Немезида ночного ангела
Я как можно скорее отвожу взгляд. Сам того не желая, оказываюсь рядом со стражником, прижимаю его коленом к полу, одной рукой оттягиваю назад его голову, а другой заношу клинок… готовлюсь нанести смертельный удар. Мои зубы стиснуты, обнажены в оскале, маска ночного ангела покрывает мое лицо, а из глаз, пылающих синим огнем и жаждой расплаты, сочится дым.
Мой опущенный взгляд падает на его одежду. Странно, как же я раньше этого не заметил.
Герб, который красуется на форме стражников, принадлежит вовсе не Рефа'иму, а семье Джадвин. Этот человек участвовал в похищении Мэгс и… и даже не знаю, в скольких еще злодеяниях. Я отвел глаза сразу после того, как увидел, как он избил ее.
Мне нельзя его убивать.
Нельзя.
– Магдалина Дрейк, – рычу я ему в лицо. Моя маска ночного ангела вылеплена из черного ка'кари, который покрыл все мое тело второй кожей, но на лице она не повторяет каждую черту, а выглядит ровной, зловещей и осуждающей. Вместо рта – лишь сердитый намек на него, глаза прикрыты, и порой в них пляшут призрачные голубые огоньки… которые сейчас, повинуясь моим инстинктам, превратились в красное пламя, источающее завихрения дыма, в адский костер, рвущийся из меня наружу и жаждущий поглотить осужденного.
– Я ее и пальцем не трогал! – отвечает стражник.
Ложь; но я вижу – он даже не понимает, что врет. Неужели он забыл, как избивал ее?
Порой моя способность путает меня, показывает нечто на первый взгляд противоречивое. Наверное, говоря, что он «и пальцем ее не трогал», стражник хочет сказать, что не насиловал ее. Тем не менее в его глазах я мельком вижу, как он хватает Мэгс за грудь, выкручивает и хохочет, а она кричит от боли и страха, боится того, что он сделает дальше. Но он ее не насиловал. Этого ему не хотелось…
Нет, я не могу. Мне нельзя судить его. Точно не здесь. И не сейчас. Углубляться в его преступления опасно. Ведь я могу увидеть такие, за которые прикончу его, несмотря ни на что, и плевать на последствия.
– Че за чертовщина у тебя с глазами? – спрашивает он, дергаясь подо мной.
Я встречаюсь с ним взглядом.
Ему нравится пугать, нравится причинять боль. Удары кулаков о плоть, крики, переходящие в визги, – лишь эта музыка вдохновляет его. Когда униженная отводит взгляд, он видит в этом кокетство, а слезы кажутся ему приятнее, чем…
Я заставляю себя перевести взгляд с его глаз на горло. Меня передергивает, мышцы напрягаются, а желание прикончить эту тварь достигает пика.
Он ничуть не боится меня, но не подумайте, храбрецом его не назвать. Занимаясь моим ремеслом, я часто сталкивался со страхом и хорошо с ним знаком. Как и все остальное в нашем мире, он может исчезнуть или извратиться. Некоторые люди не понимают страха, не чувствуют его. Казалось бы, и хорошо. Но нет. Естественный страх важен и дарован человеку не просто так. Страх говорит о том, что у человека есть душа, что он чем-то дорожит в жизни. Тот, кто не понимает страха, будет лгать вам прямо в глаза, и не потому, что он хитер, а потому что он не боится, что вы уличите его во лжи. Он либо не поймет последствий, либо ему будет на них плевать.
Теперь, поняв, с чем имею дело, я остужаю свой пыл.
– Ты умеешь писать? – спрашиваю я и тонким, острым клинком распарываю его рукав от запястья до плеча.
– Чего умею? – недоуменно спрашивает он, глядя на то, как я отсекаю полоску ткани.
– Писать. Буквы. Буквы ты рисовать умеешь?
– Нет, не умею. Я че, похож на занюханного книжного червя?
– Хорошо, – говорю я. – Значит, ты будешь жить. – Я сминаю рукав в ком.
– Чего-чего буду?
– Ты не сможешь рассказать обо мне ничего лишнего.
– Чего?
Я убираю мой изящный нож и достаю тот, который отнял у стражника. С широким, тяжелым клинком.
– Да у тебя кишка тонка меня прирезать, – говорит он. – Ты бы уже это сделал, если бы мог. Ты че, решил, что припугнешь меня, и я стану помалкивать?
Я качаю головой и вновь отвожу взгляд. Наверное, он думает, что я струхнул.
– И почему же я не смогу ничего рассказать? Че меня остановит? – нахально спрашивает он.
– Не это, – отвечаю я.
Стремительным и неожиданным для него движением я хватаю стражника за руку, вытягиваю ее так, чтобы выступили сухожилия, а затем тяжелым клинком начисто отсекаю запястье.
Едва он раскрывает рот, чтобы завопить, я засовываю туда скомканный рукав и заглушаю крик… который переходит в истошный ор, когда ка'кари магически раскаляется, вспыхивает алым светом и прижигает обрубок, чтобы стражник не истек кровью. Пахнет он… а, впрочем, неважно; зачем волновать вас такими подробностями.
– Всю жизнь ты охотился на слабых, – изрекаю я, – поэтому будешь приговорен к слабости. Ты выживешь лишь благодаря состраданию других или не выживешь вовсе. Но сострадательных людей легко обидеть, а я не желаю подпускать волка к стаду овец; поэтому я лишу тебя возможности причинить кому-либо вред.
Ну что ж, прошло время, и я вернулся к этому эпизоду. Я сообразил, что, прежде чем рассказывать дальше, нам, наверное, стоит обсудить условия нашего договора.
Да, нашего – вашего и моего, слушатель, читатель или кто вы там. Поначалу я задумывал поведать эту историю одному лишь графу Дрейку, но судьба распорядилась иначе, поэтому придется кое-что вам прояснить.
В редких случаях, когда я предлагал другим послушать истории из моей жизни, они всегда говорили, что хотят знать все и во всех подробностях.
На самом деле это не так. Все они знать не хотят. И вы не хотите.
Нет, я все понимаю: если вы садитесь послушать наемного убийцу, то ждете от него историй про убийства, верно? Может быть, вы даже начнете с вопроса, который просто обожают все, кому доводилось убивать: «Каково это – лишить человека жизни?»
Будто, убивая человека, я всегда чувствую одно и то же. Будто, убивая человека, я всегда чувствую хоть что-нибудь.
Но я понимаю: наверное, вы искренне считаете себя не таким, как все, верите, что выдержите все подробности, что вы и в самом деле хотите услышать их все.
Только, видите ли, я вам не верю. Вы будете жаждать кровавых подробностей, когда я буду убивать отпетых негодяев. Но когда я скажу, что мне пришлось убить какого-то несчастного, который просто исполнял приказы, старался хоть раз в неделю набить мясом брюшки своих отпрысков, служил хорошему человеку, который тоже служил хорошему человеку, который в свою очередь служил плохому человеку, которого меня и послали убить – для него вы пожелаете бескровной, легкой смерти. Разве нет?
Но мир устроен не так.
Если вы не хотите, чтобы мое ремесло смущало ваше душевное спокойствие, то убирайтесь подобру-поздорову. Если вы хотите с моей помощью насладиться чужими смертями, то подите прочь и хорошенько посмотрите на себя в зеркало.
Но если вами движет обыкновенное любопытство? Это я могу понять. Когда-то такое же любопытство снедало и меня. Но я был ребенком. Я многого не понимал.
Проще говоря… если у вас относительно крепкие нервы, то можете мне довериться. Я расскажу все, что нужно, и вы поймете, как я оказался здесь, на краю пропасти, готовый совершить… то, что собираюсь совершить.
Но все остальное, необязательное для ясности? Я сам решу, сколько давать кровавых подробностей. Если вас это не устраивает, милорд… или миледи, или кто вы там, то можете в любой момент перестать меня слушать. Или отложить книгу и перестать читать, если когда-нибудь мои слова лягут на страницы. Поверьте, я расскажу достаточно, чтобы утолить ваше любопытство, и даже чуточку больше, а если жестокости окажется чересчур – обязательно окажется, – я подскажу, когда отвести взгляд.
Ну да довольно отступлений. Вернемся к Даннилу и кровавой, но необходимой расправе над ним.
Нет нужды описывать, как я не убивал его. Достаточно лишь сказать, что он очень быстро потерял сознание.
Наконец я встаю и несколько секунд разглядываю конечности, которые разбросал по гостиной, словно подросток, скинувший одежду в своей спальне.
Оставлять зал похожим на мясницкую было бы неправильно, поэтому я собираю его глаза, кисти и передние половинки стоп. (Я решил, что способность стоять на ногах ему пригодится, зато бегать или пинать кого-либо он уже не сможет.) Однако у меня никак не получается найти его язык.
Куда же подевался его чертов язык?
Наконец я сдаюсь – все-таки его дружок-чародей не будет спать вечно, и если он очнется, не дав мне уйти, то одолеть его будет гораздо труднее, чем стражника. Я решаю, что пора двигаться дальше, к моей главной цели.
Мой взгляд падает на кучку из частей тела Даннила. Я хотел сложить их в одном месте, чтобы навести порядок: как плотник, который подметает стружку с пола, или как повар, который моет кухню после работы.
К несчастью, вид у моей маленькой кучки получается отнюдь не опрятный. Я прижег раны на стражнике, но не раны на отрезанных частях. Поэтому эти кусочки сильно истекли кровью. И правда, не хочу показаться ненормальным, но вот что мне делать с вырванными глазами?
Отвернуть их друг от друга, будто они сами разъехались в стороны? Нет, это будет неуместно. Повернуть друг к другу, как если бы они скрестились на переносице? Так еще хуже. Указать обоими влево, на его бесчувственное тело? Или в сторону, как будто ему стало стыдно? «Упс, я потерял глаза! Какой конфуз!»
Я как могу привожу кучку в порядок и прикрываю ее носовым платком.
Мазнув Даннила остатками обморочного яда, я ухожу.
А… проклятие. Не стоило мне называть его имя. Вам ни к чему запоминать эту деталь. Даннил в моей истории больше не появится… точнее, до сих пор не появился, и я сильно сомневаюсь, что калека сможет допрыгать до вершины этой горы. Но имя сделало этого подонка человечнее, правда ведь?
Если вы жалеете его, то перестаньте. Я не рассказал вам и половины мерзостей, которые увидел в его глазах.
Как бы там ни было, в следующий раз я пропущу лишние детали. Не судите меня строго, я ведь надиктовываю все по ходу событий и раньше никогда такого не делал. Немного попрактикуюсь и наловчусь.
Наверное.
Я подхожу к вычурной двери и стучусь в нее.
– Леди Джадвин? – вежливо, как самый настоящий джентльмен, говорю я.
– Кто там? – спрашивает женщина. Несмотря на то что толстая деревянная дверь приглушает звук, я слышу в ее гнусавом голосе дрожь.
– Кайлар Стерн. Я пришел вас убить. Это займет всего минуту.
Глава 5
Смерть и художница
Если внимательно наблюдать за людьми, то они каждый день будут удивлять вас своей глупостью. Но, увы, не в этот раз – Трудана Джадвин не открывает мне дверь.
Я вздыхаю и отпираю замок ключом стражника. Дворяне вроде нее часто оторваны от мира и считают себя настолько важными, что заставляют слуг делать за них совершенно все, да и сама Трудана Джадвин многократно доказывала, что принадлежит к наихудшему сорту дворян – но, даже несмотря на это, я не могу исключить, что у нее нет стеклянной побрякушки, способной поднять тревогу.
Замок щелкает, и за дверью раздается ее вопль. Наверное, она сообразила, откуда я мог взять ключ и что это не сулит ей ничего хорошего.
На случай, если у нее есть арбалет или в комнате притаился молчаливый кавалер, я делаю шаг в сторону и вытянутой рукой толкаю дверь.
Та оказывается заперта изнутри на перекладину.
До меня доносится презрительный смех леди Джадвин.
– Стерн? – спрашивает она, подойдя вплотную к двери. – Бедный провинциальный родственник Логана Джайра? Тот самый, в уродливых одеждах?
Вот как. Выходит, крик был притворный. Ей просто хотелось понасмехаться надо мной.
– Не родственник, – говорю я. – Просто друг. Друг, который почти не следит за модой и очень…
Ка'кари черной маслянистой лужицей стекается в мою ладонь, проскальзывает в щель между дверью и косяком, после чего превращается в узкий лом. Я несколько раз провожу им вверх и вниз, и наконец слышу, как деревяшка, запиравшая дверь с другой стороны, с грохотом падает на пол.
– …зол на вас, – раздраженно договариваю я. Мне хотелось, чтобы эти слова прозвучали намного более угрожающе.
Ну да ладно, быть может, потом придумаю что-нибудь получше.
Я толкаю дверь носком ноги.
Негромкое «треньк» арбалетной тетивы раздается почти в унисон с глухим стуком болта, который вонзается в древесину – странно, я ждал, что железный наконечник пролетит мимо меня и со звоном врежется в каменную стену лестничной клетки.
Трудана не смогла попасть даже в дверной проем с расстояния (я недоверчиво высовываю голову из-за косяка и заглядываю внутрь) – семи шагов?
Леди Джадвин пятится, арбалет безвольно повисает в руках. Ее глаза выпучены, она в ужасе. Перезарядиться она не пытается. Наверное, даже не знает, как это делается. Она спотыкается о табурет и падает на мольберт – их здесь много, стоят по периметру комнаты. Все огромное помещение заставлено ее работами: на столах и стульях разложены папки, битком набитые набросками, у каждой стены стоят по четыре ряда полотен, а один угол весь покрыт мраморной пылью и усеян инструментами для резьбы по камню.
Больше я никого здесь не вижу.
Тем не менее в комнате может таиться засада. Несколько драгоценных секунд я проверяю, что это не так.
– Только посмотри, что ты натворил, – говорит леди Джадвин. В ее голосе слышится свежий гнев. Упав, она порвала одну из картин. Я окидываю взглядом комнату; наверное, все эти картины – ее творения. – Как ты посмел! – возмущается она, поднимаясь.
У нее ястребиный клюв – нет, правда, он настолько больше обычного носа, что Логан назвал бы его…
~– Рылом?~
Хоботом… Наверное. Короче – у нее огромный нос, вытянутое лошадиное лицо и слезящиеся глаза, с какими рождаются отпрыски тех дворянских родов, что глубоко погрязли в кровосмешении. К несчастью, никаких благородных черт она от своих предков не унаследовала.
Впрочем, чувство прекрасного у нее отменное. Даже цвета пеньюара, надетого на ней в столь ранний час, превосходно сочетаются друг с другом, а фактура двух материй – бледно-лилового цвета и цвета морской пены – контрастирует со слоями ее исподнего, которое выглядывает из-под верха. Весь ее образ просто кричит о редком сочетании богатства и хорошего вкуса.
Ее работы тоже прекрасны. За это я ненавижу ее еще больше.
Признаюсь, в темнейшие минуты я придумывал для леди Джадвин наказание под стать ее злодеяниям. Я мог бы похитить ее, спрятать где-нибудь далеко-далеко и давать ей пищу только в обмен на картины, или скульптуры, или на что-то другое, чего только пожелает моя душа. Я бы заставлял ее воплощать самые ненавистные ей образы снова и снова. Или, наоборот, самые любимые. Я воображал, как загоню ее на высочайшую вершину Искусства, как она раскроет весь свой талант, а затем я уничтожу созданное ею творение у нее на глазах, чтобы она знала: мир никогда не увидит, чего она достигла.
Я даже хотел поэкспериментировать. Что будет с ней, если рвать ее произведения каждый день? Или выделить один день в году, когда я буду истреблять все, что она успела за него создать? Что привело бы ее в большее отчаяние?
Знаю, профессионалу не подобает предаваться подобным фантазиям.
– Я здесь из-за Мэгс Дрейк, – говорю я.
Она щурит свои свиные глазки.
– Из-за кого?
– Магдалина Дрейк. Вы превратили ее в одну из своих мертвецких скульптур.
– Та разбившаяся девчонка? О, но разве можно упрекать меня за это! Я получила изумительный результат, хотя мне дали очень посредственный материал. Она же спрыгнула с такой высоты! А я привела ее в порядок. Я вернула миру ее красоту.
Я хлопаю глазами. Странно, что меня удивляет ее ответ – наверное, начинают сказываться все те бессонные ночи. Сейчас она отрицает, что совершила злодеяние. Что дальше? Будет перекладывать вину на других?
Наконец заметив выражение моего лица, Трудана Джадвин начинает выть:
– Идея была не моя! Мне пришлось. Он меня заставил! Говорил, что хочет что-то изучить. Он говорил…
Я потираю виски. Что я рассчитывал здесь найти? Сожаление о совершенных преступлениях? Осмысление своих поступков? Раскаяние?
~– Внутренний покой?~
«Помолчи», – говорю я ка'кари.
Эта женщина убила принца. Хладнокровно. После того, как долгое время была его любовницей. Она помогла изничтожить королевский род Сенарии; из-за нее, когда король-бог начал свое жестокое вторжение, объединить сопротивление оказалось некому. Нити миллионов злодеяний, что творились на этой земле, проходят через кровавые руки этой гадины, и частичка вины за каждое из них, несомненно, лежит на ней.
Я могу заглянуть в ее душу и увидеть все своими глазами. Наверное, ярость ослепит меня. Поможет мне совершить то, ради чего я сюда пришел. То, что я так рвался совершить вовремя.
Но я внезапно понимаю, что не хочу этого видеть.
– После того как я вас убью, – очень тихо произношу я, – я подожгу эту комнату. И всю оставшуюся жизнь, едва завидев ваши творения, я буду уничтожать их, чего бы мне это ни стоило и каковы бы ни были последствия. Мир был бы гораздо лучше, если бы вы вообще не рождались. Вас следовало умертвить еще в колыбели. Но, раз этого не случилось… После вас не останется ничего прекрасного. Я за этим прослежу. Ваши произведения переживут вас, но ненамного. О вас будут помнить лишь по вашим злодеяниям.
Я поступаю жестоко, говоря ей подобное, но леди Джадвин – жестокая женщина и заслуживает этого. Такова ее кара.
Впрочем, ей нужно время, чтобы понять сказанные мною слова, и еще больше времени, чтобы им поверить.
Я иду в угол, где стоит незавершенная скульптура. Мне не понять, что из нее должно получиться, но черная мраморная глыба уже начала приобретать грубые очертания, как дитя, растущее в утробе матери. Надеюсь, леди Джадвин увидит, что путь к двери свободен, и сбежит. Когда жертва пускается наутек, во мне пробуждается инстинкт охотника. Я хочу, чтобы она сама помогла мне совершить то, что нужно.
Но она не убегает.
– У меня могущественные друзья, – предупреждает леди Джадвин. – Ты меня не тронешь.
Видите? Я все-таки был прав: если внимательно наблюдать за людьми, то они каждый день будут удивлять вас своей глупостью.
Скоро она заявит, что мне не сойдет это с рук.
Я сдуваю мраморную крошку с ее инструментов.
Затем беру зубило и молоток.
Глава 6
Основы ремесла
Дело принимает дрянной оборот, потому что я, похоже, забыл азбучные истины.
Мне следовало прикончить мальчишку. Я ведь говорил ему, что случится, если он предупредит остальных. Мне следовало рассечь ему шею стрелой. Стражники все равно подняли бы тревогу. Они все равно отвлеклись бы на Рефа'има, как я и рассчитывал, и я все равно закончил бы дело. Разница лишь в том, что тогда мне бы не выпустили кишки – а такой исход с каждой минутой кажется все более вероятным.
Сколько мертвецов у меня на счету? Насколько хороший из меня убийца? Я пробрался внутрь, прикончил жертву и… Вы слышали о том парне? О ночном ангеле? Да-да, о нем. Он не придумал, как будет выбираться отсюда.
Как опытный искатель жемчуга, забывший сделать вдох перед нырком.
Я даже не пытаюсь сунуться в туннель, по которому пролез сюда – я же не убил мальчишку и слышал, что стражники выпытывали у него, как он попал внутрь. Скорее всего, маги уже расставили в туннеле ловушки. Поэтому мне приходится заглядывать в каждую комнату, в каждую пристройку, стараться найти хоть какую-нибудь брешь. Да, вы все верно услышали. Я ищу путь к отступлению не перед тем, как выйти на дело. Я ищу его после, когда поместье на замкé и меня повсюду разыскивают наемники и маги. Как последний дилетант.
Нет, серьезно, хотите узнать, из чего состоит моя работа?
Подобраться к жертве. Убить. Убраться восвояси.
Все. Больше ничего не требуется.
Если вы профессионал, то можете сколько угодно засыпаться на первом этапе и все равно продолжать карьеру. Дело почти всегда можно закончить в другое время и в другом месте.
Еще можно подобраться к жертве и не суметь прикончить ее – раз-другой такое тоже прощается, и вы все равно найдете новый заказ.
Но остается одно непреложное правило – после убийства у вас всегда должен быть путь отхода. Те, кто жертвует своей жизнью ради убийства цели – не профессионалы; это умалишенные, фанатики, глупцы, наемные убийцы.
Я опытен, владею магией, учился у величайшего мокрушника из всех, кто когда-либо жил, – и как же так вышло, что среди моих знакомых-мокрушников я один так опростоволосился?
~– Может, ты это нарочно?~
«Ха. Не смешно. Я таким не занимаюсь, и тебе это известно. Ты знаешь, какую цену мне придется заплатить, если я погибну».
~– Да, знаю. А ты об этом не забыл?~
Не забыл и не мог забыть. У меня никогда не было права на ошибку, а с тех пор, как я узнал цену моего бессмертия, груз ответственности за нее стал в тысячу раз тяжелее. Если я умру, то вернусь к жизни… но кто-то из моих любимых погибнет вместо меня. Как, например, мои приемные сестры.
Их гибель на моей совести, хотя, когда это случилось, я ничего не знал. Не я взял их в плен. Не я заставил Мэгс спрыгнуть с балкона замка, но вина за это лежит и на мне. Одна из моих смертей послужила причиной ее гибели. Не стану делать вид, будто полностью понимаю эту магию, но она сложна и требует равновесия: чтобы я снова ожил, кто-то должен умереть.
Поэтому я должен был отомстить за них, поэтому должен был убить Трудану Джадвин. Что бы я ни делал, один человек, виновный в гибели моих сестер, – я сам – уйдет от наказания. Но я не допущу, чтобы от него ушли двое. В этом-то и беда. Я не выполнял заказ. Я убил по личным мотивам, а когда дело становится личным, люди начинают упорствовать там, где профессионал отступил бы. И допускают ошибки.
Надеюсь, мне повезет, и моя ошибка меня не погубит.
Среди стражников переполох, они работают парами или крупными отрядами, стараются по возможности держаться спиной к стене. Солнце уже встает, и они пока не взяли мой след. Лорд Рефа'им явно богат и чрезмерно подозрителен, но даже он не может нанять несколько дюжин магов, так что вскоре мне удается пробраться на кухню, миновав приставленных к ней стражников.
Кухня находится в подвальном этаже и примыкает к наружной стене усадебного комплекса. Еще, как я и надеялся, но по глупости своей не выяснил заранее, сюда спускаются два желоба: один для дров, другой для угля. Желоба ведут из кухни наверх, на улицу; по ним на кухню без лишних сложностей и грязи подают топливо. Лорды не очень-то любят, когда по залам их усадеб расхаживают доставщики угля и дров. Оба желоба закрыты на замок – это мне не помешает, но тот, по которому спускают дрова, уже забит деревяшками.
Стражники проверяют кухню каждую минуту или две. Если попробую расчистить желоб с дровами, то точно наделаю шума, стражники поднимут тревогу, и мне придется кого-нибудь убить.
В то же время с каждой минутой растет вероятность того, что они обнаружат тело Труданы Джадвин. Когда стражники увидят ее труп, то, скорее всего, поймут, что моей целью был вовсе не лорд Рефа'им. Тогда многие из тех, кто сейчас при нем, разойдутся по всему особняку и присоединятся к охоте на меня.
Второй желоб узок, шириной примерно от моего локтя до кончиков пальцев, а еще по нему спускают уголь – то есть он такой черный, что не поможет даже мое особое зрение, и угольной пыли в нем столько, что каждый вдох превратится в пытку. Зато самого угля внутри совсем мало – пока что. В столь большую усадьбу его наверняка доставляют ежедневно, так что надолго желоб пустым не останется.
Я разглядываю замок, но приходится отвлечься, потому что рядом раздаются шаги стражников. К счастью, благодаря поднятой по моей вине тревоге на кухне не осталось никого из слуг. Не сомневаюсь, они либо в страхе прячутся по своим комнатам, либо их выгнали за ворота. Не случись этого, я бы не смог сюда влезть, потому что обычно поутру на кухнях кипит работа.
Стражники проверяют кухню, ворчат что-то про пугливых магов и шутят о том, что мальчишку выпорют за ложную тревогу.
Дилетанты. Им стало спокойнее от того, что они ничего не нашли, хотя им следовало бы обеспокоиться сильнее.
С помощью ка'кари я быстро отпираю замок на желобе, прячу остатки угля в ближайшей черной кастрюле, затем вытаскиваю из заплечного мешка лук со снятой тетивой. Мне хватит гибкости протиснуться по узкому желобу, но ничего лишнего я взять с собой не смогу. Я кладу лук за дровами, аккуратно сложенными у стены, привязываю один конец тетивы к задвижке на дверце желоба, а другой конец к ноге – так я смогу закрыть за собой дверцу.