Пират

– Будет вам награда, Виталя! Молодец! Ну молодец же! Горжусь тобой! – тряс мою руку Кирпичёв и неловко улыбался.

Капитан, как всегда, наверное, жалел, что сам не принял участие в бою. Неправильный какой-то особист у нас. Всё бы ему на острие атаки, да с оружием наперевес.

– Спасибо, господин капитан, – из последних сил щёлкнул каблуками я.

– Давай без этого официоза сейчас, – махнул рукой Кирпичёв, сделав знак своим людям, нырнувшим внутрь центра. – Кстати, к камер-капитану подойди. Она хотела тебя видеть. Вон она около палатки Романова.

Валькирия! Чисто валькирия! «Сколько она ростом? Два метра?» – думал я, вытянувшись по стойке смирно перед скуластой женщиной с короткой стрижкой в красной броне. Такая пополам поломает и не заметит. Хотя нет. Я не прав. Это оружие высокоточное. Высокая, мощная, а взгляд какой! Хищный и мудрый одновременно. Да, именно так! Лучше и не скажешь. Не красавица, но глазам так и хочется снова и снова рассматривать её.

– Госпожа камер-капитан, поручик 7-го драгунского…

– Вольно. Как дела, Виталий?

– Нормально, – расслабился я, поняв, что общение будет доверительное.

– Ты молодец. Поддержал нас, когда нужно было, – женщина опустилась на раскладной стул рядом со мной. Правая рука её с ухоженными короткими ноготками, чуть более длинными чем положено, опустилось на колено, а левый кулак упёрся в бедро.

– Да я просто…

– Я на твою сообразительность и рассчитывала, – прервала меня Иванова подняв голову.

– То есть? – выпалил я. – Извините госпожа, камер-капитан, я вас не понял.

– Всё ты понял. Подлететь сюда больше никто не мог. Тут только вы и мы. С куполом штабу операции ситуация полностью была не ясна. Я сделала ставку на то, что ты ударишь им в спину.

– А если бы я не смог? – меня прошибла испарина и срочно захотелось присесть. – Струсил? Затупил, в конце концов?

– Во-первых, я читала твоё личное дело. Во-вторых, в бой со мной пошли только добровольцы. В-третьих, я знала, что так будет. В конце концов, – эти слова она выделила интонацией, – где наша не пропадала.

Я хотел спросить что-то ещё, но…

– Света? Ты ли это?!

К нам быстрым шагом направлялся волшебный страховщик собственной персоной.

– Слава! Зяблов! – соскочила со стула Иванова, жестом предлагая мне сесть. – Какими судьбами? Вот это встреча!

«Так они оказывается знакомы», – подумал я, успокаивая дрожь в ногах и наблюдая за обнимавшимися ветераном и валькирией. Ну теперь всё ясно-понятно. Одного поля ягоды.

Минут пять-шесть меня никто не трогал, и голова была занята прошедшим разговором. А затем старые знакомцы остановились напротив меня.

– Слава, а наш поручик никого тебе не напоминает? – расплылась в широкой улыбке камер-капитан. – Приглядись внимательно.

Зяблов пристально вгляделся в меня и пошевелил губами.

– Как будто…

– Ну, ну… – торопила его валькирия, ткнув в бок кулаком.

– Будто… – в глазах мужчины плескался живой интерес и вопрос, на который я уж точно не мог дать ему ответа, ибо даже не представлял о чём Дюймовочка вообще говорит.

– Эх! Чего же ты? Поручик, представьтесь! – с улыбкой отдала приказ Светлана.

– Корсаков Виталий Константинович. Поручик 7-го драгунского… – начал я, с недоумением, поднимаясь со стульчика, и тут же был прерван сделавшим ко мне шаг страховщиком, который крепко обнял меня со слезами на глазах.

Увидев мою растерянность, переходящую в удивление, Светлана Евгеньевна (так, кажется, назвал её представивший меня полковник), пояснила:

– Вольно, поручик. Мы просто давно знаем вашего батюшку. Он наш старый боевой товарищ. Пуд соли вместе съели.

– П-понятно, – заикаясь сказал я, а в голове тут же молнией блеснуло воспоминание – древняя фотография в старом альбоме отца, на которой высокая, статная женщина в броне штурмовика с массивным К199М на плече стоит у обгоревшей кирпичной стены.

Светло-русые волосы, улыбка до ушей (хотя мне она лично всегда казалась немного усталой), руки с обгрызенными ногтями и милые тёмно-красные серёжки-гвоздики в мочках. Именно эта деталь так сильно удивляла меня в детстве. Ведь в гвардии к таким штукам относятся… не очень. Как и в целом к женщинам.

«Как же она изменилась, – подумал я, бесцеремонно впившись взглядом в Иванову. Сколько ей сейчас? Сорок? Сорок два? Выглядит отлично».

Зяблов, отстранив меня на длину вытянутых рук, но всё ещё не отпуская, сказал:

– Очень рад познакомиться, поручик. Нет, правда, рад, Виталий, что ты весь в отца. Мы с ним, мы с ним… – ветеран не договорил, а просто махнул рукой и похлопал меня по плечу. – Империя огромна, а тут такая встреча.

Потом были вопросы об отце, маме, которую они, оказывается, тоже знали, пожелания и рукопожатия. Когда парочка покинула меня на ходу беседуя о каком-то Гамове и Седове (уж не тот ли Гамов, что бывал у нас дома), которых они вроде бы потеряли из виду, я нашёл своих ребят сидевшим возле планетария.

Лавочки все были уничтожены, и устроились парни прямо на бортиках ограждения. Медицинская помощь всем уже была оказана, убитых увезли, также, как и четверых раненых.

– Ну как вы? – замер я напротив остатков взвода.

– Нормально, командир, – ответил за всех Бутерус, смотря на пролетающий над головой «Филин» из звена Бестужева. – Говорят, купол прибывшие спецы уже разблокировали.

– Знаю. Кирпичёв сообщил, – кивнул я, усаживаясь рядом. – Обещал дождь наград.

Под моими ногами была лужа потемневшей крови. На этот раз я без раздумий встал в неё, даже не беспокоясь чья она – защитников центра (убитых до нашего прибытия), моих ребят или террористов. Будем думать о живых, а мёртвых просто помнить.

Новости о наградах, которой я хотел подбодрить взвод, никто не обрадовался. «Старая гвардия» смотрела живо, а вот новички были не в своей тарелке, и больше напоминали месячных совят с выпученными от удивления глазами, туда-сюда крутивших головой.

– Ничего себе Дюймовочка, командир, – сказал спустившийся к нам по ступеням Паша Баранов, устало опускаясь на кусок стены, оплавленный напалмом.

Взгляд его был устремлён в сторону камер-капитана, разговаривавшего о чём-то с Романовым и Румянцевым.

– Скорее уж Трёхдюймовочка. Да ведь?

Серые глаза снайпера потемнели от усталости, морщинки в уголках глаз стали чуть более глубокими, а лицо осунулось.

Наверное, и я выгляжу также.

25. Мама

«Уважаемая Анна Петровна! Пишет вам поручик 7-го драгунского императорского полка Корсаков Виталий Константинович – командир вашего сына.

С самого начала службы рядовой Климов Николай Иванович зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Успевал в учебных дисциплинах и военной подготовке. Пользовался уважением товарищей и офицеров полка.

С прискорбием сообщаю вам, что вчера 22 февраля 2281 года ваш сын погиб в бою с террористами на мысе Красной цапли на планете Самусенко выполняя важную для империи задачу. Он ушёл из жизни достойно, не запятнав своё имя трусостью.

Весь мой взвод и полк, скорбит о потере надёжного товарища, отличного бойца и гражданина. Понимаю, что сейчас мало что может вас утешить, но я должен сказать вам, что был горд быть командиром вашего сына. Сообщаю, что посмертно ему присвоено звание ефрейтора, а также Климов Н.И. награждён Медалью «За боевые заслуги».

23.02.2281 г.

Искренне ваш, поручик Корсаков В.К.»

Последнее, восьмое.

Отложив ручку в сторону, я сложил листок пополам и запечатал в конверт положив его в стопку подобных на краю стола. Да, да, вы не ослышались и не ошиблись. В конце XXIII века всё ещё существовали бумажные письма. Традиция командиров сообщать родственникам о гибели бойцов собственноручно, используя специальную гербовую бумагу и обыкновенную шариковую ручку прочно утвердилась в нашей армии. И это хорошо. Такие письма семьи погибших хранили как реликвию, которой по сути они и были. В нашей семье, конечно, такие тоже были.

Скорчившись от боли в боку, я откинулся на спинку кресла. Устал, будто весь день на полигоне занимался.

На руке завибрировал личный коммуникатор, сообщивший мне, что нужно срочно явиться на беседу со штаб-капитаном Елагиным только вчера прилетевшим на Новый Севастополь.

«Блин, опять опрашивать будут», – подумал я направляясь к входной двери и борясь с желанием упасть на кровать и накрыть голову подушкой. Сколько можно?

* * *

Поставив электронную подпись под документом, я повернулся к Елагину, который стоя ко мне спиной что-то разглядывал в окно.

– Закончил? – богатырского телосложения особист плавно повернулся к столу.

– Так точно, господин штабс-капитан.

– Скоро поручик ты тоже будешь штабс-капитаном, – произнёс комитетчик, пробежавшись взглядом по экрану планшета. – Вопрос уже решённый.

– Не знал.

– Вроде всё хорошо, – убрав компьютер в маленький дипломат Елагин спрятал руки в карманы и склонился надо мной. – Теперь знаешь. Кстати, всё хотел спросить, Виталий Константинович, как у вас самочувствие?

– Хорошо, – соскочил со стула я. – Готов к службе!

Странно посмотрев на меня, штабс-капитан, опустив свою лапищу на моё плечо усадил меня на место.

– Хоть мне-то не ври. Воропаев говорит шесть рёбер сломано, ключица треснула, сотряс, гематомы по всему телу…

– Да всё нормально, господин…

– Во-первых, не перебивай меня, – снова жёстко поставил меня на место особист заслонив собой свет из окна. – А во-вторых, набирайся сил. Тебе хотят целую роту доверить. Пока сто двадцать пять человек. Будешь их учить также как свой взвод. Справишься – цветы и награды. Не справишься – поставят замом к более опытному командиру. Рота будет экспериментальная. Что это значит не знаю, извини.

От слов Елагина меня вдруг прошиб пот. Ничего себе ответственность! Сотня с лишним бойцов, это не шутки.

– Дадут тебе конечно опытных офицеров в помощь. Прапорщика твоего на учёбу отправят на Жуков, чтобы до секунд-поручика поднять, парочку ефрейторов тоже. Сам выберешь кого, – продолжал удивлять меня штабс-капитан, накидывая на плечи чёрный кожаный плащ. – Тебя кстати, тоже.

– Что тоже? – сглотнул я и вытер потные ладони о сидение стула.

– На учёбу, – рассмеялся Елагин, взявшись за дверную ручку. – Чтобы освежить знания.

Уже переступив через порог, комитетчик обернулся и скривив тонкие губы, будто попробовав что-то горькое, спросил:

– Вспомнил что-то насчёт Холмогорска?

– Извините, господин штабс-капитан, к сожалению, нет.

– Вспоминай. Что-то определённо есть.

* * *

Мама улыбалась широкой улыбкой во всю поедая меня глазами с экрана.

– Как ты сынок?

– Очень хорошо. А ты?

– Тоже. Вот сижу чай пью с тортом. Мальчиков моих со мной нет, так что обхожусь собственными силами.

Некстати под рёбрами укололо, и я даже вздрогнул. Слава богу мама ничего не заметила.

– Как твои цветы? Розы?

В последние пять лет, уйдя на пенсию, полковник Корсакова Софья Немировна вдруг стала увлекаться садоводством чего раньше за ней не наблюдалось. Делала она это мне кажется назло отцу, который почему-то терпеть не мог живые цветы.

– Да что розы, – махнула рукой мама. Никогда их особо не любила. А вот гиацинты и нарциссы, гибискиус в этом году чудо как хороши.

– Здорово. Передавай привет тёте Маше, – вспомнил я нашу соседку – закадычную подругу матери.

– А она здесь. Сам можешь передать.

Камера развернулась, и я увидел за столом симпатичную женщину с треугольным лицом, в узких очках, с чайной кружкой в холёных руках.

– Привет Виталик! Повзрослел, красавец! – улыбнулась она, блеснув белыми зубами.

– Здравствуйте Мария Тихоновна! – наклонился над экраном я. – Спасибо. Кормят хорошо. Свежий воздух, зарядка. В общем скукота.

Скучно значит?

– Ага. Жирком заплываем.

Мама развернула камеру обратно к себе и впившись в меня глазами спросила:

– А ты мой хороший, когда в отпуск?

Я почему-то слегка напрягся.

– Так я же уже говорил, мам. В сентябре.

– Ага. Значит меньше восьми месяцев осталось…

– Верно.

– ВОТ ТОГДА-ТО Я ТЕБЕ ГОЛОВУ И ОТОРВУ МЕРЗАВЕЦ! – динамики монитора загудели от маминого крика. – ЭТО НАДО ЖЕ! ВЗЯЛИ МОДУ МАТЬ ОБМАНЫВАТЬ! Я ЕГО РОЖАЛА, ХОЛИЛА, ЛЕЛЕЯЛА, А ОН ВРЁТ И НЕ КРАСНЕЕТ!

Ноздри матери раздувались от гнева.

– ВЫ ЧТО ДУМАЕТЕ Я ДУРА?! ДУРА?! Я СПРАШИВАЮ?!

– Софья, Софья! Ты чего? Не надо! – пыталась успокоить полковника в отставке майор медицинской службы.

– Отстань! – бесцеремонно бросила та подруге не боясь, что Поспелова обидится.

Мне почему-то хотелось трусливо закрыть глаза ладонями словно спрятавшись таким образом от праведного материнского гнева. Ценой больших усилий я поборол это желание хотя руки уже потянулись к лицу.

Чуть успокоившись, самый родной для меня человек приблизил лицо к камере, так что я увидел каждую морщинку на её лице.

– Не ранен? ТОЛЬКО НЕ ЛГИ!

– Нет, мам, – сказал я, коснувшись пальцами экрана. – Всё хорошо. Правда.

26. Гайдар

На Жуков, я улетал уже штабс-капитаном которого получил без излишней помпы. Видно правительство и император решили не выносить сор из избы. В новостях мы вообще ничего об атаке на Самусенко не услышали.

Вместе со мной на учёбу убывали секунд-поручик Бутерус и два прапорщика: Баранов и Богачёв. Полковник правда сказал, что звания им дали авансом, но это он так, для стимула.

Увозил нас шикарный лайнер «Гайдар». Билеты в первом классе Румянцев анонсировал заранее. Провожать нашу четвёрку прибыл весь взвод (который на три месяца оставался под командованием «волшебного пулемётчика» прапорщика Неприведибеды), вечно мрачный и недовольный особист Кирпичёв (махая рукой он даже улыбнуться нам сумел), подтянутый и одетый с иголочки майор Воропаев и Петрова (тоже не слишком счастливая так как буквально накануне подполковник объявил ей что вместо погибшего Вышаковского в полк пришлют какого-то Коржовского. В общем, не видать ей пока командирский нашивок.

– Ну ты там давай, поручик… ой! Пардон, господин штабс-капитан, – притворно прижала пальцы к губам Елена, – развлекись как следует. Говорят, на Жукове есть чем себя позабавить.

Остальные просто крепко пожали нам руки под кислую улыбку Петровой.

– Скучные вы. Уйду я от вас! – заявила поручик и спрятав руки в карманы и что-то насвистывая, отправилась восвояси не дождавшись объявления на рейс, который унесёт нас за десятки тысяч парсеков на три долгих месяца.

* * *

Лететь до места назначения было три дня. С копейками. Отдельные каюты, шёлковые простыни, мягкие матрацы, элегантные стюардессы и внимательное обслуживание. Сказка.

Сначала планировали посидеть вместе и напиться как следует. Благо было где и чем. Погибших ребят помянуть. Благо несколько ресторанов, баров, внутри бороздящего космические пространства корабля имелось. Выбор крепких напитков и вин, тоже был на загляденье. Хотели выпить, да, но как-то не сложилось.

Мои мысли, после того как выспался, были заняты исключительно событиями, участником которых я стал – Холмогорск, мыс Красной цапли, а возможно даже и ещё раньше. Готлиб тоже не давал покоя. Головы ребят… возможно тоже.

Вместе с нами в Первом классе летело ещё четверо военных: старый генерал-танкист в отставке, штабс-капитан и пару поручиков.

Генерал – шестидесятилетний широкоплечий крепыш с короткой, по военной моде, стрижкой, и густыми усами (напоминавшими мне фотографию маршала Будённого из учебника истории), летел с женой и внуком, а последние трое, как и мы, на какие-то курсы.

Познакомились на второй день. Нет, дедушку мы не беспокоили, не по чину нам, а вот с троицей мажоров провели вечерок.

Штабс – Геродот Порфирьевич Пятаков (правда-правда, я не придумал, видать родители этого субъекта большие оригиналы) был кругленьким брюнетом с тяжёлым подбородком и глазами навыкате. По кантику и шевронам, я понял, что мальчик (почему-то хотелось так его назвать, хотя тот был на пару годиков меня постарше) из штаба 223-го Брусиловского, базирующегося на Хабарове. Поручики были оттуда же: связист и интендант.

Пятаков буквально впился завистливым взглядом в плашку ордена Ярослава II степени, на моей груди (всё верно, того самого, что отец Невского, называемого не иначе как «грозой европейских рыцарей»). Почему? Потому что дают эту награду далеко не каждому, да и не часто. Знаете… она такая специфическая, поэтому и получила в армии хлёсткое название «Чудом выжил».

– За что получили? – отхлёбывая из высокого стакана «Мамонтовского» креплённого (двести империалов за порцию), спросил Геродот Порфирьевич масляно улыбаясь.

Ответом моим тоже была улыбка, только механическая, по привычке. Не более.

– Понятно-понятно. Что-то новенькое значит. Интерресненько! Может намекнёте?

Поручики рядом дружно закивали, чем вызвали смешную гримаску Баранова у них за спиной. Я сделал вид, что не услышал вопроса разглядывая людей, заполнивших помещение ресторана.

– Ох уж и название придумали кораблю наши умники, – не сдаваясь резко сменил тему Пятаков.

– А что с ним не так? – удивился я, сдувая пену с пива.

– Тю-ю-ю, не знаете кем был Гайдар? – ещё больше чем обычно выпучил глаза штабс. – Палачом и садистом.

Меня слова собеседника немного покоробили. Тоже мне специалист по истории XX века. Мне лично всегда рассказывали, что Голиков (настоящая фамилия Гайдара) был самым молодым командиром Красной армии. В семнадцать лет полком командовал.

– А я думал коммунист, офицер и патриот.

– Его же списали подчистую! Наворотил дел зверюга.

– П-п-почему зверюга? – нервно дотронулся до своих каштановых кудрей мой второй прапорщик.

Богачёв немного робел перед офицерами, вот Баранову, по-моему, было пофиг, он обращался с ними подчёркнуто вежливо, но без лести и подхалимства. Пресмыкающегося Валеру же я вообще представить себе не мог. Не такой он человек. К тому же новые нашивки приравнивали его к обер-офицерам.

– У него вроде как кукушка съехала. Так раньше говорили? – громче чем следовало расхохотался один из поручиков, тот, что из интендантской роты. Кажется, пить ему уже пора было заканчивать.

– Война, – произнёс я, пригубив из стакана. – Мне лично всегда импонировал Аркадий Петрович.