Проклятая кисть

Пролог

Морозный туман окутывал черную чащу дремучего леса. Корявые ветви, скрюченные холодом, тянулись из лесной глуши, будто молящие руки, к одинокому дому, приютившемуся в самом сердце бора. Они безмолвно взывали о тепле, уповая на милосердие хозяйки этого обветшалого жилища.

Старуха, сгорбившись над закопчённым столом, колдовала над огромным чаном, бросая в кипящую воду пучки трав и кореньев. В мутной поверхности отражался ее морщинистый лик. Бабка довольно цокала языком, любуясь увиденным в глубине варева. Внезапный голос, сорвавшийся с печи, заставил ее вздрогнуть, и видение, сотканное волшебством, расплылось, исчезая прямо на глазах.

– Ах ты, исчадие адово! – процедила она сквозь зубы, смачно плюнув на земляной пол. Голова ее дернулась в сторону молодого мужчины, что, развалившись, свесил ноги с белой лежанки. – Не спится, змей подколодный? Ночь – глуше полночи. Взял и ритуал сорвал. Теперь, как затравленному зверю, придётся самой выслеживать призрачный след волшебного мха, что являет свой лик миру лишь в единственную ночь, сотканную из звезд и колдовства. И эта ночь – завтра.

– Не скрипи вставной челюстью, – ухмыльнулся паренек и подмигнул опешившей старушенции. – И хватит поливать меня грязью, я наполовину демон, как мой отец, и он непременно явится за мной. Заберет к себе, в земли обетованные. – Он нагло высунул язык. – Ишь, какое сокровище! Каждый год к людям шастаешь. Неужто за столько-то веков не запомнила, где твое растение растет? Али склероз одолел, прости господи, – съязвил он, прекрасно понимая, что ни о каком склерозе у бессмертной не может быть и речи.

– Нет, не выйдет из тебя путного, Крокс, – отмахнулась от него бабка, и в голосе звенело отчаяние, – терплю лишь потому, что ты кровь моя, доченьки моей последний привет. Нет в тебе отцовской силы, а без нее ты ему, что пустое место, – проскрежетала старуха, напоминая старую ворону.

– Сила объявится только в двадцать пять, – с обидой прозвучал голос парня, он подошел к бабушке и нежно обнял ее за плечи. – Скажи, ну зачем тебе столько мха? Сотни, наверное, уже собрала. Может, пропустишь этот год? Останемся дома, наливочки согреем, посидим по-хорошему?

– Два месяца как двадцать пятый год прихлопнул, а перемен что-то не видать, – сморщила нос старушка. – Завтрашний мох как раз сотым будет. Потом все в чан – и сварю зелье колдовское… – бабка оглянулась, приложив палец к губам. – Секрет! Никому ни словечка. Вот и мечусь из-за этой ночи. Упущу мох – год ждать придется. – Она озорно подмигнула внуку и засеменила к печи. – Пойду кости погрею, а ты делом займись – разбуди отцовскую силу в себе. А то так со мной до седин и проживёшь, и с батькой не свидишься.

Тут старуха будто молодая коза подпрыгнула на белую кормилицу, и из избы вырвался мощный рокот ее храпа.

– Ну и характер у тебя, Клара Карповна, – притворно простонал Крокс, закатывая глаза. – С тобой, как на раскалённой сковороде вертишься. Давно пора чертовку приручить да потомство произвести, – пробормотал паренек, с каким-то странным любопытством разглядывая свои ладони. – Явись, молю, хоть малая толика силы, и этого хватит, чтобы когти рвать отсюда… – но магия равнодушно молчала.

Валенок

Я открыла глаза и зажмурилась от неги. Это было первое утро за долгое время, когда я могла позволить себе роскошь просто расслабиться и отдохнуть. Весь труд минувших недель – кипучая работа над иллюстрациями – был завершен, каждая картина отточена до блеска и отправлена в редакцию на утверждение. Ах да, чуть не забыла представиться: я художница, творящая волшебные миры на страницах журналов, книг, брошюр и плакатов. Моя стихия – фантастика и фэнтези. Из-под моей кисти рождаются чарующие иллюстрации для мистических сказок. Не верите? А зря! Иначе откуда такая востребованность? Так вот, вчера я триумфально сдала все работы. Осталась лишь одна, совсем не срочная, и ей можно преспокойно заняться через пару дней. Взгляд скользнул по календарю, висевшему на стене. Двадцать первое декабря было обведено красным, будто предвкушающим нечто особенное. Затем взгляд упал на часы, чья стрелка монотонно отсчитывала секунды, неумолимо приближая девять утра.

– Черт, – вырвалось у меня, – десять, девять, восемь… – Я начала обратный отсчет, зная, что произойдет, когда стрелки часов замрут на девяти ноль-ноль. – Четыре, три… – Судорожно вцепившись в телефон, я впилась взглядом в экран. – Два, один… – Пять и девять сменились на предательские нули, и тут же раздался пронзительный писк. Закатив глаза, я нажала зеленую кнопку. – Да, Светик, у тебя прямо пунктуальность маньяка. А я предупреждала: сегодня у меня выходной и законное право на сон. Неужели нельзя было хоть один день пощадить мой режим?

– Алиса! – взвизгнула в трубку подруга, так, что у меня заложило ухо. – Во-первых, стабильность – сестра таланта, во-вторых, я слышу, как ты там вовсю бодрствуешь, а в-третьих… сегодня лично явлюсь за тобой и мы умчимся в одно волшебное местечко! Гадания, предсказания, вихрь веселья и радужное настроение гарантированы!

– Нет, нет и тысячу раз нет! – я яростно замотала головой. – Мне еще иллюстрацию к новогоднему журналу закончить нужно! Ни за какие коврижки не поеду в твою дыру, даже не уговаривай, слышишь? Мне прошлого раза хватило по гроб жизни, я после твоих «посиделок» две недели в лежку валялась. А тут Новый год на носу.

– И слышать ничего не хочу! – голос Светы кипел яростью в телефонной трубке. – Сегодня Ночь Зимнего Солнцестояния, и я не позволю никому ее испортить! Мне муж нужен как воздух! Да и тебе не помешает, давно пора гнездо вить да деток нянчить. А в этом, – подруга заговорщицки понизила голос до шепота, – нам поможет особый ритуал. Только в эту волшебную ночь мы сможем проложить дорогу к себе будущим суженым-ряженым!

Светлана умолкла, но тишина длилась недолго – будто плотину прорвало, её вновь захлестнула буря слов.

– Дорисовать свои шедевры ты можешь хоть на Луне, не забивай голову, – ехидно заметила она, тут же припомнив мои же слова. – Я прекрасно помню, ты говорила, что все твои работы сданы и крылья вольные на плечах. Так что жди меня вечером, и никаких «но»! Можешь не дрожать от страха, печь я растоплю, как заправский кочегар, так что до костей не промерзнешь, а значит, и хвори никакой не подхватишь. Ну же, Алиса Петухова, вспомни, какой ты была в университете – легкой, веселой, заводной! Перестань прикидываться старой ворчуньей.

Я замолчала, и тишина в комнате наполнилась призраками студенческих лет. Пять лет мы со Светой Ромашковой, моей верной подругой, делили парты факультета психологии и педагогики. Забавно, но из всей нашей жизнерадостной стайки только Светка осталась верна альма-матер, став преподавателем. Остальные разлетелись по разным дорогам, и я в том числе. Мне, признаться, повезло. Ещё в детстве я открыла для себя мир красок, поступив в специализированную школу. Годы шли, мастерство оттачивалось, и я поняла – именно живопись станет моей дорогой. Да и душа, знаете ли, ликовала, когда из-под моей кисти рождались миры, полные света и гармонии.

Улыбка, расцветшая на лице воспоминаниями о беззаботной студенческой жизни, мгновенно померкла, затмеваемая тенью дома-призрака, который подруга приобрела два года назад. Ее обитель отдохновения, как она его величала. Для меня же – это место пыток, куда она тащила меня из сезона в сезон. Туалет на улице, печь, требующая неусыпного внимания… В прошлом году с пугающей точностью повторялось все то же самое, что происходит и сейчас. Звонок, день зимнего солнцестояния, а далее гадания, обещания несметных богатств и толпы поклонников, жаждущих завоевать наши сердца. А на деле – лишь кукиш с маслом, затяжное воспаление и паническая атака, накатывающая при одном воспоминании об этом «чудесном» месте.

– Светочка, золотце, – запела я, облизывая подругу патокой лести, – ты у меня такая умница, такая понимающая, да еще и чертовски хороша собой! Ну, приспичило тебе ехать в хату возле леса – давай лучше забронируем домик на базе отдыха. Хочешь, и Новый год там встретим? Глядишь, и нам на огонек пара кавалеров заглянет. – Подруга что-то сердито засопела в трубку. – А вообще, на кой черт тебе эти экземпляры сдались? От них одни убытки да морока. Вспомни моего Женьку, – бровь предательски дернулась при упоминании бывшего, – та еще гнида… Столько кровушки выпил! Уж лучше одной куковать, чем с таким вот «красавцем». Да они сейчас все такие… Принцев, видать, всех давно на мыло извели. Ты, вон, в университете преподаёшь современный русский. Ну, скажи честно, хоть одного студента видела, чтоб был адекватный и при этом мужского пола?

– Так, Петухова, – Светка уперлась руками в бока, – характер мой знаешь, так что хватай свои листочки-кисточки и ожидай меня. Вечером, без лишних трепыханий, рванем в лесную сказку. Слушать ничего не желаю! Все пары оттарабанила, экзамены вымучила, до двенадцатого января я – вольная птица. А ты работать можешь где угодно, вот увидишь, глотнешь лесного воздуха – вдохновение так и попрет. А то вон, прозрачная стала, как призрак, да еще и зеленая вся, как майская травка.

– Гринч – похититель Рождества, – протянула я подруге, в моем голосе сквозь воспоминания о зеленом чудище плескалась легкая дрожь. – Хорошо, но с требованием, – тишина в телефоне тарабанила в уши, как назойливый барабанщик. – Последний раз, слышишь, Ромашкова? В следующем году никаких гаданий, и празднуем предстоящий год так, как захочу я. Только при этом условии попрусь с тобой в эту глушь.

– Конечно, петушок мой златогребешковый, – рассмеялась Светлана, и в голосе звенела фальшь. Ну еще бы! Разве можно увидеть по телефону, как она, давая слово, скрестила пальцы за спиной и показала язычок бездушному аппарату? – В шесть у тебя, будь готова, отбой, – и в трубке воцарилась ледяная тишина.

– Почему я тебе не верю, зубрила? – я нахмурилась, и предчувствие предстоящего кошмара на три недели скрутило живот в тугой узел. – Не хочу я туда ехать, все внутри кричит, бунтует…  – После этих слов у соседей сверху что-то с грохотом рухнуло, и мой потолок содрогнулся. – Ну вот, я же говорила, первый знак… – я откинула одеяло, поднялась с кровати, сладко потянулась и, с тяжелым сердцем, поплелась в ванную на утренние процедуры.

Десять дней… всего лишь десять хрупких, как кружево мороза на стекле, дней отделяли от порога Нового Года. Время застыло в янтарном предвкушении, каждая минута тянулась сладкой конфетой, густела надеждами и тихим шепотом несбыточных желаний. В воздухе робко проступал акварельный аромат хвои и солнечных мандаринов, предвещая близкое волшебство. Обезумевшие от предпраздничной лихорадки прохожие теснились в магазинах, добывая сокровища снеди и подарков, готовясь к священнодействию праздника. С неба валил густой, ленивый снег, украшая воротники прохожих невесомым серебром. Неуловимое счастье искрилось в морозном воздухе, как всегда перед самым долгожданным торжеством детей и взрослых. Только вот я этого ликования не разделяла. Зарывшись в заднее сиденье такси, я прожигала взглядом спину моей болтливой подруги, чей щебет с водителем напоминал неумолчную трель канарейки. Мы двигались к дому, который я ненавидела всеми фибрами души. Пусть даже и в комфорте, что, впрочем, значения не имело. Ведь этот мимолетный комфорт скоро развеется вместе с дымкой выхлопных газов, уносящихся от нас прочь.

– Эх, девчонки, и молодцы же вы! Такое счастье – Новый год загородом, в царстве елок, сосен, да под хрустальным покрывалом снега! – хохотнул шофер, и взгляд его, искрясь, скользнул по нашим лицам. – Ух, кабы не работа проклятая, с превеликим бы удовольствием к вам присоединился! – подмигнул он Светке. Щеки той вспыхнули румянцем, будто мороз нарисовал.

– Сомнительное счастье, – проворчала я. Папка с листами легла на колени тяжелым грузом. – Холод пронизывающий до костей. Ни проблеска тепла, ни намека на уют. Лишь бескрайняя, угрюмая глушь, поглощающая всякую надежду.

– Вы случайно не писательница? – шофер бросил взгляд в зеркало заднего вида. – Говорите словами, будто апокалипсис на пороге, – и они со Светкой разразились хохотом.

Я не ответила, лишь отвернулась к окну, погружаясь в созерцание размытых очертаний пейзажа. Машина неслась по трассе, сокращая расстояние до заветной цели. На приветственном указателе «Сказочное», будто мрачный страж, восседала нахохлившаяся ворона. Ее хриплое «кар» прозвучало как зловещее приветствие, после чего птица, взмахнув крыльями, растворилась в сером небе. Хата Ромашковой, одинокая и обветшалая, стояла на самом краю деревушки, прижимаясь покрашенным боком к темному лесу. Ничего не изменилось. Все дышало той же заброшенностью и запустением, что и в день нашего последнего отъезда. Двухэтажный деревянный дом с двумя покосившимися пристройками, баней да сараем, крохотный участок, обнесенный щербатым частоколом. Всего лишь четыре сотки – вот и все богатство Светланы, но она радовалась им, словно дитя, получившее долгожданную игрушку.

– Ну вот и приехали, – защебетала Ромашкова, упорхнув из такси. Она оставила водителю щедрые чаевые, и, обернувшись к опешившему мужчине, промурлыкала: – А хотите, к нам? Я сейчас печку растоплю, и мы попьем чайку.

Мужчина выгрузил наши пожитки из багажника и, будто пораженный внезапным откровением, замер у скрипучих ворот. Взгляд парня, полнившийся тихим ужасом, с голодной жадностью ощупывал покосившееся, скорченное от времени, строение. Я прекрасно его понимала. Наверняка в его воображении, стараниями словоохотливой подруги, всю дорогу воспевавшей это место, рисовался роскошный особняк. А перед ним, точно насмешка, громоздилась покосившаяся избушка Бабы Яги.

– Знаете, – икнул водитель, запинаясь, – в следующий раз… как-нибудь… – Он, пятясь от ворот к машине, успел прошептать мне на ухо: – Удачи, девушка, она вам ох как пригодится. Вы оказались правы, когда описывали это богом забытое местечко. – И, вскочив в свою развалюху, он дал по газам, как будто за ним гнался сам черт, подальше от «гостеприимства» моей подруженьки.

Светка лишь пожала плечами, улыбнулась уголком губ, махнула на прощание и, подхватив наши сумки, потянула меня к дому. Дверь с глухим стуком захлопнулась за нашими спинами, отрезая от мира. Я выдохнула – в морозном воздухе тут же расплылось облачко пара. Вокруг клубилась пыль, пробирал жуткий холод, а в сердце поселилась тоска.

– Да брось ты хандрить, Петухова, – Ромашкова лучезарно улыбнулась. – Слушай, хватай инструмент и мигом в лес за елочкой, а вернешься – тут тебя тепло встретит, уют и чай горячий. – Я с сомнением окинула взглядом наше жилище на предстоящие три недели, не веря ее словам. – Честное слово, обещаю, – Светка выудила из-под печки старенький топор и протянула мне. – Ну что ты как в воду опущенная? Давай, а то смотреть на тебя – тоска зеленая.

– На тебя глянешь – приторно аж оскомина во рту! – процедила я, выхватила из рук подруги колун, саданула ботинком по двери и вновь растворилась в морозной дымке.

В одном Ромашкова была права безоговорочно: бор прекрасен в любое время года. Летом достаточно вдохнуть этот пьянящий аромат, а зимой… Зимой это настоящая сказка. Шапки снега на лесных красавицах взбиты так, что превращают их в роскошных блондинок. Ветки под ногами тихонько потрескивают, будто делятся зимними секретами, а луна, взошедшая на небо, серебрит искрящийся снег под ногами. Залюбовавшись этой дивной картиной, я на миг забыла о всей тоске, связанной с ледяной хатой. Спустя минут пятнадцать впереди показалась ёлочка. Стройная, небольшая, пушистая – она идеально подходила для встречи Нового года. Осторожно коснувшись колючих иголок, стряхнула снежную пыль с ветвей и парой уверенных ударов топора освободила хвойную малышку, прижав её к себе.

Ноги принесли меня к дому, и я замерла, пораженная: окна, светящиеся теплым светом, казались улыбающимися, как будто приветствовали долгожданное возвращение хозяйки. Ввалившись внутрь вместе с елкой, я невольно выдохнула от облегчения. Здесь царили тишина, тепло и чистота. Света стояла у стола, увлеченно нарезая бутерброды. Невероятно, но я почти поверила в волшебство, вспоминая прошлогоднюю Ромашкову, боявшуюся даже приблизиться к печи. Сейчас же она напоминала настоящую деревенскую хозяюшку.

Я подпёрла стену пахнущей смолой елью и, примостившись на табурете у стола, ощутила на себе сияние тридцати двух зубов Светланы, улыбка которой лишь множила моё замешательство.

– Так что, выболтаешь тайну золотого ключика? – я вопросительно вскинула бровь, застыв в ожидании.

– Никакой тайны, Алиса, лишь упорство. После прошлогоднего злополучного Нового года, когда я тебя умудрилась простудить, дала себе клятву – научусь всему, чтобы тебя, неверующую, удивить. И вуаля! – Ромашкова с триумфом обвела комнату жестом фокусника. – Ну, молодец я, признавайся?

– Бесспорно, – с хлопком соединила ладони, ставя точку в споре, выхватила с тарелки рубиновый ломтик колбасы и, закинув в рот, довольно причмокнула. – Ладно, признаю, может, твоя затея и не лишена здравого смысла, – озорно подмигнула подруге. – И какие же грандиозные планы ты вынашиваешь дальше?

– Перекусим, потом разберем вещи, а дальше потопаем в лес, – я подавилась чаем, едва не захлебнувшись от неожиданности. Не веря своим ушам, я закашлялась. Света, заметив мой ошарашенный взгляд, продолжила: – Короче, вычитала я тут про одно место силы… Представляешь, три сосны, что сплелись кронами в неразрывное кольцо, будто обвенчанные сестры, а стволы так тесно прижались друг к другу, будто сиамские близнецы, навеки связанные общей судьбой. Надо встать в двадцати шагах от них, раскрутиться с закрытыми глазами и забросить валенок через плечо. А потом, – в голосе Светы зазвучала зловещая, интригующая таинственность, – посмотреть на след, который он оставит… Говорят, он укажет твой путь.

– Точно, – согласилась я с подругой, вздохнув обреченно, – прямиком в дурдом.

– Да ничего ты не понимаешь! – вспыхнула зубрилка. – Не случится с тобой ничего дурного от одной прогулки! Пойдем, побродим немного, погадаем на валенок, а там и домой вернемся. Станем карты раскладывать, да на воске судьбу высматривать, ворожить, как бабушки учили.

– Не против, – буркнула я, тщательно пережевывая бутерброд. – Чем скорее начнем, тем скорее этот кошмар закончится. Знаешь, единственное, что меня хоть немного радует, – это перспектива твоего долгожданного успокоения. Надеюсь, после сегодняшней ночи ты, наконец, оставишь меня в покое со своими гаданиями хотя бы на год. – Я прикрыла глаза, блаженно ощущая тепло, разливающееся по желудку. – Сегодня отстреляюсь, завтра отосплюсь, и примусь за последнюю иллюстрацию. Отправлю эскиз по почте и, как и ты, до двенадцатого января забуду о работе, предав себя заслуженной лени.

– Ну вот и чудненько, – Светик легонько подтолкнула ко мне тарелку с аппетитной нарезкой. – Раз ты сегодня такая покладистая, великим указом дозволяю отдохнуть пару часиков. Не переживай, с сумками как-нибудь сама управлюсь. А ты пока прикорни на печи, как барыня, я тебя разбужу, когда все сделаю.

Я внимательно оглядела сияющее лицо подруги. Когда она говорила в подобном тоне, это означало лишь одно: эта простушка-ромашка что-то недоговаривает, а скорее, искусно скрывает. Не вдаваясь в суть уловки, я безмятежно докончила свою трапезу и, с истомой выдохнув, нырнула в умиротворяющее тепло белоснежной печи. Нега сладостной волной разлилась по телу, заставляя веки невольно опуститься.

Старуха из зловещей чащи все еще пребывала в объятиях Морфея. Утро давно растворилось в мареве полудня, а за ним неслышно подкрался и вечерний сумрак. Крокс успел исходить лес вдоль и поперек, заглянуть в человеческое жилье, подсматривая в окна, за тем как те лихорадочно готовятся к Новому году. Для него же это было лишь бессмысленное слово, пустой звук. Единственный праздник, что имел значение для таких, как он и его бабка – день появления на свет, остальное – шелуха, придуманная людьми. Паренек бросил взгляд на часы, висевшие на стене, и невольно присвистнул: стрелки неумолимо приближались к девяти вечера. Следовало бы разбудить Клару Карповну, но он оттягивал этот момент, надеясь, что бабуля сама разомкнет свои морщинистые веки. Когда ее сон тревожили, она становилась невыносимой. С другой стороны, размышлял Крокс, если бабка упустит свой волшебный мох, ему несдобровать. Переплюнув через левое плечо, он неслышно подкрался к родственнице и осторожно тронул ее за плечо.

– Эй, ба, – тормошил он ее нежно, – просыпайся. Полночь уж дышит в затылок, а тебе за мхом еще идти да собраться в дорогу.

– Как?! – Клара Карповна, от испуга вытаращив глаза, подскочила на печи, едва не лишившись чувств от удара о низкий потолок. Злобно заскрипев зубами, она сперва испепелила взглядом часы, а уж после перевела его на внука. – Ты что, ирод проклятый, вздумал меня изжить со свету?! А если бы я покатилась вниз, костей бы не собрала! Знаю я, ты специально это подстроил, – бабка сердито терла нарастающую шишку на голове, – смерти моей дожидаешься! Что ты воду баламутишь? Ещё и девяти нет, могла бы видеть сны до одиннадцати, не просыпаясь.

– Вредная ты все-таки бабка, да еще и неблагодарная, – буркнул Крокс, отворачиваясь от родственницы. В голосе его сквозила обида. – Во-первых, ты бессмертная, и ждать твоей кончины – занятие бесперспективное. Во-вторых, сама твердила, как важен тебе этот мох. Я из лучших побуждений – побеспокоился, чтобы ты не проспала. А в-третьих, хотел составить тебе компанию, скрасить одиночество. Ну и ладно, теперь тащись за своим зеленым волшебством сама, раз такая злая.

Взбешенный Крокс накинул куртку, с такой яростью пнул дверь, что та задрожала в косяке, и вывалился из дома, оставив свою бабку в осиротевшей тишине избы.

– Поганец, – прошипела ему вслед Клара Карповна, будто змея, и, соскользнув с печки, проворно приземлилась на пол. – Ох и характерец, весь в меня, – проворчала она, и лукавая улыбка на мгновение озарила ее морщинистое лицо, как луч солнца, пробившийся сквозь тучи. Но тут же, спохватившись, бабуля нахмурилась и решительно принялась собираться в лес.

Внучок оказался прозорлив, подтолкнув ее подняться пораньше. Сборы поглотили уйму времени: требовалось настоять магией склянку, наполнить ее силой и освятить лезвие, которым предстояло срезать заветный мох. Ровно без двадцати полночь старуха, кряхтя, выбрела из дому и направилась туда, где мерцал проход в заветный бор, в край, населенный людьми, куда ей и внуку путь был заказан – разве что в облике незваных гостей.

Клара Карповна повела носом, безошибочно определяя направление. Чуткий нюх никогда не обманывал ее, и до заветной цели оставалось не более пятнадцати минут неспешной ходьбы.

– Пока все складывается просто изумительно, – пробормотала старуха, с ловкостью продираясь сквозь коварный бурелом. Радость предвкушения согревала ее изнутри, расцвечивая темную декабрьскую ночь яркими красками надежды.

Пригретая теплом деревенской печи, я провалилась в сон, глубокий и безмятежный, как зимняя спячка сурка. Снилось мне, будто пишу я очередной заказ, но вместо ожидаемого лепрекона, на холсте, будто по волшебству, проступало роскошное мужское лицо. Взгляд от него оторвать было невозможно. Обвораживающие глаза, казалось, вбирали в себя всю красоту мира. Я любовалась своим творением, зачарованная его совершенством, и вдруг, незнакомец повернул ко мне голову. Его нарисованные губы дрогнули в едва уловимой, загадочной улыбке, и он проговорил томным, обволакивающим голосом.

– Эй, Петухова, просыпайся! Я уж и валенки твои у порога наготове поставила…

Я процедила сквозь зубы язвительные слова, открыла глаза и злобно уставилась на подругу. Она, как закованный в латы рыцарь, облачилась в толстый тулуп, надвинула на лоб шапку – полная боевая готовность для ночного ритуала в объятиях темного леса.

– Ну и видок! – пробормотала я, протирая веки и отгоняя остатки сна. – Тобой впору медведей отпугивать. – С этими словами спрыгнула с печки и принялась натягивать на себя одежду. – Такой сон развеяла! – махнула я рукой, в сторону удивлённой подруги.

– Расскажешь? – Света игриво протянула мне варежки. – Что-нибудь эдакое… эротическое?

– Сновидение явило мужчину несказанной красоты, – прошептала я, и заметила как глаза Ромашковой вспыхнули радостным огнём, – только… одно лишь лицо.

– Ну вот, я же говорила, время зимнего солнцестояния – волшебное, – подруга театрально вскинула указательный палец вверх. – Может, ты своего суженого увидела!

– Точно, – расхохоталась я, вспоминая эти неземные черты, будто вылепленные рукой античного мастера, – такие в жизни не встретишь! Пошли уже гадать, – я натянула на ноги валенки, и мы со Светой, закутавшись потеплее, двинулись в заснеженный лес.