Теорема о неразличимости

Глава 4: Температура прикосновения

Краков, сентябрь 2024

Утром дневник был холодным.

Майя заметила это, когда потянулась к нему правой рукой – привычным жестом, не думая. Обложка под пальцами была прохладной, почти ледяной, как будто книга пролежала всю ночь в холодильнике. Она отдёрнула руку, посмотрела на свои пальцы. Ничего особенного. Обычная кожа, обычная температура.

Она снова коснулась дневника. Правой рукой.

Холод.

Потом – левой.

Тепло.

Не просто тепло – жар. Обложка под левой ладонью была горячей, как чашка свежезаваренного чая. Майя ощутила, как тепло поднимается по пальцам, по запястью, к локтю. Знакомое ощущение – она чувствовала его раньше, в первую ночь с дневником. Но тогда оно было слабее. Теперь – интенсивнее. Направленнее.

Она убрала левую руку. Положила правую.

Холод.

Левую.

Тепло.

Правую.

Холод.

Десять раз она повторила эксперимент. Результат не менялся. Дневник реагировал на то, какая рука его касалась. Левая – тепло, почти вибрация, пульсация под кожей обложки. Правая – ничего. Пустота. Как будто книга была мертва.

Как будто она была жива – но только для левой руки.

Майя села за стол, не выпуская дневник из левой руки. Тепло продолжало течь – ровное, устойчивое, почти приятное. Она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на ощущении.

Это было похоже на… что? На прикосновение к живому телу. На рукопожатие с кем-то, чья температура чуть выше нормы. На контакт, который что-то значил.

Она открыла глаза и посмотрела на свою левую руку. Пальцы, обхватившие дневник, выглядели обычно. Кожа – чуть бледнее, чем на правой, как всегда. Вены – синеватые линии под поверхностью.

Вены.

Майя нахмурилась. Поднесла руку к глазам, вглядываясь в рисунок сосудов.

Что-то было не так.

Она помнила – или думала, что помнила – как выглядели вены на её левой руке. Главная линия шла от запястья к указательному пальцу, разветвляясь у основания большого пальца. Так было всегда. Так было вчера.

Сейчас – ветвление было другим. Ближе к запястью. И появилась новая линия – тонкая, едва заметная – идущая к мизинцу.

Майя отложила дневник. Встала. Прошла в ванную.

Свет в ванной был резким, белым – галогеновые лампы, которые она выбрала именно за это, за клиническую точность. Она подняла левую руку к зеркалу, развернула ладонью к себе.

Вены были там, где она их видела минуту назад. Главная линия, ветвление, новая тонкая нитка к мизинцу. Она не ошиблась.

Майя достала телефон. Открыла галерею. Нашла фотографию трёхдневной давности – ту, которую делала для сравнения после первых странностей. Увеличила.

На фотографии новой линии не было.

Она сделала новый снимок. Сравнила.

Линия появилась. За три дня. Новая вена, которой раньше не существовало.

Майя была нейробиологом, не сосудистым хирургом. Но она знала достаточно анатомии, чтобы понимать: вены не появляются за три дня. Сосудистая система формируется в эмбриональном периоде и остаётся практически неизменной на протяжении жизни. Могут расширяться существующие сосуды – при физической нагрузке, при беременности, при некоторых заболеваниях. Но новые не образуются. Не так. Не за такой срок.

Она села на край ванны, всё ещё держа телефон с двумя фотографиями. Левая рука лежала на колене, ладонью вверх. Новая вена пульсировала – едва заметно, в такт сердцебиению.

Что со мной происходит?

Мысль была холодной, отстранённой. Профессиональной. Она задавала этот вопрос так, как задавала бы его о пациенте, о подопытном, о ком угодно, кроме себя.

Потому что если задать его о себе – придётся признать, что ответа нет.

Она вернулась к дневнику через час, после душа и завтрака. Попыталась есть, но еда казалась безвкусной, и она бросила после нескольких глотков кофе. Левая рука продолжала ощущаться иначе – острее, чувствительнее, будто нервные окончания вышли на поверхность.

Дневник лежал на столе, там, где она его оставила. Зелёная обложка в утреннем свете казалась спокойной, почти дружелюбной.

Майя села. Потянулась к дневнику правой рукой.

Холод.

Левой.

Тепло.

Она задержала левую руку на обложке. Тепло пульсировало – ровно, ритмично. Как сердцебиение. Или как… ответ?

Она вспомнила, что написала вчера ночью. «Да. Слышу. Кто ты?»

Открыла дневник на той странице.

Её вопрос был там – синими чернилами, её собственным почерком. Под ним – ничего. Никаких новых слов, никаких проступающих букв. Просто пустое пространство.

Может быть, ещё рано. Может быть, нужно подождать.

Или – может быть – она задала неправильный вопрос.

Майя листала дневник, ища что-то, сама не зная что. Записи мелькали перед глазами – два почерка, два голоса, семьдесят три года жизни. Она остановилась на странице, которую раньше пропускала – слишком ранней, слишком далёкой от того, что её интересовало.

Дата: двенадцатое августа тысяча девятьсот пятьдесят первого года. Почерк Ирен – молодой, уверенный, без дрожи, которая появится в поздних записях:

«Сегодня она написала. Не я – она. Я сидела за столом, держала ручку, думала о чём-то своём. И вдруг моя рука начала двигаться. Сама. Я не контролировала её. Я смотрела, как пальцы выводят буквы, и не понимала, что происходит. Она написала: "Наконец-то". Одно слово. Одно слово – и всё изменилось. Я всегда знала, что она там. Чувствовала её – как тень, как эхо. Но она никогда не говорила. Не могла. Или не хотела. Теперь – может. Теперь – хочет. Я не знаю, радоваться мне или бояться».

Майя перечитала запись. «Моя рука начала двигаться. Сама».

Она посмотрела на свою левую руку. На новую вену, пульсирующую под кожей. На пальцы, которые – она только сейчас заметила – слегка подрагивали. Не от холода, не от нервов. Просто – подрагивали. Как будто хотели что-то сделать.

Как будто кто-то хотел что-то сделать.

Следующая страница была записана другим почерком – острым, угловатым. Ирена. Первые её слова, если верить датам:

«Двадцать лет. Двадцать лет я была здесь – и не могла сказать. Это трудно объяснить. Представь, что ты заперт в комнате со стеклянными стенами. Ты видишь всё, слышишь всё, понимаешь всё – но не можешь достучаться. Не можешь позвать. Не можешь даже постучать по стеклу. Я пробовала. Много раз. Но тело не слушалось. Оно было её телом – Ирен. Я была… гостем? Пленником? Тенью? Я не знаю, что изменилось. Может быть, я стала сильнее. Может быть, она – слабее. Может быть, граница между нами истончилась настолько, что я смогла просочиться. Важно другое. Теперь я могу говорить. Теперь – нас двое. По-настоящему».

Майя закрыла дневник. Её руки – обе – дрожали.

«Тело не слушалось. Оно было её телом».

Она снова посмотрела на свою левую руку. Тридцать четыре процента клеток с чужим генотипом. Y-хромосомы в женском теле. Брат, который никогда не родился.

Или – родился. Частично. В ней.

И теперь – просыпался?

К десяти утра Майя была в институте.

Она не планировала приходить – день был выходным, лаборатория пустовала. Но она не могла оставаться в квартире, наедине с дневником и своими мыслями. Ей нужно было делать что-то. Исследовать. Анализировать. Контролировать.

Лаборатория встретила её знакомым гулом приборов в режиме ожидания. Она включила свет, прошла к своему рабочему месту. Холодильник с образцами, микроскоп, компьютер. Всё на месте. Всё нормально.

Она достала набор для забора биоматериала.

Образец крови она взяла из левой руки – из новой вены, той, что появилась за три дня. Игла вошла легко, кровь потекла в пробирку: тёмная, густая, обычная на вид.

Потом – соскоб эпителия. С тыльной стороны левой ладони, там, где кожа казалась чуть тоньше, чем на правой.

Потом – образец ткани. Маленький, с булавочную головку, из области над большим пальцем. Местная анестезия, скальпель, пинцет. Рутинная процедура, которую она проводила сотни раз – только не на себе.

Левая рука почти не болела. Как будто не чувствовала.

Или – как будто соглашалась.

Генетический анализ занял несколько часов.

Майя сидела перед монитором, глядя, как формируются результаты. Она знала, что увидит – знала с того момента, как впервые узнала о своём химеризме. Тридцать четыре процента клеток с мужским генотипом. Стандартный показатель для случаев межблизнецового микрохимеризма.

Но цифры на экране показывали другое.

Тридцать восемь процентов.

Она перепроверила. Запустила анализ снова. Подождала.

Тридцать восемь процентов.

На четыре процента больше, чем показывали тесты во время её студенчества. На четыре процента больше, чем должно было быть.

Химерные клетки размножались.

Это не имело смысла. Химеризм – состояние стабильное. Соотношение клеток разных генотипов устанавливается в раннем детстве и остаётся практически неизменным на протяжении жизни. Могут быть небольшие колебания – в пределах процента, максимум двух – из-за локальных различий в разных тканях. Но не четыре процента. Не за несколько лет.

Не за несколько дней.

Майя встала, прошлась по лаборатории. Её мысли метались, не находя точки опоры. Химерные клетки размножаются. Вены меняют рисунок. Дневник реагирует на левую руку, но не на правую.

Что происходит?

Она вернулась к компьютеру. Открыла базу данных научных статей. Набрала в поиске: «chimerism progression», «chimeric cell proliferation», «twin resorption late effects».

Результаты были скудными. Несколько case studies о людях с химеризмом, у которых соотношение клеток менялось со временем – но всегда в сторону уменьшения химерной популяции, не увеличения. Иммунная система обычно подавляла «чужие» клетки, постепенно вытесняя их.

У неё – наоборот. «Чужие» клетки вытесняли её собственные.

Или – не чужие?

Звонок Томаша застал её за чтением очередной статьи.

– Ковальская, вы где? Мы договаривались на девять, помните?

Майя посмотрела на часы. Полдень. Она совершенно забыла о встрече.

– Простите. Я в институте. Произошло кое-что… – Она замялась. – Можете приехать сюда?

– К вам? В нейробиологию?

– Да. Мне нужно кое-что показать.

Пауза.

– Связанное с дневником?

– Связанное со мной.

Томаш приехал через сорок минут.

Он вошёл в лабораторию с тем же рассеянным видом, что и в своём кабинете, – будто мысли его были где-то далеко, а тело просто следовало за ними. Но когда Майя показала ему результаты анализа, рассеянность исчезла мгновенно.

– Тридцать восемь процентов, – повторил он, глядя на экран. – И вы говорите, раньше было тридцать четыре?

– Да. Последний тест – шесть лет назад.

– Погрешность измерения?

– Я использовала тот же протокол, что и тогда. Те же реагенты, ту же методику. Погрешность – максимум полпроцента.

Томаш снял очки, потёр глаза. Надел снова.

– Это… необычно.

– Я знаю.

– Нет, вы не понимаете. – Он повернулся к ней. – Если химерные клетки действительно размножаются быстрее, чем ваши собственные… это означает, что у них есть какое-то преимущество. Селективное преимущество. Что-то, что делает их более… – Он поискал слово. – Более жизнеспособными.

– Что может дать такое преимущество?

– Я не биолог. Но… – Он снова посмотрел на экран. – У вас есть данные по отдельным тканям? Не общий процент, а распределение?

Майя кивнула. Вывела на экран следующую таблицу.

Кровь: 31% химерных клеток. Кожа (правая рука): 12%. Кожа (левая рука): 67%. Мышечная ткань (левая рука): 54%.

Томаш присвистнул.

– Шестьдесят семь процентов? Ваша левая рука – на две трети…

– Не моя, – сказала Майя. Голос прозвучал ровно, без эмоций. – На две трети – его.

Они сидели в тишине несколько минут. Томаш – перед экраном, переваривая информацию. Майя – у окна, глядя на краковские крыши.

– Вы сказали «его», – произнёс Томаш наконец. – Вы имеете в виду… нерождённого близнеца?

– Да.

– Но это же… он не существует. Как личность. Как сознание. Он – просто клетки.

Майя повернулась к нему.

– Вы вчера говорили о суперпозиции сознания. О том, что прабабка пыталась формализовать.

– Да, но…

– Она тоже была химерой. Её записи… она называла себя «мы». Два голоса, два почерка. Она слышала кого-то внутри себя. И этот кто-то отвечал.

Томаш молчал.

– А теперь, – продолжала Майя, – дневник реагирует на мою левую руку. Тепло, вибрация. На правую – ничего. Как будто… как будто дневник узнаёт что-то в этой руке. Что-то, чего нет в правой.

– Химерные клетки?

– Или то, что в них содержится.

Томаш встал, подошёл к окну. Встал рядом с ней.

– Вы говорите о сознании. Вы говорите, что в вашей левой руке может быть… другое сознание?

– Я говорю, что не знаю. – Майя посмотрела на свою левую руку. Новая вена пульсировала, едва заметно. – Но что-то там есть. Что-то, что меняется. Растёт. Пробуждается.

– И это связано с дневником?

– Изменения начались после того, как я его открыла.

Томаш долго молчал. Потом:

– Покажите мне.

Они вернулись к столу. Майя достала дневник из сумки, положила между ними.

– Смотрите, – сказала она. Коснулась обложки правой рукой. – Чувствуете?

Томаш положил свою руку рядом с её.

– Прохладная. Нормальная температура.

– Теперь – левой.

Она убрала правую руку, положила левую. И увидела, как Томаш вздрогнул.

– Это… – Он отдёрнул свою руку. – Что это было?

– Что вы почувствовали?

– Тепло. Сильное. И что-то ещё… – Он нахмурился. – Как будто вибрация. Или гул. На границе слышимости.

Майя убрала руку. Положила снова.

– Это происходит каждый раз. Только с левой.

Томаш смотрел на дневник, как на опасное животное.

– Могу я… – Он протянул руку. – Могу я попробовать?

– Конечно.

Он коснулся обложки. Подождал. Нахмурился.

– Ничего. Прохладная, как раньше.

– Попробуйте левой.

Он поменял руку. Снова подождал.

– То же самое. Ничего.

Майя кивнула. Она ожидала этого.

– Дневник реагирует не на левую руку вообще. Он реагирует на мою левую руку. На химерные клетки.

– Но как? – Томаш убрал руку, отступил на шаг. – Как книга может… различать? Это же неживой объект. Бумага, чернила, клей. У него нет сенсоров, нет нервной системы, нет способа…

Он замолчал. Посмотрел на Майю.

– Вчера вы сказали, – проговорила она медленно, – что дневник может находиться в квантовой суперпозиции. Что декогеренция каким-то образом подавлена.

– Да, но это была гипотеза. Безумная гипотеза.

– А если она верна? – Майя коснулась дневника левой рукой. Тепло пришло мгновенно. – Если дневник действительно… квантово связан с чем-то? С кем-то?

– С вашей прабабкой?

– Или с тем, что в ней было. С Иреной. С тем другим сознанием.

Томаш молчал. Его лицо было бледным в свете лабораторных ламп.

– И если это сознание, – продолжала Майя, – каким-то образом… передалось? Через поколения? Через химерные клетки?

– Вы говорите о… о чём-то вроде квантовой наследственности?

– Я не знаю, как это назвать. – Она посмотрела на свою левую руку. – Но что-то передалось. Я это чувствую.

Они провели в лаборатории ещё несколько часов.

Томаш предложил ряд экспериментов – простых, неинвазивных. Температурные измерения. Электрическая проводимость. Реакция на разные части тела Майи.

Результаты были… странными.

Дневник оставался холодным при контакте с любой частью тела Майи, кроме левой руки. Правая рука, лицо, плечо, колено – везде одинаковая прохлада. Только левая рука – и только от запястья до кончиков пальцев – вызывала реакцию.

– Это коррелирует с распределением химерных клеток, – сказал Томаш, глядя на данные. – Шестьдесят семь процентов в коже левой руки. Максимальная концентрация.

– Словно дневник… настроен на эти клетки.

– Или на что-то в этих клетках. – Он покачал головой. – Это за пределами моего понимания. Я физик, не биолог. И уж точно не… – Он не договорил.

– Не что?

– Не специалист по невозможным вещам.

Майя невесело усмехнулась.

– Добро пожаловать в мой мир.

К вечеру они разошлись – Томаш в университет, Майя в свою квартиру. Дневник она несла в сумке, прижатой к левому боку. Тепло проникало сквозь ткань, согревая кожу.

Как щенок, – подумала она неожиданно. Тёплый, живой, требующий внимания.

Мысль была абсурдной. И пугающей.

Дома она положила дневник на стол, но не открыла. Вместо этого – долго стояла под душем, пытаясь смыть усталость и тревогу. Горячая вода била по плечам, по спине, по рукам.

По левой руке – особенно.

Майя опустила взгляд. Вода стекала по коже, по венам, которые теперь выглядели иначе. Не просто новая линия к мизинцу – весь рисунок изменился. Линии стали отчётливее, ярче, будто кто-то прорисовал их заново.

Она выключила воду. Вышла из душа. Встала перед зеркалом.

Левая рука в отражении выглядела… не её. Той же формы, того же размера – но другой. Более чёткой. Более определённой. Как будто раньше она была наброском, а теперь кто-то обвёл контуры.

Майя подняла руку к зеркалу. Отражение повторило движение. Но ей показалось – на долю секунды – что рука в зеркале двинулась раньше. На мгновение раньше, чем она отдала команду.

Она моргнула. Опустила руку. Отражение послушно повторило.

Показалось, – сказала она себе. Просто показалось.

Но она не была уверена.

Ночью Майя лежала без сна, глядя в потолок.

Левая рука покоилась поверх одеяла. Она не убирала её специально – просто так получилось. Рука была тёплой – теплее правой, теплее, чем обычно. И она пульсировала – едва заметно, в ритме, который не совпадал с сердцебиением.

Майя считала удары. Её сердце – семьдесят два в минуту. Пульсация в руке – шестьдесят восемь.

Разный ритм. Разное сердце?

Абсурд. У неё одно сердце. Одно тело. Одно…

Рука дёрнулась.

Майя замерла. Она не двигала рукой. Не собиралась двигать. Но рука – левая рука – дёрнулась сама. Конвульсивно. Резко. Будто кто-то дёрнул за невидимую нитку.

Она села в кровати. Посмотрела на руку.

Рука лежала неподвижно. Обычная рука. Её рука.

Показалось, – повторила она. Просто нервы.

Она легла обратно. Закрыла глаза.

Рука дёрнулась снова.

На этот раз Майя не стала убеждать себя, что показалось. Она села, включила ночник, уставилась на свою левую руку.

Рука лежала на одеяле. Неподвижная. Мирная.

Минута прошла. Две. Три.

Рука оставалась неподвижной.

Майя начала думать, что всё-таки показалось – нервы, усталость, стресс. Она протянула правую руку, чтобы коснуться левой…

И левая рука отодвинулась.

Не дёрнулась – отодвинулась. Плавно, целенаправленно, на несколько сантиметров в сторону. Как будто уклонялась от прикосновения.

Майя застыла. Её правая рука висела в воздухе, пальцы – в сантиметре от левой ладони. А левая рука – её левая рука – лежала чуть дальше, чем мгновение назад.

– Что… – Голос сел, слова не шли. Она прокашлялась. – Что происходит?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.