? Серые глаза казались почти чёрными. Тон был твёрдым и непреклонным.

Я пожала плечами и взяла своё пиво, отхлебнула, демонстрируя, что ему только показалось:

– Не собиралась я влезать в твоё личное пространство. Что с твоей едой? Почему такая солёная? Вернём? Или сам подсолил? – Я, когда волнуюсь, чересчур разговорчивая. Но это даже плюс, люди охотнее на контакт идут.

– Что за тупые вопросы? – с явным сарказмом ответил Давид, даже не пытаясь показаться дружелюбным. – Конечно, сам.

Я на секунду зависла. Это шуточка сейчас была? По приколам я обычно мастерица. Но он не улыбнулся. Подождать отмашки на смех?

– А с кем это ты беседовал? – я наконец заметила, что наушника в ухе старосты нет, а телефон лежит на столе. Значит, орал реально в пустоту.

– Да так, мысли вслух. Я вас всех уже в общий чат группы добавил, – он кивнул на сотовый.

Прозвучало, будто я только что в список смертников попала. Ну, спасибо, ботан, на том свете расплатимся.

А Давид, видать, унюхал крен моего настроения, дёрнулся и с каким-то ужасом уставился на мои волосы. Лицо его скривилось, глаза стали огромными. Красивые, кстати, глаза, необычные. Даже за стёклами очков видно, что ресницы пушистые. Интересно, без очков он совсем ничего не видит или они для пафоса? Наверняка ему пойдут линзы.

– Отстань. Хватит! – внезапно закричал Давид, и стакан с пивом полетел мне прямо в лицо.

Зашибись пообщались.

Зашибись первый день.

ГЛАВА 2. Выйди из моей головы

Давид Хворь

Давид Хворь, внезапно ставший старостой, хотел от одногруппников одного: чтобы они отстали от него. Просто оставили его в покое! Ну, и ещё по мелочи: чтобы хорошо учились, не прогуливали пары и не портили успеваемость.

Потому что кроме индивидуального балла декан начислял ещё групповой балл каждому учащемуся. Рассчитывал он его из успеваемости всех учеников группы. А Хворю объяснил, что он попал на кафедру управления организацией, а не в кружок органической химии, поэтому придётся научиться работать с людьми и управлять ими.

А в конце года ещё и выберут лучшую группу по количеству баллов, а у старост будет отдельный конкурс. И только Хворь может привести свою группу к победе.

А Давид бы и рад управлять, да только люди тупые в его группе собрались. Да ещё и злопамятные.

Он ходил на занятия, сцепив зубы. Потому что после первой вечеринки за ним закрепилась слава непробиваемого сноба и психа.

И всё из-за Синицыной.

Правильно он не хотел отмечать начало обучения.

В маленьком неприметном «Бургер Кинге», стоило повесить пиджак и устроиться на стуле, его тут же нашли.

Ведь куда бы он ни пошёл, за ним волочились голоса и тени.

Рваные комья тумана поползли по полу к ногам Давида. Коснулись лодыжек.

«Не смотри!» – приказал себе Хворь. Попытался нащупать наушники, но они остались на дне сумки. И пока он рыскал в поисках, ОНО переползло ему на грудь и дыхнуло прогорклым маслом прямо в рот:

«Валите отсюда!»

Давид подавился пивом, ставшим вмиг кислее перебродившего кефира.

Попытался съесть гамбургер, но из него полезли извивающиеся черви. Тошнота подступила к горлу.

Главное – игнорировать это. Не смотреть, не слушать. Сосредоточившись на столешнице, Хворь выровнял тарелку относительно стаканчика и края стоя. Провёл невидимую линию, высчитывая угол наклона пластиковой вилки – пока мозг занят расчётами, голоса стихают.

Наггетсы оказались пересолёнными, но это было лучше ожившей и уползающей картошки. Трясущейся рукой Давид отправил в рот сразу несколько кусков жареной курицы.

«Если он помянёт чёрта ещё раз, я залезу ему в горло и вырву кадык», – проскрипело рядом с Давидом обещание. Парень с опаской покосился на рослого блондина из своей группы. Не хватало ещё, чтобы из-за него пострадали другие. И Хворь отступил от своего обычного игнорирующего поведения и попросил:

– Не трогай их.

Существо тут же разрослось чуть ли не в два раза и обрадованно оскалилось россыпью острых зубов:

«Слышишь меня всё-таки?! А я знал! Я видел!!! И будешь слушаться! Будешь! А он сейчас утопится в унитазе. И будет уже на кладбище ругаться».

– Ну и пусть чертыхается. Мы не уйдём. Мы прилично себя ведём. Отстань. Я тебя не слышу. Не слышу.

Тёмное нечто отшатнулось, едва касаясь пола, отплыло на два метра. Оно было не выше человеческого колена. Но жуткие сияющие глаза делали его огромным. Для Давида оно заняло всё кафе.

А потом появилась Синицына. Она прошла рядом с пастью, не замечая клыков, готовых вцепиться ей в ногу, и пристала к Давиду с какими-то вопросами.

Хворь зафиксировал внимание на своём телефоне, про себя возмущаясь настойчивостью девушки.

Хоть секундочку помолчать не судьба? Вообще насколько законно заставлять человека слушать дебильные шуточки, сомнительные комплименты и тупое щебетание?

А Синицына, не замечая напряжения Давида, потянулась к его пиву.

Парень отшатнулся. А чёрный монстр запрыгнул на девушку и принялся опутывать её своим туманом. Ира обхватила себя руками.

Виток за витком. Быстро и сноровисто кокон становился всё плотнее. Такое уже было, и это плохо.

Давид не выдержал. Одно дело игнорировать их, когда они пытаются навредить тебе, а другое дело – подставлять простых людей под удар.

– Отстань. Хватит! – выкрикнул Хворь, и стакан с пивом полетел в гущу темноты, но попал Синицыной в её фиолетовую голову.

***

Вот так и закрепилось за Давидом кличка «бургероненавистник». В основном, конечно, потому что он гамбургеры не жрал и отказывался ходить на попойки с группой, которые сердобольная Синицына организовывала с маниакальной навязчивостью.

С тех пор он старался обходить стороной и злосчастный «Бургер Кинг» на Литейном, и саму Синицыну, которая бесила его даже больше, чем всё, что творилось у него в голове.

Но отбиться от этой улыбчивой пиявки было очень непросто. Она, казалось, обиделась на него, но ненадолго. Буквально через неделю снова трещала без устали и сыпала странными предложениями в адрес Давида вместо того, чтобы пойти и вызубрить макроэкономику.

То на встречу звала, но на фотосессию. Странная.

Отвечал он ей всегда отказом. И даже в чате группы периодически блочил. Это была его любимая тактика против раздражающих обстоятельств.

Не без самодовольства Хворь поначалу решил, что девчонка к нему клеится. Но Ирка была всем в группе «подруга, сестра и скоморох». И не только. Она общалась со старшекурсниками, с деканом, с уборщицей, с охранницей на проходной. Пару раз Хворь видел, как Синицына останавливала на улице незнакомых людей и приставала к ним с разговорами.

Бедные прохожие!

– Прекрасный день сегодня! – заявляла она с порога и лыбилась от щеки до щеки, как хуманизация Чеширского Кота.

Это показательное дружелюбие тоже бесило Давида.

Улыбчивая, как сумасшедший на выпасе.

Только психи могут быть такими весёлыми и красить волосы в отвратительный фиолетовый цвет.

Она каждый день с утра пьёт, что ли?

– Синицына опять не сдала зачёт по географии, – обычно заявляла ему завкафедрой, встречая на пороге. Выдавала стопку распечаток и благословляла на счастливое общение с одногруппниками. – Ты с ними слишком строг. Мы не наказываем за прогулы.

Да ладно!

В детском саду можно прогуливать, а тут у нас высшее учебное заведение! Или не высшее?

– Высшее, – грустно кивала заведующая и показывала статистику.

Да, самое раздражающее – эта Синицына портила ему успеваемость группы просто под ноль. Она пропускала пары и семинары, саботировала общественные мероприятия. Все! Только на КВН явилась, и то чтобы поржать. Одним словом, отвратительная особа.

Единственной опорой и надеждой Давида была Леночка – нормальная адекватная девушка, способная запомнить номер аудитории и время зачёта. Уже хорошо. Жаль, далеко не все в группе могли похвастаться такими же успехами.

Впрочем, почти все в группе оказались достаточно квалифицированными и целенаправленными. Знали, зачем поступили, и фигнёй не страдали.

Кроме Синицыной Хворя бесил только Белоусов Аркадий, следующий по успеваемости с конца списка. Аркаша называл себя Бомжом и поставил себе цель довести Давида до нервного истощения. При любом удобном случае он цеплялся к нему с тупыми вопросами и разбрасывал его учебники. Детский сад и ша́баш дебилов.

Один раз Белоусов подкараулил его в колодце института и попытался избить. Но драку спугнула стайка студенток, решивших повейпить после пар. Аркаша сбежал, сверкая пятками. Трус. Вот он так же и с зачётом – приходит, а в кабинет зайти боится. Ничего, сволочь, до конца не доводит. Правильно говорят: ссыкун – горе в семье. Правда, это, кажется, про другое.

И вот как? КАК можно с такими людьми работать?!

Терпение Хворя заканчивалось. Но выработанная за годы сила воли позволяла сносить издевательства с олимпийским спокойствием.

Тем более что это было намного легче, чем отбиваться от собственных кошмаров.

***

Если в институте Давид страдал от насмешек и троллинга одногруппников, но старательно виду не показывал, то дома отец выговаривал ему ещё хуже. Особенно в случаях, не зависящих от самого́ Давида.