Симфония мостовых на мою голову

Батина рубашка добавляла ему домашности и мягкости.

Я с удивлением поняла, что Давид не такой уж и урод, если рассматривать внешние данные. Высокий, стройный, светлые волосы. Просто худой слишком и напыщенный.

Да как бы у меня рука поднялась такого бить? Милаха же.

И я согласилась:

– Хорошо, но с условием: ты расскажешь мне, что произошло в туалете.

О-о-о-ох, надо видеть эти глаза. Огромные как тарелки, принимающие заокеанские кабельные каналы. И такие обиженные, будто я попросила его раздеться и твёрк мне забацать.

Впрочем, с его комплекцией жалкое вышло бы зрелище.

– Я… – начал староста и замолчал. Борьба его с самим собой длилась пару секунд. Потом Хворь упрямо поджал губы, и я поняла, что вряд ли добьюсь от него нормального ответа.

– Зачем тебе выставлять себя маньяком, если можно решить всё проще? – Я взяла его за руку, на что староста отчётливо вздрогнул.

Бедный, и почему он настолько зашуганный?

– Как? – по-детски доверчиво поинтересовался Давид. И я почувствовала себя спасителем человечества:

– Скажем, что решили встречаться и в порыве страсти ты долбанулся лбом о раковину.

На этот раз борьба шла намного дольше. Скорее всего, Давид просто не понял, что именно я ему предложила. Хмурился, тёр переносицу, пытаясь поправить очки. Даже рану один раз задел. И решил уточнить:

– Мы начали встречаться в туалете?!

– У каждого свои слабости.

– И мы будем встречаться?

– Нет. Мы сделаем вид.

– Но зачем это тебе?

– Просто хочу помочь.

Он прочистил горло, явно не веря мне:

– Я заплачу. Денег, – сказал зачем-то.

– Не надо. Взамен придёшь завтра в институт в яркой кофте и не будешь больше биться башкой о стены.

Мне этого было достаточно, он ведь наверняка неплохой парень, а я, как никто другой, знала, что бывают в жизни чёрные полосы. И старалась разбавить их яркими красками.

Одно маленькое доброе дело.

Мне не тяжело, а Давиду, может, лучше станет.

Видя, как Хворь суетился вокруг нашей группы, мне даже немного стыдно становилось за свою неуспеваемость. Ведь мы прекрасно знали о ежегодной аттестации всей группы и коллективной оценке.

Староста даже чат в Ватсапе завёл с номером нашей группы, куда с маниакальной дотошностью сбрасывал задания и поручения педагогов.

Всегда прилизанный, сосредоточенный, серьёзный. За полгода я ни разу не видела его без пиджака. Разве что в бассейне, да и то он физкультуру постоянно пропускал.

Вот и как такому блаженному не протянуть руку помощи?!

– Спасибо, – совсем растерянно пробормотал Давид. – Но у меня нет цветной кофты.

Фейспалм какой-то, ну, ботан, нельзя быть настолько занудным!

– Тогда можно тебя сфотографировать?

***

На следующий день я, ясное дело, явилась в институт. Хворь же пропустил все занятия. На сообщения не отвечал. И вообще вёл себя не как мой новый парень, пусть и не настоящий, а как законченное чмо.

Тревога подзуживала узнать его адрес и проверить, жив ли скотина. Я всё-таки вытрясла из него обещание попозировать мне в Летнем саду. Правда, косился он на меня как на извращенку. Я бы всё уже сегодня провернула, но на вечер у меня образовалась пересдача и отменилась вечерина. Пришлось топать в деканат.

Изначально планировалось, что я всё-таки буду учиться хорошо. Вот только дядя, помогая мне поступить, не учёл один очень важный момент. Я ничегошеньки не соображала в этих таблицах, анализах и производных, а тем более в статистике и планировании, и не могла решить простейшие уравнения из раздела «повторение».

И как же меня угораздило попасть на экономический факультет?

А вот устраивайтесь поудобнее, расскажу как.

Я постучалась в кабинет кафедры.

Камилла Ринатовна оторвалась от компьютера и засуетилась:

– На пересдачу, Ирочка? Садись, Сеймур Кристианович сейчас подойдёт. По секрету, ты одна осталась. И повтори билеты 3, 13 и 33, – она кивнула на стол декана, где валялись три экзаменационных бумажки. – Чай, кофе?

Я нерешительно кивнула.

Заведующая кафедрой щёлкнула кнопкой чайника, что стоял на подоконнике, и приветливо мне улыбнулась:

– Ты не волнуйся. Сеймур Христианович справедливый человек. Оценки не занижает.

Вот этого-то я и боюсь. Справедливости.

Заведующая была не в курсе моей ситуации, но за помощь я поблагодарила. Она выдала мне толстую брошюру с подготовленными билетами, оказывается, такими пользовались все студенты, кто додумался сходить в библиотеку.

Через секунду мы с доброй женщиной вовсю распивали чай с пряниками, я рассказывала ей, как в детстве сломала ногу, а она смеялась, поправляя очки. Она любила поэтов восемнадцатого века и романы сестёр Бронте. Где Хворь, она тоже не знала, но сообщила, что он заходил днём в деканат. И нет, не отчислиться.

Дядя Сеймур громко прокашлялся, прерывая наше весёлое щебетание.

Упс, кажется, я забыла про билеты.

– А мы тут готовимся, – тихо-тихо прошептала Камилла Ринатовна, а я запихнула последний пряник себе в рот целиком.

– Спасибо, вы можете быть свободны. Я лично приму экзамен, – Штольц кровожадно улыбнулся.

Я с грустью проводила заведующую взглядом, часы показывали пять вечера. Декан сделал себе кофе, отпил и уставился на меня.

Мы были совершенно одни, вся параллель уже сдала экзамен по макроэкономике.

– С первого раза, – не преминул заметить дядя Сеймур. Он был отличным преподавателем, занудным человеком и посредственным родственником.

Мужчина лет пятидесяти с красивым лицом, совсем недавно посетивший барбершоп, недовольно сложил руки на груди. Аккуратная бородка и усики были пострижены у него прямым клинышком и даже вроде подкрашены.

Дотошно аккуратный и прилипчивый дядька.

– Почему на мои звонки не отвечаешь? – недовольно спросил он.

– Времени не было. Да и не привыкла я, чтобы мне названивали дальние родственники.

На лице Сеймура Кристиановича проступило неудовольствие. Он сжал губы в такую тонкую полосочку, что они пропали с лица, скрытые бородой.

Я потопталась у стола, нерешительно взглянула на него.

– Ира, тяни билет, – устало подбодрил дядя, усаживаясь в кресло и с осуждением качая головой. – Тебе надо закрыть экзамен хотя бы на тройку.

Мне стало не по себе. Глаза у дяди Сеймура были совсем как у моей матери и у меня. Папа говорил, что это наследственное. Карие с песчинками золота. В яркую погоду они становились почти жёлтыми.

Старший брат мамы почти не участвовал в моей жизни. Я помнила его по редким семейным ужинам. На одном из которых дяде Сеймуру и пришлось пообещать, что он пристроит меня в институт.

Вот пристроил, теперь за голову хватается.

Ну, а кто его просил меня к себе на кафедру зачислять? Мне достаточно было каких-нибудь «связей с общественностью» или «туризма», а не вот это вот всё.

Я с сомнением пробежала глазами вопросы в вытянутом билете. Потом в оставшихся двух.

И единственная мысль после прочитанного у меня была: «Хорошо, что дядя не в медицинской академии работает. Там бы мне совесть не позволила выпуститься. А тут – будем давить на жалость».

– Дядя Сеймур, тут объёмные вопросы, можно мне на подготовку пару минут… часов?

Штольц раздражённо хмыкнул. Посмотрел на время.

– Если вам надо отлучиться, я совсем не против, – добавила я, заговорщицки подмигнув.

Дядя закатил глаза и выдал:

– Полчаса у тебя, Ира, не сдашь – на полевые работы отправлю. – Это он мне своим огородом угрожает. Мы туда пару раз ездили. Жена дяди, несмотря на среднее стабильное положение семьи, выращивала картошку, морковку и прочие блага агросельских культур с маниакальной одержимостью.

Каждый гость, как правило, получал разноряд на две-три грядки.

Я уж лучше макроэкономику посписываю.

Как только дверь за дядей закрылась, я оперативно нашла нужную информацию в методичке и, не особенно вдаваясь в содержимое, переписала на лист А4 в виде краткого плана и тезисов, собираясь залить водой философии пустые пространства.

Перечитать не успела, Сеймур Кристианович вернулся, и начался мой персональный ад. За час экзамена дядя попытался вбить в мой мозг всю информацию по предмету, которую мы проходили полгода.

Покидала поле боя я потрёпанная, но не побеждённая, ненавидя и дядю, и его предмет. Страшно представить, что нам ещё два года эту стрёмную макроэкономику учить.

Удивительно, но в фойе меня ждал староста. Давид сидел в красном кресле и что-то строчил в телефоне. Как всегда, в наушниках и с таким выражением лица, будто диссертацию защищал. Синяк на лбу расцвёл бурным фиолетовым цветом под стать моей причёске. А лейкопластырь он сменил на телесный. И чем ему розочки не понравились?

Я подошла к Давиду и не смогла не поделиться новостью:

– На три сдала! Круто же!

Ответом мне был взгляд, полный ненависти.

– Это эпик фейл, Синицына. – Хворь выдавил из себя улыбку, очень напоминающую оскал Ганнибала Лектера.

– Оу, чувак, не так надо радоваться чужим успехам.

– А я совсем и не рад. Ты отлично должна была принести.

«Нет-нет, больше я с этим заучкой дел не имею», – пообещала себе. Вот и спасай ботанов в свободное от учёбы время. Только нервы зря себе потрепала.

Заметила, что он в новых очках – с ещё более толстой оправой, а к отметине на лбу добавился увесистый синяк на скуле.

Вчера его вроде не было. Хворь разными местами к стене прикладывался?! Поинтересовалась для профилактики:

– Ты как?

– Тебя жду, – староста кивнул в сторону охранника, наблюдающего за нашим разговором.

Пожилой Иван Сусанович сидел неподалёку и демонстративно поигрывал электрошокером. Охрана в институте состояла из него и Марии Петровны – его жены. Обычно они разгадывали кроссворды на проходной, но сегодня был особенный день.

– Он хочет с тобой побеседовать, – шепнул Хворь. – Сделай лицо посчастливее.

Та-а-ак, это он, получается, любовь демонстрировал так старательно. А я уж подумала, что убила его близкого родственника и ко мне пришла мстя. Ну что за человек! Хоть бы предупредил!

Телефон звякнул, оповещая о доставленном сообщении. Сеть во всём институте ловила отвратительно. Слишком толстые стены и качественные перекрытия.

«После экзамена встречаемся в фойе, будут допрашивать, – сообщил телефон. И затем добавил: – Удачи».

Вот это ожидаемый неожиданный поворот, господа присяжные. Теперь главное – не спалиться. Иначе заберут старосту в места с мягкими стенами.

Будем играть в нестандартные отношения.

Я отвесила Хворю подзатыльник и бросила в него сумкой:

– Обожаю твою веру в меня! – громко выкрикнула и чмокнула воздух в сантиметре от старосты, схватила его за руку и потянула за собой: – Мы готовы!

Вчера мы обсудили всё, что будем говорить. Но вот «радость встречи» не потренировали.

Судя по измученной физиономии Давида, его уже опросили. Мне же осталось сыграть роль подружки-неадекватки.

– Пройдёмте, Синицына, – кивнул охранник и повёл нас в маленькую каморку недалеко от парадной лестницы. Совсем узенькую, но тем не менее обустроенную под повседневные нужды защитников спокойствия. Толкнул меня внутрь, обернулся на Давида: – Сбежишь, и вызову милицию.

– Полицию, – процедил Хворь с поразительной для него злостью.

Я послала ему воздушный поцелуй.

Иван Сусанович усадил меня на скамейку, повернул настольную лампу, ослепляя глаза, и поинтересовался:

– Что вчера произошло?

– Неудачное свидание просто. Извините, Иван Сусанович!

– Почему сбежали?

– Испугались, Давид порезался, разбил зеркало, вот и перенервничали. – Этого дядечку я знала хуже, чем его жену. С ней мы каждое утро здоровались и, если хватало времени, обменивались сплетнями. Я ей один раз помогла змейку на куртке осенней починить, вот и познакомились. Но судя по доброму тону охранника, Мария Петровна замолвила за меня словечко.

– Я заявление написал о порче общественного имущества. Вам обоим по пятнадцать суток дадут. Но пока не относил в участок, – гордо сообщил охранник.

Молодец, что тут скажешь?

– Это больше не повторится!

– Надеюсь. Хворь уже оплатил ремонт санузла. Так что почти не осталось претензий, кроме, конечно, вашего отвратительного поведения. Вы прям очень буйная парочка. Ещё один случай…

– Клянусь, даже целоваться будем только на улице! Чтоб никого не покалечить!

Примечания