Сборник повестей

Глава 13. Надежда

А все надежда в сердце тлеет,

Что, может быть, хоть невзначай,

Опять душа помолодеет,

Опять родной увидит край.

Где бури пролетают мимо,

Где дума страстная чиста, —

И посвященным только зримо

Цветет весна и красота.

Воскресный день с утра хмурился, срывался иногда мелкий противный дождик, но, переодевшись, в теплые куртки, кроссовки, брюки, пешком прошлись от цирка до памятника Чернышевскому, по местному Арбату с многочисленными уличными кафе, яркой рекламой на магазинах и лавочках.

– А вот здесь, на месте сельскохозяйственной академии напротив консерватории стояла кирха, как две капли, похожая на нашу кирху. Представляешь! В Саратове и у нас – в селе Верхний Еруслан! Но ее взорвали.

Отреставрированное здание консерватории с высокими готическими окнами, шпилями и башенками, стояло, как бы само по себе, не вписываясь в ансамбль старинных кирпичных дворянских и купеческих домов, и органично смотрелось бы, наверное, рядом с величественностью лютеранского собора.

На месте погибшей церкви бил летом причудливыми струями оригинальный музыкальный фонтан, сейчас застывший на зиму.

Прошлись по тенистым аллеям Липок, сжатых со всех сторон наступающими домами. Здесь ощутимо чувствовался неповторимый, сохранившийся аромат смеси доцветающих роз, кустарников и асфальта.

– Если бы мы не уехали тогда, 1991 году, в Германию, я бы учился здесь, с тобой, – Женя остановился перед памятником, вздохнул, – и не было бы столько потерянных лет!

Они присели на старинную лавочку под огромной лиственницей.

– Женя, ни о чем не жалей! Никто не знает, что найдешь, и, где потеряешь, как говорит моя мама. Ты обеспечен материально, независим, увидел мир, и впереди еще такая большая жизнь, – она взяла Женьку под руку, прижалась, чмокнула на глазах прогуливавшей публики смело в щеку, стерла пальцами след губной помады:

– А я жалею только об одном, что выскочила так рано замуж и не училась на очном факультете в этом замечательном городе, городе-мечте. Мне и сейчас иногда хочется сдать экзамены в университет и сидеть здесь, в аудиториях, ждать и готовиться к сессии рядом со своими юными выпускниками. Вот такая мечта.

– Хватит грустить. Пошли в кафе, закажем разных пирожных, кофе, чай, соки и порадуемся, что мы вместе! Вместе! – Женя вскочил с лавочки, обнял Сашу за талию и закружился с ней на месте под неодобрительными взглядами пожилой пары.

Выехали из города сразу после обеда, чтобы засветло добраться до дома, но «зависли» на мосту, ползли в пробке почти час. Подъезжая к райцентру, радовались, что долгожданный дождь, догонявший их всю дорогу, начал, сначала осторожно, потом все сильнее начал стучать по крышам и деревьям. Женя, успев загнать машину в пустой гараж, заскочил в освещенный коридор с уже намокшими волосами.

– Я останусь у тебя на несколько дней, ты не возражаешь? У моей тети полон дом гостей из Сибири. Пустишь в свой терем-теремок своего будущего мужа? – Женя поставил сумки, огляделся с интересом.

К этому нужно было привыкнуть, – видеть его рядом, такого большого, сильного в просторных комнатах своего дома, слушать его спокойный мягкий баритон, о чем-то спрашивать, отвечать, смеяться вместе с ним. И в то же время понимать, что все это – временно. Что его, как свободную птицу, не удержать возле своей юбки, и рано или поздно птица станет на крыло и поднимется высоко в небо навстречу своей судьбе.

– Сколько у тебя здесь книг! Целая библиотека, Женя взял сборник стихов Фета, лежащий на столе возле компьютера, раскрыл пожелтевшие листы:

– Саша, а это ведь о тебе. А обо мне что-нибудь найдешь? Или о нас двоих?

– Так, значит, соучастница греха? Вот, что ты обо мне думаешь! – Саша легко толкнула ничего не ожидавшего Женю на диван, и тот, падая, успел схватить ее за руку, притянул к себе, сразу ощутив, как натренированное, сильное тело внезапно стало податливым, таким желанным, близким и родным, требующим и берущим, что ничего более важного для него в эти мгновения больше не существовало.

Позже, после ужина, сидя на диване, в комнате с книжными шкафами, с картинами на стенах, иконами на журнальном столике, со скромным ковром на полу, с минимумом старой мебели, Женя смотрел, как Саша привычно расчесывает копну своих длинных, до пояса вьющихся волос. Расчесывает так естественно, без всякого кокетства, как она это делала каждый вечер и до него, и будет заплетать свою косу на ночь и без него, склонив свою головку набок. Его словно озарило:

– Ведь я люблю эту женщину, – такую яркую, умную, чувственную, независимую, непредсказуемую, надежную, свободную и просто красивую.

В его жизни были разные женщины, кроме бывшей жены: немки, русские, итальянка. Но воспоминания о русской подружке из далекого заволжского села, —заводной, похожей немножко на него самого, отчаянной, красивой, заставившей его полюбить походы в библиотеку и слушать стихи, – иногда всплывали в памяти.

Мысль о встрече с ней жила подспудно, где-то в глубине сознания постоянно, даже, когда был счастлив после женитьбы на рыжеволосой еврейке, дочери скромного парикмахера с соседней улицы. А ведь женился по настоятельному требованию отца узаконить отношения с понравившейся девчонкой после двух поездок с ночевками на ближайшее озеро.

Он думал о Саше, даже, когда через год родилась дочь.

Женя знал, был совершенно уверен, что вернется в Россию, когда закончит обучение в коммерческом колледже и станет хорошо зарабатывать. Тогда отец все чаще заговаривал, словно случайно, что ему нужно обязательно побывать на Алтае, посетить могилы родителей и бабушки с дедушкой. Проведать в Волгоградской области среднюю сестру, которая вышла замуж за русского, и из-за мужа, категорически отказавшегося менять свою фамилию в документах на немецкую девичью жены, они остались в России – стране с непрекращающимися войнами, резкими скачками цен, инфляциями, с терактами в крупных городах и с разоренными селами.

Муж тети был простым крестьянином, который не вылезал сутками круглый год из старенького ДДТ на необъятных полях целинного совхоза, а когда совхоз развалился, стал фермером с вечными проблемами нехватки кормов, денег, изношенной техники, кредитами, ссудами.

– Женя, посмотри, что мне ученики подарили, – Саша стояла на пороге спальни босиком в тонкой ночной рубашке до колен, под которой было только загоревшее тело. Его недотрога и пылкая любовница одновременно, скромная учительница, за мгновения превращающаяся в элегантную особу, аскет в быту и восторженная любительница поэзии, сельчанка, посещающая города из-за любви к путешествиям или лишь по необходимости, мечтательница и великая труженица, – это была его Саша.

Она, погасив свет в спальне, включила картину, где причудливая игра света и теней создавала иллюзию набегающих волн у далекого тропического острова на фоне заходящего солнца. И они, после такого насыщенного впечатлениями дня, заснули под несмолкающий шум прибоя.

И только глубокой ночью, проснувшись, Женя выдернул шнур из розетки, в полной темноте и тишине слушая ровное дыхание своей любимой женщины.

Утро было свежим и чистым после прошедшего ночью дождя. Капли застыли на все еще зеленых листьях деревьев, падая на волосы, плечи при неосторожном прикосновении холодными пульками приближающейся осени.

– Не желаешь ли, милая Сашенька, после уроков совершить со мной еще одну поездку по историческим местам района? – Женя принес из машины спортивную сумку, достал пачку своего кофе, за неимением турки сварил кофе в литровой эмалированной кружке. Саша заварила себе чай из пакетика:

– А грязь на дорогах? – школа была далековато, но она спокойно за двадцать минут успевала до начала первого урока.

– Я тебя подвезу, – начал Женя, но Саша, схватив сумку, помахала рукой уже в дверях:

– Я поеду с тобой, хоть на край света. Жди в четырнадцать часов, – и убежала.

Дождавшись девяти часов, Женя взялся звонить сначала в Москву, потом – в Волгоград, потом – снова в Москву по разным номерам. Все это заняло уйму времени.

– Нужно заплатить за переговоры, – машинально подумал Женя, набирая очередной столичный номер, но представил, как это может оценить Саша, и, сказав про себя: «Проспишь все на свете», – решил, не откладывая, во время совместной поездки, рассказать ей о своих планах.

Иногда, особенно во время длительных летних утомительных переездов по разбомбленным, неустроенным сотням километров дорог приходила подспудно мысль: « А не поторопился ли ты сюда, на свою бывшую Родину, поддавшись меланхолии детских и юношеских воспоминаний, настрою тех незабываемых лет, понимая, что вырос на русских народных сказках, поэзии и прозе великих русских писателей и поэтов? Ведь стремительный двадцать первый век успел перекроить сознание многих, что мы все – дети мира! А та волна переселения, которая подхватила, сорвала с насиженных мест, выплеснула в города и поселки далекой Германии тысячи всколыхнувшихся, взметнувшихся семей, откликнувшихся на призыв зова крови предков? Смогла ли она заставить заглушить все восстающие в душе сомнения и переживания надеждой на безоблачную жизнь?»

«Буду мемуары на старости лет писать – вот тогда и отвечу на все эти вопросы, а пока буду просто жить, как решил, и любить, пока могу», – решительно захлопнул записную книжку, поднимаясь из-за стола.

Глава 14. Заволжье

Опавший лист дрожит от нашего движенья,

Но зелени еще свежа над нами тень,

А что-то говорит средь радости сближенья,

Что этот желтый лист – наш следующий день.

Как ненасытны мы и как несправедливы:

Всю радость явную неверный гонит страх!

Еще так ласковы волос твоих извивы!

Какой живет восторг на блекнущих устах!

Идем. Надолго ли еще не разлучаться,

Надолго ли дышать отрадою? Как знать!

Пора за будущность заране не пугаться,

Пора о счастии учиться вспоминать.

– Женя, ты дома? У меня новость! – Саша влетела в комнату, сбросив туфли у порога, схватила Женю за руку, потом, увидев удивление в его глазах, отпустила, присела на диван напротив стола.

Щеки от быстрой ходьбы, свежего воздуха разрумянились, она была взволнована.

Женя убрал ежедневник. Телефонная линия была занята:

– Что случилось? За тобой кто-нибудь гнался?

– Женя, помнишь, мы тогда летом убедились, что ход подземный существует, а нам ведь не верили! Представляешь, сегодня трактор копал канаву под водопровод в парке. Да, у нас в парке начато строительство церкви, Она будет кирпичной, за зданием кинотеатра «Еруслан», в самом центре села. Там земля освящена. И вот, трактор чуть не провалился в подземелье. Значит, действительно, от дома священника до старой церкви был прорыт ход!

Саша снова схватила Женину руку:

– У нас полшколы с уроков сбежало, а у меня завуч на уроке сидела.

– Сашенька, давай обедать. – Женя встал из-за стола, – Я тут у тебя немножко похозяйничал – налепил пельменей по-сибирски. Надеюсь, ты не откажешься попробовать мою стряпню?

Саша, стремительно войдя в комнату, не обратила внимания, что стол в зале сервирован на двоих, а из кухни доносятся аппетитные запахи свежей зелени, лука и вареного мяса.

– Ты готовить умеешь? Прости меня. Я из-за этой новости даже за хлебом не зашла, А тут пельмени. Да здравствуют пельмени!

Она была взволнована, и Женя увидел снова ту девчонку- атаманшу, которую когда-то в начале апреля встретил после рыбалки на Чернышевском пруду в двух километрах от села. Она накачивала спущенное колесо велосипеда, но безрезультатно, оно было проколото. Рядом на дороге лежали связанные удочки и стояло ведерко с рыбой.

В классе это была строгая примерная отличница на первой парте, которая целую неделю добровольно носила ему учебники в феврале. А здесь, в степи, он как бы вновь познакомился с ней, когда Саша в лоб спросила, сверкнув своими кошачьими глазами:

– А ты любишь стихи? А книги читаешь? Я обожаю Евтушенко, Вознесенского, Смелякова! Знаешь, когда я в третьем классе прочитала книгу Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна», мы с мальчишками угнали у деда на Еруслане лодку и втроем доплыли до Песчанки. Хотели до Волги, но нас нашли на третий день. Ты знаешь, сколько Еруслан делает поворотов? До Песчанки по прямой – пять километров, а мы три дня через камыши пробивались.

Они с Сашей вели велосипеды рядом и беседовали, будто были знакомы с детства.

Как она отличалась от Жениных сестер, которых: во-первых, никогда бы не отпустили без взрослых рано утром на речку, во-вторых, они любили поспать и целый день сидели возле матери, в-третьих, никто не хотел учиться езде на велосипеде. Женя был в семье средним, Старшая сестра Эмма перешла в десятый класс, у нее остался парень в Сибири, с которым она переписывалась. А младшая, Вика, была маменькиной дочкой, шила куклам платья и часто болела.

Саша была выдумщицей и заводилой во всех делах.

В апреле грязь быстро подсохла. Саша уговорила отца дать два тонких сосновых бревна от будущего забора и сделать волейбольную площадку на пустыре за их двором. Мальчишки под руководством Саши вкопали эти столбы, натянули сетку из ДОСАФа, сделали разметку мелом, сложились на мяч, и уже с первого мая бились по волейболу улица против улицы.

Учителей не было. Сетку на ночь не снимали, никто ее не трогал. Это была их территория.

Потом летом сделали на реке шалаш, ловили рыбу, варили уху, пробовали запеченную в глине рыбу, даже вареные ракушки, жарили на прутиках соленое сало.

Эта девчонка стала сниться по ночам. Когда играли поздно вечером в ремня, ему отбивали кожу на ладонях, – до пятидесяти ударов за вечер ремнем за отказ отдать Сашку.

Ей нравилось получать записки, и он придумывал причины, чтобы, кроме рыбалки, речки и волейбола, встретиться с ней.

Это она притащила его в библиотеку.

Сейчас, с высоты своих тридцать пять лет, он понимал, что это было временем прощания с детством, когда все просто, беззаботно и очень серьезно одновременно.

Эта сохранившаяся искренность, открытость в женщине, стоящей на пороге своего расцвета в тридцать пять лет, волновали его. Саша была или исключением из природных правил, или, наоборот, природа пыталась подсказать ему, что можно сохранить молодость тела, сохранив молодость души, свежесть восприятия, детскую непосредственность, доброту, увлеченность, только, не ведая злобы и зависти, живя в согласии с собой и миром, насколько это возможно.

Как все это сохранилось в Саше, он не знал. Он был далеко от нее не только в измерении расстоянием, – далек и в мыслях, потому, что не разглядел ее сущности тогда, будучи молодым, глупым, самовлюбленным мальчишкой, хотя чувствовал инстинктивно, что она не такая, как все: чистая, доверчивая, с завидной силой воли, целеустремленности.

Она и учительницей стала, подчиняясь подсказке свыше: иди и учи.

– Женя, ты меня не слушаешь. Когда я вышла замуж и перевелась на заочное отделение университета, меня, студентку второго курса мехмата, взяли по знакомству библиотекарем. И осенью, когда заведующая была в отпуске, я уговорила девчонок-библиотекарш залезть в подвал.

Он всегда был закрыт на такую огромную щеколду и замок, сохранившиеся, наверное, с дореволюционных времен. Зимой печки топили углем и дровами, но, когда мы открыли крышку, в подвале было пусто, валялся разный хлам: списанные книги, старые журналы. Но, что интересно, в полу была заколоченная дверь. Как мы не пытались подцепить толстые доски, у нас ничего не получилось, а потом привезли уголь и дрова, и подвал завалили. Через год ушла в декретный отпуск, родила дочку Аннушку, и мне, честное слово, стало не до подвалов.

– Женечка, давай представим, что если там есть дверь, то за ней может быть и потайной ход. Предлагаю: давай залезем и посмотрим.

– Нет, нет, Сашенька. Хватит с меня и того случая, – на голове шрам остался, где зашивали.

– Дай, я посмотрю, – он склонил голову, и Саша, почти касаясь его грудью, стала раздвигать пальцами непокорный чуб.

Женя замер от этой пронзительной ласки и, схватив на руки: «Ты что, с ума сошел! Вдруг кто-нибудь придет!» – крепко обхватившую его за шею Сашу, отнес на раздвинутый в спальной диван.

Каждое прикосновение было колдовством, било током до невозможности устоять.

– Женька, пусти! Пользуешься преимуществом, что сильнее меня! Женя, спустимся в подвал и все там осмотрим завтра, хорошо? – он ослабил свои объятия, и она вынырнула из-под него, поправляя взлохмаченные волосы.

Женя встал:

– Саша, нам нужно совершить одну деловую поездку, пока не стемнело. И в дороге поговорим, – Женя вышел на улицу выгонять машину из гаража, а Саша, взглянув в зеркало на свои покрасневшие щеки, вздохнула: – Обиделся.

Они выехали из села по трассе на север.

– Неужели в Верхний Еруслан? Зачем? К тете знакомиться, – так сказал бы заранее, чтобы оделась приличнее. Отпадает.

Когда машина промчалась по новому мосту через Еруслан и резко свернула на песчаную грунтовую дорогу среди почти барханов до самой реки, оставив село позади, Саша не выдержала:

– Женя, там впереди – только брошенные села. У тебя там друзья?

Слева темной стеной среди песков и степи высились уходившие вдаль на несколько километров ровные ряды уже взрослых сосен.

– Провезу тебя, Сашенька, на своем «Баварце» по старинному чумацкому тракту. Историю учила? Знаешь своих предков? Помню, когда-то ты говорила, что у тебя все родственники по линии отца – украинцы.

– А бабушка – донская казачка со станции Себряково, мама – из Московской области, – добавила Саша.

Женя рассмеялся:

– Тут, в нашем заволжском краю все давно живут в дружбе и согласии: русские, украинцы, немцы, казахи, татары. Саша, я тебе сказал на Эльтоне, что вернулся в Россию, чтобы заняться восстановлением кирхи. Я – представитель одной очень солидной фирмы. Когда окончательно решил вернуться в Россию, меня порекомендовали в эту фирму, как хорошо знающего русский язык. Мне нужно изучить экономическую ситуацию в этом перспективном в будущем районе Заволжья.

– Знаешь, откуда у меня деньги, независимость? Нет, не думай, я – не миллионер и не шпион. Когда после окончания колледжа поступил на работу в приличный банк, повезло удачно вложить сбережения отца в перспективные акции французской нефтяной компании, начавшей разведку нефти и газа на территории нашего района. Нефть нашли, и начали разработку возле села Черебаево. Ты об этом знаешь. Нашли огромные запасы нефти в районе села Харьковка, но разработку пока прикрыли.

– Нефть ищут и добывают в Сибири, на Дальнем Востоке – это очень большие затраты, а здесь – в пяти километрах железная дорога, практически рядом – нефтеперерабатывающие заводы Саратова и Волгограда, ветка – Астрахань – Москва.

– А потом – наша поездка на Эльтон. Возникла дерзкая идея – построить рядом с существующим с 1945 года санаторием, где мы были, причем, в кратчайшие сроки, новый санаторий с современным оборудованием на уровне израильских санаториев на Мертвом море. Сейчас я этим занимаюсь. Много организационных вопросов, но необходимые работы уже начались.

– Сашенька, моя идея понравилась. Предварительные расчеты положительные. Мы будем строить санаторий на Эльтоне.

Машина мягко шла по проселочной дороге, заросшей травой, ныряла в небольшие балки. Кустарники хлестали по стеклам ветками с теряющимися на дороге листьями, а в хороводе встречающихся деревьев все чаще вспыхивали золотом независимые осинки.

– Сашенька, ты что-то побледнела? Тебе плохо? – Женя остановил машину на высоком берегу реки. Сашу просто укачало на бесконечных подъемах и поворотах.

Она спустилась по влажной глине к самой воде. Слегка подташнивало, но стало легче, когда, заглянув в сумрачный полумрак еле-еле движущегося течения и увидев свою бледную физиономию, умылась и постояла несколько минут на легком ветерке, не вытирая лица.

Женя стоял наверху, возле машины и ждал. Протянув руку, помог взобраться на бугор:

– Тебе лучше? Может быть, вернемся?

Все услышанное от Жени вдруг сложилось неожиданно для Саши в обидные до боли слова: – Совместить полезное с приятным.

Полезное – это работа, очень ответственная работа серьезного умного предпринимателя, возможно, даже громко – бизнесмена. Да, да, это вам не кафе или магазин модной одежды открыть. Газ, нефть – это серьезное поле деятельности для серьезных мужчин.

– Ну, а приятное, – встретиться неожиданно на дороге с бывшей одноклассницей и провести с ней несколько свободных, в напряженном графике переговоров, совещаний, поездок, вечеров.

– А сегодня ты куда собрался? – ей захотелось пройтись без машины, пешком, по дороге, вдыхая свежий после ночного дождя грибной запах преющей листвы, каких-то запоздалых полевых цветов, шуршащего камыша, и слушая переговоры ветра с верхушками огромных тополей.

– Сашенька, как здесь хорошо! – он притянул ее к себе и стал целовать страстно в шею, щеки, губы. – Я тебя люблю! Все мои проблемы сразу куда-то уходят, я просто перестаю о них думать рядом с тобой. Тебя невозможно не любить. Выходи за меня замуж.

Саша вздохнула:

– Ты хочешь видеть рядом с собой постоянно постепенно стареющую женщину?

Женя отрицательно покачал головой:

– Не забывай, Сашенька, мы с тобой – почти ровесники, Я старше тебя почти на два месяца, Мы будем стареть вместе, но это будет потом, не скоро. Мы должны объехать весь мир. Успеть воспитать наших детей, Ты должна родить мне сына, или двух. Или трех, как получится, – добавил он.

– Говори «Да», а то, как в сказке, сейчас бросимся оба в омут с высокого бережка вниз головой…

– Кто-то в омут, а я – вон на ту гору, – и она потянула Женю за руку на высокий, уходящий вдаль рукотворный вал – плотину, с которой открылась и панорама реки, и огромный луг, заросший кустарником

– Ты не ответила! – северный ветер здесь был задиристым, пытаясь пробраться через куртку до разгоряченного тела.