«Хитрая» контора

– Смеешься, бессовестная! А на вид-то вроде порядочная девушка. Совсем перевернулся весь мир! И по телевизору-то показывают такое, что стыд и срам! Ухватят эту гитару, что парни, что девки не разобрать, и туда-сюда по этой сцене, туда-сюда! – женщина очень уж энергичными движениями рук показала, как девки и парни носятся по сцене туда-сюда. – Вот они-то и в автобусе не могут проехать прилично, как все добрые люди! – наверное, она еще все надеялась на понимание со стороны девушки в брючном костюме. Но что поделаешь, если уже смешинка попала Елене в рот, тем более, что попутчица так комично жестикулировала, и поэтому она уже не просто прыснула в кулачек, а рассмеялась во весь голос, прежде чем что-то ответить.

По-видимому, это сценка привлекла внимание парней к девушке в голубом, потому что один, очень высокий, в вязанном пуловере, отделился от компании и приблизился к ней. Когда он наклонился в ее сторону, Лена заметила на его тонкой жилистой шее еле заметную цепочку с изящным крестиком.

– Девушка! – обратился он к ней. – Идемте в наш коллектив, ребята мы музыкальные, у нас будет вам веселей.

– Спасибо за приглашение, но мне выходить через остановку, где меня ожидает ревнивый жених, – пошутила она с лучезарной улыбкой.

– Тогда прошу прощения. Честное пионерское, обидно! – потоптавшись, он возвратился к своим, однако здесь же вернулся назад и протянул ей невесть откуда взявшуюся у них большущую фиолетовую астру. – Это вам!

– Спасибо… – Елена осторожно взяла цветок, поднимаясь с сиденья. Автобус начинал притормаживать – это была ее остановка.

– Девушка, вас как зовут!? – крикнул парень, когда она уже выскочила наружу.

Мотор с усилием заурчал, и тогда Лена вместо ответа приложила к губам кончики пальцев и послала ему воздушный поцелуй.

Пару минут ходьбы. Она стремительной птицей взлетела на нужный этаж и два раза звякнула в обитую черным дерматином дверь с овальной табличкой «36» и до неприличия здоровым глазком.

Послышались мягкие шаги, потом «неприличный» глазок потемнел, звякнула скидываемая цепочка, стукнула задвижка замка, и дверь отворилась.

– Ах, это Леночка к нам приехала! – с вполне искренней радостью заворковала Лариса Евдокимовна. – Сережа уже беспокоился, и мы с Николаем Николаевичем задумались, уж не обиделась ли на что…

Между тем Лариса Евдокимовна не стала дожидаться Лениных объяснений, а, закрыв дверь, увлеченно завозилась с цепочкой, с которой у нее что-то не ладилось. Елена достаточно изучила Сережиных родителей да и его самого, но и сие знание не избавляло её от скованности. Она молча сняла туфли и подала астру Сереже, который наконец догадался, что это она, и вышел встречать. Первоначально цветок предназначался его маме.

Бобрышкин-младший провел невесту к себе в комнату и, обходя ее то с одной, то с другой стороны, выразил таким образом свою радость по поводу состоявшейся встречи, а затем сразу же сообщил «сногсшибательную» новость, что выменял вчера в клубе, почти даром, значок «35-летие Комсомольска-на-Амуре».

– Поздравляю! – не пытаясь скрывать сарказма, сказала Елена.

Сережа, видимо, понял, что допускает в своем поведении какую-то глупость.

– Я сейчас врублю музыку поинтересней, да? А потом ты расскажешь, как живешь, хорошо? – поспешно предложил он, поправляя очки.

– Хорошо, хорошо, – вынужденно улыбнулась она. – Но сначала ты расскажи, как у тебя дела, а то все звонишь и звонишь…

«Надоел уже!» завершила она в душе недосказанное, но все-таки застеснялась собственных мыслей и пожала его локоть. «Как-никак целый год вместе проходили в кино!..»

В ответ Бобрышкин сделал неловкое движение, похожее на то, что хочет ее обнять, но то ли Лена ошиблась, то ли его вспугнула Лариса Евдокимовна, заглянувшая без стука в комнату и сообщившая, что ужин будет через пятнадцать минут на столе; во всяком случае, последующие события развертывались по знакомому гостье сценарию. Сережа часто и подолгу перематывал магнитофонную ленту, а она в одиночестве скучала на диване. А потом он не выдержал и полез в письменный стол, где у него хранилась коллекция значков. Лена безразлично перебрасывала знакомые поролоновые листы альбома, на которых крепились металлические миниатюры, и думала-гадала о том, чем сейчас занимается Яснов. Ей почему-то представлялось, что он жарит в этот момент яичницу в своей холостяцкой квартире и при этом поминутно заглядывает в комнату, где по телевизору показывают хоккейный матч. «Нет!» – укротила она неудачное воображение, в сегодняшней программе хоккейного матча не было – это Обручева знала точно.

– Сереж, ты знаешь, – вдруг очень серьезно заговорила она, – тебе здорово подходят очки…

– Неужели, Лена? – откровенно удивился он. – Раньше ты этого не говорила, – Бобрышкин близоруко прищурился.

– А я только сегодня разобралась во всем до конца. Понимаешь?

– Нет, не совсем, – с неприсущей ему уклончивостью отозвался он.

– Я попробую объяснить. Дело в том, что до какого-то времени мы, каждый по-своему, пребываем в очках. Одни на всю жизнь так и проходят в розовых очках-окулярах, другие в черных, третьи в голубых, – она заглянула ему в лицо. – Я не знаю, какого цвета стекла моих очков, зато я поняла, что они искажают действительность, а с нею и того, кого я, может быть, мечтала увидеть, поэтому я вынуждена их снять.

В это время в дверях показалась Лариса Евдокимовна. В светлом, чуть ли не в белом халате, охваченном красным поясом поверх ее могучей фигуры, она предстала для сына в этот момент как спасательный круг.

– Сереженька! Леночка! Все уже приготовлено, прошу к столу! – с этими словами, расплывшись в улыбке, она чуть ли не подарила им книксен.

– Мы потом договорим, хорошо, Лена? – он просительно посмотрел ей в лицо, первым вставая с дивана.

«Не лучше ли отказаться от этого высиживания за столом и до конца объясниться?» – подумала девушка, но вслух так и не решилась ответить отказом и поплелась за ним следом, ругая себя за слабость.

Заступив в зал, Лена поздоровалась с Николаем Николаевичем, который уже расположился за столом и, к ее удивлению, вместо «Науки и Жизнь» изучал «Науку и Религию».

Это незначительное обстоятельство здорово развеселило Обручеву. «Человек из сплошной науки!» – подумала она, осветившись естественной улыбкой и усаживаясь за стол.

– Ну как, девушка, ваши дела, как чувствуют себя родители? – без выражения и не очень внятно осведомился Сережин папа.

– Нормально, – лаконично засвидетельствовала Елена.

Николай Николаевич чинно кивнул и, видимо удовлетворенный ответом, снова уткнулся в журнал.

А вот за умение готовить Ларисе Евдокимовне следовало отдать должное. На этот раз на столе стояла жаренная утка с зеленью, да еще и под майонезом. Возле каждой тарелочки лежали серебряные вилка и нож и, конечно, неизменный стаканчик с салфетками. Как по предварительному заказу, лишь стоило гостье поудобнее усесться на стуле, кот Лукреций совершил свой коронный прыжок и завел неизменную песню «Мур-мур». Лена обрадованно погладила кота и, подумав, положила себе на тарелку кусочек утятины. Серебряным ножом от этого куска она отпилила кусочек и, незаметно положив его себе на ладошку, сунула под нос Лукрецию. Понадобилось немного времени, чтобы хозяйка заметила котово пиршество.

– Леночка, да вы что?! Какой ужас! У него целый день лежит колбаса! – Сережина мама всплеснула руками.

Чтобы подавить в себе смех от этой повторяющейся комедии и изменить ситуацию, Лена немедленно шлепнула пушистое создание по спине.

– О, господи! Неужто испачкалась? – Лариса Евдокимовна привстала со стула, протягивая гостье салфетки.

Николай Николаевич, оторвавшись от чтения, осматривался, пытаясь понять суть происшедшего.

– Лена, ты что, и в самом деле измазала костюм? – проявил озабоченность Бобрышкин-младший, только что истово раздиравший кусок утки, с глуповатым выражением на лице.

До окончания этой трапезы Обручева досидела с трудом. Вместе с Сережей они мыли над умывальником руки туалетным мылом, судя по навязчивому запаху, явно приехавшим из-за рубежа. Ей пора, пора было прощаться и договорить все напрямик, но, чтоб на это осмелиться, ей все еще не хватило какой-то малости.

– У меня что-то разболелась голова, и я буду собираться домой…

– Может, дать тебе цитрамон… – растерянно произнес Сергей. – У нас есть, он хорошо помогает.

– Спасибо, он не поможет… – Лена принялась обувать в прихожей туфельки. «Хотя бы сейчас попытался поцеловать или обнять в память о себе, – подумала она. – Нет, я не в чем не ошиблась, и прекрасно, что так заканчивается!»

Наступал решающий момент, и Сережа окончательно помог этому.

– Лена, мне грустно, что ты уходишь… что же ты так… Обожди, я сейчас позову маму…

– И папу… – жестко добавила она. – Сережа, ты больше мне не звони, хорошо? – и объяснила: – Мы не подходим друг другу. Рассуждать об этом долго и ни к чему. А главное, я люблю другого человека! – мужественно закончила она.

– Ух! – облегченно выдохнула Елена на улице и вслух сказала: – Если дурак, то это на долго!

* * *

Утро. Понедельник. Центральное РОВД города Татьяновска.

После утренней оперативки, которую лично проводил полковник Аллегров и которая, на удивление, прошла быстро и без нахлобучек, Яснов и Обручева поднялись на третий этаж. Виктор Павлович конечно же помнил, как Лена в субботу удирала от его подъезда на своих «Жигулях». Однако удержался заводить разговор на беспокоящую его тему и сразу забрал деловую инициативу в свои руки.

– Елена Владимировна! Я хотел предложить четко распланировать наш сегодняшний день. То есть позвонить на Некрасовскую и вызвать для беседы человек десять: половина тебе, половина мне. Всего у них работает двадцать человек, а мы познакомились с начальником, бухгалтером, приемщицей, уборщицей и Лученком. Так что за день мы охватим почти всех, за исключением командированных. Ну и на всякий случай возьмем на заметку этих, со стороны: Нестеров – раз, Костромская и Иванова – два.

– Согласна, товарищ подполковник. Но мне не дает покоя эта злополучная 95-ая страница, где пропущен Дунаев. Пока Лесков развернется – а там вообще неизвестно, как будут подходить эти люди, – я составлю себе списочек на всех с 95-ой страницы, включая и Дунаева, и с этим списочком спущусь в паспортный, чтоб нам знать заранее, все ли на месте и не сменили ли адреса. Не отыщем интересных биографий с этой страницы – возьмемся за 96, 121, 122-ую.

– Годится! Я исчезаю к себе и звоню Лескову, а ты, значит, если что, находишься в паспортном.

Обручева осталась одна и, отпирая сейф, подумала с замиранием сердца: «Догадался или не догадался, отчего я в субботу дала стрекача?! Явно подозрительно он молчит. И с утра: Елена Владимировна!»

Выписав на отдельном листочке пять фамилий: Копров, Яшин, Дунаев, Алексевичюс, Грибкова, она вновь спрятала в сейф книгу регистрации работающих и покинула кабинет, направляясь в паспортный стол.

– Привет, Иринка! – сказала Обручева, сидевшей там девушке в форме младшего лейтенанта, светловолосой, крепенькой и круглолицей, которая неизвестно где отыскала допотопную чернильную ручку с открытым пером и сейчас что-то царапала ей на бумаге.

Девушка подняла голову, затем тряхнула соломенной челкой и радостно округлила глаза:

– Ленок, неужто ты?! И как это про нас прямо с утра следственный отдел вспомнил? Вы ведь там на переднем фронте борьбы с мафиози, а мы так, канцелярские крыски…

– Да ладно тебе, Ирин, заприбеднялась! Я к тебе по срочному делу, вот и прилетела с утра пораньше. Помоги по блату отыскать этих людишек, а? – Лена, подбоченясь, уперлась рукой о стол.

– Пойдем тогда сразу до картотеки, заодно поболтаем, пока я ищу, – охотно согласилась Ирина.

– Дополнительных приглашений не требуется! – обрадовалась Обручева. – Сейчас ты как главнокомандующий! О, вспомнила! Сегодня мама мне обещала пару билетиков на «Сыщики и воры» в 22.15. Пойдем?

– Кому про любовь, а ей только бы воры да сыщики, – добродушно проворчала подруга, которая уже забралась в картотеку. – Собственно, я бы и на «Сыщиков» сходила, но сама говоришь, что билетиков пара, а он?

– Кто он? – Лена сделала непонимающее лицо.

– Ты что прикидываешься, Сережа твой, кто же еще! Или у тебя их десять? – Ирина на минутку оторвалась от своих карточек и заглянула подруге в глаза. – Ой, Лена! А у тебя и точно они лживые! – воскликнула она. – Вы что, поругались? Ну-ка, давай рассказывай! – приказала Иринка, оставляя картотеку.

– Ты про карточки-то не забывай! – подстегнула ее Обручева, пытаясь хоть как-то защититься.

– Есть, товарищ не страшный лейтенант! Но зубки ты все равно не заговаривай! Ну, рассказывай, живенько!

– А что рассказывать… – Лена потеребила прядку волос. – Сказала, чтоб не звонил. – Она помолчала и, решив в это время осторожно пооткровенничать с подругой, проговорила, как бы в задумчивости: – Думаешь, мы за год погуляли хоть раз с ним по-человечески? Разве что в кино бывали, а остальное время просидели в квартире за его дурацкими значками. И вообще, от ихней семейки нафталином пахнет! На дверях запоров, как в швейцарском банке! Говорок, исключительно на «будьте любезны», короче, меня и саму у них в доме книксен сделать тянуло. Там у Бобрышкиных один Николай Николаевич молодец: тот хоть не скрывает, что я ему до лампочки. Кстати, когда я в автобусе к Бобрышкиным ехала, там компания парней собралась, и один обалденно играл на гитаре. Так ты знаешь, одна тетка недовольная развыступалась, руками машет, и глазки злые-презлые, как у зверюшки. А потом мне один из тех парней, длинный-предлинный такой, цветок подарил! – похвалилась она.

– Ну и ты влюбилась, да, старушка? – высказал догадку подруга.

– Ты, моя милая, совсем того что ли? – Лена не поленилась разобрать волосы, чтобы недвусмысленно покрутить у себя пальцем поблизости с ухом.

– А что же тогда? С Серегой совсем или просто временное явление? – допытывалась подруга. – Вообще-то я тебе давно хотела сказать, хочешь обижайся, хочешь нет, но он мне не нравится. Теленкообразный какой-то…

– А чего обижаться, ты в самую точку его охарактеризовала, если за год мы с ним не поцеловались ни разу!

– Да ну! – изумилась Ирина, округлив глаза. – Врешь ведь! Целый год были знакомы и не целовались?!

– Вот тебе истинный крест! – побожилась подруге Елена.

– Тогда все правильно, нечего о нем и вспоминать! – коротко резюмировала она.

Какое-то время они помолчали. Наконец Иринка отыскала первую нужную карточку и спросила:

– А так, Ленок, если серьезно, то кто у тебя еще на примете? Крути, не крути, а в этом месяце тебе двадцать пять… Это мне еще всего двадцать три…

– Ох, Иринка-Иринка! Я уже восемь лет, как люблю одного человека! – неожиданно для самой себя призналась Обручева, – Только кажется, это все пустое… Он даже не догадывается об этом!

– Ничего себе новости, я буквально в трансе! Восемь лет любит, и никто об этом не знает! Он что, женат, или у вас безответная любовь? Платоническая, как ее по-литературному называют, – младшая лейтенантша опять позабыла про карточку и подалась к подруге вперед.

– Не знаю… – обронила Лена, вдруг залезая с ответом под черепаший панцирь.

– Да ты признайся мне, дура, легче станет! Я ведь не побегу на площадь Октябрьской Революции всем рассказывать! А хочешь, я сама с ним поговорю! – решительно предложила Иринка. – Еще не хватало, чтоб такая красотулечка сохла по ком-то!

– С ума сошла! Никто ничего не знает. Даже я сама…

– А Татьяна Владимировна догадывается о чем-нибудь? – избрала подруга другую тактику.

– Этого я больше всего и боюсь! Я даже представить себе не могу, если мама узнает… А насчет Бобрышкина я ей уже намекала, что гулять с ним дальше сандалии жмут.

– Ладно, – совсем внезапно усмирила свое любопытство Иринка. – Заинтриговала ты меня основательно, но до кино я потерплю. А то в кино не пойдем! – по-детски пригрозила она, при этом быстро вынув из ячейки последнюю карточку и, взглянув еще раз в принесенный подругой список, удовлетворенно прихлопнула по столу ладошкой. – Всех нашла, кроме Дунаева! – сообщила она.

– А Дунаев куда подевался? – проявила нетерпение Обручева.

– Садись тут за столом, выписывай пока этих, – посоветовала Ира. – Не знаю пока, куда он исчез. Или уехал куда давно-предавно, а может, убили… Что, сейчас мало людей пропадает? – она вновь заглянула в ее список, – Это у тебя не бичи какие-нибудь?

– А что, если он действительно умер? – медленно проговорила Лена, осененная нехорошим предположением. – Тогда как?

– А что как! Нужные справки я тебе наведу через ЗАГС. Лишь бы там оперативно сработали, но я их пошевелю.

В помещение вошла начальник паспортного стола и увела за собой Ирину. Обручева аккуратно выписала из карточек себе на бумагу нужные сведения на Копрова, Яшина, Алексевичюса и Грибкову и через вестибюль направилась в кабинет к начальнику отдела уголовного розыска. Около двери подполковника топтались двое каких-то мужчин. Лена окинула их быстрым взглядом и без стука проникла в апартаменты Яснова. Там, кроме хозяина, еще находились трое незнакомых типов; они собрались уже уходить и сейчас в три пары глаз с любопытством уставились на молодую женщину в милицейской форме.

Когда они наконец удалились, Обручева присела на стул, а Яснов сказал:

– В общем, у этих троих железное алиби. Контора Лескова, оказывается, принимает долевое участие в строительстве жилого дома, и эти товарищи ссылаются на множество конкретных свидетелей, с которыми они там работали в пятницу. Сейчас в коридоре – ты их наверно видела – стоят Родькин и Безродный. Мы считали, что они в командировке (помнишь, приемщица говорила, что Родькин самым последним получил у нее командировочные), да и Лесков подтверждал, что оба в Волнистом Яру, но вот факт налицо, что они в городе, зато сами проявили инициативу прийти к нам… У тебя есть новость, а то пусть они постоят в коридоре минут пять?

– Четверых в картотеке мы отыскали, а вот пятого не нашли. И кого бы вы думали? А того, что пропустила приемщица при переписывании книги!

– Дунаева?

– Его самого!

– Оч-чень интересно… – начальник УгРо почесал макушку.

– Особенно тогда, когда я ваши же слова вспомнила, что надо обратить внимание на всякого рода неординарные события, связанные с конторой и именами тех, кого случайно или умышленно пытались предать забвению, – как бы продолжила его мысли Обручева. – Из заслуживающих внимания событий в жизни скромной организации могут быть: пожар, арест коллеги, смерть (даже из весьма отдаленного круга лиц), любовные интрижки, в том числе и вокруг конторских красавиц. В нашем поле зрения их пока две: приемщица и Вера Елисеевна, причем в отношении последней следует сделать поправку во времени. Уборщица, мне думается, здесь не в счет, ну а с Грибковой нам еще предстоит познакомиться, – она кончила говорить и облокотилась на стол.

– Тогда, Леночка, поступаем так: я беру твой листок и проскакиваю по адресам всех четверых, а останется время – сам наведаюсь в ЗАГС. А ты пока занимайся с Родькиным и Безродным. Возможно, и кроме них кто-нибудь еще подойдет.

– Обязанности вы, Виктор Палыч, распредели вроде бы поровну, и все же осмелюсь спросить: почему именно вам надо мотаться по городу, а не мне? Вы, кроме прочего, еще начальник отдела, административное лицо. Неприлично, конечно, спорить со старшим по всем статьям, но я женщина… – одаривая его улыбкой, Лена неприкрыто кокетничала.

– Именно, Леночка, по этой причине, что ты женщина, а я мужчина, – внешне сохраняя серьезность и сдержанность, ответил Яснов, хотя и от улыбки, и от тембра ее голоса его сердца учащенно забилось. – Для мужского пола в разъездах как-то удобней. Глядишь, ненароком где и пивка кружечку перехватишь, – захитрил он, но здесь же решился: – В нашем коллективе ты такая одна: самая красивая и самая молодая. Так что, пока есть возможность, занимайся делами на месте и не забывай время от времени смотреться в зеркальце, чтоб вспоминать, что говорил тебе Яснов.

– Да ну вас, товарищ подполковник! Наговорили мне здесь миллион доводов, да еще и смутили, – следовательша и на самом деле покрылась легким румянцем.

– Работай, работай на месте! Все лишний раз хулиганы к тебе не пристанут… – подполковник пружинисто поднялся из-за стола, весь подтянутый и молодцеватый, сразу устремляясь к двери.

– Родькин, заходите, пожалуйста! Следователь вас ждет! – сказал в коридор Виктор Павлович и, когда тот бочком проскользнул в кабинет, плотно прикрыл за собой дверь с той стороны и заспешил в дежурку.

Родькиным оказался мужчина годов сорока, с ясно проступающими залысинами и несколько одутловатым лицом. Был он аккуратно выбрит, в отглаженных брюках и в неумело подглаженном пиджаке, уже по значительной части своей поверхности явно терпящим бедствие, но зато в абсолютно новой светлой рубашке, правда с бурым пятном на воротнике, посаженном, по всей видимости, совсем недавно. Неопределенного цвета глаза Родькина бегло, но вместе с тем цепко осмотрели весь кабинет и с забранного фигурной решеткой окна переметнулись на следовательшу.

Прежде чем пригласить присесть посетителя, Обручева заправила чернилами поршневую авторучку, а уж затем сказала:

– Присаживайтесь, пожалуйста, где вам удобно.

Удобней всего Родькину оказалось на стуле, что стоял напротив молодой следовательши с низким голосом. Те двенадцать стульев, что стояли в ясновском кабинете вдоль стен, он не удостоил своим вниманием.

«Когда следователь женщина – это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что добрей и доверчивей, а плохо, потому что дотошней и придирчивей», – принялся незатейливо рассуждать Григорий Иванович, но в это время лейтенантша заговорила:

– Григорий Иванович, что послужило причиной того, что вы сами, без вызова, пришли в милицию?

Мужчина довольно долго молчал, по всей видимости, совсем не предвидя такого вопроса, но наконец произнес:

– Так у нас говорили, что всех вызывать будут…

– Кто такое сказал вам конкретно?

– Да я и не помню, – он замялся. – Все говорили…

– Не беспокойтесь, это не плохо, что вы пришли, особенно если окажетесь полезны в раскрытии преступления. Я правильно поняла, что вы решили помочь нам?

Мужчина утвердительно кивнул головой.

– Тогда расскажите, где вы были в пятницу и чем занимались?

– Я находился в командировке в Волнистом Яру. Это Раздольнинского района. Мы были вдвоем с шофером, он стоит в коридоре и может подтвердить.

– Ну, подтверждений пока не надо. Когда вы узнали о совершенной краже и от кого?

– Сегодня утром от начальника узнал, как все остальные.

– Григорий Иванович, вы что, всего на два дня уезжали в командировку?

– Почему? Оформляли на три недели, да машина нас подвела.

–А каким образом она вас подвела?

– Сломалась, да и все.

– Что-то, Григорий Иванович, вы сами пришли, да не очень охотно отвечаете на мои вопросы, – высказав свое замечание, Обручева подумала: «С какой целью он начал с вранья? Из разговора с Лесковым, который происходил утром, стало случайно известно, что двое работников, Безродный и Родькин, почему-то болтаются по Татьяновску, вместо того чтобы находиться в Волнистом Яру. Сам Лесков об этом узнал в воскресенье от уборщицы, которая лично видела Григория Ивановича на базаре еще в субботу с какой-то девушкой или женщиной. Вот теперь и остается гадать, а ездили ли они в Волнистый Яр вообще? А пока, в данном случае, слишком уж интересно, что заставило Родькина среди первых спешить в милицию, да еще и по собственной инициативе?»

После затянувшейся паузы, и так как мужчина так и не отреагировал на ее реплику, она спросила:

– На чем вы добирались в Татьяновск из Волнистого Яра? Если мне не изменяет память, то это где-то сто десять километров!

– На чем же еще, если не на машине?

После такого его ответа молчание зеленоглазой следовательши основательно затянулись, и Гриша уже физически ощутил растущее в нем беспокойство. Еще с первых минут, после того как он переступил порог этого кабинета, Родькин проклял себя за то, что черт его дернул приволочься в милицию да, кроме того, и уговорить Безродного на такой же поступок. А ведь прежде, чем принять такое решение, Гриша всю ночь проворочался на постели, разрабатывая свой гениальный план. Узнав от ребят и от Нинки, что собираются проверять всех работников, чем те занимались в пятницу, он вознамерился предпринять ход конем, ясно осознавая, что его командировочное удостоверение – ерундовое алиби, если их с Безродным серьезно удумают проверять. Так он и сделал свой первый шаг к этому кабинету, пытаясь продемонстрировать свою гражданскую зрелость и тем самым сразу отвести от себя все подозрения. «Да, мол, действительно, мы были в командировке, но подвела машина, и мы вернулись. По приезду прослышали про беду, что постигла родную контору, и вот явились по первому зову родной милиции!»