Пепел. Хроники Риада
– Принимаем, – раздалось со всех сторон.
ХынСаа слабо улыбнулась, различив в нестройном хоре ответов и звонкие голоса мальчиков. Фийха взяла её за руку и сжала в молчаливой поддержке; девушка подарила ей полный признательности взгляд и посмотрела в сторону близкой подруги Тхананы, Кахин, весомо промолвившей:
– Битва унесла жизни твоих отца, брата и будущего мужа, несправедливость воина лишила тебя матери, ХынСаа.
ХынСаа сглотнула, понимая, что услышит, ещё до того, как женщина неумолимо добавила:
– Не нарушай закон крови, ХынСаа. Ты теперь Мать племени, твоя честь – наша честь.
В воцарившемся после этих слов молчании все терпеливо ждали ответа девушки, не желая торопить её с принятием столь сложного решения. ХынСаа, потянувшись, поправила свою накидку на крепко спавшем Замиге, провела ладонью по его светлой головке и, подняв на горянок строгий, сиявший решимостью взгляд, тихо и сдержанно произнесла:
– Я знаю, Кахин. Кровь моей семьи не останется пролитой безнаказанно, даю слово себе и племени.
Пленники ответили молчаливыми кивками; ХынСаа хорошо знала, что каждый будет хранить молчание и ничем не выдаст ни её намерений, ни её действий. Как ей поступить, девушка поняла ещё до того, как Кахин напомнила о законе крови – единственном, из-за чего число ламарцев оставалось столь низким, ведь пролитую кровь не прощали поколениями.
Следующее утро встретило девушку холодом и спазмами в груди. ХынСаа понимала, что потеря ещё долго будет терзать её напоминаниями. Но, отвлекшись на нужды и просьбы женщин и детей своего племени, она ненадолго забыла о боли.
Дорога была такой же длинной, как и накануне. Отряд во главе с Курхо – так воины называли мужчину, возглавлявшего их группу, – шёл медленно; среди всадников встречались пешие, как пленники, стражи. Ламарцы шли в середине, кинжалы у них отняли, несмотря на слово, данное Тхананой. Никто из них не жаловался на неудобства или усталость, даже дети; изредка перебрасывались короткими репликами только воины Эскара.
Поздним вечером Курхо решил вновь остановиться на привал; воины проворно поставили для него и его приближённых соратников большую палатку и развели костры. Пойманную охотниками ещё днём серну быстро разделали двое мужчин, и ХынСаа вместе с несколькими женщинами вызвалась принести воды для котелков, в которых было решено сварить мясо.
– Не нужно их сопровождать, не сбегут, – запретил Дийнал, завидя направившихся вслед за пленницами мужчин.
Девушка сдержала порыв подарить воину благодарный взгляд: как никогда ранее, сейчас ей были не нужны зоркие глаза стражников. К полноводной Шолж, в которую свои воды несла быстрая Хий, горянки спустились легко и грациозно, без труда сохраняя равновесие на осыпавшихся камнях и замечая все коварные кочки. Оставив женщин набирать в котелки воду, девушка оглянулась и, поняв, что за ними никто не следит, поспешно приблизилась к высоким зелёным стеблям нависавшего над рекой растения, почти не заметного в колючих зарослях облепихи и боярышника.
Его яркие лиловые и голубовато-сиреневые цветки, поникшими головками глядевшие в воду, она приметила ещё ранее, когда Курхо только велел отряду остановиться. Тханана много рассказывала дочери о травах, росших в этих горах, учила лечить с их помощью, предостерегала от яда иных. ХынСаа хорошо знала, как опасно это красивое растение, таившее мучительную смерть в каждой своей части. Вновь оглянувшись, она присела на корточки и, выудив из складок платья спрятанный в них подкинжальный нож, принялась выкапывать клубни корней. Справилась она со своей задачей быстро, и, спрятав ядовитые корни под мышку, плотнее закуталась в материнскую шаль.
Осторожность её была излишней: воины не подозревали ни о чём. Произошедшее накануне отделило их от пленников стеной отчуждённости, и стражники, понимавшие, что и без того матери не покинут своих детей и не увлекут их в опасное путешествие побега от неизбежной погони, особенного рвения в охране не проявляли.
– Позови меня после того, как вы отправите угощение Курхо и его соратникам, – попросила ХынСаа у Фийхи, прежде чем зашагать к группе женщин, кормивших детей оставшимися запасами.
Фийха, которой вместе с несколькими горянками было велено приготовить ужин для воинов, в ответ на слова подруги только кивнула. К близким друзьям Курхо, неизменно трапезничавших с ним, относился и Дийнал, и женщина понимала желание девушки оградить от опасности того, кто похоронил её мать.
К тому времени, как её позвала Фийха, ХынСаа успела измельчить корень и завернуть в ткань получившиеся кусочки. На девушку, которая подбежала, чтобы помочь другим женщинам разлить по чашкам сваренные с травами куски мяса, в потемках никто из Эскара не обратил внимания: сидевшие вокруг костров на поваленных деревьях мужчины были заняты беседой. Горянки знали о намерениях ХынСаа и не выдали её ни жестом ни взглядом; вываливая измельчённый корень в бульон небольшими горстями, девушка постепенно всыпала отравы во все котелки, незаметно переходя от одного к другому. Спрятав ткань в карман, она сполоснула руки водой из фляги и тотчас взялась помогать Фийхе разливать бульон по чашкам, удивляясь спокойствию в душе, которое позволило ей исполнить данное обещание, не привлекая к себе внимания воинов, которые подходили к котелкам один за другим и возвращались к кострам со своей частью угощения.
– Так ты ещё и на руку скорая, красавица. Всё одно, поговорю с Курхо…
ХынСаа пронзило волной ненависти, едва она услышала голос мужчины, убившего её мать. Усилием воли вернув утраченное спокойствие, девушка без слов приняла у Фийхи очередную чашку и протянула её воину, не поднимая взгляда.
– И не посмотришь на меня, горянка? – насмешливо спросил стражник. – Гордая ты или боишься?
ХынСаа вскинула голову, в глазах её сверкнула ярость. Боль от потери ещё не начала отпускать стеснённую ею грудь, и желание вернуть муку сорвалось с губ девушки традиционным:
– Да будет сладким твой ужин.
Мужчина улыбнулся: дерзость ему понравилась, так же, как и полный достоинства тон пленницы. Не сказав более ни слова, он направился к костру; и всё то время, пока ХынСаа помогала женщинам с оставшейся частью угощения, она не сводила с него глаз, с мрачным удовлетворением убеждаясь в том, что он съел всё без остатка.
Вернувшись к остальным пленникам, горянки принялись готовиться ко сну; утомлённые дорогой дети крепко спали на накидках и опустевших сумах. Волнение среди воинов привлекло их внимание довольно скоро; резко обернувшись, ХынСаа вгляделась в метавшиеся вокруг костров фигуры мужчин. Воины падали на колени, многие кашляли, задыхаясь и краснея, хватали ртом воздух. Девушка знала, что паралич, вызванный ядом, не даёт им дышать, видела желчь на их губах. Раскаяния или сочувствия не было среди её чувств. Она внезапно подумала, что, возвращая кровь своих родных, отомстила за всё племя.
Прошло немало времени, прежде чем в лагерь вернулось спокойствие; короткие, властные приказы Курхо и помощь, которую оказали своих соратникам не успевшие вкусить яда воины, спасли жизни некоторых из них. Погибших было много, и, окинув их недвижные тела полным ярости взглядом, Курхо посмотрел в сторону пленников и громко, пугая злобой в голосе, спросил:
– Кто?
Вспомнив лица женщин, готовивших ужин, воины грубо схватили их и бросили оземь к ногам командира; ХынСаа, не выдержав, хотела было присоединиться к ним, но Кахин схватила её за руку. Девушка опустила голову: о том, что за её месть ответят другие, она не подумала, но понимала, что горянки не скажут правды и примут весь удар на себя.
Курхо оглядел стоявших перед ним на коленях пленниц, державшихся с достоинством даже в таком положении. Он вспомнил слова отца о том, что честь для ламарцев – первый закон. О том, что они не оставляют неотомщённой кровь своих близких. Наследник с сожалением вздохнул: он должен был предвидеть то, что произошло.
Следующих его слов пленницы совсем не ожидали:
– Где дочь женщины, убитой моим воином вчера ночью?
Пленницы переглянулись, пряча страх за девушку, месть которой они хотели скрыть, Кахин снова схватила ХынСаа за руку, но та покачала головой с тихим:
– Отпусти меня, Кахин. Недостойно прятаться, когда твоё убежище обнаружено.
Вид хрупкой фигуры пленницы, без страха представшей перед Курхо после его вопроса, отозвался в нём смесью иронии и удивления. «Маленькое перышко способно перевесить чашу весов, один воин может решить исход битвы», – вспыхнули в памяти слова Хэжара. Вспомнился и его неизменный завет: «Не поступай в приступе гнева. Позволь мыслям вернуть ясность и лишь тогда принимай решение». Оглядев мёртвые тела своих воинов, наследник вновь посмотрел на девушку. Она стояла, выпрямившись, подняв голову и опустив взор, исполненная достоинства, бесстрашная и спокойная. Лично отбиравший воинов в свой отряд, Курхо поневоле подумал, что эта слабая девушка смогла бы принять смерть так, как её принимали лучшие из Эскара. И отпали всякие сомнения в том, кто именно отравил еду: пойти на такой смелый шаг могла только она.
– Прорицатель предсказал мне, – ровно проговорил наследник, – что случайная смерть пленника обернётся для меня потерей моих воинов, и я не смог этому помешать.
Горечь в его словах пронзила ХынСаа странным сочувствием. Она понимала его печаль, пусть и приняла свою долг лишь вчера. Вскинув на миг взгляд, она вновь отвела его в сторону. Лицо Курхо было таким же мужественным, как и у Дийнала, но отталкивало отпечатком жестокости.
– За твою смерть я не заплачу их жизнями, ведь предсказание уже сбылось, – продолжил наследник. Фийха за спиной ХынСаа испуганно вздохнула, но девушка не ощущала страха. Только тревогу о племени. – Ответь правдиво: ты отравила еду?
ХынСаа вскинула бровь. Мелькнула в мыслях догадка, что Курхо зачем-то нужно, чтобы её признание было услышано остальными воинами. Она понимала: он знает, кто подсыпал яд в котелки.
Прятаться в молчании и лгать не было ни желания ни причины, вскинув голову, девушка подарила воину ясный взгляд и промолвила:
– Я.
Некоторые воины зашипели от злости в ответ, Дийнал прищурился, скрывая досаду. Ламарцы ничем не выдали своих переживаний, и Курхо, горько усмехнувшись, сделал шаг к ХынСаа. Девушка не отступила, не отвела взора. Ярость туманила сознание наследника, он помнил о том, что принятые в гневе решения оборачиваются тяжелыми последствиями, но его обманула уверенность, что предсказание Хэжара сбылось. Потому он проронил, умело пряча эмоции:
– Всё твоё племя будет продано в рабство и станет подчиняться жителям Риада, но ты… Ты достанешься в дар Саа Мелару. Станешь жертвой, что я преподнесу ему ко дню своего возвращения в Риад. И сполна отплатишь за кровь моих воинов.
– Курхо! – вырвалось у Дийнала.
Наследник подарил ему гневный взгляд, и воин промолчал, решив не вмешиваться. Отрешённость, которой отреагировала ХынСаа, напугала его и вызвала разочарование у Курхо, ждавшего хоть искры страха в этих чистых, совершенно невинных глазах. Слабое удовлетворение он почувствовал, лишь когда пленница опустила голову, хмурясь, словно от боли, и резко развернулся, намереваясь вернуться в палатку. Но его остановило твёрдое:
– Я – ХынСаа из племени Ламар.
– Я запомню, – ядовито отозвался наследник, оборачиваясь, и сузил глаза. Взгляд у девушки был пронзительным, но странно пустым.
– Я – ХынСаа из племени Ламар, – повторила она. Курхо нахмурился, и пленница вновь промолвила: – Я – ХынСаа из племени Ламар… Я проклинаю ваше племя. Ваш город будет разрушен, ваши дома покроет жидкий огонь, ваша слава обратится забвением. Тот день, когда Цайлом извергнет свою ношу, когда земля опустеет, когда небо станет слабым и рухнет вниз, когда брат побежит от брата… тот день будет последним для Риада.
Воины и пленники застыли, слушая охрипший, огрубевший голос девушки, стихли звуки, казалось, даже ночь затаила дыхание. ХынСаа покачнулась, едва с её уст сорвалось последнее слово, и без чувств упала на руки подхвативших её женщин. Курхо переглянулся с Дийналом. Они оба поняли, что услышанное только что было пророчеством.
Глава 6
В сердце горы Цайлом всегда было прохладно и влажно, и только особенно солнечные дни согревали воздух внутри храма Ихрадж. Неровные каменные стены просторной пещеры, украшенные исполинскими гравюрами, были сухими и светлыми, идеальным кругом опоясывали ритуальный зал мощные колонны, высеченные из серебристого песчаника. На некоторых валунах вдоль стен золотом распространяли вокруг тёплое сияние медные светильники, вливался в сырую свежесть воздуха лёгкий аромат аниса. Тёплая голубоватая вода в неглубоком озерце посреди пещеры была прозрачной, позволяя разглядеть камни на плоском дне, и хрустальная влага миниатюрными водопадами сбегала к подножию горы, журча в тишине её многочисленных внутренних переходов. Глубокая расщелина в своде пещеры пропускала лучи света, что потоком падали на озеро, отделяя его от темноты, в которую кутался древний алтарь. Островками касалась краёв расщелины сочная зелень, в изножье жертвенника, освещая высокую арочную нишу, ровно горело пламя. К монолитному возвышению за алтарём двумя полукругами вели высеченные в камне ступени, заключая жертвенник в своеобразный плен, виднелись на верхней площадке каменное седалище, укрытое белоснежной шкурой, и темневшая позади него арка проёма.
Вахия, главная жрица Ихраджа, наблюдала за остальными девушками, поднявшись на несколько ступеней; ступить выше ей не позволял страх перед древним демоном, который занимал ложе во время проводимых в храме ритуалов. Изредка в мелодичное пение жриц вливался нежный свист кокхов, летавших над расщелиной. Уже много поколений любимые птицы жителей Риада не появлялись под сводами храма, словно что-то не позволяло им влететь внутрь пещеры. Вахия ненадолго залюбовалась изящным полётом длиннохвостого кокха, парившего в лучах света, затем вновь вернулась к наблюдению за своими помощницами, которые готовились ко дню осеннего равноденствия.
Каждую осень в этот день в городе ярмарками и народными гуляниями расцветал праздник, люди на улицах хвастались собранным за солнце урожаем, смеялись, танцевали и играли. В Ихрадже в это время проводились древние ритуалы жертвоприношения и приветствия Цайлома, засыпавшего до прихода весны. Служившие в храме девушки в белых платьях сейчас исполняли танец, который стены ритуального зала видели почти девять сотен лет; проверяли медные светильники в постаменте колонн юноши, часть которых, расположившись возле нетронутого нагромождения камней, била в барабаны в такт плавным движениям жриц.
Со стороны прохода, видневшегося за седалищем на возвышении, донесся утробный рык, и Вахия поспешно спустилась вниз, к краю озера. Одна из её помощниц кружилась в его воде, скользя по дну босыми ступнями и поднимая брызги быстрыми шагами. Движения девушки сопровождали её монотонный грудной напев и тихий плеск тревожимой ею влаги, она смотрела невидящими глазами и временами без сил падала в воду, чтобы подскочить через несколько мгновений и продолжить танец. Главная жрица знала, что помощница сейчас в трансе; необычное воздействие воды озера на танцовщиц до сих пор не нашло у служителей Ихраджа объяснения, и по большей части в силу невежества эту магию призывали, что увидеть грядущее.
– Правитель просил узнать, когда вернётся его сын? – услышала Вахия дружелюбный вопрос.
– Глава Союза беспокоится, успеет ли наследник к сроку, прорицатель Хэжар, – с мягкой улыбкой на устах обернулась главная жрица.
Хэжар тихонько рассмеялся:
– Курхо войдёт в Риад накануне праздника, это дитя скажет вам то же, Лучезарная Вахия.
Вахия тактично промолчала и, поклонившись старцу, приблизилась к танцовщице, распластавшейся на камнях у самого края озера. Вода лениво омывала её руки и грудь, скользила между белыми складками её платья, ласково перебирала длинные чёрные волосы. Опустившись на корточки возле кромки озера и избегая касаться влаги руками, главная жрица осторожно дотронулась до закрытых век своей помощницы. Ресницы девушки затрепетали, она распахнула глаза с прерывистым вздохом и рывком села, шумно дыша и невидяще глядя перед собой.
– Поющая с кокхами… В Ихрадж войдёт поющая с кокхами, – явно не понимая, что говорит, промолвила жрица надтреснутым голосом. – Та, что сбросит кокон, ступит в Ихрадж рука об руку со смертью, – покачиваясь, прошептала она. – Она вернёт в Риад благодать… и время потечёт обратно, – выдохнула девушка и упала на руки успевшей подхватить её Вахии.
Стоявшие рядом юноши, дождавшись знака главной жрицы, унесли девушку в её комнату и оставили там заботам преданных служанок. Поднявшись на ноги, Вахия долго безмолвствовала, глядя на прозрачную, как слёзы, воду и вспоминая только что произнесённое пророчество. Хэжар стоял рядом, сложив сцепленные в замок ладони под грудью, и не вмешивался в её раздумья. Наконец жрица взглянула на него и предложила:
– Давайте пройдёмся по храму, прорицатель Хэжар.
Они обогнули главную пещеру и вступили в один из многочисленных переходов в недрах горы, соединявших между собой покои тех, кто жил в Цайломе и служил в его святынях. Клубившийся в узких коридорах мрак рассеивался тёплым пламенем факелов, свет которых выхватывал многочисленных рисунки и символы, оставленные на камне стен служителями храма. Длинный переход вывел Вахию и прорицателя на террасу, имевшую вид овальной чаши и сплошь увитую плетистыми растениями. Хэжар отошёл к краю, молчаливо созерцая открывшиеся взору пики величественных гор, и взглянул на главную жрицу после её проницательного:
– Наследник приведёт в числе пленников девушку, которая вернёт в Риад благодать?
– Её появление в городе предзнаменовала Рубиновое Око, появившаяся на небосклоне в ночь рождения Курхо, – с расстановкой промолвил прорицатель. – Я наблюдаю её уже тридцать три солнца и три луны.
– Думаете, прорицатель Хэжар, что Владыке Цайлома известно о ней?
– Спросите его, – добродушно усмехнулся Хэжар. – Вы единственная в храме, кому дозволено с ним видеться.
Главная жрица улыбнулась в ответ на шутку и заметила:
– Что ж, это так, прорицатель, испокон веков только первая из жриц получала право личной встречи с Саа Меларом. Оттого все вокруг так стремятся приблизиться ко мне, надеясь получить тем власть, которой и у меня нет, – грустно добавила она: настойчивое внимание тех, кто приходил в храм, сильно докучало ей.
Поглядев на Вахию несколько мгновений, Хэжар вернулся к созерцанию гор, залитых золотом и багрянцем заката. Мысли его вернулись к образу воспетой в преданиях Бледноликой Сийг. Именно она была единственной главной жрицей, получившей недолгую власть над Риадом, именно благосклонность Саа Мелара, одарившего её подарками и вниманием, послужила причиной того, что простые люди до сих пор верили в особенность положения первой служительницы Ихраджа.
– Пожалуй, вы правы, – помолчав, согласилась Вахия, – мне стоит побеседовать с Саа Меларом… Мы не говорили ещё даже о празднике, – призналась она.
В голосе Хэжара слышалось удивление:
– А по какой причине, о Вахия?
– Владыка мрачен последние две луны, я… стараюсь не нарушать его одиночества, – запнувшись, проговорила главная жрица.
Прорицатель окинул взором родники, бившие в подножии этой стороны Цайлома, и мысленно отметил, что за долгие солнца службы Вахия так и не перестала бояться демона, с которым не раз встречалась лично.
– Что привело вас в Ихрадж, прорицатель Хэжар? – осторожно спросила Вахия, шагнув ближе и отвлекая старца от раздумий.
Хэжар обернулся и тепло улыбнулся ей:
– Хотел взглянуть, как жрицы готовятся к празднику, Лучезарная Вахия. Их танец – поистине захватывающее зрелище…
Вахия ответила улыбкой и, поклонившись, покинула террасу. Знакомый переход привёл её к той части Ихраджа, куда, кроме двух служанок, могла войти только она, – личным покоям Демона Риада. В просторных комнатах Саа Мелара она не нашла и направилась к разбитому снаружи двору, где он часто коротал время.
Кропотливая и искусная работа каменотёсов превратила небольшое плато в этой части Цайлома в дивной красоты сад, окруженный высокими стенами. Со стороны склона несколькими ступенями поднимались террасы, на которых росли карликовые сосны и можжевельники, зелёными пушистыми коврами падали со стен во внутренний дворик лианы вьющихся растений. Выложенная каменными плитами площадка прерывалась островками зелени, прятались в тени деревьев скамейки, и возвышался в углу сада купол беседки. В факелах на стенах, в круглых чашах высоких изящных фонарей не угасая плясало пламя. Струя бившего из горы родника падала в чашу маленького пруда, и арочный проход вёл на балкон, с которого открывался вид на горные ущелья и альпийские луга. Там Вахия и нашла Саа Мелара, который стоял, опираясь обеими руками о перила, и задумчиво глядел вниз, на сбегавшую по склону реку, серебрившуюся в сиянии полумесяца.
– Повелитель, – тихо позвала Вахия, останавливаясь в проёме и зная, что обнаружила своё присутствие ещё тогда, когда спускалась в сад: у Владыки Цайлома был тонкий слух.
– Говорите, – сухо откликнулся Саа Мелар, не оборачиваясь.
– Жрицы готовятся к празднику равноденствия, – поведала главная жрица, сложив руки и прижав их к груди. – Ритуальный зал готов к обрядам…
– Какое предсказание на этот раз дали воды Цайлома? – оборвал её демон.
Вахия замерла, совладала с дыханием. Осведомленность Саа Мелара неизменно заставала врасплох, но главная жрица хорошо знала, как тесно он связан с горой и Ихраджем.
– С появлением одной из пленённых Эскаром девушек в Риаде начнутся благодатные дни, – потеплевшим голосом промолвила жрица, её радовало, что она принесла хорошую весть.
– Благодатные, – повторил Саа Мелар и обернулся с саркастичным: – И вправду, ведь сейчас Риад так обездолен.
– Повелитель! – сорвалось с губ опешившей Вахии, которая тотчас потупилась с искренним: – Простите, я забылась.
Демон не ответил и направился обратно в сад. Жрицу всегда удивляло его умение бесшумно и грациозно передвигаться в роскошных тяжёлых одеждах. И сейчас, в расписанной золотом чёрной накидке с длинными веерами рукавов, тянувшейся за ним шлейфом, и ниспадавшем до пола гранатовом халате, схваченном на талии поясом, он не шёл, а словно скользил вперёд – с плавной неторопливостью древнего существа, которому некуда и незачем торопиться. Проследовав за Саа Меларом к пруду, Вахия безмолвно приняла хрустальный кубок, который он, склонившись, наполнил водой из родника, и с привычной печалью окинула взглядом его бледное, как лунный лик, невыразимо прекрасное лицо, и мягкие волны доходивших до плеч иссиня-чёрных волос. Жрица могла бы назвать его самым красивым мужчиной из всех, что ей довелось встретить, но Владыка Цайлома не был человеком, о чём неизменно напоминали и его презрительное отношение к окружающим, и насмешливый голос, и горевшие в минуты жажды и гнева рубиновым пламенем выразительные глаза, которые, казалось, были подведены чёрной краской.
– Что-нибудь ещё? – отрывисто спросил демон, отвлекая Вахию от раздумий.
– Правитель просил допустить к страже Ихраджа своего младшего сына, – склонив голову, передала жрица просьбу Главы Союза.
– Допускайте, – равнодушно разрешил Саа Мелар, подставляя ладонь под струю воды, которая, разбившись о его кисть, устремилась вниз тонким шлейфом.
– У вас есть пожелания? – завершая беседу, поинтересовалась Вахия и медленно отпила из кубка.
– Пусть меня не беспокоят до праздника, – бросил демон и отряхнул руку от воды. – Можете идти, Лучезарная.
Главная жрица поставила почти нетронутый кубок на каменный бортик, окружавший пруд, почтительно поклонилась и покинула сад, оставив Саа Мелара наедине с его мыслями. Её догадка была верна: демон был не в духе. О причинах гадать Вахия не взялась – Владыка Цайлома был самым таинственным и непредсказуемым существом на её памяти.
Курхо широким шагом вошёл внутрь своей палатки, резко отдёрнув ткань, прикрывавшую вход. Проследовав за ним, Дийнал остановился и, положив руку на рукоять меча, заметил:
– Ты стал меня избегать, Курхо.
Наследник скользнул взглядом по разложенной на тахте карте Риада и окружавших его гор.
– Вовсе нет, – возразил он.
– Я хотел попросить об одолжении, – доложил Дийнал.
– Не проси меня снова об этой девушке! – развернулся Курхо и окинул давнего друга гневным взглядом. – Я никогда не отменял своих решений, а сейчас, когда пролилась кровь стольких воинов Эскара, внезапное освобождение пленницы вызовет слишком много вопросов. Я поговорю с отцом, – вздохнул он. – Мы можем обойтись и без её знаний…
Дийнал не стал спорить, хоть и не был согласен. Пророчество, произнесённое ХынСаа, подтверждало его догадку, что именно её повелел найти правитель Риада. Прекрасно знакомый с характером наследника, он понимал, что тот не отступится от своего решения, поэтому выбрал пойти другим путём, чтобы исполнить доверенную ему миссию.