Коллекция вечной романтики

Де Сент-Клера арестовали. Скандал был настолько громким, что даже его деньги и связи не помогли. Плёнка, снятая мадам Клод, стала главным доказательством.

Капитан Бертран, получив полный отчёт, вызвал Жерара.

– Дюбуа, – он смотрел на него долго и пристально. – Ты – идиот. Безбашенный, непрофессиональный идиот. – Он сделал паузу. – И, чёрт побери, лучший офицер, который у меня есть. Но если ты ещё раз так рискнёшь своей шеей, я лично прибью её к полу гвоздями. Понял?

– Так точно, капитан. – И передай той… Фьокле… что её салону «Уютный уголок» никто не будет мешать. При условии, что она получит все необходимые лицензии. Легально.

Жерар вышел из кабинета с ощущением, что земля под ногами снова стала твёрдой.

Прошёл месяц. Жерар стоял на пороге новой квартиры, не Фьоклы, их общей, просторной, светлой, с видом на парк. И с отдельной, звукоизолированной комнатой для мадам Клод, которая стала их… странной, но любимой семьёй.

Фьокла, загорелая и счастливая, вышла к нему в одной из его старых футболок. Никакого грима. Никаких париков.

– Ну что, офицер Дюбуа? Готов к нашей «скучной» жизни?

Он обнял её за талию и притянул к себе.

– Сначала – кофе. Потом – работа. А вечером… – он понизил голос, – мы можем немного… нарушить протокол.

Она рассмеялась и прижалась к нему.

– Обещаю, нарушим так, что соседи вызовут полицию.

В этот момент Арчибальд, гордо восседающий на новой, трёхъярусной когтеточке, одобрительно мурлыкнул. Его план устроить своего человека в полиции и пристроить хозяйку в надёжные руки увенчался полным успехом.

Жерар посмотрел в окно на свой припаркованный «Пежо», на спокойные улицы Лиона, на женщину в своих объятиях. Его жизнь больше не была шампанским. Она была крепким, выдержанным вином. С сложным букетом, с терпким послевкусием, но от этого – только ценнее.

И он знал – их история далека от завершения. Впереди были и ссоры, и смех, и новые безумные авантюры. Но теперь они были вместе. И это было главное.

КОНЕЦ ПЕРВОГО СЕЗОНА.

Свиданиес хаосом

Глава 1.

Проснуться в одной постели с Фьоклой было сродни пробуждению в эпицентре карнавала. Даже в семь утра в понедельник. Сегодня она лежала, уткнувшись носом в его плечо, а ее рыжие волосы разметались по подушке, как пожар на фабрике ваты. Жерар лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь непривычной тишиной. Тишина длилась ровно сорок семь секунд.

– Жерар, – голос ее был хриплым от сна и полным фатального предчувствия. – У нас проблема.

Он мгновенно открыл глаза, сердце екнув от привычного ужаса.

– Что случилось? Де Сент-Клер сбежал? Мадам Клод снова надела твои сапоги?

– Хуже, – она села, сдернув с себя одеяло. – У нас закончился кофе. Это апокалипсис. Конец цивилизации. Без кофе я не смогу заряжать твою ауру перед дежурством!

Жерар с облегчением рухнул на подушку.

– Успокойся, дракончик. Я куплю по дороге.

– Но это не тот кофе! – воскликнула она с трагизмом шекспировской героини. – Тот, что в синей пачке, от которого твоя карма вибрирует на высокой частоте! Обычный кофе превратит тебя обратно в того скучного полицейского, который ел бутерброды с камбером и боялся собственной тени!

Он посмотрел на нее – взъерошенную, серьезную и невероятно прекрасную в своем абсурдном отчаянии. И почувствовал прилив такой нежности, что аж затошнило.

– Хорошо, – сдался он. – Я заеду в тот эзотерический магазин. Но если они снова предложат мне кофе с добавлением порошка из рога единорога, я кого-нибудь арестую.

Их утренняя идиллия была прервана истошным воплем из кухни. Они переглянулись и в один миг сорвались с кровати.

На кухне их ждала картина, достойная кисти Босха. Мадам Клод, в своем лучшем шелковом халате с драконами, стояла на стуле и указывала дрожащим пальцем на Арчибальда. Тот сидел на столе с невозмутимым видом римского императора и методично жевал ее новую, только что купленную, дорогущую бирюзовую бигудину.

– Он! Он опять! – заходилась мадам Клод. – Это уже пятая за месяц! У него, походу, аллергия на красоту!

– Он просто помогает тебе обновить гардероб, – философски заметила Фьокла, доставая кофеварку. – Бигуди – это символ устаревших стандартов. Арчи – борец за свободу самовыражения.

Жерар, уже одетый в половину униформы, попытался провести воспитательную беседу.

– Арчибальд, это нехорошо. Выплюни.

Кот посмотрел на него с таким презрением, что Жерар невольно отступил на шаг, а затем с громким щелчком выплюнул остатки бигудины прямо на его начищенные ботинки.

Вечером того же дня Жерар вернулся домой, мечтая только о тишине и диване. Вместо этого его встретила Фьокла с сияющими глазами и с огромным, подозрительно знакомым свертком в руках.

– Не смотри так, – сказала она. – Это не еще один парик.

– А что это?

– Это твой свадебный костюм!

Жерар с опаской развернул бумагу. Перед ним предстал… шедевр. Костюм цвета баклажана, с жилетом из ткани, которая переливалась всеми цветами радуги при свете, и с галстуком-бабочкой в виде летучей мыши.

– Фьокла… – начал он осторожно. – Мы же договорились на классический черный.

– Черный – это цвет для похорон и скучных финансовых отчетов! – возразила она. – Наша свадьба – это взрыв! Фейерверк! Это должно быть ярко! Как твоя любовь ко мне!

– Моя любовь к тебе скорее цвета выгоревшей униформы после задержания пьяного дебошира в луже, – пробормотал он.

– Что?

– Я сказал, очень… креативно.

В этот момент в квартиру, не стучась, влетел Мартин с двумя пиццами и лицом человека, несущего горячие новости.

– Ну что, любовнички, не помешаю? – он бросил пиццу на стол и уставился на костюм. – О-хо-хо! Дюбуа, ты будешь похож на помидор, у которого случился психоделический приступ. Это новый дресс-код в участке?

– Это его свадебный костюм, – с гордостью объявила Фьокла.

Мартин присвистнул.

– Понятно. Ну, я тогда свой подарок заранее вручу. – Он достал из кармана маленькую, изящно упакованную коробочку и с торжествующим видом протянул Жерару.

Тот открыл ее. Внутри на бархатной подушечке лежали две пары… затычек для ушей. Одна пара – розовая, в виде маленьких сердечек. Другая – стандартная, полицейская, желтого цвета.

– Это на всякий случай, – пояснил Мартин. – Розовые – для тебя, на время ее приготовлений. Желтые – для нее, на время твоих рассказов о работе. Проверено, работает.

Фьокла рассмеялась, а Жерар с благодарностью сунул коробку в карман. Возможно, это был самый практичный подарок за всю историю жениховства.

Их вечер был в разгаре, когда в дверь постучали. На пороге стоял их новый сосед, пожилой мужчина с добрыми глазами и с тарелкой печенья.

– Здравствуйте, соседи! Я только заселился, этажом выше. Зовут Анри. Решил познакомиться.

– О, входите, месье Анри! – радушно воскликнула Фьокла. – У нас как раз пицца и… ну, вы знаете, обычный хаос.

Анри улыбнулся.

– О, я уже заметил. У вас такая… яркая жизнь. Очень интересно за вами наблюдать.

Фраза прозвучала невинно, но Жерар, полицейский инстинкт которого дремал чутким сном, почувствовал легкий укол беспокойства. Он отмахнулся. Просто добрый старичок.

Он не знал, что «добрый старичок» Анри как раз час назад перематывал запись с камеры, установленной на его чердаке, и с довольной улыбкой сочинял новый стишок.

«Офицер и его Фурия, в страсти падая с дивана,

Разбили вазу, но нашли себя в обнимку средь хлама.

О, сладкий хаос! Ваш танец столь нелеп и восхитителен,

Что наблюдать за вами – мой единственный талант…»

Игра началась. И на этот раз ставки были еще выше, потому что на кону была их любовь, их быт и их право на глупое, безумное, но свое счастье.

Глава 2.

Первая «весточка» пришла через три дня. Конверт из дешевой желтой бумаги, без обратного адреса, был аккуратно подсунут в щель между дверью и косяком. Фьокла, выходя утром за кофе «для вибраций кармы», наступила на него босой ногой.

– Ой! – сказала она, поднимая конверт. – Жерар, тебе, наверное. Похоже на уведомление о штрафе за парковку. Или на анонимную любовную записку от мадам Клод.

Жерар, бреясь на кухне с опасной бритвой в руке (Фьокла утверждала, что это «повышает вибрацию мужской энергии»), пробурчал:

– Выбрось. Скорее всего, реклама пиццы.

Но Фьокла уже вскрыла конверт. Внутри лежал листок с напечатанным стихотворением. Она прочла первую строчку и фыркнула. Потом вторую – и ее брови поползли вверх. Прочтя все, она разразилась таким оглушительным хохотом, что Жерар чуть не отхватил себе половину щеки.

– Что там? – настороженно спросил он, прижимая к лицу бумажное полотенце.

– Это… это шедевр! – всхлипывая, прошептала Фьокла. – Слушай!

«О, воин закона в объятьях своей дикой розы,

Их ночной танец так страстен, отважен и груб.

Он шепчет: «Душечка», а в ответ слышит стоны и угрозы,

Когда в пылу забытья он ей отдавил полтуловища, любя.

Но стоило руке блюстителя скользнуть под шелк одеяния,

Как боль забыта, и вновь в ход идут и руки, и… молчания!»

В квартире повисла гробовая тишина. Было слышно, как на кухне Арчибальд увлеченно вылизывает своё причинное место.

Жерар медленно покраснел. Сначала стал розовым, как креветка, потом алым, как форма английского гвардейца, и, наконец, приобрел насыщенный цвет спелого баклажана, достойный его свадебного костюма.

– Это… это… – он пытался найти слова, но его словарный запас, обычно достаточный для составления протокола, дал сбой. – Кто это…? Как они…? ЭТОГО НЕ БЫЛО!

– Милый, – с притворной задумчивостью сказала Фьокла, перечитывая стих. – А помнишь, позавчера вечером, когда мы смотрели тот фильм про пингвинов, и ты действительно попытался меня перевернуть, но мы с грохотом свалились с дивана, и ты крикнул: «Черт, я тебе все ребра поломал!»?

Жерар смотрел на нее с немым ужасом. Да, он это помнил. Он также помнил, что через пять минут они оба хохотали, валяясь на ковре, а потом все же закончили начатое, причем весьма успешно.

– Значит, это… правда, – прошептал он. – Кто-то подсмотрел.

– Не просто подсмотрел! – восторженно сказала Фьокла. – Кто-то облачил наш бытовой секс в форму сонета! Это же поэтично! Почти как Шекспир, только про нас и с прищемленными конечностями.

– ЭТО НЕ ПОЭТИЧНО! ЭТО ПРЕСТУПЛЕНИЕ! – завопил Жерар, хватая мобильный. – Это вторжение в частную жизнь! Нарушение… всяческих статей! Я его найду и арестую!

– Подожди, – положила руку ему на плечо Фьокла. – Давай не будем спешить. Во-первых, стих действительно смешной. Во-вторых, теперь наша личная жизнь станет достоянием общественности. Представляешь, какое веселье? Капитан Бертран будет читать это за утренним кофе!

Мысль о том, что капитан Бертран читает про его «ночной танец», заставила Жерара содрогнуться с такой силой, что бумажное полотенце отпало от его порезанной щеки.

В участке его ждал новый кошмар. Стоило ему переступить порог, как в коридоре воцарилась неестественная тишина. Сержант Мартин, сидя за своим столом, делал вид, что увлеченно изучает какое-то дело, но его плечи предательски тряслись от смеха.

– Дюбуа! – проревел из своего кабинета капитан Бертран. – Ко мне!

Жерар, чувствуя себя на эшафоте, зашел внутрь.

Бертран сидел, откинувшись на спинку кресла, и жевал свою неизменную сигару (незажженную, по предписанию врачей). Перед ним на столе лежал тот самый желтый листок.

– Ну что, Дюбуа, – начал капитан с убийственным спокойствием. – Я, конечно, всегда знал, что ты… гм… разносторонняя личность. Но чтобы до такой степени… Я, честно говоря, не знаю, что здесь криминального – вторжение в вашу личную жизнь или эти… ужасные рифмы. «Любя» и «себя»? Серьезно?

– Капитан, я…

– Молчи, Дюбуа. Лично мне все равно, как ты проводишь время со своей… дикой розой. Но если эти вирши начнут появляться здесь регулярно и отвлекать мой персонал от работы, я лично пришпорю тебя и заставлю вести расследование. Понял?

– Так точно, капитан.

– И смени, ради всего святого, диван на что-нибудь более устойчивое. У нас в участке и так текучка кадров, а тут еще ты со своими ребрами. Вон.

Выйдя из кабинета, Жерар увидел, что на доске объявлений, прямо поверх служебных ориентировок, кто-то прикрепил его стишок, снабдив его подписью: «Офицер месяца. За выдающиеся достижения в области рукопашного боя на домашнем фронте».

Мартин, наконец не выдержав, рухнул головой на стол и забился в истерике.

– «И вновь в ход идут и руки, и… молчания!» – рыдал он. – Боже, это гениально! Я плачу!

Жерар молча подошел к доске, сорвал листок, смял его и сунул в карман. Он поймал на себе взгляд нового напарника, Люка Моро. Тот сидел за своим столом с идеально бесстрастным лицом, но в уголках его губ танцевала едва заметная улыбка. Он поймал взгляд Жерара и вежливо кивнул.

– Не обращайте внимания, Жерар, – сказал Люка. – Коллеги просто… ценят юмор. Ваши отношения с мадемуазель Фьоклой действительно вдохновляют.

Что-то в этой фразе прозвучало фальшиво. Слишком сладко. Слишком подобострастно. Но Жерар был слишком унижен, чтобы это анализировать.

Вечером, когда Жерар, помятый и несчастный, вернулся домой, Фьокла встретила его не с смехом, а с объятиями.

– Бедный мой герой, – сказала она, гладя его по стриженым волосам. – Весь участок над тобой смеется?

– Весь Лион, наверное, скоро будет смеяться, – мрачно буркнул он, уткнувшись лицом в ее шею. Она пахла кофе, краской и чем-то своим, успокаивающим.

– А знаешь, что мы сделаем? – прошептала она ему на ухо. – Мы превратим это в наше оружие.

– В оружие? – с недоверием переспросил он.

– Абсолютно. Этот стишок – не оскорбление. Это признание. Признание в том, что наша любовь настолько горяча и непредсказуема, что о ней хочется слагать поэмы. Даже такие дурацкие.

Она отвела его в спальню, к окну, выходящему на темный противоположный дом.

– Представь, что он там, смотрит. И сейчас он увидит не пару неудачников, над которыми все смеются. Он увидит спектакль. Наш спектакль.

И прежде чем Жерар успел что-то сказать, она принялась его целовать. Страстно, демонстративно, театрально. Она стащила с него пиджак, сорвала галстук, не отрывая губ. Она вела его, пятясь к кровати, и ее движения были отточенными, как у танцовщицы.

– Играешь? – хрипло спросил он, чувствуя, как ярость и унижение начинают превращаться в нечто другое, более темное и желанное.

– Играем, – ответила она, сбрасывая с себя блузку. – Покажем этому бездарному поэту, как выглядит настоящая муза. Та, что может вдохновить не на жалкие вирши, а на нечто… грандиозное.

Их любовь в эту ночь была вызовом. Каждое прикосновение, каждый стон был адресован невидимому зрителю. Это было странно, возбуждающе и немного безумно. Жерар забыл о стишке, о насмешках, обо всем на свете. Была только она, ее тело, ее смех, заглушаемый его поцелуями, и горячее желание доказать невидимому врагу, что их не сломить.

Он не знал, что в эту самую минуту на чердаке напротив Анри, их «добрый сосед», с восторгом наблюдал за этим спектаклем, его пальцы быстро стучали по клавиатуре.

«О, как они прекрасны в гневе и в страсти,

Их танец – вызов, брошенный в мою ночь.

Ее улыбка сладострастна и причастна

К тому, что даже я, поэт, теряю мощь.

Но я не отступлю. Игра лишь начинается,

И ваша страсть, мои герои, продолжается…»

Война была объявлена. И Жерар с Фьоклой, сами того не зная, только что приняли вызов.

Глава 3.

Инцидент со стихами временно отошел на второй план, потому что на первый вышла Мать Всех Битв – подготовка к свадьбе. Фьокла устроила в их гостиной «штаб оперативного планирования», который напоминал музей современного искусства после урагана. Повсюду были разбросаны образцы тканей, эскизы торта в виде полицейской машины, облепленной кристаллами Сваровски, и фотографии голубей в крохотных цилиндрах.

– Нельзя просто пригласить гостей и накормить их салатом? – устало спросил Жерар, пробираясь к кофейнику через завал из кружев и глянцевых журналов.

– Салат?! – Фьокла взглянула на него, как на еретика. – Жерар, дорогой, салат – это не просто еда! Это метафора! Наш салат будет называться «Страсть и протокол»! Зелень – это твоя униформа, помидоры черри – мои алые сапоги, а соус…

– …будет вызывать изжогу у твоих бельгийских родственников, – закончил за нее Жерар. – Я понял.

В этот момент дверь распахнулась, и в квартиру вкатилась мадам Клод. На ней был комбинезон, расшитый стразами, и шлем с видеокамерой, напоминающий прибор ночного видения.

– Так, я провела разведку! – объявила она, снимая шлем. – Конкурентка, эта выскочка Виолетта из салона «Утренняя роза», заказывает себе свадебный торт на три яруса выше! Но я ее опередила! Я договорилась с кондитером, что наш торт будет на ЧЕТЫРЕ яруса, и на самом верху будет сахарная фигурка Арчибальда, попирающего лапой бутафорский пистолет!

Из-под дивана донелось одобрительное мурлыканье.

Жерар почувствовал, как у него начинает дергаться глаз. Его мобильный вибрировал. Сообщение от Мартина: «Выживаешь? Я поставил 50 евро, что ты сбежишь в Бельгию до десерта».

Он собирался ответить что-то язвительное, когда в дверь постучали. На пороге стоял Люка Моро, его новый напарник, с коробкой дорогих конфет и сияющей улыбкой.

– Жерар! Фьокла! Я проходил мимо и подумал, что не могу не заглянуть. – Его взгляд скользнул по хаосу в гостиной. – О, я вижу, кипит работа! Фьокла, этот эскиз… это ваша идея? Гениально! Сочетание бархата и металла – это так по-вашему, смело и незабываемо!