Аксиома наблюдателя

Глава 3. Калибровка

Женева встретила её дождём – другим, не монреальским: мелким, холодным, альпийским. Мишель вышла из такси у бывшего конференц-центра ВОЗ и остановилась на мгновение, глядя на здание. Стеклянный фасад, модернистские линии, флаги у входа – но теперь флагов было больше, и между ними, у каждой двери, стояли люди в форме.

Не полиция. Военные.

Она прошла три контрольных пункта: проверка документов, сканирование сетчатки, краткий опрос – имя, цель визита, контактные лица. Всё это заняло сорок минут. Люди вокруг двигались быстро, говорили тихо, смотрели настороженно. Атмосфера была знакомой – Мишель узнавала её по конференциям в закрытых лабораториях, по встречам с военными подрядчиками – но здесь она была гуще, плотнее. Как воздух перед грозой.

Контролируемая паника. Вот как это называлось. Когда все знают, что что-то не так, но никто не позволяет себе показать страх.

Молодой человек в штатском встретил её у лифта – высокий, светловолосый, с тем особым выражением лица, которое бывает у людей, привыкших выполнять приказы, не задавая вопросов.

– Доктор Рено? Меня зовут Маттиас. Я провожу вас в конференц-зал. Брифинг начнётся через двадцать минут.

– Спасибо.

Они поднялись на четвёртый этаж. Коридор – длинный, белый, безликий – был заполнен людьми: учёные с бейджами, офицеры в форме, чиновники в дорогих костюмах. Все куда-то спешили. Никто не улыбался.

Маттиас остановился у двери с табличкой «Конференц-зал А».

– Здесь. Вас ждут.

Он открыл дверь.

Зал был большим – человек на пятьдесят – но сейчас в нём находилось не больше двенадцати. Длинный стол, экраны на стенах, приглушённый свет. За столом сидели люди – некоторых Мишель узнала по фотографиям из научных журналов, других не знала вовсе.

И один – один человек – заставил её остановиться на пороге.

Дэвид Чэнь поднял голову от планшета и встретился с ней взглядом.

Двадцать лет. Двадцать лет с той конференции в Женеве – ирония, что они снова здесь – с тех трёх месяцев, которые она старалась не вспоминать. Он постарел: виски поседели, морщины у глаз стали глубже, но взгляд остался тем же – острым, любопытным, с тенью чего-то, что она никогда не могла определить.

– Мишель.

– Дэвид.

Они смотрели друг на друга через весь зал. Кто-то кашлянул. Кто-то переложил бумаги.

– Вы знакомы? – спросил мужчина в военной форме, сидевший во главе стола. Седой, грузный, с лицом человека, который видел слишком много и устал удивляться.

– Работали вместе, – сказала Мишель. – Давно.

Она прошла к свободному месту, села. Дэвид был через три стула от неё – достаточно далеко, чтобы не разговаривать, достаточно близко, чтобы чувствовать его присутствие.

– Доктор Рено, – сказал военный. – Я генерал Маркус Уолш. Командующий Объединённым командованием по реагированию на контакт. Рад, что вы приняли наше приглашение.

– Не уверена, что «приняла» – правильное слово, – ответила Мишель. – Скорее – не смогла отказаться.

Уолш не улыбнулся.

– Понимаю. Никто из нас здесь не по своей воле. – Он оглядел стол. – Позвольте представить остальных. Доктор Дэвид Чэнь – квантовая гравитация, петлевая теория. Доктор Юко Танака – лингвистика, дешифровка неизвестных языков.

Мишель посмотрела на женщину, которую назвали Юко Танакой. Невысокая, худая, с короткими чёрными волосами и очень прямой спиной. Она не подняла глаз, когда назвали её имя – продолжала что-то записывать в блокноте. Не буквы. Символы, которых Мишель не узнавала.

– Отец Теодор Мённих, – продолжал Уолш. – Ватиканская обсерватория, астробиология.

Священник кивнул. Ему было за шестьдесят – седая борода, добрые глаза, воротничок под строгим чёрным пиджаком. Он улыбнулся Мишель – тепло, без снисходительности.

– Доктор Ана Ковальски – эпидемиология. Доктор Ричард Мбеки – социальная психология. Полковник Ли Вэй – разведка…

Имена продолжались, но Мишель слушала вполуха. Она смотрела на людей за столом – на эту странную коллекцию экспертов – и думала: что общего между квантовым физиком, лингвистом и священником? Почему они здесь вместе? Что они ищут?

– …и вы, доктор Рено, – закончил Уолш. – Философия сознания, нейробиология. Я читал вашу книгу. «Границы разума». Надеюсь, вы скажете мне, что это не то, чем кажется.

– Что именно?

– Всё это. – Уолш обвёл рукой зал, но жест охватывал больше – город, мир, небо над ним. – Объекты. Прошедшие. Изменения.

– Я не знаю, чем это кажется, – сказала Мишель. – Поэтому не могу сказать, то это или нет.

– Справедливо. – Уолш встал. – Тогда давайте начнём с фактов. Маттиас.

Молодой человек у двери нажал что-то на планшете. Экраны на стенах ожили.

Карта мира. Синие точки – много, очень много – рассыпанные по всем континентам.

– Сто двадцать семь объектов, – сказал Уолш. – По состоянию на шесть утра по женевскому времени. Число растёт примерно на десять-пятнадцать в сутки.

– Закономерность в распределении? – спросил кто-то. Мбеки, кажется.

– Никакой. Мы проверяли корреляции с плотностью населения, геологическими особенностями, электромагнитными аномалиями. Ничего. Объекты появляются случайным образом – или по закономерности, которую мы не можем обнаружить.

Экран сменился. Фотография – нечёткая, явно снятая с большого расстояния. Что-то в небе. Тёмное, угловатое.

– Одиннадцать объектов другого типа, – продолжал Уолш. – Мы называем их «кораблями» – за неимением лучшего термина. Они не перемещаются. Не взаимодействуют с материей. Ракеты проходят сквозь них.

– Голограммы? – предположил Чэнь.

– Нет. – Уолш покачал головой. – Они испускают излучение. Не соответствующее ни одному известному физическому процессу.

– Это невозможно, – сказала Мишель.

– Многое из того, что мы видели за последнюю неделю, невозможно, доктор Рено. – Уолш не улыбался. – Невозможность перестала быть полезным критерием.

Экран сменился снова. Видеозапись. Человек – мужчина средних лет, в рабочей одежде – стоит перед зеркальной поверхностью. Куб. Размером с небольшой дом.

– Запись из Чили, – сказал Уолш. – Пустыня Атакама. Крупнейший объект – три километра в диаметре.

На видео мужчина сделал шаг вперёд. И ещё один. И ещё.

И вошёл в поверхность.

Мишель смотрела, как он исчезает – не проваливается, не проходит сквозь, именно исчезает, как изображение, которое выключили.

Прошло несколько секунд. Никто в зале не дышал.

Потом мужчина появился снова. Вышел из той же поверхности, в том же месте. Его лицо было… другим. Не физически – черты остались теми же. Но выражение.

– Семь минут и двенадцать секунд, – сказал Уолш. – Столько времени он отсутствовал по нашим часам. По его ощущениям – три часа.

– Что он рассказывает? – спросила Юко Танака. Её голос был низким, ровным, без интонаций. – Что он видел внутри?

– Он не может описать. – Уолш нажал кнопку, и видео остановилось на лице мужчины. – Говорит, что нет слов. Все прошедшие говорят одно и то же.

– Все? – Мишель наклонилась вперёд. – Сколько их?

– По состоянию на сегодня – четыреста двенадцать. Зарегистрированных. Реальное число, вероятно, выше.

Тишина.

– Четыреста человек, – сказал Чэнь медленно, – вошли в неизвестные объекты неизвестного происхождения и вышли… изменёнными. За неделю.

– За шесть дней, – уточнил Уолш.

– И мы не знаем, что с ними происходит внутри.

– Верно.

– И мы не знаем, опасно ли это.

– Никто из прошедших не погиб. Никто не получил видимых травм. Но… – Уолш помолчал. – Они другие. После.

– Другие как? – спросила Мишель.

Уолш посмотрел на неё долгим взглядом.

– Вот это, доктор Рено, мы и хотим, чтобы вы нам сказали.

После брифинга – ещё час цифр, графиков, гипотез, ни одна из которых не объясняла ничего – Мишель вышла в коридор. Ей нужен был воздух, хотя здесь, на четвёртом этаже, воздуха не было – только кондиционированная пустота.

Она нашла окно в конце коридора и остановилась, глядя на город. Женева лежала внизу – серая, мокрая, обманчиво спокойная. Люди ходили по улицам, машины ехали по дорогам. Обычная жизнь продолжалась. Но где-то над этим городом – или под ним, или рядом – существовали объекты, которые нарушали всё, что она знала о мире.

– Ты изменилась.

Она не вздрогнула. Она знала, что он подойдёт.

– Ты тоже, – сказала она, не оборачиваясь.

Дэвид встал рядом. Не слишком близко, не слишком далеко. Та же осторожная дистанция, что двадцать лет назад.

– Седина тебе идёт, – сказал он.

– Льстец.

– Констатирую факт. – Он помолчал. – Я не знал, что ты будешь здесь.

– Я тоже. До вчерашнего вечера.

– Как Клара?

Мишель повернулась к нему. Он помнил. Конечно, он помнил – она рассказывала ему о дочери, тогда, в те три месяца.

– Ей девятнадцать. Учится на математическом факультете. В Макгилле.

– Как мать.

– Нет. – Мишель покачала головой. – Лучше, чем мать. Она… она видит вещи, которые я не вижу.

Дэвид кивнул, не спрашивая, что она имеет в виду. Может быть, понял. Может быть, просто не хотел давить.

– Жена? – спросила Мишель. Вопрос прозвучал более резко, чем она хотела.

– Мэй. Всё ещё. Двадцать шесть лет. – Он улыбнулся – той кривоватой улыбкой, которую она помнила. – Двое детей. Взрослых уже.

– Рада за тебя.

– Спасибо. – Пауза. – Мишель…

– Не надо, – перебила она. – Это было давно. Другая жизнь.

– Я хотел сказать – я рад, что ты здесь. Нам нужен кто-то, кто задаёт правильные вопросы.

– А ты?

– Я? – Он посмотрел в окно. – Я здесь, потому что всю жизнь искал уравнение, которое объяснит всё. А теперь… теперь, кажется, всё само пришло искать объяснения.

– Философ.

– Физик-теоретик. Это почти то же самое, только с формулами.

Она почти улыбнулась.

– Дэвид, что ты думаешь? На самом деле. Об этом всём.

Он долго молчал. Потом:

– Я думаю, что мы стоим на пороге чего-то, чего не можем понять. Не «ещё не можем» – не можем в принципе. Как муравей не может понять небоскрёб, на котором живёт.

– Мрачно.

– Реалистично. – Он повернулся к ней. – Ты знаешь голографический принцип?

– В общих чертах. Информация на границе, проекция в объём.

– Вот. – Он кивнул. – Мы думали, что это свойство чёрных дыр. Или, может быть, Вселенной. Но что, если это свойство всего? Что, если мы – проекции? Тени на стене пещеры?

– Платон.

– Платон был прав чаще, чем ему приписывают. – Дэвид снова посмотрел в окно. – Эти объекты, Мишель… они как дыры в стене. Через которые можно увидеть, что за ней.

– И что за ней?

– Не знаю. Но те, кто прошёл, говорят, что видели что-то. Что-то, для чего нет слов.

– «Нет слов» – не научное описание.

– Нет. – Он улыбнулся. – Но, может быть, наука – не единственный способ описания.

Мишель не ответила. Она смотрела на город – на эту иллюзию нормальности – и думала о Кларе. О кубе в кампусе. О словах дочери: «Я видела себя. Структуру».

– Ты боишься? – спросила она.

– Да, – сказал Дэвид просто. – А ты?

– Не знаю. – Она помолчала. – Может быть, я разучилась.

Они стояли молча, глядя на дождь за окном.

Кабинет, который ей выделили, был маленьким – стол, стул, компьютер, окно с видом на внутренний двор. На столе лежала папка: «МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДОКТОРА РЕНО. КОНФИДЕНЦИАЛЬНО».

Мишель села и открыла папку.

Страницы – десятки, сотни страниц. Протоколы наблюдений. Медицинские отчёты. Расшифровки интервью. Она начала читать.

«Субъект 001. Мужчина, 34 года. Прошёл 16 октября, объект Чили-1. Время отсутствия: 7 мин. 12 сек. Субъективное время: около 3 часов.

Физическое состояние: норма. Все показатели в пределах референсных значений.

Психическое состояние: стабильное. Контактен, ориентирован, адекватен.

Отчёт субъекта: "Я вошёл. Потом я был внутри. Потом я вышел. Внутри было… я не могу сказать. Не потому что запрещено. Потому что слов нет. Как объяснить цвет слепому".

Заключение: изменений, объективно измеримых, не обнаружено. Субъективные изменения: требуется дальнейшее исследование».

Мишель листала страницы. Субъект 002. Субъект 003. Субъект 014. Субъект 089. Истории были похожи – и в этом сходстве было что-то тревожное.

Все входили добровольно. Все выходили. Все описывали опыт как невыразимый. Все – без исключения – говорили, что изменились.

Но никто не мог объяснить как.

В дверь постучали.

– Да?

Вошла Юко Танака. Всё та же прямая спина, всё тот же блокнот в руках.

– Доктор Рено, – сказала она без предисловий. – Мне нужно с вами поговорить.

– Садитесь.

Юко села напротив. Её глаза – тёмные, внимательные – изучали Мишель с той особой пристальностью, которая обычно считалась невежливой.

– Вы специалист по сознанию, – сказала она. Не вопрос – констатация.

– Да.

– Вы верите, что сознание можно определить?

Мишель подняла бровь.

– Это сложный вопрос.

– Я знаю. Поэтому спрашиваю.

Пауза.

– Я верю, – сказала Мишель медленно, – что мы можем изучать корреляты сознания. Нейронную активность. Поведенческие маркеры. Самоотчёты. Но само сознание… субъективный опыт… это остаётся загадкой.

– Трудная проблема.

– Да.

Юко кивнула. Потом:

– Прошедшие. Вы читали их отчёты?

– Начала.

– Они говорят, что не могут описать. Что нет слов. – Юко наклонила голову. – Но это неточно.

– Что вы имеете в виду?

– Слова есть. – Юко открыла блокнот, показала страницу. Символы – те же, что она записывала на брифинге. – Просто не наши слова.

Мишель смотрела на символы. Они не были похожи ни на один алфавит, который она знала.

– Что это?

– Не знаю. – Юко закрыла блокнот. – Пока не знаю. Но прошедшие… некоторые из них… рисуют эти символы. Не понимая, что рисуют. Я собираю образцы.

– Вы думаете, это язык?

– Думаю, это что-то вроде языка. Или что-то, из чего язык происходит. – Юко помолчала. – Доктор Рено, я здесь, потому что всю жизнь расшифровывала мёртвые языки. Языки, которые никто больше не говорит. Но это… это не мёртвый язык. Это язык, который никто ещё не говорит. Или – который все всегда говорили, просто не знали об этом.

– Это звучит…

– Безумно. Я знаю. – Юко встала. – Но безумие – относительное понятие. Неделю назад зеркальные кубы были безумием.

Она направилась к двери. Остановилась.

– Доктор Рено.

– Да?

– Вы будете разрабатывать протокол оценки прошедших. Критерии различия.

– Так мне сказали.

– Я не думаю, что вы найдёте их. – Юко не улыбалась. – Но я думаю, что поиск будет… информативен.

Она вышла, закрыв дверь за собой.

Мишель осталась сидеть, глядя на папку с отчётами. На стене тикали часы. За окном темнело.

Она думала о словах Юко. О языке, который никто ещё не говорит.

Она думала о Кларе, которая видела «структуру».

Она думала о Дэвиде, который говорил о тенях на стене пещеры.

И она думала – не могла не думать – что все они искали одно и то же. Просто называли это разными словами.

Ужин в столовой штаба был казённым – безвкусная еда, пластиковые подносы, люди, которые ели молча, уткнувшись в телефоны или документы. Мишель взяла салат и кофе, нашла свободный столик в углу.

Через несколько минут к ней подсел отец Мённих. Он двигался тихо, почти незаметно – для человека его возраста и комплекции это было удивительно.

– Позволите? – спросил он, уже садясь.

– Конечно.

Он поставил поднос – суп, хлеб, стакан воды. Простая еда. Монашеская.

– Доктор Рено, – сказал он. – Я хотел представиться. На брифинге не было возможности.

– Вы астробиолог, – сказала Мишель. – Ватиканская обсерватория.

– И иезуит. – Он улыбнулся. – Знаю, это сочетание кажется странным многим учёным.

– Я не из тех, кто считает науку и веру несовместимыми.

– Рад это слышать. – Он начал есть суп – медленно, аккуратно, как человек, привыкший к ритуалам. – Хотя, признаюсь, сейчас границы между ними… размываются.

– Что вы имеете в виду?

Мённих отложил ложку.

– Я двадцать лет искал внеземную жизнь, – сказал он. – Радиосигналы, биомаркеры, аномалии в спектрах далёких планет. Я верил – и верю – что Вселенная слишком велика, чтобы мы были одни. И что найти других – это способ лучше понять Творца.

– И теперь?

– Теперь… – Он посмотрел в окно. – Теперь «другие» здесь. Или что-то, что кажется «другими». И я не уверен, что готов.

– Вы считаете объекты внеземными?

– Я не знаю, что они такое. – Мённих повернулся к ней. – Знаете, что говорят прошедшие? Они говорят, что видели… порядок. Структуру. Некоторые называют это Богом.

Мишель не ответила.

– Я не говорю, что они правы, – продолжал Мённих. – Или неправы. Я говорю, что границы… категории, в которых мы привыкли думать… они не работают здесь.

– Генерал Уолш хочет, чтобы я нашла критерии, – сказала Мишель. – Критерии различия между прошедшими и… оригинальными.

– Я знаю.

– Вы думаете, это возможно?

Мённих долго молчал. Потом:

– Вы знаете притчу о слепых и слоне?

– Каждый ощупывает свою часть и думает, что знает целое.

– Да. – Он кивнул. – Мы все здесь – слепые. И каждый ощупывает свою часть. Вы – сознание. Доктор Чэнь – физику. Доктор Танака – язык. Я – веру. И мы все думаем, что знаем, что это такое.

– А что, если мы все ошибаемся?

– Тогда, – Мённих улыбнулся, – нам придётся научиться новому способу видеть. Или принять, что некоторые вещи не предназначены для нашего зрения.

Мишель смотрела на него – на этого седого священника с добрыми глазами – и думала: он не похож на фанатика. Он похож на человека, который честно ищет истину. Как и она.

– Мы все здесь ищем, – сказал Мённих. – Просто называем это разными словами.

Он допил воду, встал.

– Спокойной ночи, доктор Рено. И… удачи. С протоколом.

– Спасибо.

Он ушёл. Мишель осталась одна со своим остывшим кофе и салатом, к которому едва притронулась.

В девять вечера – когда за окном совсем стемнело – её вызвали к генералу Уолшу.

Его кабинет был на шестом этаже – просторный, но аскетичный. Карты на стенах, экраны с данными, американский флаг в углу. Уолш сидел за столом, изучая какие-то документы. Он не поднял головы, когда она вошла.

– Садитесь.

Мишель села.

– Вы прочитали материалы? – спросил он.

– Начала.

– И?

– И у меня больше вопросов, чем ответов.

– У всех больше вопросов. – Уолш наконец посмотрел на неё. – Мне нужны ответы, доктор Рено. Конкретные. Практичные.

– Какого рода?

Он встал, подошёл к окну. Его силуэт на фоне ночного неба выглядел усталым.

– Мир меняется, – сказал он. – Каждый день приходят новые отчёты. Объекты. Прошедшие. Паника на биржах. Религиозные движения. Культы самоубийц. Правительства требуют ответов, а мы не можем сказать им даже, что это такое.

– Я понимаю.

– Нет, не понимаете. – Он повернулся. – Вы учёный. Для вас неопределённость – часть работы. Для политиков и военных – это катастрофа. Нам нужно знать: прошедшие – угроза? Они – те же люди, что были до? Или что-то другое?

– Генерал, я не могу ответить на этот вопрос за один день.

– Мне не нужен ответ за один день. – Он вернулся к столу, сел. – Мне нужен протокол. Метод оценки. Что-то, что можно применить к любому прошедшему и сказать: этот человек – тот же, кем был. Или не тот же.

– Проблема в том, – сказала Мишель медленно, – что само понятие «тот же» – философски сложное. Мы меняемся каждую секунду. Каждый опыт нас трансформирует. Где граница между естественным изменением и…

– Доктор Рено. – Голос Уолша был жёстким. – Я не нанимал вас для философских дебатов. Я нанял вас, потому что вы – эксперт. Лучший эксперт по границам сознания, которого мы смогли найти. Мне нужно, чтобы вы сделали свою работу.

Пауза.

– Хорошо, – сказала Мишель. – Что конкретно вы хотите?

– Протокол. Набор тестов, которые можно применить к прошедшим. Нейровизуализация, когнитивные тесты, что угодно. Критерии, по которым можно сказать: этот человек – человек. Или не человек.