Фэнкуан: новогодняя лихорадка

Послышались тяжёлые шаги Сфина, и вскоре он подошёл к ней сзади, обнял за талию, прижался всем телом. От него разило перегаром, потом и дешёвым одеколоном.

– Кому нужна старая карга? Да даже если и так, что с того? Праздник что ли отменять? – Он тут же начал грубо мять её грудь второго размера сквозь тонкую ткань халата. Возбуждение и давление в его засаленных спортивках нарастало с невероятной быстротой.

Алина инстинктивно хотела отстраниться от него, но мысль промелькнула быстрее: “Новый год же… В холодильнике, кроме тухлятины хер да ни хера. Праздновать нечем. Ну пусть берёт, чо хочет. А я потом возьму своё. Не впервой уже.”

И он взял её прямо тут же, на холодном, застеклённом балконе, прислонив к стеклу. Быстро, на сухую, без прелюдий. Алина была невозбуждена из-за увиденного, из-за холода, из-за отголосков того душераздирающего крика и потому что была ещё относительно трезва.

– Фу, ты чо, о халат мой вытерся? – брезгливо поморщилась она, когда он, закончив, отстранился.

– А обо что ещё, а? Ха-ха-ха! – расхохотался довольный Сфин, натягивая резинку штанов на пузо.

Алина про себя обругала его последними словами, которые знала, и сама, с отвращением, подтянула передник халата, кое-как подтёрлась, а потом натянула трусы.

– Замёрзла до ужаса, пошли отсюдава! – застучала зубами она, отталкивая его и пробираясь обратно в квартиру.

Когда она вошла на кухню, то застала мать, уже вовсю потрошащую шесть огромных, туго набитых пакетов из гипермаркета в ТЦ напротив. Содержимое было как из грёз алкаша: три бутылки дешёвого игристого, четыре «треугольника» разного сыра, сырокопчёная колбаса, длиннющий (в отличие от хрена Сфина) багет с чесноком, готовый салат оливье, карбонад, палка докторской, торт «Прага», пачка презервативов…

Алина скривилась. Вот гондон… Но тут же лицо её прояснилось, когда она заметила три тетрапака любимого вишнёвого сока. В пакетах ещё были пачки сигарет подороже и куча другой снеди.

Вопрос, откуда у Сфина столько бабла на такую гору, отпадал сам собой. Это были откупные. Его отец, давно женившийся во второй раз на благовидной женщине и обзаведшийся новыми наследниками, проживал в Щёлково в трёхэтажном особняке. Ежемесячно он отсылал непутёвому сыну пятьдесят тысяч рублей с одним условием: «Не появляйся, не звони, не порть нам жизнь». Квартира, кстати, в которой они сейчас “праздновали”, была его мамы, которая умерла пять лет назад и после похорон которой Сфин (тогда ещё Илья) и начал медленно, но верно присасываться к бутылке. До того он был примерным сыном, круглым отличником, окончил училище по специальности «сварщик», работал не филонил и в рот капли не брал. А потом… Потом запил горькую. И встретил двух «понимающих» и «поддерживающих» женщин, которые охотно разделили с ним его наследство и денежное, и моральное.

В очередном пакете обнаружились четыре изящные бутылочки финской водки с клюковкой и две полторашки солёной минералки – классическая «опохмелка» на будущее. Мамаша Алины аж затряслась от восторга, прижимая одну из бутылок к своей тощей грудной клетке:

– Илюшка! Да ты прям серьёзно настроен! Щедрая ты душа!

– Ладно тебе, Настён, – буркнул он, кивая щетинистым подбородком в сторону соседнего пакета. – Там вон… конфеты для прекрасных дам. Я надеюсь, вы у меня на всю ночь задержитесь? А?

– Ой, Илюша, да это ж «Рафаэлки»! Мои любимые! И шоколадки-то, шоколадки! – визжала мать, разрывая упаковку. – Ну ты прямо зави-и-идный мужик! Готова за тебя замуж прям щас!

– Настён, извиняй, – Сфин похабно подмигнул, обнимая за плечи Алину, которая напряглась, как струна, – но мне вот Алишка больше по душе! Она-то всего на пятнадцать лет младше меня, невеста как раз на выданье!

Мамаша метнула на дочь взгляд, в котором смешались зависть и уязвлённое самолюбие. В свои сорок семь она всё ещё считала себя «ого-го»… Ой, ну да, было несколько морщин, зато отсутствовала парочка зубов, но фигура-то ещё ничего, а опыт какой! Она всерьёз рассчитывала прибрать Сфина к рукам. Не то чтобы он был мечтой, но пятьдесят тысяч в месяц на дороге не валяются. Да и телек у него был большой, плоский. Она порой приходила к нему, чтобы посмотреть свой любимый турецкий сериал, правда, обычно надолго её не хватало: бутылка на столе увлекала куда сильнее, чем любовные перипетии на экране. Теперь же, глядя на его похотливую ухмылку, направленную на Алину, она почувствовала не просто обиду, а холодный укол страха, а вдруг он и правда переключится на дочь, и её разносольная жизнь закончится? Будет только мелкую лярву баловать…

А Алина поёжилась от всей этой сцены, едва сдерживая гримасу отвращения. Замуж в свои двадцать три, да ещё и за Сфина, она не собиралась ни в одной из возможных вселенных. Пусть себе этот хмельной “звездорас” идёт в своё далёкое эротическое путешествие. Вообще, у неё на жизнь не было никаких планов. Учиться – лень, работать – тем более, на ноги вставать по утрам – ад. Она обладала аккуратной, ещё смазливой мордашкой без явных признаков алкоголизма – ни сизого носа, ни сильных отёков. Да, фигура была пресноватой и плоской, без намёка на соблазнительные формы, но всё же получше, чем у некоторых. Время от времени, когда позарез нужны были деньги, она подрабатывала «увеселительной девочкой». Однажды, в восемнадцать лет, она даже договорилась через интернет о встрече с дедком лет шестидесяти. Тогда она ещё не пропила свой телефон и он помогал ей подрабатывать. Тот, открыв дверь и увидев на пороге это бледное, детское «чудо», испытал не похоть, а скорее стыд и растерянность. Он ожидал увидеть хотя бы тридцатилетнюю опытную женщину, а не вчерашнюю школьницу. В итоге он пристроил её драить квартиру, а за нехитрый клининг, больше из жалости, выложил пятнадцать тысяч. Алина же, получив деньги, вся сияла от счастья, спустила всё на алкашку, чипсы, торт и новое кружевное бельё, которое после первой же носки потерялось в общей куче грязного тряпья. Так что о какой уж тут сознательности могла идти речь.

– Ой-ёй… – вдруг Сфин потряс головой, опёрся на стол. Лицо его позеленело. – Чёт меня мутит, эт самое… Я пойду… полежу немного. Вы это… – он махнул рукой в сторону богатства, разложенного по столу, – только не сожрите всё сразу, а? Лучше к новому году подготовьтесь, чо вы… т-там-м-м… – язык начал заплетаться, мысли путаться. – Ну, эт самое… вы ба-б-бы… в общем… – Он так и не смог сформулировать мысль до конца, развернулся и, пошатываясь, удалился в сторону спальни.

– О-о-о! – протянула мамаша, ехидно подначивая и водя в воздухе пальцем, – этому столику больше не наливать!

В кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием фантиков в руках матери. Алина стояла, глядя на удаляющуюся в спальню фигуру Сфина, а потом на этот праздничный стол, купленный на откупные за сыновнее неучастие. И тошнотворное предчувствие, что отпустило её ненадолго, вернулось, ударив с новой силой, став ещё осязаемее и тяжелее. Впрочем, и тишина-то воцарилась ненадолго. За её спиной раздался глухой шлепок чего-то мягкого о пол и тут же гундёж матери:

– Да ёбаный насос в три горла!

Алина повернулась и увидела мать, сидящую на корточках на полу и судорожно загребающую обратно в пластиковый контейнер гору оливье, размазавшуюся по линолеуму.

– Последи, чтобы б… ык… чтобы этот би… бидрила заднеприводный не спалил… – бормотала та, пытаясь собрать салат, смешанный теперь с грязью и крошками.

– Да ушёл он уже… дрыхнет, – безучастно бросила Алина.

– Я б тоже покемарила… горячий хавчик разморил. Доча, поработай тряпкой в кои-то веки, подотри пол, а то он весь в мазике… – мамаша тяжело поднялась, опираясь о стол измазанными в салате руками. Сначала она хотела сказать что-то вроде: «Поработай тряпкой, а не мандой, как обычно», но язык, заплетаясь, выдал более нейтральный вариант. Не хотелось портить праздник. Всё-таки Новый Год, надо быть добрее.

Пошатывающейся, шаркающей походкой в старых, грязных тапочках она поплелась в зал, где стояла её вторая великая любовь после синьки – телевизор. Завалилась на продавленный диван, нащупала пульт и включила. До кухни, где Алина ворча, протирала залитый майонезом пол, донёсся звук чего-то вроде старого советского кино, весёлого, с песнями. Голоса актёров звучали неестественно громко и жизнерадостно на фоне тяжёлых мыслей девушки.