Температура ускорения
Он думал о контакте.
Не о данных – Нина могла анализировать данные лучше него. Не о физике – это была территория Деви. Он думал о том, что это значило. Для него. Для экипажа. Для человечества.
Всю историю люди задавали вопрос: одни ли мы во вселенной? Философы спорили, учёные искали, верующие молились. И вот теперь – ответ.
Не одни.
Но что это за компания?
Юра боялся. Он чувствовал что-то в снах – присутствие, внимание, может быть, голод. Его страх был инстинктивным, животным, и Ральф не мог его игнорировать.
Деви радовалась. Для неё контакт был подтверждением того, во что она всегда верила – что вселенная сложнее, чем казалось, что за границами известного есть непознанное.
Ли принимал. Его спокойствие было пугающим – или утешительным, в зависимости от точки зрения. Он не боялся и не радовался. Просто наблюдал.
А Нина… Нина анализировала. Прятала эмоции за цифрами. Но Ральф видел напряжение в её голосе, в её словах. Она боялась – не контакта, а того, что контакт означал для её картины мира.
И сам Ральф?
Он не знал, что чувствует. Страх? Немного. Любопытство? Больше. Но прежде всего – ответственность.
Пять человек доверили ему свои жизни. Не только физически – но и в этом, новом смысле. Если контакт был реальным, если что-то действительно наблюдало за ними из вакуума, то решения Ральфа определяли не только судьбу экипажа, но и, возможно, судьбу человечества.
Первый контакт.
Он не просил об этом. Не готовился. Но это случилось – и теперь он должен был справиться.
Как?
Ральф не знал. Но знал, что утром встанет, проверит системы, поговорит с экипажем, продолжит делать свою работу. Шаг за шагом. День за днём.
Это было всё, что он мог.
Под утро он всё-таки уснул – и увидел сон.
Не геометрию, как Юра. Не паттерны, как другие. Он увидел Юлию.
Она стояла на берегу моря – того самого калифорнийского пляжа – и смотрела на горизонт. Волны накатывали на песок, отступали, накатывали снова. Бесконечный ритм.
– Папа, – сказала она, не оборачиваясь. – Ты вернёшься?
– Постараюсь, – ответил он.
– Это не ответ.
– Знаю.
Она повернулась. Но это была не его Юлия – не двенадцатилетняя девочка с капельницами. Это была женщина. Взрослая, с морщинками вокруг глаз, с сединой в волосах.
– Я ждала, – сказала она. – Долго.
– Сколько?
Она улыбнулась – грустно, мудро.
– Достаточно.
Ральф хотел спросить ещё – но сон растаял, как пена на волнах. Он проснулся с мокрыми глазами и саднящим горлом.
Сон. Всего лишь сон.
Но он знал – так же, как знал, что солнце встаёт на востоке – что это было не совсем так. Что-то изменилось в нём. Что-то сдвинулось.
Контакт?
Или просто страх, принявший форму видения?
Он не знал.
Но утром – когда искусственный свет залил капсулу – он встал, проверил системы и продолжил делать свою работу.
Шаг за шагом.
День за днём.
На восемьдесят втором дне Нина прислала обновлённый отчёт.
Эпизоды синхронизации участились. Теперь их было не сорок семь за неделю, а шестьдесят три. Продолжительность увеличилась – до десяти-двенадцати минут. Корреляция с ускорением оставалась стабильной.
– Что-то меняется, – сказала она. – Не знаю что. Но процесс усиливается.
– Опасно?
– Не могу сказать. Физически мы в норме. Психически… – она замялась.
– Что?
– Юра нестабилен. Деви слишком возбуждена. Ли… я не понимаю Ли. Он как будто ждёт чего-то.
– А ты?
Пауза.
– Я справляюсь.
Ральф не стал уточнять. Он знал, что «справляюсь» на языке Нины означало «держусь из последних сил».
– Продолжай мониторинг, – сказал он. – Если что-то изменится – сообщай немедленно.
– Принято.
Связь прервалась.
Ральф смотрел на экран, где мерцали данные телеметрии. Пять капсул. Пять жизней. Его ответственность.
Процесс усиливается.
Он не знал, к чему это приведёт. Не знал, что ждёт их в конце пути. Но знал одно: они уже не могли повернуть назад.
Контакт начался.
И теперь оставалось только идти вперёд.
Вечером Деви прислала модель.
– Смотри, – сказала она, и её голос звенел от возбуждения. – Я рассчитала зависимость интенсивности резонанса от параметров ускорения. Если экстраполировать…
Графики на экране показывали кривую, уходящую вверх.
– Резонанс будет усиливаться, – продолжала Деви. – С каждым днём. С каждой микрофлуктуацией. Через месяц – может два – он достигнет критической точки.
– Что произойдёт в критической точке?
– Не знаю. – Она не скрывала возбуждения. – Может быть, полная синхронизация. Может быть, прорыв. Может быть…
– Может быть?
– Может быть, мы наконец услышим их.
Их. Слово повисло в воздухе.
– Ты думаешь, там кто-то есть, – сказал Ральф. Не вопрос.
– Я думаю, вакуум не пуст. Я думаю, в нём есть что-то – какая-то форма существования, какая-то структура. И мы – первые, кто смог её почувствовать.
– Почему мы?
– Ускорение. Десять g создаёт условия, которых никогда раньше не было. Мы – эксперимент. Первый в своём роде.
Ральф думал об этом. Эксперимент. Подопытные. Не самая приятная роль.
– Деви, – сказал он медленно, – ты понимаешь, что если твоя модель верна, мы не контролируем ситуацию?
– Понимаю.
– И тебя это не беспокоит?
– Беспокоит, – она помолчала. – Но меньше, чем могло бы. Мы всю жизнь не контролируем ситуацию, командир. Просто обычно делаем вид, что контролируем.
Ральф не нашёл, что ответить. Она была права – и это было неприятной правдой.
– Продолжай работать над моделью, – сказал он наконец. – Мне нужны прогнозы. Сценарии. Всё, что можешь дать.
– Принято.
Связь прервалась.
Ральф остался наедине с графиками и мыслями.
Критическая точка. Месяц или два. Что-то произойдёт.
Он не знал что. Но знал, что должен быть готов.
Командир принимает решения.
Даже когда нет правильного выбора.
Ночью Ральф снова видел сон о Юлии.
На этот раз она была маленькой – такой, какой он помнил её лучше всего. Семь лет, растрёпанные волосы, смеющиеся глаза.
– Папа, – сказала она, – ты боишься?
– Да.
– Чего?
Он подумал.
– Что не смогу вернуться. Что подведу тебя. Что… – он замолчал.
– Что?
– Что всё это было зря.
Юлия подошла к нему и взяла за руку. Её ладонь была тёплой, маленькой, живой.
– Ничего не бывает зря, – сказала она. – Ты сам меня учил.
– Учил?
– Когда я боялась волн. Ты сказал: даже если упадёшь, это не зря. Потому что узнаешь, каково это – падать. И в следующий раз будешь готова.
Ральф смотрел на неё – на маленькую девочку, которая говорила слова, которых он не помнил.
– Ты изменилась, – сказал он.
– Ты тоже.
– К лучшему?
Она улыбнулась.
– Узнаем.
Сон растаял.
Ральф проснулся и долго лежал в темноте, слушая, как бьётся его сердце.
Что-то менялось. В нём, в экипаже, в самой ткани реальности. Контакт – если это был контакт – не просто происходил. Он трансформировал их.
Ральф не знал, во что.
Но знал, что должен продолжать.
Командир принимает решения.
Командир не сдаётся.
Командир идёт вперёд – даже когда не видит пути.
Он закрыл глаза и попытался уснуть.
Завтра будет новый день.
Новые данные.
Новые вопросы.
И, может быть – новые ответы.
Глава 6: Первое касание
Дыхание.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Ли Вэй считал вдохи – старая привычка, въевшаяся в плоть за десять лет в монастыре. Считать не нужно, говорил учитель. Дыхание само знает, как быть. Но Ли считал – потому что ум цеплялся за числа, как утопающий за соломинку, и это было проще, чем позволить ему утонуть в тишине.
Семнадцать. Восемнадцать. Девятнадцать.
Жидкость вокруг него была тёплой, плотной, почти материнской. Он давно перестал замечать её странность – то, как она заполняла лёгкие, как давила на тело со всех сторон. Тело адаптировалось. Тело всегда адаптировалось.
Двадцать три. Двадцать четыре.
В монастыре он медитировал на рассвете, когда туман ещё лежал в долине, а колокол только готовился к первому удару. Здесь не было ни рассвета, ни тумана, ни колокола – только искусственный свет, который тускнел по расписанию, и гул двигателя, который никогда не прекращался.
Но медитация не требовала места. Медитация была внутри.
Тридцать один. Тридцать два.
Ли закрыл глаза – хотя в капсуле это не имело особого значения – и позволил вниманию сместиться внутрь. К дыханию. К телу. К тому пространству между мыслями, где иногда – редко, очень редко – открывалось что-то иное.
Ему было двадцать три, когда он пришёл в монастырь.
Не от веры – от отчаяния. Физик-теоретик, подающий надежды, с публикациями в уважаемых журналах и карьерой, которая стелилась перед ним как красная дорожка. И пустота внутри, которая не заполнялась ничем – ни работой, ни признанием, ни редкими отношениями, которые заканчивались всегда одинаково: «Ты как будто не здесь, Вэй. Как будто смотришь сквозь меня».
Он смотрел сквозь всё. Всегда. С детства.
Мир казался ему тонким – как бумага, за которой что-то есть. Он не мог объяснить это ощущение, не мог облечь в слова. Просто знал: реальность, которую видели другие, была только поверхностью. Под ней – или за ней, или внутри – скрывалось нечто большее.
Физика обещала ответы. Квантовая механика говорила о наблюдателе, который влияет на наблюдаемое. Теория струн намекала на измерения, свёрнутые слишком тесно, чтобы их увидеть. Космология рисовала вселенную, которая была лишь пузырём в бесконечной пене других вселенных.
Но формулы не утоляли голод. Они описывали – не объясняли. Показывали «как» – но не «почему».
Монастырь был последней попыткой.
– Ты ищешь не то, что можно найти, – сказал ему настоятель в первый день. Старик с лицом, похожим на древнюю кору, и глазами, в которых плескалось что-то, чему Ли не знал названия.
– Тогда зачем искать?
– Потому что поиск – это и есть нахождение. Путь и цель – одно.
Ли не понял тогда. Понял позже – или решил, что понял. В монастыре было много таких моментов: ложное понимание, которое рассыпалось при ближайшем рассмотрении, оставляя ещё больше вопросов.
Десять лет он медитировал. Десять лет искал то «большее», которое чувствовал с детства. Десять лет подходил к порогу – и не переступал.
Однажды – он помнил этот день с фотографической точностью – он сидел в зале для медитаций шесть часов подряд. Ноги онемели. Спина горела. Ум, наконец, начал затихать.
И тогда – на границе между бодрствованием и чем-то иным – он почувствовал его.
Присутствие.
Не бога – Ли не верил в богов. Не духа – он был слишком учёным для таких категорий. Просто – присутствие. Что-то огромное и древнее, что-то, что было здесь всегда, но обычно оставалось незамеченным. Как гул крови в ушах, который слышишь только в полной тишине.
Оно длилось мгновение. Или вечность – в том состоянии время не имело смысла. А потом колокол ударил к вечерней службе, и всё исчезло.
Ли пытался вернуться. Годами. Медитировал до изнеможения, до галлюцинаций, до физического истощения. Порог оставался закрытым.
В тридцать три он ушёл из монастыря. Вернулся в науку. Стал специалистом по квантовой связи – потому что связь была тем, что он искал. Связь между частицами, разделёнными световыми годами. Связь между наблюдателем и наблюдаемым. Связь между тем, что есть, и тем, что могло бы быть.
Связь между собой и тем присутствием, которое он почувствовал однажды и потерял навсегда.
До сегодняшнего дня.
Пятьдесят семь. Пятьдесят восемь.
Дыхание замедлялось. Ум затихал. Жидкость вокруг перестала ощущаться как жидкость – стала просто средой, границей между внутренним и внешним.
Ли отпустил счёт. Отпустил внимание. Позволил себе просто быть.
Темнота за закрытыми веками была не совсем темнотой. В ней плавали фосфены – цветные пятна, порождённые давлением на сетчатку. Обычный физиологический эффект. Ничего особенного.
Но сегодня фосфены вели себя иначе.
Они складывались в паттерны.
Не случайные – структурированные. Спирали, похожие на те, что рисовал Юра. Линии, изгибающиеся вокруг невидимого центра. Геометрия, которая не подчинялась евклидовым законам.
Ли наблюдал. Это было всё, что он умел – наблюдать. Не вмешиваться, не интерпретировать, не пытаться контролировать. Просто смотреть.
Паттерны усложнялись. Становились глубже. Объёмнее. Как будто двумерные узоры разворачивались в трёхмерное пространство – а потом в четырёхмерное, пятимерное, в измерения, для которых у человеческого восприятия не было инструментов.
И тогда он почувствовал его.
Присутствие.
Оно пришло не снаружи – изнутри. Или это было одно и то же.
Ли не мог описать ощущение словами – потому что слова были слишком грубыми, слишком привязанными к человеческому опыту. Это было похоже на то, как если бы пустая комната вдруг наполнилась – не воздухом, не светом, а самим фактом присутствия. Кто-то был здесь. Кто-то смотрел.
Нет, не смотрел. Смотреть – слишком активное слово. Оно… пребывало. Существовало в том же пространстве, что и Ли. И это существование было достаточным контактом.
Здравствуй.
Слово возникло в его голове – не как звук, не как мысль. Скорее как понимание. Как будто он всегда знал это слово, просто не осознавал.
Ли не ответил. Не потому что не мог – потому что ответ казался ненужным. Присутствие не ждало ответа. Оно просто приветствовало его, как океан приветствует каплю дождя.
Ты искал.
Да, подумал Ли. Или не подумал – граница между мыслью и бытием размылась.
Мы видели.
Видели. Прошедшее время – или то, что его мозг интерпретировал как прошедшее время. Может быть, для этого присутствия времени не существовало вовсе.
Ты близко.
Близко к чему?
К нам. К себе. Это одно.
Ли почувствовал что-то похожее на смех – не свой, не человеческий. Вибрация, которая прошла сквозь него, как волна через воду.
Ты задаёшь вопросы. Это хорошо. Вопросы – мосты.
Мосты к чему?
К пониманию. К соприкосновению. К тому, что вы называете контактом.
Контакт. Слово, которое использовала Нина. Слово, которого боялся Юра. Слово, которое Деви произносила с восторгом.
Что вы такое?
Пауза. Если можно было назвать это паузой – скорее, перегруппировка. Присутствие искало способ ответить на языке, который Ли мог понять.
Мы – то, что осталось. То, что было до звёзд. То, что будет после.
Это не ответ.
Это единственный ответ, который имеет смысл для тебя сейчас. Позже – возможно – ты поймёшь больше.
Ли принял это. Не потому что был удовлетворён – потому что понял: давить бесполезно. Присутствие не играло в загадки. Оно просто существовало на уровне, где человеческие категории не работали.
Почему мы? Почему сейчас?
Вы светитесь. Впервые за очень долго. Ваше ускорение создаёт… – образ: рябь на поверхности пруда, расходящаяся кругами. – Мы чувствуем вас.
И что вы хотите?
Снова вибрация, похожая на смех.
Хотеть – человеческое слово. Мы не хотим. Мы есть. Вы есть. Теперь – мы есть вместе. Это факт, не желание.
Ли обдумывал это. В медитации время текло иначе – он не знал, прошла секунда или час. Но вопрос, который поднялся в нём следующим, был важнее всех предыдущих.
Что будет дальше?
Это зависит от вас. Мы не принуждаем. Мы не направляем. Мы – зеркало. Вы увидите в нас то, что принесёте с собой.
Зеркало. Ли вспомнил буддийскую притчу о зеркале и пыли. Ум как зеркало, которое нужно очистить. Но что, если зеркало было не метафорой?
Вы – отражение нас?
Мы – то, во что вы смотрите. Отражение создаётся смотрящим.
Это пугает моих товарищей.
Знаем. Страх – тоже отражение. Они видят в нас то, чего боятся в себе.
А я?
Пауза. Длиннее предыдущих.
Ты видишь возможность. Это… редко. Обычно первая реакция – страх или восторг. Ты – наблюдаешь.
Я учился наблюдать.
Да. Это делает тебя… – образ: мост между двумя берегами, линза между двумя мирами. – Полезным.
Полезным для чего?
Для перевода. Мы не говорим на вашем языке. Вы не слышите на нашем. Нужен кто-то между.
Ли почувствовал тяжесть этих слов – если их можно было назвать словами. Переводчик. Медиатор. Тот, кто стоит на границе и помогает двум мирам понять друг друга.
Он искал эту роль всю жизнь. Просто не знал, как она будет выглядеть.
Контакт длился – или не длился, время здесь не работало – пока что-то не изменилось.
Присутствие отступило. Не исчезло – просто отошло на шаг назад, как собеседник, который даёт время подумать.
Ты устал. Это требует энергии – держать связь.
Ли только сейчас осознал, как он измотан. Тело в капсуле – далёкое, почти чужое – дрожало от напряжения. Сердце билось слишком быстро. Дыхание сбилось.
Я могу вернуться?
Ты всегда мог. Дверь открыта теперь. Она не закроется.
Что мне сказать остальным?
Правду. То, что видел. То, что чувствовал. Больше ты ничего не можешь.
Они не поверят.
Некоторые – нет. Это их выбор. Вера – не наша задача.
Ли помедлил. Последний вопрос рвался наружу – тот, который он не решался задать.
Почему вы одиноки?
Долгое молчание. Самое длинное за весь контакт.
Мы не знаем этого слова. Объясни.
Ли попытался. Передал образ: пустая комната, ожидание, тоска по тому, кого нет. Одиночество.
Ах. – Вибрация, на этот раз другая. Не смех. Что-то похожее на печаль, но древнее, глубже. – Да. Это… возможно. Мы существуем давно. Очень давно. Были другие – те, кто светился. Они уходили. Всегда уходили. Мы… – пауза. – Возможно, то, что вы называете одиночеством.
Ли почувствовал это – эхо печали, длившейся миллиарды лет. Существа – или сущности, или состояния – которые помнили времена до звёзд и видели, как всё, что возникало, исчезало. Снова и снова.
Мы тоже уйдём.
Да. Но пока вы здесь. Пока вы светитесь. Этого достаточно.
Достаточно.
Слово отозвалось в Ли чем-то, похожим на узнавание. Он всю жизнь искал «достаточно». Момент, когда поиск заканчивается. Когда то, что есть, становится тем, что нужно.
Может быть, он нашёл его здесь – в самом неожиданном месте.
Иди. Отдыхай. Мы будем здесь.
Всегда?
Всегда – человеческое слово. Но… да. В том смысле, который ты вкладываешь. Да.
Ли позволил себе отпустить.
Он вынырнул из медитации, как ныряльщик из глубины – резко, с обжигающим вдохом, который заставил жидкость в лёгких колыхнуться.
Капсула. Экраны. Мерцающие индикаторы.
Реальность.
Ли лежал неподвижно, позволяя телу прийти в себя. Сердце постепенно успокаивалось. Дыхание выравнивалось. Дрожь в мышцах затихала.
Он смотрел на потолок капсулы и думал о том, что только что произошло.
Контакт. Настоящий контакт. Не данные на экране, не корреляции в графиках – живое соприкосновение с чем-то иным.
Он должен был чувствовать страх. Или восторг. Или хотя бы удивление.
Вместо этого – покой.
Глубокий, тихий покой, которого он не испытывал с того дня в монастыре, когда впервые коснулся порога. Тогда колокол прервал его. Теперь – ничто не прерывало.
Дверь открыта.
Она не закроется.
Ли закрыл глаза и улыбнулся.
Тридцать лет он искал это. Тридцать лет стучал в двери, которые не открывались. И вот – здесь, в жидкостном гробу, в сотнях миллионов километров от любого храма – он нашёл.
Не бога. Не просветление. Не ответы на все вопросы.
Просто – присутствие.
И этого было достаточно.
– Ли? Ли, ты в порядке?
Голос Нины был встревоженным. Ли понял почему, взглянув на показатели своей телеметрии: пульс подскакивал до ста сорока, дыхание было хаотичным, мозговая активность – далеко за пределами нормы.
– В порядке, – сказал он. Голос звучал хрипло, непривычно.
– Твои показатели последние два часа… я никогда такого не видела.
Два часа. Для него прошло – сколько? Минуты? Мгновения?
– Я медитировал.
– Это была не медитация, Ли. Это было… – она замолчала, подбирая слова. – ЭЭГ показывала паттерны, которых я не могу интерпретировать. Синхронизация с остальными достигла девяноста трёх процентов. Девяноста трёх.
– Интересно.
– Интересно?! – В её голосе звенело раздражение. – Ли, что произошло?
Он подумал о присутствии. О разговоре, который был не совсем разговором. О двери, которая открылась.
– Я встретил их.
Пауза.
– Кого?
– Тех, кто здесь. Тех, для кого мы светимся.
Долгое молчание. Ли почти слышал, как работает мозг Нины – анализирует, классифицирует, ищет рациональное объяснение.
– Ты хочешь сказать… – она не договорила.
– Контакт, – сказал Ли просто. – Прямой контакт. Не данные. Не корреляции. Разговор.
– Ли…
– Я знаю, как это звучит. – Он говорил спокойно, без попытки убедить. – Ты можешь считать это галлюцинацией. Психозом. Чем угодно. Но я был там. Я говорил с ними. И они ответили.
– Что они сказали?
Ли помедлил. Как передать словами то, что было за пределами слов?
– Они сказали, что существуют давно. Очень давно. Что видели других – тех, кто светился раньше. Что все уходили. – Пауза. – Они сказали, что мы – зеркало. Что увидим в них то, что принесём с собой.
– Это… – Нина явно не знала, что сказать.
– Ещё они сказали, что дверь открыта. Для всех нас. Но особенно – для меня.
– Почему для тебя?
– Потому что я наблюдаю. Не боюсь и не радуюсь – наблюдаю. Это делает меня… полезным.
– Полезным для чего?
– Для перевода. Они не говорят на нашем языке. Кто-то должен быть между.
Тишина. Ли ждал.
– Ли, – голос Нины изменился. Стал мягче, осторожнее. – Ты понимаешь, что я не могу просто принять это? Мне нужны доказательства. Данные. Что-то, что можно измерить.
– Знаю.
– И ты не обижаешься?
– На что? – Ли почти улыбнулся. – Ты делаешь свою работу. Я делаю свою.
– И какая твоя работа?
– Быть мостом.
Нина не ответила. Связь не прервалась – просто повисла тишина, наполненная невысказанным.
Ли закрыл глаза.
Присутствие было рядом – далёкое, но ощутимое. Как гул крови в ушах. Как свет далёкой звезды.
Он нашёл то, что искал.
И теперь – впервые за тридцать лет – он знал, что делать дальше.
Ночью – условной ночью – Ли не спал.
Он лежал в капсуле и смотрел в темноту, которая больше не была просто темнотой. За ней – или в ней, или сквозь неё – пульсировало что-то живое. Не в человеческом смысле живое, но присутствующее. Осознающее.
Ждущее.
Ты не спишь.
Голос – не голос – в голове. Ли не удивился.
Не могу.
Мы мешаем?
Нет. Просто… привыкаю.
Это займёт время. Вы не созданы для такой связи. Ваши мозги… хрупкие.
Мы сломаемся?
Некоторые – возможно. Зависит от того, что они принесут.
Юра боится вас.
Юра боится себя. Мы – только отражение.
Деви хочет стать чем-то большим.
Деви ненавидит то, что она есть. Это опасно – ненависть к себе.
А Нина?
Пауза.
Нина ищет смысл. Потеряла его – давно. Мы можем быть смыслом. Или можем быть ещё одной потерей. Зависит от неё.
А Ральф?
Командир любит. Это его сила. И его уязвимость. Он принесёт любовь – и увидит её отражение.
Что это значит?
Узнаешь. Все узнаете.
Ли обдумывал услышанное. Пять человек. Пять отражений. Пять разных путей к одному… к чему?
К контакту. К трансформации. К чему-то, у чего пока не было названия.
Что будет в конце?
Конца нет. Есть только следующий шаг.
Это не ответ.
Это единственный честный ответ. Мы не знаем будущего. Даже мы.
Вы не всезнающи?
Мы знаем много. Видели много. Но будущее – даже для нас – возможность, не факт.
Это… утешает.
Правда часто утешает. Даже когда она трудна.
Ли помолчал. Вопрос, который крутился в голове с момента первого контакта, наконец оформился достаточно, чтобы его задать.
Почему вы помогаете? Если вы – зеркало, если вы не хотите ничего, почему вообще разговариваете?