Ночь над Римом
– Ты слишком бесстрашен! – воскликнула она, – Разве это хозяйское дело, объезжать норовистых коней?
– Не пугайся, милая Антония, – ответил он, – Я умею договариваться с такими непокорными, как он. Этот конь не причинит мне никакого вреда! Он сам боится и от страха бесится.
– Прошу тебя! Нет!
Но Корнелий, коротко поцеловав ее в похолодевшие губы, скинул на землю лацерну7 и буквально перелетел через ограду. Мгновение спустя, он был подле коня, нервно переступающего ногами и с опаской косившегося на нового мучителя.
Антонии оставалось только смотреть и молиться о благополучии возлюбленного.
Первое, что сделал Корнелий – обхватил голову жеребца, мягко провел руками от морды вверх, прижался щекой к его щеке, что-то шепнул в неспокойное ухо. Конь заржал, словно понял и ответил, а Корнелий, продолжая очень тихо говорить с ним, подошел сбоку и в следующий миг, прямо с земли вскочил на широкую спину, лишенную седла.
Конь от неожиданности присел на задние ноги, тут же взвился на дыбы, заставив сердце Антонии замереть от страха, – ее муж показался ей слишком хрупким и легким по сравнению огромным, бешеным животным, которому, казалось, ничего не стоило совладать с человеком, скинуть себе под копыта и растоптать. Но не тут-то было. Корнелий удержался. Весело гикнув, заставил упрямца встать на все четыре ноги и пустил по кругу в галоп. Они помчались круг за кругом. Конь словно убегал от неведомой силы, принуждающей его повиноваться, но убежать не мог, все наращивал скорость, пока это было ему под силу. Корнелий наклонился вперед, лицом почти зарываясь в спутанную гриву, вытянулся в струну, стараясь слиться с животным воедино, почувствовать его жар, страх, скорость, злобу и обратить все это себе на пользу. Со стороны казалось, что он ничего не делает, просто позволяет нести себя. Однако конь ни на миг не должен был забыть, что теперь он не сам по себе, что им есть кому управлять. Молодой человек крепко сжимал коленями тяжело вздымающиеся бока, руками цеплялся за густую гриву, временами тянул ее на себя, не давая коню расслабиться и даже на мгновение почувствовать себя властелином.
С самого начала этого занимательного зрелища, вокруг загона стали собираться люди. Работники конюшен, домашние рабы, профессиональные наездники, ребятня.
– Все так, все правильно, – приговаривал рядом вилик Гай, с довольной улыбкой, раздражавшей Антонию своей беззаботностью, – Не бойся, госпожа, наш мальчик вырос в седле. В умении объезжать лошадей ему нет равных. Ничего с ним не случиться!
Антония не отвечала, как завороженная, наблюдая за мужем.
Около получаса продолжалась безумная скачка, пока вороной жеребец, уже и до того утомленный предыдущим укротителем, не выдохся вконец. Корнелий, отслеживающий каждый его вздох, услышал сбивчивое дыхание, гулкие толчки сильного, утомленного сердца. Он крепче обнял черную шею, подался всем корпусом назад. Конь вдруг послушно замедлил бег, потом перешел на шаг и, наконец, встал.
Молодой человек, совершенно довольный собой, соскочил на землю, принял из рук подоспевшего раба узду, ловко накинул ее на взмыленную морду, потрепал жеребца по шее, сияя глазами и улыбкой. Управляющий принялся шумно выражать свой восторг, вторя радостным крикам, собравшихся вокруг ипподрома рабов. Антония облегченно выдохнула, оторвалась от ограды и быстро пошла прочь, чувствуя, как от слабости подкашиваются ноги, словно это она только что была на спине ужасного коня. Внутри клокотали остатки страха, обида и даже раздражение на мужа, совершенно бездумно распоряжающегося собственной, такой драгоценной для нее жизнью. Корнелий, поискав ее глазами в собравшейся толпе и не обнаружив, бросил поводья конюхам, велел хорошо позаботиться о гнедом красавце и побежал догонять.
Он заступил ей дорогу, когда Антония на пути к дому уже почти обошла, круглый пруд, с плавающим между белых лилий утками. Попытался обнять, но она оттолкнула его дрожащими руками.
– Уходи! Ты весь в конском поту!
– Ох, прости, – весело отозвался он, оглядывая себя и убеждаясь в том, что она права, – Постараюсь не испачкать тебя. Гай распорядится натопить термы! Поможешь мне отмыть все это?
– У тебя полно рабов, которые поспешат на помощь при первом зове! Твоей жене не обязательно заниматься тяжелым трудом, – вымолвила она, упрямо насупив светлые бровки и всеми силами стараясь не расплакаться.
Она отстранила его, целенаправленно устремилась дальше по песчаной дорожке.
Корнелий развернулся, пошел рядом, все еще в возбуждении от пережитых на спине лошади сильных эмоций. Ему казалось, что его поступок должен вызывать лишь восхищение и восторг и непонятно было, почему Антония так себя ведет.
– Отлично! – весело бросил он, надеясь шуткой разрядить нежданную ссору, – Здесь действительно полно красивых рабынь, которые на все готовы ради меня! Придется позвать их, если ты не хочешь составить мне компанию.
Она не поняла и не приняла такой шутки, остановилась, кинула на него взгляд, от которого его слегка отбросило назад.
– Зови! – вымолвила она с напором, – Я догадывалась, что однажды это случится! Ты отдалился от меня! Тебе милее лошади и стройка! И вот теперь еще рабыни! Все твои клятвы ничего не стоят! Зачем же ты зовешь меня женой? Я временная утеха, не так ли?
Ему тут же расхотелось дразнить ее. Он наконец увидел слезы в потемневших от негодования и обиды глазах. Словно новая грозовая туча закрыла небо. Его маленькая солнечная девушка похоже готова была вот-вот разрыдаться. Осторожно забрав ее руки в свои, он прижал их к своему сердцу и проговорил, становясь совершенно серьезным:
– Не сердись, моя волшебница! Не говори таких страшных слов! Я всего лишь пытался шутить с тобой! Могу ли я променять тебя на кого-то другого?
– Ты променял меня на своих торговцев! Ты променял меня на архитекторов и инженеров, и только что ты променял меня на этого кошмарного коня… – выговорила она, делая безуспешные попытки вырваться, – А еще, ты собирался уединиться с рабынями в термах…
– Перестань, моя нимфа, – Корнелий был несказанно изумлен и опечален, никак не ожидая, что жена затаила обиду на него, пока он так старался ей угодить, – Рабыни – всего лишь неудачная шутка. Хотелось тебя чуть-чуть поддразнить, но ты сегодня чувствительнее, чем обычно, не смеешься и говоришь обо мне такое, чего я сам о себе не знаю. Я не отдалился, я работаю ради тебя, стараюсь привести в порядок старый дом. Нам пока нельзя в Рим. Поэтому наша вилла должна стать самой роскошной в округе, достойным обрамлением твоей нежной красоты. И конь для тебя, Антония! Чтобы ты гордилась моей ловкостью и силой! Я не мог предположить, что не развеселю, а опечалю тебя своей выходкой. Ты – моя жизнь, моя судьба. Для меня не существует никого, кроме тебя. Прости же!
Она взглянула в синие, лучистые глаза, полные страсти и искреннего раскаяния за неосторожные слова и поступки. Ну как можно устоять перед этим невероятным обаянием? Красивый, сильный, полный всевозможных идей и желаний, удивительно добрый, отчаянный! Ее любимый мужчина! Ее сумасшедший мужчина!
– Ты испугал меня! – выдохнула она, шагнула к нему, порывисто обняла за талию, – Разве можно так собой рисковать? Разве мало бед ходит за нами по пятам? Так еще и этот конь…
– Ты забыла! Я же весь в конском поту! – облегченно выдохнул он, но она только нежнее к нему прильнула.
– Я обещаю не волновать твое трепетное сердце, – прошептал он ей в макушку, – Обещаю освободить побольше времени для нас с тобой, чтобы ты не чувствовала себя обделенной. Мне тоже не хватает наших веселых путешествий в луга, поцелуев в тенистых рощах и твоих особенных песен, моя прелестная певунья.
В ней вдруг опять пробудилась тоска, охватившая ее при встрече у ипподрома. Показалось, будто что-то отдаленно назревает вдалеке, мучительное и непреодолимое.
– Пожалуйста, береги себя! – проговорила она с некоторой долей трагизма в голосе, – Не только для меня, но и для нашего будущего ребенка.
Она немного отстранилась, красноречиво коснулась рукой живота. Корнелий вскрикнул, крепче сжал ее плечи, чувствуя внутри горячую взрывную волну затопляющего счастья.
– Наш ребенок? Ты ждешь ребенка?
– Да, мой Корнелий! У тебя будет сын. Такой же неугомонный и бесстрашный как ты. Такой же насмешливый и беспокойный. И, конечно, такой же красивый!
– Антония!
Корнелий подхватил ее на руки, засмеялся, закружился вместе с нею. И она, поддавшись его настроению рассмеялась в ответ, вмиг растеряв все страхи и печали.
– Ты точно знаешь, что будет сын? Откуда ты можешь знать?
– Просто знаю! Видела во сне! А еще, у таких как ты должны рождаться сыновья.
Он поставил ее на землю, поднял к губам и принялся целовать хрупкие пальчики и теплые ладони, нашептывая слова искренней благодарности.
– У каких же таких? – ему было интересно.
– У сильных духом, у яростных и страстных.
Он не успел ответить.
Грохот и шум заставили обоих обернуться. Заволновались, закричали рабы. Возле самого дома перевернулась повозка со строительным мусором, словно снесенная неведомой силой, послышался зычный голос Гая, приказывающего кому-то остановиться, а потом к озеру подлетел всадник на взмыленном коне.
Корнелий едва успел толкнуть Антонию в сторону – конь стал заваливаться прямо на нее. Всадник, чудом выпутался из стремян, скатился на землю, но в следующее мгновение уже был на ногах.
– Авл! – прошептала Антония, неожиданно узнавая этого человека и холодея от овладевшего ею, нехорошего предчувствия.
В том, что Авл привез дурную весть, она не усомнилась ни на мгновение. Так скакать, бездумно загоняя хорошую лошадь, может либо глупец, коим юный Аттратин никогда не был, либо человек, от скорости которого зависела чья-то жизнь или смерть. От невольного страха сердце Антонии тоскливо заныло.
– Авл! – вслед за женой воскликнул Корнелий, тоже почуявший неладное.
Юный Аттратин едва держался на ногах. Корнелию пришлось поддержать его под руки, чтобы он не рухнул на дорожку.
Управляющий и несколько рабов бежали к ним от дома, видимо опасаясь, что новоприбывший мог явиться с недобрыми намерениями.
– Все очень плохо, Корнелий! – выдохнул Авл в лицо друга, – Беги! Спасайся отсюда! За тобой и твоей женщиной высланы гвардейцы!
– Что ты говоришь?
Мгновенный переход от опьяняющего счастья к черному отчаянию оказался слишком неожиданным. Корнелий побледнел, пошатнулся, Антония тихо ахнула рядом.
– В Парфии некий человек назвал себя Нероном, – задыхаясь продолжал Аттратин, – Этот Лже-Нерон, стремясь захватить Рим, укомплектовывает парфянскую конницу новыми отрядами, чтобы вернее противостоять имперским легионам. Твой вилик8, Корнелий, продает в Парфию коней. Твой вилик заодно с теми, кто незаконно рвется к власти. Может быть, ты ничего об этом не знаешь, но… Тебя обвинили в государственной измене, в заговоре против императора, против его трона. Сюда скачут преторианцы, скачут быстро. У тебя в запасе всего сутки, или может быть немного меньше.
– Сутки в запасе! – пролепетала Антония, понимая теперь, что ее непонятная тягучая тоска, была всего лишь предвестником несчастья.
– Государственная измена! – потрясенно обронил Корнелий.
Он на мгновение закрыл глаза, пытаясь совладать с собой, потом решительно тряхнул головой. Велел подоспевшим рабам позаботится об утомленном друге и тут же обернулся к управляющему, медленно пятившемуся к озеру.
В глазах Гая застыли ужас и непонимание. Чувствуя, как внутри разгорается ярость, молодой патриций стал наступать на вилика. Гай! Тот самый Гай, которого он знал с рождения, который давал ему первые уроки верховой езды, вместе с которым он впервые правил колесницей, показался ему сейчас совершенным незнакомцем. Что это – жадность или сознательное желание перемен в жизни Великой империи? А может просто глупость? В любом случае управляющий навлек на своего хозяина нешуточную беду.
– Продаешь моих коней в Парфию? Давно ли ты стал столь предприимчив?
За спиной Гая, повинуясь жесту господина встали два раба, не позволяя тому двинуться дальше. Гай закричал, не ожидая ничего подобного. Он искренне не понимал, что происходит. И в самом деле, действуя за спиной хозяина, он никогда (ну или почти никогда) не скрывал доходов от любых сделок. Просто так уж получалось, что купцы связывались именно с ним, минуя самого Виртурбия. Ему не было разницы куда продавать – в Парфию, в Сирию или в Египет – лишь бы платили хорошо и покупали много.
– Я не краду твоих денег, господин, – стараясь держаться с достоинством ответил вилик, – Можешь проверить! Каждый конь и каждый сестерций, полученный мной в уплату за проданных животных, посчитаны и занесены в списки. Что такое рассказал тебе гонец? Кто он такой?
Корнелий тряхнул Гая за грудки, но тут же выпустил с громким стоном. Это же Гай! Тот самый Гай, что растил его с детства!
– Ты продал мою жизнь! – выкрикнул молодой человек, – Зачем ты связался с парфянами? Кто тебя надоумил?
Вилик все еще не понимал. Ошалевший взгляд выдавал крайнюю степень его недоумения. Он продавал коней в Парфию, не ведая, что творит.
– Что такое в этих парфянах? Отчего я не могу продавать твоих коней тому, кто больше платит?
– Ты погубил нас, Гай, вольно или невольно! – бросил ему Корнелий, – Уж лучше бы ты крал, чем так!
Несколько подоспевших конюхов, тем временем, принялись убирать с глаз долой, бьющуюся в предсмертной агонии лошадь.
Антония обхватила мужа руками.
– Оставь Гая, Корнелий! Он не хотел тебе зла! Он не понимает, что сделал, разве ты не видишь? Пришла беда, откуда не ждали! Беда для нас с тобой! Пойдем отсюда! Нам надо собраться в дальний путь, если мы хотим успеть и спастись. Ты же слышал – посланцы императора близко.
Молодой человек обернулся к ней. Его лучезарная нимфа, его волшебница, его прелестная Антония, которой он мечтал подарить вселенную, теперь тоже будет вынуждена скитаться неведомо где. И все по его вине. Он не слушал ее предупреждений.
– Прости меня! – произнес он, – Ты все время говорила, что мы должны остеречься звала уехать отсюда, а я самонадеянно считал, что все несчастья позади и больше никогда не коснуться нас.
– Ты не мог предположить ничего подобного. Ты был верен своему цезарю, не затевал измены. Ты просто жил под солнцем и радовался жизни, как умел. Тебе не в чем винить себя, мой любимый. Тебе незачем терзаться.
Глава 7 Сражение
Легкая повозка, запряженная парой резвых коней, ждала у входа. Рабы в панике носились между нею и домом, не понимая отчего возникла спешка. Мрачная, вооруженная до зубов охрана ожидала поодаль, готовая двинуться в путь в любой момент. Среди прочих, взволнованный Марк, больше друг, чем слуга Корнелия, задумчиво гладил ладонью длинный меч.
Антония еще медлила в доме. Гай, усевшись на ступенях мраморной лестницы, обняв голову раскачивался из стороны в сторону.
– Надеюсь, когда-нибудь я смогу отплатить тебе за твою дружбу, – с чувством сказал Корнелий Авлу на прощание, одной рукой засовывая за пояс переданный ему футляр с письмом, а другой рукой сжимая плечо Аттратина.
Корнелий был полностью готов. Поверх короткой туники – легкий плащ, скрепленный на плече пряжкой-драконом, кожаные сандалии на ногах с особым гербовым тиснением на ремешках, кожаная повязка на лбу, чтобы отросшие волосы не лезли в глаза.
Аттратин скользнул по дракону недовольным взглядом. Его все еще пошатывало от слабости, но он нимало не беспокоился о себе. Беспорядок в жизни Корнелия волновал его гораздо сильнее.
– Отплати мне тем, что останешься жив, – горячо проговорил он, – Тебя настигла горькая судьба. Такой судьбе сложно противостоять, но ты должен сделать все возможное и даже невозможное, чтобы спастись!
– Плохо, что Антония тоже должна терпеть лишения из-за меня. Из-за моего страстного, и столь губительного для нее желания быть вместе с нею, – отозвался Корнелий расстроенно.
– Сетовать нет смысла, все уже свершилось. Остается бежать без оглядки туда, где вас не достанут длинные руки императора. Воспользуйтесь «Деметрой» и отправляйтесь за море. Так вы скорее окажетесь в недосягаемости для Рима. Письмо передашь Луке, он примет вас двоих на борт, не ведая о том, кто вы такие.
– Спасибо, Авл! Твоя помощь и поддержка Марка Азиния бесценны и действительно очень много значат для меня. Вы оба сильно рискуете, помогая мне сейчас! Прошу тебя, сам будь осторожнее и не попадись!
Авл беспечно отмахнулся от предостережения, залез в дорожную сумку, выгреб украшения, переданные ему Юлией.
– Твоя сестра отдала мне это, чтобы я не испытывал нужды в дороге, пока буду добираться до тебя, – вымолвил он, – Я не собирался брать, но она настояла. Пусть теперь ее золото послужит вам с Антонией. Вряд ли ваш путь будет легким и близким…
– Оставь себе! У нас достаточно средств, чтобы добраться куда угодно. Сейчас больше, чем любые богатства нам потребуется удача!
– Юлия хотела, чтобы все это послужило для твоего спасения. Пусть так и будет! – не согласился Авл и насильно, как некогда Юлия, вложил украшения в руки Корнелия. Убери их поглубже, от любопытных глаз. И вот эту пряжку, – продолжил он потом, указывая на дракона, – спрячь, сними отсюда! Замени на что-то менее приметное. Тебе предстоит скрываться, уходить от возможных постов. Негоже в такой ситуации привлекать внимание дорогими каменьями.
Корнелий невольно побледнел, прикрыл пряжку ладонью, только сейчас сообразив, что его ждет далеко не увеселительная поездка. На безымянном пальце сверкнуло дорогое обручальное кольцо, тоже вызвавшее недовольный возглас Авла.
В этот момент Антония вышла из дома, облаченная в серые дорожные одежды, больше подобающие рабыне, а не супруге римского патриция. Корнелия ее вид еще больше привел в уныние. Он мечтал, чтобы она блистала, но вот к чему привели его неумеренные мечты. Антония скользнула взглядом по суетливым рабам, таскавшим поклажу в повозку, невесело улыбнулась Марку, словно извиняясь за нежданное, опасное путешествие. Еще раз поблагодарила Авла, самоотверженно спасавшего друга, и шагнула к мужу. Молча, с особенной заботой, соответствовавшей моменту, сняла приметную пряжку с его плеча, заменила ее медной, а золото вложила в ладонь Корнелия.
– Нам пора, – тихо сказала она, – Посланники из Рима должно быть близко.
Она была очень бледна, тонкие пальчики, дрожали, застегивая пряжку, но больше ничто не выдавало ее страха перед грядущим, или ее сомнений.
Авл углядел на ее руке такое же, как у Корнелия кольцо с сияющим голубым камнем и вздохнул:
– Снимите кольца! Они слишком приметны!
Парные кольца Корнелий заказал у лучшего ювелира в Риме еще весной, как символы любви и брака. Снять их ни у него, ни у нее не доставало духу. Антония жалостливо взглянула в синие глаза, прошептала:
– Я не могу…
Корнелий забрал руки Антонии в свои. Перевернул кольца камнями к ладони. От сознания собственной беспомощности перед злым роком у него тоскливо ныло сердце
– Ты выбрала неправильного мужчину, вынужденного, словно безродный странник скитаться по свету в поисках счастья, – горько обронил он, подсаживая ее в повозку, – Я бы хотел, одевать тебя в шелка, одаривать драгоценностями, с гордостью демонстрировать миру. Ты могла бы повелевать рабами в обширных владениях, прогуливаться по паркам Рима, в сопровождении, подобающей твоему статусу свиты и охраны, вызывая зависть женщин и восхищение мужчин. Вместо всего этого я заставляю тебя взобраться в тряскую повозку и устремиться в неизвестность, прочь ото всего, что тебе дорого. Должно быть ты тысячу раз пожалела о том дне, когда согласилась разделить со мной мою судьбу.
– Я никогда не пожалею о том, что полюбила тебя, – отозвалась она, прямо глядя в синие глаза дорогого мужчины, дрожащим голосом, зато уверенно, – Я не стремлюсь кем-то повелевать. Вызывать зависть других – не такая уж большая заслуга. Твоего восхищения мне вполне довольно для счастья. Обилие шелков и дорогих украшений не приносит сердечной услады. Мое счастье – ты, Корнелий, твоя ослепительная улыбка, твои ласковые руки, теплые губы и твое любящее сердце. Вот чего на самом деле я бы никогда не хотела потерять и именно там, где находишься ты, хотела бы быть.
Он благодарно ее поцеловал, со вздохом выпустил из объятий, потому что рассуждать и сетовать в общем-то было некогда, взял протянутый рабом острый гладиус, прицепил к поясу под плащом, подальше от любопытных глаз, еще раз пожал руку Авла, вскочил в седло, подведенного к нему коня и дал знак к отправлению.
Антония в последний раз взглянула на высокие колонны, удерживающие треугольный фронтон с головой ужасной Горгоны, на овальный пруд, над которым с криками носились растревоженные человеческой суетой утки, на парковые сосны, возвышающиеся над белокаменным дворцом, ставшим юной певице за короткий срок настоящим домом. Потом посмотрела вперед, на луга, и вдруг ностальгические всплески о пережитых в поместье счастливых моментах, сменились четким воспоминанием об одиноком всаднике, стремительно летящем к вилле, а особенно о большой группе путешественников в сверкающих на солнце одеждах. Она поняла, что всадником, несомненно, был Авл, а «сверкающие путешественники», скорее всего представляли собой большой вооруженный отряд. Так сверкать могли только мечи и латы, отражая солнечный свет. Это значило, что опасность надвигалась не из Рима, как сказал Авл. Вернее, не только оттуда. Опасность шла навстречу по дороге из Брундизия и была уже совсем рядом.
– Корнелий, мы не можем ехать в Брундизий! – воскликнула она, невольно бледнея от ужаса.
– Что такое? Почему? – в один голос воскликнули Корнелий, Авл и, приблизившийся к повозке Марк.
Антония перевела дыхание, сердце перевернулось от страха.
– Я увидела с крыши, когда проснулась, скачущего во весь опор из Рима Авла, а на Восточном пути – большой вооруженный отряд, – проговорила она, силой выталкивая из себя слова, – По собственной глупости я не придала значения увиденному, отвлеклась! Не думала тогда о страшном! Тот отряд шел гораздо медленнее и находился на большем расстоянии. Скорее всего мы сможем еще уйти, но в Брундизий нам путь закрыт!
Невольно все, кто услышал ее, обернулись в ту сторону, куда она указала.
– Уйдем лугами, – решительно вымолвил Корнелий, – Я знаю тропы. Земля тверда как камень после длительной засухи. Ночной дождь почти ничего не изменил.
Он обернулся к побледневшему Авлу, взволнованно проговорил:
– Убирайся подальше от моей виллы и с моих земель! Тебя не должны здесь найти и в чем-то заподозрить! Сейчас же! Слышишь? Ты безмерно устал, я знаю! И все-таки, прошу тебя! Уезжай! Сделай все, чтобы не попасться под горячую руку моих преследователей.
– Я не попадусь. Не переживай за меня, – вымолвил Авл, – Мне достанет сил спрятаться. Сейчас важно, чтобы именно ты с женой оказался подальше отсюда, ведь именно вас здесь рассчитывают найти.
Карпент покатился мимо озера к ипподромам. Возница, по указанию Корнелия, стал править севернее дороги, в луга.
– Прощайте! – крикнул Авл напоследок, – Берегите себя!
Антония, обернулась назад, крикнула:
– Прощай, Авл! Будь счастлив!
–Прощай Авл! – повторили за ней Корнелий и Марк.
Авл постоял всего секунду, провожая маленький отряд взглядом, потом мотнул головой, словно стряхивая морок, обернулся к рабам, и потребовал себе коня.
Повозка легко катилась по твердой земле, чуть подскакивая на ухабах. Знойный день сменился ночью. В звездном небе, ярко-желтым диском предательски сияла луна, освещая ночные просторы. На западе слышалось далекое ворчание новой грозы, над горизонтом вспыхивали частые зарницы и клубились облака. Ветер частыми, сильными порывами гнул луговые травы, бросал в лицо сорванные сухие листья и цветы. Антония, поплотнее завернулась в накидку, скрываясь не от холода, а от мучительного страха. Ее мутило, нескончаемая езда, без остановок казалась пыткой, но юная женщина ни за что не стала бы жаловаться, понимая как важно побыстрее оказаться в Брундизии. Корнелий с тревогой поглядывал на ее изможденное лицо, освещенное лунным светом. Он многое бы отдал, чтобы избавить ее от тягот длительного пути.
У очередной оливковой рощицы луговая тропа резко поворачивала и спускалась под горку. Пущенный вперед на разведку верховой вдруг выскочил из-за деревьев, усиленно жестикулируя и что-то вереща, поскакал назад, к своим, с той стремительностью, которая выдавала крайнюю степень его обеспокоенности. Корнелий привстал в стременах, уже понимая, что дело неладно. Охранники тихо взволнованно загудели. Антония тоже бросила взгляд вперед. Ей показалось, что там, где заросли были гуще, меж сплетения ветвей, лунный луч преломляется, словно коснувшись металла или капель воды. В следующий миг раздался тонкий свист, разведчик вскрикнул, откинулся в седле, потом вовсе рухнул на землю. Его лошадь, издав вопль боли, поскакала куда-то в сторону, убегая от острых жалящих стрел, черным роем вылетевших из укрытия. Лишь темнота и расстояние спасли остальных.