Мой неверный муж
Я попрощалась с сыном и направилась к аппарату с кофе. Он, конечно, здесь дрянной, но мне нужен допинг. Я выбрала крепкий американо и ждала свой стаканчик, когда меня случайно толкнули.
– Entschuldigung, – услышала мужское. Это абракадабра вроде бы означала «извините».
– Все нормально. Ничего страшного, – повернулась, переходя на английский. О!
– Фрау Загитова, – улыбнулся доктор Шолле. Хирург, который после осмотра сразу сказал, что опухоль проросла в пищевод. Мы ждали подтверждения от компьютерной томографии. Маркус Шолле будет оперировать папу. Затем химиотерапия с доктором Зельцером. Профессор и очень опытный врач, стаж сорок лет. Маркус, напротив, молодой хирург: наверное, и сорока нет. Он вообще больше на уроженца Скандинавии смахивал: высокий, голубоглазый, яркий блондин. Красивый мужчина. – Можно составить вам компанию? – он тоже перешел на язык англосаксов.
Мы взяли кофе и устроились за свободной стойкой. Сначала обсуждали случай отца. Маркус очень интересно и, главное, оптимистично рассказывал о чрезвычайно сложных, даже отчаянных пациентах, которым удалось отвоевать себе жизнь.
– Полина, – мы как-то легко перешли от фрау и херр к именам, – вы тоже врач?
– Да, эндокринолог. В Москве у меня клиника и пациенты.
– А семья?
– Конечно, но они сейчас не в России. Муж должен уже лететь ко мне, а дети в Болгарии с бабушкой.
– А вы? – спросила для поддержания разговора. Интереса к личной жизни доктора Шолле у меня не было, а у него не было кольца ни на одном из пальцев. Правда, для хирургов это скорее профессиональное и никак не указывало на статус.
– Женат исключительно на работе, – улыбнулся Маркус. – Я был несколько раз в Москве. Мне понравился город: архитектура, много зелени, люди.
– Москва прекрасна, – согласно кивнула, отпивая кофе.
– Очень красивые женщины. Если женюсь, то исключительно на русской.
– А как вам русские мужчины?
Маркус нахмурился.
– Нет, я не в том смысле, – смущенно тряхнула светлой копной. Взяла, ни с того ни с сего человека в геи записала! – В сравнении с женщинами? Соответствуют?
Когда-то Карл Лагерфельд пожалел нас, россиянок, заявив, что не понимает, как такие красивые женщины живут в стране с таким некрасивыми мужчинами. Будь он женщиной, то стал бы лесбиянкой. Я была не согласна. Мой муж очень привлекателен, сексуален, а главное, он мужчина в том понимании, в котором оно уже устарело. Сейчас столько альфонсов, лентяев, мамкиных корзиночек и диванных альфачей. Мужчина, способный принимать решения и брать ответственность – большая редкость. Я была безмерно благодарна мужу за помощь с лечением. Да, он побурчал, но оплатил счета. Мы не бедствуем, деньги есть, но не долларовые миллиардеры, конечно. Я врач: работаю с пациентами и в коллективе. Знаю много историй. Со мной часто делятся наболевшим. Порой мужья даже на жену и детей денег жалеют, не то что на ее родителей. А пациенты у нас платные и совсем не бедные. Но даже они иногда горько плачут…
– Нет, – Маркус по-мужски улыбнулся. – Настолько красивым женщинам сложно соответствовать, – на долю секунды показалось, что это флирт. Но я даже ответить не успела.
– Не помешаю? – голосом Марата можно океан заморозить. Минус сорок в каждой интонации.
– Март, – любовно назвала его, обернувшись, – привет! – шагнула, обнять хотела. Но он сам стиснул мою талию большими руками и к себе притянул, поцеловал жадно и больно. И все это со взглядом мимо меня. На доктора Шолле смотрел. Для него представление. Это не про нежность, не про то, что соскучился, даже не про страсть. Это ревность, собственничество и желание утвердить свое право надо мной. Скоро одиннадцать лет как женаты, а Загитов властный ревнивец.
– Маркус Шолле, хирург папы, он будет оперировать, – и к доктору повернулась. – Мой муж, Марат Загитов.
Мужчины обменялись недружелюбным рукопожатием: Загитов включил Отелло, а Маркус просто реагировал соответственно.
К вечеру мы с мужем вернулись в гостиницу. Пока были в клинике – молча поддерживал; остались вдвоем в номере – фонтанировал ревнивой язвительностью.
– Вери бьютифул вумен, – коверкал английский немецким акцентом Шолле. – Какого хера, Полина?
– А ты знаешь, что обращаться к мужчине-немцу нужно херр… – я пыталась разрядить обстановку. Что нашло на мужа? Откуда эти вспышки агрессивной ревности и едкой раздражительности?
– А ты знаешь, – подошел вплотную и с обманчивой мягкостью коснулся моих плеч, – если какой-нибудь херр подкатит к тебе свои яйца любой национальности, то я отрежу их тупым ножом, – и сжал, впечатываясь в меня напряженным телом, демонстрируя мощную эрекцию.
– Соскучился, Мартик? – медленно целовала то одну губу, то другую, лаской туша ревнивое пламя.
– Не называй меня так! – прорычал и жадно впился в губы, срывая блузку, задирая юбку. – Иди сюда, зараза моя, заноза сердечная.
Марат часто меня так называл, когда хотел настоять на своем, но понимал, что не выйдет.
– Поля, – с какой-то обескураживающей страстностью и отчаянием обхватил ладонями мое лицо, – я люблю тебя. Очень люблю.
– Я тоже люблю тебя, Март. Мой муж… – взяла инициативу и толкнула на кровать. Сбросила блузку, избавилась от лифчика, юбку к черту. Я соскучилась по мужу, по страсти, по его члену и по нашему головокружительному сексу. После разлуки он всегда такой: острый, яркий, на грани.
– Иди сюда, посмотри, как он, – кивнул на ровный и крупный член, – соскучился по тебе.
Я оседлала Марата и медленно, чтобы он видел, направила ствол в себя. У меня стояла спираль, поэтому никаких барьеров между нашей плотью не было, только влажные шлепки, вязкая смазка, терпкий аромат жарких тел.
– Полюшка, скачи, девочка, не останавливайся… – рвано просил, пальцами впиваясь в мои бедра. Больно, но от этого экстаз острее. Марат рывком сел и губами прихватил сосок: терзал, мял, на языке прокатывал. Вбивался в меня, а я в него. Как молот и наковальня.
– М-ммм… – взорвалась долгожданным оргазмом. Марат не дал передышки, а опрокинул на спину и жестко вдалбливался, пока с рычанием не излился.
– Поля… – целовал мои груди. – Полюшка, любимая моя… – сгреб в объятия и утащил под одеяло: нежиться, обниматься, целоваться. – У меня есть подарок, – потянулся к прикроватной тумбе.
– Цветы я уже видела. Спасибо, котяра.
– Вот, – положил на мой живот бирюзовую коробочку очень дорогого ювелирного бренда.
– Ничего себе! – воскликнула. Роскошное кольцо с бриллиантом. Большим, очень большим. – Март, у меня же руку оторвать могут! Это же целое состояние! Загитов, – хитро посмотрела на мужа, – ты часом не вину замаливаешь? Так обычно за измену извиняются.
Я говорила в шутку. Но Марат нахмурился, леность удовольствия слетела, на меня смотрел суженными черными глазами.
– Поля, это не смешно, – отрезал и перевел тему: – Я не могу с тобой быть здесь неделями и не могу в Москве думать о тебе и этом немецком херре докторишке. Поэтому нужно поменять хирурга. Это больница, их дохрена…
– Марат, ты чего? – ошеломленно округлила глаза.
– Полина, мне так спокойней. Это что, так сложно?!
Господи, да что за бред?! На кону жизнь человека, а он свои ревнивые условия ставит!
– Ты в себе?! – возмущенно вскочила, голая и злая. – Ты предлагаешь рискнуть жизнью отца, потому что тебе что-то там показалось? Серьезно?!
– Да он все равно умрет! – крикнул эмоционально и жестко.
Я опешила. Просто замерла, как испуганный кролик. Что он сейчас сказал? Почему так жесток? Зачем делает больно? Неужели думает, что не знаю этого?
– Поля… – две слезинки скатились по щекам. Я очень редко плакала, очень. – Полюшка, прости… – бросился ко мне, но я прытко вырвалась и стремительно бросилась в ванную. Закрылась и осела на пол. Марат стучал, просил, винился. А я шептала:
– Я не буду плакать. Я не буду плакать. Я сильная. Я не буду плакать.
Маленькая девочка во мне вопила, что без папы я снова стану слабой, беззащитной… Малышкой из детства.
Мне было десять. Я осталась на площадке одна: папа побежал через дорогу в ларек за мороженым. Я качалась на качелях, а в стороне стояли незнакомые мальчишки: не взрослые, лет по четырнадцать. Они позвали меня за деревья, сказали, что покажут интересное. Я не понимала, что происходит, и почему они расстегнули свои штаны и показывали мне, что у них между ног. Я испугалась. Я начала плакать, когда схватили за руку и заставляли их трогать. Я тогда не понимала значения сексуального насилия и половой неприкосновенности. Мне просто было страшно. Я плакала и ждала папу. Он пришел быстро. Нашел меня. Дал по ушам пацанам.
Уважаемый врач, вирусолог, доктор наук – он поднял всех знакомых, чтобы это не осталось безнаказанным. Да, фактически ничего не произошло, тем более мы все подходили под определение дети. Но их поставили на учет в органы тогда еще милиции.
После того, как обидчики получили свое, папа отдал меня на карате, чтобы я имела хотя бы базовые навыки самозащиты. Я занималась до сих пор. Во мне веса пятьдесят килограмм, и с сильным мужчиной не справлюсь, но и безропотной жертвой не буду.
Второе, что сказал отец: если не можешь одолеть – бей всем, что под руки попадется. Спасай себя, потом разберемся. Главное, чтобы цела осталась. Благодаря отцу я перестала бояться быть женщиной в грубом мире мужчин. Теперь он уходит. Мне больно и страшно.
Почему Марат так безжалостен? Он говорил, что я должна быть готова, чтобы потом не было мучительно больно, но иногда казалось, что ему просто необходимо пробить меня до самого основания и посмотреть, что внутри. Казалось, будто мои слезы доставляли ему какую-то тайную радость. Они были так редки. Возможно, он по ним скучал… Глупость. Конечно, глупость. Просто Марат такой: слишком прямой, слишком честный, слишком жесткий. Даже со мной…
Глава 7
Марат
Марат
Спустя неделю я вернулся в Москву. Не хотел уезжать и оставлять жену, но не мог долго отсутствовать: у меня клиенты, несколько судов приближалось, нужно сосредоточиться и подготовиться. А я только и думал о Полине и этом херре Шолле. Я видел, как он смотрел на нее. Понравилась. Ему понравилась чужая жена. Моя жена! Ревность кислотой разъедала и мешала дышать. Раньше я так остро на внимание чужаков не реагировал. Сейчас везде видел подвох. Я же захотел другую и получил. Что ему мешает так же захотеть?! Сама Полина. Это конечно. Но мне противна даже мысль, что с ней будут заигрывать, флиртовать, втягивать в любовную игру. Неужели этому доктору свободных девушек мало?! Вон пусть таких, как Камилла, подбирает! Зачем на мою жену смотреть с сексуальным интересом?
Потому что Полина офигенная, не просто красивая и манкая, она интересная, умная, начитанная, состоявшаяся по всем фронтам. У девок двадцать плюс есть юное тело и обычно нет мозгов: красивые глупые дурочки, на фоне которых мужчина – король! А женщины за тридцать многое знали, умели, подать себя могли – с такими можно обосраться. С такими вряд ли ограничится исключительно сексом. Только если сама женщина использует тебя как член, пристегнутый к человеку. Полине, естественно, это все не нужно. Ей я доверял, но я не доверял мужикам, которые рядом с моей женой. Все до единого похотливые козлы. Собственно, я и сам оказался таким. Сколько раз говорил, чтобы не ходила на прием к Максиму, гинекологу из «Эдема», там такие ручища… Полина смеялась и крутила у виска. Я хоть и светский человек, без дремучести и радикальности, но я мусульманин, темпераментный и жутко ревнивый. Я не ограничивал свободу жены, не пытался перекроить ее гардероб, изменить круг общения, просто просил, чтобы под ее юбку заглядывал только один-единственный мужчина – я! Полина слишком уж независимая и вольная. Только сейчас понял, что слишком много позволял ей, отпустил вожжи, дал много свободы. Я бы хотел, чтобы она больше была дома со мной и детьми и меньше на работе. Но как этого добиться? Загадка…
В офисе меня уже ждал клиент. Неожиданно. Бросил взгляд на часы – еще пятнадцать минут до назначенного времени. В моей юридической конторе царили движение, активность, драйв. Работы много, интересных дел тоже. Сюда мечтали попасть на стажировку выпускники лучших ВУЗОВ страны. Я брал только самых-самых. Мне нужны акулы. Потому что «Загитов и К» – это только про победу.
– Милана, Новиков уже здесь? – секретарь вскочила, завидев меня.
– Да, Марат Адамович. В переговорной ждет. Злой как черт, – шепнула. – Я угостила его кофе с коньяком, подобрел…
Я поднял на нее глаза и нахмурился. Милана выглядела обиженно-смущенной.
– Что случилось?
– Да по заднице шлепнул и всякие скабрезности говорил.
– Ясно. Разберемся. Иди пока в архив: мне несколько дел нужно просмотреть, перекрест намечается. Я выслал сообщением номера. С Новиковым разберусь, не вешай нос, – шутливо поддел курносый носик. Милана молоденькая совсем, двадцать лет. Учится на заочном. Знакомый знакомого попросил устроить свою дочь. Я ее как-то так и воспринимал. Есть сын полка, а она дочь.
Я направился в переговорную. У бизнесмена Новикова в процессе скандальный развод. Я должен был сделать так, чтобы бывшая жена не оттяпала половину имущества. Пятнадцать лет брака – она полагала, что имеет право претендовать на жирнючий кусок.
Относительно Миланы нужно поставить его на место: у нас тут не бордель. У некоторых людей есть ошибочное мнение, что если они заплатили деньги за какую-то работу, то могут пользоваться и нагибать во всех позах. Это не зависело от количества денег на банковском счете, это именно черта характера. Сколько людей, купивших стаканчик кофе, требовали, чтобы бариста их чуть ли не в жопу в знак благодарности поцеловал.
– Станислав Олегович, – вошел, белозубо улыбаясь. Новиков поднялся, и мы пожали руки.
– Адамович, – хмыкнул он, явно подпитый уже, – у тебя секретарша случайно не шлюха? Недавно с похожей отдыхал… – даже причмокнул. Вероятно, хорошо прошло.
– Станислав Олегович, в Москве девяносто процентов женщин или шлюхи, или бывшие шлюхи…
– Это верно! – со смешком перебил меня.
– Но мы не в борделе, поэтому не нужно шлепать сотрудниц. Они у меня все умные, образованные, могут и засудить, – говорил с улыбкой, а в глазах сталь. Нужно, чтобы дошло: в моем курятнике не стоит гадить.
– Понял-понял, – поднял примирительно руки. – Твое не трогаю.
Я не стал оправдываться и рвать глотку, что женат и верен жене. Таким людям не объяснишь, они все своей меркой мерили. А я… На мне, как и на солнце, появились пятна.
– Моя сука-жена звонила, кричала про какие-то фотки, суд и что обдерет меня. Тупая овца. У нас брачный контракт, по которому в случае развода она получает примерно нихуя! Что она ерепенится!
– В нашей стране верховенство права и семейного кодекса. Брачные контракты рассматриваются во вторую очередь.
Новиков прожил с женой пятнадцать лет, нажил детей, дом, имущество, кошки-собаки. Муж гулял всю супружескую жизнь, но последний год вообще перестал скрывать любовниц. Госпожа Новикова подала на развод и требовала свою долю за потраченные годы, за свое время, за воспитание их детей, за быт и семейный очаг. Станислав Олегович крыл жену матом и делиться не собирался.
– Да мне пох, что там у нас в стране. Мне главное, чтобы эта дрянь ушла из моего дома с тем, с чем пришла. А знаешь, с чем она пришла?
Я отрицательно покачал головой, хотя догадывался.
– Ни с чем! У нее даже сисек нормальных не было. Я оплатил ей сиськи-письки-губы.
– Станислав Олегович, с женой ясно, но алименты на детей платить придется. Вы же не будете настаивать на отрицании отцовства?
Дети – это наше благо, будущее, цветы жизни и то, что останется после нас. Я работал с разными людьми и бывало, что искажал закон в свою пользу. Выиграть хотел. Но я не воевал против детей.
– Конечно, мелкие мои! Платить буду.
Я открыл папку и достал выписку его банковского счета. Это только то, что проходило легально.
– Одна третья от вашего месячного официального дохода – два миллиона сто тысяч.
– Два мульта на детей?! – воскликнул ошалело. – Да они что, на золоте срать будут?! Не-е, так не пойдет. Тринадцатилетний пацан и десятилетняя девчонка столько просто не потратят, а их сука мамаша не должна получить и копейки на себя с этих денег.
Это действительно очень жирно.
– Я буду ходатайствовать о фиксированной сумме.
– Да, тысяч по сто каждому готов платить, и чтобы их мать отчет давала за каждую копейку.
Что же, пожелания клиента учел, будем работать. Мое мнение как мужчины, мужа и отца не имело значения. Только выиграть процесс.
Вечером отец пригласил к себе, новые контракты с азиатскими поставщиками посмотреть. Я поехал по новому адресу – в дом к Динаре. Папа ей тоже купил недвижимость в районе нового Кунцево. Есть там пара улочек с симпатичными домиками. Отец не мог обделить новую жену: раз у первой дом, значит, и второй нужно, но, естественно, не такой большой.
– Здравствуй, сын, – мы обнялись. Он хорошо выглядел, реально помолодевший и бодрый. Навстречу вышел и Давид. Он тоже приехал, мы побратались.
Обосновались в кабинете, дела обсуждали. Вошла Динара с подносом: в домашнем, но красивом платье, глаза в пол, темные волосы спрятаны под платок. Даже дома придерживалась обычаев: не демонстрировала красоту никому, кроме мужа. Мы родня, перед нами можно и с непокрытой головой, но, вероятно, молодая жена отца очень религиозна. На столе мигом оказался чайник, стеклянные стаканчики, мед, орехи, печенье. Интересно, каким ужином она нас порадует?
– Дядь Адам, какая у тебя кроткая и послушная жена. Завидую по-белому. Моя Лота мне весь мозг проела. Знал бы, что такая склочная и ревнивая, никогда бы на ней не женился!
Мы сели за стол: хаш из баранины, ягненок из печи, рис и пирожки. Динара накрыла стол и оставила нас общаться, не фильтруя информацию и тон. Мы все прекрасно знали, что брак с Лотой был устроен отцом Давида. И моим тоже. Когда-то папа ударил по рукам с Галиевым, чтобы нас поженить, когда девочка в возраст войдет. Я поступил на юридический, собрал шмотки и ушел из дома. Жениться по указке не собирался! Отец замял скандал через брак племянника. Хоть какое-то укрепления и слияние. Выбора Давиду, естественно, никто не давал, а чтобы идти против семьи, нужно быть менее практичным и более вдохновленным, чем Дава. Его вполне все устраивало, а ругать жену уже вошло у него в привычку.
– Нет плохих жен, Дава. Есть мужья, которые не умеют с ними обращаться, – хмыкнул отец.
Я молчал и слушал: чему-то удивлялся, что-то на ус мотал. Поблагодарил Динару, которая буквально вплыла в столовую и тенью убирала остатки ужина. Затем подала крепкий кофе и сладости.
– Дядь Адам, ну расскажи, как это – две жены? – неожиданно спросил Давид. Мы хоть и мусульмане, но здесь в диаспоре крайне редко практиковали многоженство. Любовницы да, но не больше.
Отец бросил на меня короткий пытливый взгляд. Когда объявил о помолвке с Динарой, то меня лично позвал на разговор: объяснил и заверил, что я его первенец и наследник. Я только ответил, что если мама согласна, то и я истерить не собираюсь. Неожиданно было, это да. Столько лет с мамой жили и никаких женщин. Я даже о любовницах не слышал, и тут такое! Получается, что нет ее, моногамной любви: рано или поздно ружье стреляет в соседнюю мишень. Всегда. Вот и мое выстрелило.
– Если у мужчины большое сердце, и он сможет искренне любить двух женщин, то станет очень счастливым, – мудро изрек, затем нас осмотрел. – Но вам, оболтусам, лучше даже не начинать.
– Дядя Адам, вот ты счастливым выглядишь, а я вот несчастный и выгляжу так! – Давид ударил себя в мощную грудь. Ага, самый несчастный из людей. Ну-ну. – Лота совсем озверела: отчета требует, телефон проверяет, истерит и ревнует. Куда, с кем, во сколько вернешься! – Давид обреченно уронил темную голову. – Точно возьму вторую жену! Надеюсь, хоть с ней отдыхать буду!
– Дава, вторая жена – это не развлечение, – парировал отец. – К этому с умом подходить нужно. Чтобы не обидеть и не оскорбить ни одну из женщин. Если есть желание просто таскаться по бабам, то делай это, как делал раньше. А Лота пусть будет хозяйкой. Если хочешь потешить самолюбие самим фактом возможности взять еще одну женщину, то не нужно. Дом должен крепостью быть, а не полем боя.
– Ох, дядя, умеешь ты мозги вставить словом, – Давид ко мне повернулся. – А ты, Марат, не хочешь?
Я раскуривал кальян, расслабленно откинувшись на подушки. Глубоко затянулся и выпустил густую ароматную струю в потолок.
– Никогда не думал об этом, – лениво и коротко ответил. Не вижу смысла спорить над тем, что невозможно. Полина и вторая жена – даже в одном предложении стоять не могут. Буквы разного алфавита. Я согласен, что папа очень бодр и молод стал, взяв в постель молоденькую Динару, но так-то для этого не обязательно было жениться. Нет, официально по документам у него одна жена, но Никах имел ту же силу, только в религиозном смысле. В общем-то, мне это совсем неинтересно. Две жены. Два дома. Дети от разных женщин. Нет, не мое это. Никогда не привлекало.
– Как после вечеринки домой добрался? – Давид сегодня был чемпионом по неудобным вопросам.
– Ну ты вспомнил, – зевнул я. – Нормально. Напился, правда…
– Мне показалось или ты с девочкой ушел? – с ухмылкой поддел. Он всегда потешался над моей верностью. По-доброму, но все же. Мне всегда было похер.
– Показалось.
– Да ладно, брат, думаешь, Полине сдам? – продолжал допытываться.
– Дава, я жену люблю. Мне вот это все блядство не нужно.
– Да-а, – протянул, – крепко она тебя за яйца взяла. Хотя… Знаешь, я даже немного завидую: жениться по любви и сохранить чувство на годы – это счастье. А жить с опостылевшей бабой… – покачал головой. – И развестись с ней не могу, и видеть тоже не могу. Баб дохрена, очередь в мою постель, а счастья нет. Ладно, – протянул руку, – бывай, Марат. Полине привет передавай.
Всю следующую неделю был занят подготовкой к заседанию по делу Новикова. Работал по пятнадцать часов в сутки, и как итог – мы выходим победителями из зала суда. Бывшая жена Станислава Олеговича кричала мне вслед проклятия и желала всего самого-самого плохого, и тем не менее домой вернулся в прекрасном настроении: надеюсь, через недельку выкрою пару-тройку дней и сгоняю в Мюнхен к жене. Полина говорила, что теща с нашими бандитами планировала приехать на несколько дней. Тесть после операции вроде пошел на поправку. Я очень рад, что ошибся. Дай бог, чтобы прожил как можно дольше. Своей прямотой обидел жену, сделал ей очень больно. Извинялся потом, каялся за глупый язык, и она простила дурака. Больше так нельзя, иначе закроется от меня. Полина отлично умела надевать броню и включать лютый игнор. Это бывало крайне редко, но если случалось – помириться с ней практически нереально. Наша общая знакомая как раз попала в такую немилость, заявив, что мой лучший друг Тимур развелся из-за нее. Полина дружила с его бывшей женой и приняла слова дурочки Марьяны за чистую монету. Как итог, вычеркнула ее из круга общения. Мантуровы развелись, но совсем по другой причине, но я не мог рассказать жене почему. Это их тайна.
– Привет, Полюшка, – позвонил жене. Хотел поделиться очередной победой и планами к ней прилететь.
– Привет, Март, – улыбнулась жена. Красавица, уставшая немного, но красавица. – Да, я здесь, – чуть скосила глаза, – просто пока не могу говорить, – и снова на меня переключилась, поправляя наушник. – Марат, у меня совещание: сложный случай, мы штурмуем всем топ-советом, – так она называла своих главных специалистов по красоте и здоровью. – Можно я тебе перезвоню?
– Через сколько?
– Максимум через час, – сексуально прикусила губу.
– А ты где? – услышал голоса. Явно не в номере.
– В больнице, в лобби засела за работу, так и уйти не могу, – неожиданно перед ней появился стаканчик кофе, и принесла его волосатая мужская рука. – О! – Полина натурально удивилась. – Danke, херр Шолле.
Опять это немецкий хрен!
– Ну все, все, Отелло, – шутливо успокаивала. – Люблю тебя.
Я позвонил детям, вышел во двор и под навесом начал колотить грушу – из немецкого херра дурь выбивал, потом отжимался. Снова душ и невкусный сэндвич, который сам себе приготовил. Полина не перезвонила. Вот зараза.
Я листал список контактов и абсолютно случайно всплыл номер восторженной девы. Камилла. Я нажал вызов. Ответит или нет.
– Алло? – услышал сахарный голосок.
– Узнала? – надменно бросил. Говорила, что никто не трахал ее так, должна по рычащим интонациям меня вспомнить. Секундная пауза, затем она выдала:
– Нет, извините.
Да блядь! Мое самолюбие и мужское эго полетели на свалку.
– Это Марат.
Если и сейчас не вспомнит, то нахер!
– Марат! – удивленно и радостно воскликнула. – Я так и подумала, но не верила… Вы…