– О! Нет-нет, это не к спеху! – заверил он. – Сначала МЫ должны одобрить его выбор. И что-то мне подсказывает, что намечается жуткий мезальянс…
– Ничего, – «успокоила» гостья, – так и быть – снизойду, – она обвела присутствующих насмешливым взглядом. – Не парьтесь, кровососущие. Я не планирую бежать за фатой.
– Что может решать женщина в таком вопросе? – сказал Уманс пренебрежительно.
– А где сам «жених»-то?
– О, он не в курсе наших посиделок, – заверил Одон. – Его отправили по неважным делам, и скоро он не вернется.
– Н-да. Так я и думала.
– Наверное, вы покорили его своей непосредственностью и… современностью. Право, я не знаю – чем еще. Вы даже не слишком молоды. Вам – сколько? Лет тридцать пять – тридцать шесть? Возможно, если вас причесать и накрасить – что-то может и получиться. Но мы видели первых красавиц, таких, от которых дух сводило… Уманс, помнишь Джельду?
– Джельда? О!
– Ясно-ясно, – кивнула Никодима. – Я – убожество, а Джельда, полагаю – давно ластами щелкнула. Не без вашего участия.
– Современные женщины не хотят жить ради мужчин, – заметила Малена.
– И ради чего же они тогда живут? – удивился Уманс.
– О! – усмехнулась Никодима. – Обнаружилось масса поводов! Но вы это все знаете, если догадались в телефоне сообщение накнопкотыкать.
– Она не боится, – хмыкнул Уманс.
– Бедняжка, – заметила Малена. – Кстати, если что, у Олефа – алиби. А о нашем приезде вообще никто не знает…
Атмосфера в комнате поменялась. Вампиры с новым интересом смотрели на женщину.
– А знаете, друзья, – произнес Одон, поднимаясь с места и неотрывно глядя на Никодиму, – не кажется ли вам, что мы давно не развлекались? И что эта нахалка сама напросилась?
– Олеф, конечно, расстроится, – заметила Малена, но взгляд ее уже горел кровожадным нетерпением.
– Переживет, – хмыкнул Одон, медленно, плотоядно приближаясь. Подошел. Встал позади гостьи. Наклонился, вдохнул аромат пестрых волос. Потом медленно наклонился к ее шее…
– Жить надоело? – спокойно уточнила Никодима. Она даже не отшатнулась.
Одон замер. Нерешительно выпрямился.
– Она не боится! – слегка истерически прошептал Уманс.
– А ты слушай своего братца, – посоветовала гостья. – Он хоть и полудурок, а инстинкты у него рабочие.
– Да кусай ты ее уже! – почти в экстазе крикнула Малена.
Одон, теперь не сдерживаясь, резко схватил Никодиму за плечо левой рукой, чтобы обездвижить. Но она и не пыталась вырываться. Он обнажил клыки, сделал легкий замах, чтобы впиться в шею…
Никодима поставила бокал на стол.
– Так. Вы мне надоели, – произнесла она, и вдруг стало понятно, что Одон так и замер в замахе. Что-то мешало его телу завершить нападение… В его взгляде проступило непонимание.
Неспешно женщина встала с кресла «выплывая» из удерживающей ее руки. Малена истошно завизжала и попыталась убежать: резким движением ладони Никодима на расстоянии остановила беглянку и вернула ее в кресло.
Уманс тут же поднял руки – сдаюсь. Встать он не мог – ему парализовало ноги.
– Край непуганых вампиров, – вздохнула Никодима. – Слушаем сюда, «родственнички». Приоборзели вы, братцы, смотрю, просто стыдоба. И легализация вам не указ – да? Тут вы, может и правы, легализация – человеческая забава, а вы же считаете, что покруче людей.
– Кто… ты? – прохрипел Одон.
– Что, теперь я пахну по-другому, да? Страшненько? Принято называть нас индуалами. Существа, латающие судьбу. И, честно говоря, вас в планах у меня не было. Мы вообще вампирами не занимаемся. Но, раз уж вы настаиваете… Я – не трудоголик, по своей воле работать не лезу. Обычно – меня зовут. Ну, или, как в вашем случае – нарываются.
Она посмотрела на Одона, и на его лице отразился ужас.
– Садись, агрессор, – приказала Никодима.
Вампир, подчиняясь чужой воле, неловко сел в ее кресло.
– Н-да… – проговорила она задумчиво. – Что бы такого с вами сотворить… Уманс, ты что, там бормочешь? Молишься? Кому, интересно? У вампиров, что, есть религия?
Никодима подошла к нему, чуть наклонила голову, прислушиваясь. Уманс не молился. Он читал старинное стихотворение, которое слышал еще от прадеда.
Я – не добро, не зло.
Я – отраженье,
Передо мной не выйдет притворяться.
Наполовину демон, сутью – ангел.
Меня зовут, когда случилось горе,
И нет возможности
Забыть или смириться.
Я выправлю судьбу, верну потери,
Потребовав взамен такую плату —
Что с дьявольским сравнится испытаньем.
– А… – сказала Никодима, дослушав. – Ну, да. Как-то так. Хотя, конечно, ангелы-демоны – ужасный штамп! Но что взять с Шекспира? Так. Я сейчас никакие желания не исполняю, поэтому испытания не планирую. Просто разозлилась. Но ты, Уманс, не скули, ты мне настолько не интересен, что тебе это даже выгодно.
Она подошла к трясущейся Малене.
– Вот чем ты гордишься? Молодостью? У тебя взгляд клофелинщицы. На такое разве что семиклассник зеленый поведется, так тому все равно, на что вестись.
Никодима подошла обратно к Одону. Страха в его чертах уже не было. Теперь в них сквозила ненависть и обреченность.
– Вернемся… как ты сказал? Ко вкусненькому? А, не сказал – подумал. Ну, сорри, путаю иногда.
Никодима запустила пятерню в его волосы.
– Глава семейства! Это же надо так оскотиниться. Ты хотел обратить женщину, которая нравится Олефу. Все равно, что изнасиловать невесту брата, гад острозубый. Даже если бы я осталась жива, на что ты и не рассчитывал, что пришлось бы пережить ему? А все зависть… Да, Одон? Почему не моя?
– Давай уже!.. – прошипел он.
– Что тебе давать? – поинтересовалась Никодима.
