Книга Симфония мостовых на мою голову - читать онлайн бесплатно, автор Анна Игоревна Рудианова. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Симфония мостовых на мою голову
Симфония мостовых на мою голову
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Симфония мостовых на мою голову

Отцу не нравился ни вуз, выбранный сыном, ни его новое окружение. И особенно ему не нравилось, что Давид по утрам не читает Тору и учится по субботам.

– В синагоге такого бы не потерпели! – любил повторять Моисей Львович Хворь, бывший, на самом деле, далеко не самым ретивым представителем своей веры.

Вернувшись домой в субботу после первой сессии, которую Синицына тоже завалила, Давид составил список дел и зарылся в интернет, подыскивая информацию к очередному заказу по рефератам.

Небольшая сдельная подработка обеспечивала ему средства на личные карманные расходы. Несмотря на стабильное финансовое положение семьи и квартиру в центре Петербурга, Давида воспитывали в трепетном уважении к деньгам, старшему поколению и своим корням.

Ноутбук гудел, сохраняя новые файлы, а Давид опять посетовал на вентилятор и маленькую производительность компа. Но на новый тратиться не позволяла врождённая бережливость.

Он пробежал глазами методичку и так увлёкся усвоением материала, что не сразу увидел прикосновение к руке. Не почувствовал, а именно увидел настойчивое поглаживание поверх быстро печатающих пальцев.

Вытянутая когтистая лапа монстра скользила по его коже, не оставляя никаких ощущений, кроме страха. Несмотря на серость и прозрачность, Давид отлично видел толстые вены, перевивающие саму руку и пальцы. Монстр хотел внимания.

«Смерть», – прошептал скрипучий голос возле уха, растягивая «с», почти превратившуюся в шипение.

Давид сглотнул, прикрыл глаза и досчитал до десяти. Он знал, что сто́ит посмотреть на монстра, и зубастая пасть разразится проклятиями и бранью. Потянется к нему и уже не отстанет.

Почему ОНО успокоилось на несколько лет, а теперь вновь стало таким агрессивным?

Следствие стресса из-за смены обстановки? Или потому что Давид перестал принимать таблетки? Но успокоительное плохо действовало на мозги. Давид понял это в выпускном классе и с тех пор втихую сливал дорогущие медикаменты в унитаз.

Видимо, зря.

Открыл глаза, лапа исчезла. А чувство тревоги и страха возросло.

Он жил с этими голосами с детства.

И теперь справится.

Хлопнула дверь, громко звякнули ключи. Отец бросил их в фарфоровое блюдце в прихожей, вместо того чтобы повесить в ключницу.

А это значит, он недоволен.

Давид окинул взглядом комнату, убедившись, что в ней царят порядок и идеальная чистота. Хлопнул крышкой ноутбука, засунул его в специальную полку под столешницей и приготовился к сеансу мозговыедания.

Младшего брата ещё не было дома, видимо, где-то гулял, поэтому вся злость отца непременно достанется Давиду. А судя по вибрации шагов, злости этой накопилось немало.

– А сын отцу даже «привет» не скажет? – Моисей Львович был высоким, немного раздобревшим на домашней сытной еде мужчиной. Вместо того чтобы переодеться, он, всё ещё в зимнем пальто, заглянул к Давиду и обиженно пробасил: – Опять контракт расторгли. Второй за неделю, – и столько горечи и обиды было в этих словах, что Давид не сдержался:

– Может быть, не стоило в субботу подписывать? – прозвучало почти язвительно. И Давид тут же пожалел, потому что отец покраснел, ввалился в комнату и взревел:

– Все дети как дети, а от тебя слова хорошего не дождёшься. Только и можете денег просить да в интернете своём обдолбанном сидеть!

– Да подпишут твою смету. Не беспокойся. Всегда подписывали.

– Ты тупой? Это твоя фирма в будущем! И там не происходит всё само собой! Тебя в институте совсем ничему не учат? Так и знал, что вуз твой для придурков!

– Учат. Я сессию на отлично закрыл, – буркнул Давид, подавляя злость и раздражение. Отец, конечно же, не обратил никакого внимания на хорошую новость, предпочитая давить на наболевшую мозоль.

– Какой молодец, – с сарказмом ответил он. Сделал шаг к сыну, качнув пейсами. – А что с общим зачётом по группе?

– Там похуже. Некоторые не справляются… – Давид инстинктивно стянул очки, стиснул в руке. Он всё ещё сидел в рабочем кресле, подаренном ему на прошлый Новый год. Ортопедическая пружинистая спинка с эффектом массажа стала вдруг максимально неудобной.

Мозг прощёлкивал варианты побега, но отец перекрыл путь к двери. Моисей Львович метал в сына громы и молнии и угрожающе махал руками.

– Вот! И как ты будешь управлять компанией, если с кучкой дебилов справиться не можешь?

– Это совершенно разные вещи…

– Поговори мне ещё тут! Сколько сил в тебя вложено, а в ответ одно нытьё!

Давид вжался в спинку кресла, но удара не последовало. Входная дверь опять открылась, и отец пошёл разбираться с младшим сыном, только что вернувшимся из школы.

Чувство облегчения тут же сменилось тревогой. Он разозлил отца ещё больше. Сейчас Льву попадёт из-за него. И Давид вылетел в коридор вслед за Моисеем Львовичем.

Тот уже орал на второго сына:

– Это что за видок? Где порвал куртку, я спрашиваю? Будешь остаток зимы в такой драной ходить!

Лев стоял потупившись, стойко принимая упрёки отца. Он действительно загулялся и порвал рукав на зимней куртке. Всем своим видом он показывал полное раскаяние. Но отец, закусивший удила и окончательно разозлённый сорвавшимся контрактом, уже выхватил ремень.

– Не лезь, – хмуро осадила мать Давида, готового броситься на спасение брата. – Он сам виноват. Вторая крутка за зиму. Сколько можно?

От звука хлёсткого удара у Давида потемнело в глазах. Холод пробежал по спине. Он постарался не смотреть в сторону коридора и вернулся в комнату. Обессиленно упал на кровать лицом вниз.

Кожу жгло, будто отец наказал его. Воспоминания яркими ударами напомнили, что Давид должен быть рад, ведь неудовольствие отца вызвал не он.

Тень опустилась на его спину. Прижалась к нему и зарылась когтистой лапой в светлые, немного растрепавшиеся волосы, наклонилась к самому его уху и зашипела.



ГЛАВА 3. Можно её просто отчислят?


Давид Хворь


Всю ночь Давид писал рефераты для старших студентов. Несмотря на первый курс обучения и признанный статус заучки, он сумел заработать неплохую репутацию в вузе.

Небольшой доход Давид распределял на две части: текущие расходы и «поездку».

Так он называл день, когда съедет от родителей и начнёт жить нормально. В его заначке накопилась уже довольно приличная сумма. Но от немедленного бегства его останавливал Лев.

Мысль, что брат останется совсем один с родителями, пугала.

Отец всегда отличался буйным нравом, особенно по отношению к старшему сыну. Особенно если Давид заикался о своих ненормальных галлюцинациях.

Как сейчас он помнил свой ужас, когда увидел когтистую тварь в первый раз. Примерно в семь лет она пыталась задушить его – обвила лапищами. Он рассказал об этом единственному, кому смог, – отцу.

И тот решил, что самый надёжный способ вылечить ребёнка – выбить из него эту дурь.

Надёжный, но абсолютно бесполезный.

Мать выдвинула идею, что таким образом Давид привлекает к себе внимание, ведь как раз в это время родился Лев.

И, может быть, всё могло закончиться лучше, но последовало происшествие, после которого ненависть отца к виде́ниям стала просто маниакальной.

А у Давида больше не было друзей.

Как раз с этого времени Давид посещал психотерапевта и пил таблетки. Пока не согласился с тем, что всё, что он видит, – ненастоящее. Его следует игнорировать, не замечать и абстрагироваться. Со временем Давид убедил самого себя, отца и мать, что перестал видеть странные чёрные тени.

Он действительно не слышал и не видел их, предпочитая заглушать скрежет тьмы музыкой.

Купил себе наушники, накачал гигабайты альбомов. Лучше всего успокаивала классика. Моцарт, Вивальди. Сонаты и симфонии прекрасно подавляли нежелательные звуки.

Если включить наушники не было возможности, Давид оборонялся образцовой аккуратностью, сосредотачиваясь на одном конкретном действии и отсекая всё остальное.

Выстраивая предметы в строгом порядке, Давид будто создавал непроходимый охранный контур вокруг себя.

Раз в месяц он посещал врача, получал пачку успокоительных и говорил, что вылечился. Он и сам верил в это до поступления в институт. Ведь голоса в голове затихли на целых четыре года и почти не мешали жить. Ровно до момента его первой встречи с одногруппниками.


***


Утро начиналось у Давида с ритуала расчёсывания. Он доставал из нагрудного кармана расчёску, которую всегда носил с собой. Чёрную, из тяжёлой пластмассы, и аккуратно, неторопливо приводил в порядок волосы.

Это вселяло в него чувство защищённости.

Затем Давид доставал из шкафа одну из безупречно отглаженных матерью рубашек, одевался и повторял ритуал.

Зубчики расчёски ему напоминали лапу монстра, что притаился в углу его комнаты. Боковым взглядом Давид ловил недовольный оскал и шевеление. Но дольше секунды старался в ту сторону не смотреть.

Мама уже приготовила завтрак, и Давид торопливо заглотил свою порцию, стараясь успеть до того, как проснётся отец. Традиционные семейные завтраки пропускать воспрещалась, но сегодня он спешил.

– Куда торопишься? Вот-вот подавишься, – недовольно проворчала мама.

– Новый семестр же. Постараюсь всех отстающих убедить в необходимости учиться.

– И как?

– Взятку дам! Пока, мама, – Давид чмокнул её в щёку и сбежал из просыпающегося дома.

И, конечно же, приехал в институт слишком рано. На улицах ещё не было пробок, Литейный мост не стоял, а на обледеневшем окне автобуса пассажиры оставляли дыханием аккуратные кружки, высматривая свою остановку.

– Восемь утра – до занятий ещё целый час! Ты какими судьбами тут? – одногруппница Лена Тихонова, вторая по успеваемости после самого́ Давида, уже сидела в фойе на красных мягких стульях. Она читала книгу, но, заметив медленно бредущего мимо старосту, остановила его.

Большой коридор был оборудован откидными сиденьями вдоль стен специально для студентов и гостей. Здесь ждали результатов экзаменов, которые вывешивали на огромном табло чуть дальше по коридору, отдыхали и пили кофе. На стенах красовались фотографии из жизни института и его знаменитых учеников. В одном углу громоздился аппарат по продаже напитков и сладостей, в другом – ларёк с учебными материалами для тех, кому лень до библиотеки дотопать.

В принципе, Хворь постоянно приходил рано. И потому что старался побыстрее сбежать от отца, и потому что в институте можно было спокойно запереться в туалете и слить таблетки. Дома мать могла спалить его. И ещё потому, что любил составлять список дел утром.

– Хочу расписание взять на кафедре. Пойдёшь со мной? – предложил Давид, надеясь, что Лена откажется. В наушниках как раз началась Девятая симфония Бетховена.

Но девушка радостно кивнула, одним рывком запихала книгу в сумку и подскочила.

Хворь с досадой отключил наушники.

Нет, Ленка ему нравилась. Умная, красивая, длинные прямые светлые волосы она обычно убирала в хвост. И училась хорошо. Да и на синицынские тусы не ходила, что однозначно свидетельствовало в её пользу. Но утро Давид хотел провести один.

Несмотря на это, он вежливо улыбнулся, протёр очки, всё ещё не отпотевшие после утреннего мороза, и поднялся с одногруппницей на кафедру.

Там Сеймур Кристианович Штольц – декан факультета – уже раздавал указания Камилле Ринатовне. Рыжеволосая заведующая деловито перекладывала папки и чёркала в табеле.

Давид успел заметить, что имя Синицыной в записях обведено красным.

– Доброе утро! Хворь, вам, я смотрю, не терпится приступить к учёбе, – Штольц рявкнул на студента скорее обозлённо, чем приветливо. Но Давид уже немного привык к строгости и придирчивости преподавателя. Сам такой же. – Вы в курсе, что Синицына не явилась на пересдачу?

Давид недоумённо захлопал глазами. Он-то тут причём? Он обязан эту фиолетовую дурочку за ручку на кафедру привести?!

– Это в ваших же интересах, – буркнул Штольц недовольно. А Камилла Ринатовна подтверждающе закивала. – Через пять месяцев подведение итогов за этот год, и ваша группа явно не на первом месте. И это несмотря на вашу феноменальную успеваемость, – декан улыбнулся Лене, выглядывающей из-за спины одногруппника.

Скрежет усилился. Щупальца призрака потянулись к заведующей, и вой «Убей!» стал почти непереносимым.

А Давид почувствовал, как у него скулы сводит от раздражения. Да с какой стати ему бегать за Синицыной?!

А можно её просто отчислят?

Можно?

Столько проблем разом бы решилось.

С трудом подавив желание расчесаться, Хворь сцепил руки в замок, запинал гнев на самое дно организма и спокойно ответил:

– Я поговорю с ней. На какое число можно перенести пересдачу?

– А ни на какое, – Штольц коварно усмехнулся. Декан являл собой вымирающий вид преподавателя, пытающегося вбить в головы студентов учебный материал. Но методы он избирал скотские: то менял неожиданно тему курсовой, то требовал по три дополнительных ответа на зачёте.

Выделял любимчиков, того же Карпова усердно тянул вверх, зато сливал Синицыну. Давид считал это несправедливым: сливать надо обоих.

– Но Сеймур Кристианович!

– Ладно, пусть завтра приходит. Но только ради тебя, Хворь. И следующую работу по управлению командой проекта вы пишете с ней вместе.

– Но с Давидом я обычно работаю! – неуместно пискнула Лена, на что декан безразлично отмахнулся.

– Ты и сама справишься, а этой явно пинок нужен.

Камилла Ринатовна осуждающе покачала головой и быстро выпроводила студентов из кабинета, не заметив, что чёрная слизь облепила её руки и грудь. Монстр непрерывно выл. От этого воя, не заметного никому другому, у Давида начали трястись руки.

Хворь сжал губы, царапаясь о брекеты.

– Достала меня эта Синицына, – бурчала Лена, недовольно хмурясь.

Хворь был с ней совершенно согласен. И если Тихонова могла позлиться и забыть, Давиду предстояло затащить фиолетовую занозу на пересдачу.


***


Минут пять Давид собирался с мыслями. Он так долго строил стену между собой и улыбчивой Синицыной, что теперь просто подойти и пнуть её на пересдачу казалось делом немыслимым и невоспитанным.

Две первые пары он смотрел на фиолетовый стог волос в надежде, что внутри Синицыной проснётся чувство ответственности и она сама дойдёт до деканата.

Вот только девушка преспокойно спала на задней парте, даже не думая показать рвение в учёбе.

Всегда нерасчёсанная, неряшливая, одетая в странные огромные вещи. Толстовки и джинсы не по размеру неприемлемы в учебном заведении! А она вечно являлась в страшной оранжевой толстовке, из-под которой торчали драные джинсы.

Как натуральный бомж!

Кажется, у Синицыной даже носки были мятые, а кроссовки постоянно измазаны в грязи. Такой неопрятной женщины Давид в своём окружении не вытерпел бы и секунды.

Поэтому и ляпнул про её волосы, что это жуть жуткая. И это ещё мягко сказано! Короткие фиолетовые патлы, чуть длиннее каре, стояли дыбом на голове Синицыной, будто их намазали клеем и оставили сушиться на солнце. Сальные кончики жутко поблёскивали, будто вот-вот оживут и набросятся душить собеседника за то, что не улыбается ей в ответ.

Ирина не знала, что такое расчёска и гель для укладки? О нет, она просто была НЕРЯХОЙ. Самое жуткое, что может быть в девушке. Невоспитанная, грязная, накрашенная как проститутка, потерявшаяся по пути с работы.

Но самое страшное – пирсинг Синицыной. В носу и в брови. Два тонких металлических колечка вызывали у Давида панический ужас. Он боялся игл ещё больше, чем питерских мостовых.

Он представил, как Синицыну прокалывали целых два раза, да ещё и куда-то помимо ушей, и руки ощутимо тряслись.

Спасибо, что вообще пришла. Первый семестр Ирка саботировала как могла, забивала почти на все пары, кроме тех, по которым были экзамены, и ещё парочки. Наверное, тех, что ей нравились. Но Давид был неуверен. Вполне возможно, что Синицыну просто заставляли ходить на занятия. Хотя вечно довольное лицо её сияло неугасающими лучами улыбки.

На первой перемене Давид не стал её будить. Потому что спала Синицына как-то мирно, щурясь от наслаждения. И остальная группа не сильно шумела, выходя из аудитории.

Хворь послал Синицыной сообщение, потом позвонил. Успокоил нервно стучащую по полу пятку. Сколько слюни на парту пускать-то можно?!

На втором перерыве Давид сдался.

Во-первых, шею поворачивать назад устал. Сам-то он сидел в первом ряду. Во-вторых, осталось всего одна пара. А значит, у него всего полтора часа на внушение Синицыной.

– Привет, Ира, – Давид подсел к ней, игнорируя шушуканье и смешки одногруппников. Стас даже крест из ручек сложил и шепнул: «Изыди!». Очень смешно, экзорцист хренов. Себе мозги лучше бы наколдовал.

На самом деле, придирки к Карпову у Давида возникли скорее из-за личного отношения, в плане успеваемости у того было всё отлично. В плане морального воспитания – полный ахтунг.

Синицына оторвала голову от сложенных на парте рук и уставилась на Давида сонными глазами. Макияж, сегодня особенно яркий – фиолетово-синий с чёрными точками, – слегка размазался, а перекрашенные ресницы слиплись.

– А-а-а-а-а-а, Хворюшка, чего изволите? Как здоровье? – улыбнулась девушка.

Давид увидел на рукаве оранжевой кофты фиолетовое пятно теней и задохнулся от негодования.

Дожили, у него аж руки трясутся, так хочется умыть Синицыну, переодеть, а больше всего – расчесать!!!

Зубы скрипнули, когда Давид попытался улыбнуться ей в ответ:

– Завтра у тебя пересдача по макроэкономике. Штольц просил подготовиться и к семнадцати ноль-ноль явиться на кафедру. И ругался, что ты пропустила предыдущую пересдачу.

– Знаю, Штольц и Камилла мне звонили, но завтра не могу. Туса у нас, – она кивнула на Стаса Карпова. Тот следил за ними, подперев голову левой рукой, и с видом скучающей аристократии кивнул. – Придёшь?

Удивительно, сколько Давид отказывался, а она всё равно приглашает.

И да, пусть он извинился за пиво, но иметь с ней ничего общего не хотел. Он наклонился вплотную к раскрашенному в фиолетовые тени лицу и постарался донести ситуацию до её пустой головы:

– Ты не поняла: завтра у тебя пересдача. Ты придёшь и сдашь экзамен на пять.

– Э-э-э-э-э, Хворюшка, я на пять могу ответить, только если в меня твои мозги пересадить. Уж извини, но эта технология пока мне недоступна. Может быть, на следующем уровне.

– Значит, выучишь! – стараясь не произнести ни одного ругательства вслух, процедил Давид. Его руки потянулись и поправили тетрадь, разбросанные рядом ручки, обгрызенный карандаш и разрисованную стёрку на столе одногруппницы.

– На фига? – Ира опять улыбнулась. Точно водку пьёт по утрам. Вон глаза какие красные.

– Потому что от этой оценки зависит успеваемость всей группы и ты тащишь нас на дно.

– Окей, я самое слабое звено. Но должен же быть кто-то последним. Это тоже своего рода заслуга.

– Ты совсем дура?! – Давид сжал расчёску в кармане пиджака, чувствуя, что зря повысил голос. Постарался успокоиться. Вот только безразличие Синицыной этому не способствовало. Она искренне не понимала, зачем ей сдавать экзамены.

– Слышь, Хворь, не напирай, – Стас нарисовался рядом с партой и аккуратно оттеснил старосту от Иры. – Поговорили, и хватит. Успеваемость – личное дело каждого.

– Отлично. Когда её отчислят, я первый этому обрадуюсь, – Хворь резко отвернулся и вышел из аудитории. Он еле сдерживался, чтобы не достать спиртовые салфетки. Организм требовал срочно протереть руки после соприкосновения с вещами Синицыной. Они казались даже грязнее хозяйки.

Перевёл дыхание только в туалете. Привёл в порядок волосы, помыл руки и расчёску.

Вот только злость не отступала.

Клубилась мохнатым облаком рядом с раковиной, смотрела на него чёрными глазами и тянулась когтистыми лапами к его шее.


ГЛАВА 4. О вреде помощи ближнему своему


Ирина Синицына


Ой, нехорошо получилось. Бедный Хворь разозлился и расстроился. Я по натуре человек добрый и редко кого задеваю, даже помогать стараюсь. Но тут как-то не по-дружески вышло.

– Он совсем задрот, – пробормотал Стас, помогая мне собрать вещи в рюкзак. – Не обращай внимания. Очки протрёт и успокоится.

– Вообще-то, ему итоговую оценку будут ставить на основании общей успеваемости группы, – влезла Ленка. Тихонова всегда вела себя тише воды ниже травы, а тут смотрите-ка, высунула перископ из подводной лодки, бодаться за старосту полезла.

– А нам какая разница? – раздражённо гаркнул Стас.

Мы перешли в соседнее крыло и поднялись в маленькую аудиторию на два этажа выше.

Проспав две пары, я почти восстановилась после бессонной ночи. Даже поесть захотелось.

Отец вернулся с записи последнего альбома. Но очередной спонсор оказался жуликом, надеющимся подзаработать на популярности группы.

И папа опять задепрессовал. Как любой уважающий себя музыкант, он был уверен в гениальности своих песен и искренне недоумевал, когда его пытались раскрутить на бесплатные выступления или разводили на деньги.

Так как это был не первый случай в папиной карьере, последствия были легко предсказуемы. И дабы папа не свалился в клоаку безнадёжности, мне пришлось всю ночь убеждать его, что он непризнанный гений и вот-вот найдётся человек, который оценит его произведения по достоинству.

Я, например.

А потом всю ночь слушала весь батин репертуар за двадцать пять лет. Прекрасные песни про неземную любовь, заканчивающуюся обычно чьей-нибудь смертью.

У моего жизнелюбивого и позитивного отца почти вся лирика составляла жуткие сопли, которые, впрочем, многим были по душе.

В том числе и мне.

Закончили мы только в семь утра.

Батя успокоился, бездна отчаяния захлопнула пасть, и мы снова были счастливы. Не удивлюсь, если он уже сегодня подпишет новый договор с очередной сомнительной компанией.

Я сгоняла, схомячила шаверму, а вернувшись, не увидела на паре старосту и заволновалась.

Как так?

Заучка, и занятия пропускает?!

Я его довела до истерики?

Я же не специально. Он меня на самом интересном месте сна разбудил. Батя как раз выступал с юбилейным концертом на стадионе, и на него бакланы напали. Такое пропускать жалко.

И вообще, кто будет пропускать пары из-за чужого «неуда»?!

Но что-то мне подсказывало, что именно Хворь и будет. Не зря же он первый среди параллели во всём. И по занудству тоже.

И я бы с радостью проспала весь день и досмотрела сон, но не пропускать же первые учебные пары нового семестра. Да и настроение такое – всем дарить радость хотелось. Отец же вернулся из поездки.

Недовольная рожа старосты так и стояла перед глазами.

Расстраивать Хворя в мои планы не входило. Вот и сбежала я с пары его искать.

У него и без меня жизнь тяжёлая, а мне несложно завтра заскочить к декану.

Первое предположение не оправдалось – в курилке старосту не видели. Я, если честно, вообще сомневалась, что Хворь курит. Хотя в наше время почти все бегали в небольшое помещение напротив туалета, оборудованное специально под это дело. Понятно, что предназначалось оно для преподавателей, но пользовались им в основном студенты.

И я бы бросила эти нелепые поиски, если бы за стеной в туалете рядом с курилкой не услышала звуки ударов и крики.

Мужской туалет располагался рядом с женским. И у меня не возникло сомнений, что бьют нашего старосту.

Кто бьёт и почему, пока не поняла. Но мне с первого дня учёбы казалось, что ему прилетит. Хворь всем своим видом байтил, да только оказался слишком богатеньким, чтобы попасть под руку местным старожилам.

Мысль, что я жду, когда же, наконец, накостыляют старосте, неприятно обожгла изнутри.

«Ты б ещё обрадовалась и ладошки потёрла», – упрекнула совесть.

Стало до невозможности стыдно, и я тут же побежала на выручку.

Потому что даже зануды высшего качества иногда могут пригодиться.

Столкнулась на входе с двумя старшекурсниками, бросившими мне вслед: «Отмороженная!».

Обстановка в туалете к романтике не располагала.

Здесь действительно была драка. На полу виднелась кровь, а зеркало над раковиной разбили.

Мерное постукивание шло из крайней кабинки. И, судя по голосу, били действительно Хворя.

Я постучала в исписанную кучей дурацких надписей дверь:

– Хворь, с тобой всё в порядке? Они тебя обидели? – Я вспомнила лица вышедших старшекурсников. Стасу скажу, он разберётся с придурками.

К стуку прибавился протяжный крик:

– Заткнись! Заткнись, наконец! Хватит!!!

Ого, тут ёжиков набежало.

А вдруг он сумасшедший? Набросится сейчас на меня.

Я наклонилась и заглянула под дверь кабинки, готовая лицезреть старосту без штанов.