День Правды

– Не вздумайте снимать обувь! – крикнула она.

Мы остановились у входной двери возле красивых вешалок и подставок для обуви.

– Уж лучше мы переобуемся, – не огласилась Алла Викторовна и взяла с подставки две пары тапок в упаковке. Я слышала, что такие выдают в приличных гостиницах. – Грех ступать в грязных кроссовках на начищенный паркет, – громко сказала она.

Когда мы переобулись, Антонина Петровна была уже перед нами. Вблизи она выглядела не так молодо. Были заметны многочисленные морщины и морщинки, да и вообще всё лицо будто немного стекло книзу, но все равно ее нельзя было назвать старушкой. За годы работы в больнице я стала неплохой физиономисткой. По внешнему виду могу достаточно точно определить, насколько тяжело болен человек и есть ли у него шанс выкарабкаться. И сейчас, глядя на свою будущую пациентку, если конечно она ею станет, я невольно ставила ей диагноз. Нет, смерть еще не коснулась ее своим крылом, но явно притаилась где-то поблизости. Мне вдруг захотелось помочь этой пожилой женщине, отогнать от нее старуху с косой, еще не время.

Антонина Петровна приветливо поздоровалась с нами, правда, объятий и поцелуев не последовало.

– Спасибо, Аллочка, – сказала она. – Ты как всегда точна. – Потом повернулась ко мне. – А вы, надо полагать, Катя.

Я кивнула, но на душе у меня было неуютно. Несмотря на приветливость, Антонина Петровна смотрела на меня таким оценивающим взглядом, будто прикидывая, стоит ли ей эту вещь покупать. За последние месяцы, пытаясь устроиться на работу, я привыкла к подобным взглядам, но от этого они не стали мне милее. В потертых джинсах и скромном полосатом свиторочке я показалась себе инородным телом в этом роскошном доме. Тем временем хозяйка повела нас в столовую, где уже всё было готово к обеду. Попутно она сообщила, что на первом этаже располагаются столовая, гостиная и служебные помещения, библиотека и жилые комнаты на втором, а в подвале финская баня, бильярд и тренажеры.

В нарядной столовой был накрыт стол. Я ни разу не была не только в таких домах, но и в настоящих ресторанах, запольская кафешка и привокзальный ресторан в райцентре не в счет, но благодаря фильмам прекрасно представляла, как должен быть сервирован стол и как следует себя вести, так что старалась держаться подобающим образом. Нас обслуживала немолодая полная женщина, которую Антонина Петровна называла Надей. Поначалу радушная хозяйка предложила выпить вина, но мы с Аллой Викторовной отказались, тогда она нас весело поддержала «Пьянству – бой!» и тоже не стала пить. Наконец, мы приступили к обеду. Я очень проголодалась, но ела не спеша, стараясь по достоинству оценить изысканную пищу. Сырный суп! Сроду такого не пробовала, но оказалось очень вкусно. Тем временем началась застольная беседа. Поначалу поговорили о делах в издательстве. Алла Викторовна рассказала о новом авторе, которого недавно открыла и на которого возлагала большие надежды. Антонина Петровна поинтересовалась, что из себя представляет этот перспективный автор.

– Тридцатидевятилетняя домохозяйка, – промокнув губы салфеткой, ответила Алла Викторовна. – Дети выросли, и освободившуюся энергию она направила на литературу.

Антонина Петровна усмехнулась:

– Пришло время дилетантов. Ничему не учатся, но смело берутся за перо, отсюда и такой низкий уровень.

– Ну, не скажите, – перебила ее Алла Викторовна. – У нее явный талант, ну а для того, чтобы убрать кое-какие промахи, существуем мы, редакторы. И вообще, что-то я не припомню, чтобы Толстой или Чехов учились в Литературном институте.

Они еще немного подискутировали на эту тему. Я участия в разговоре не принимала, но слушать было интересно. Когда приступили к рыбе под маринадом, Антонина Петровна переключила внимание на меня:

– Катюша, вы не будете возражать, если я стану говорить вам «ты»? – Разумеется, я не возражала. – Так вот, я знаю, – продолжила она, – почему ты стала санитаркой, но скажи честно, ты испытываешь отвращение или брезгливость, ухаживая за больными?

Я изумленно уставилась на холеную пожилую женщину, сидевшую во главе стола.

– Нет, конечно! – искренне воскликнула я. – Иначе не смогла бы столько проработать в больнице. Но я постепенно привыкала, – пояснила я. – Сначала ухаживала только за мамой, потом за ее соседкой по палате, к которой никто не приходил, а затем и другим стала помогать, так что к тому времени, когда стала санитаркой, уже ко всему привыкла. Правда, бывают очень неприятные запахи, тогда я надеваю марлевую повязку, всё полегче.

Я поймала себя на том, что говорю о работе санитарки в настоящем времени, будто до сих пор работаю в больнице. Антонина Петровна продолжала внимательно разглядывать меня.

– А сейчас ты уборщицей в магазине работаешь? – Я покраснела и кивнула головой. Нечего сказать, хороший у меня послужной список. – Но я вижу, что у тебя ухоженные руки. Как тебе это удается?

Я облегченно перевела дух.

– Моя мама была учительницей, а у нас хозяйство и огород, все время приходилось выполнять грязную работу. Она считала, что учитель должен выглядеть опрятно и следила за собой, в том числе и за руками, все делала в перчатках, и меня к этому приучила. – Я сделала паузу, но, увидев устремленный на меня взгляд Антонины Петровны, продолжила. – Я всегда подбираю перчатки по размеру, обильно смазываю руки защитным кремом или вазелином, только потом надеваю. Я к ним привыкла, и они мне не мешают.

Антонина Петровна одобрительно покивала головой:

– Молодец! Красоту надо смолоду беречь, а ты ведь красавица. Знаешь об этом?

Я немного смутилась и пожала плечами:

– Пока это счастья мне не принесло.

Женщины переглянулись и почему-то рассмеялись.

– Тебе сколько лет? – поинтересовалась Антонина Петровна.

– Двадцать четыре.

– Ну, какие твои годы! Ты обязательно будешь счастлива!

После обсуждения вопросов, связанных с красотой и уходом за ней, Антонина Петровна повернула разговор в деловое русло.

– Алла Викторовна сказала тебе, что мне нужна сиделка. Кстати, ты умеешь делать уколы?

Конечно, я давно этому научилась и умела делать не только внутримышечные, но и внутривенные уколы. Поначалу меня только до мамы допускали, но постепенно мои успехи были оценены по достоинству, так что даже заведующая отделением, когда заболела, именно меня попросила поставить ей капельницу, якобы у меня рука легкая. Все это я и сообщила своим собеседницам, после чего устыдилась своего бахвальства и добавила, что медицинского диплома у меня нет.

– Я не такая уж бюрократка, – весело отозвалась Антонина Петровна, – а то, что ты умеешь делать уколы, очень хорошо, но могут потребоваться и другие услуги по уходу.

– Без проблем! – вырвалось у меня.

В это время принесли десерт, и все переключились на него. Я лихорадочно думала о том, какое впечатление произвела на миллионершу. Она вроде бы выглядит довольной, но бог знает, что творится у нее в голове. А мне так нужна работа, хотя бы на несколько месяцев, чтобы скопить немного денег и сделать еще одну попытку обосноваться в Питере. Если я сейчас уеду в Заполье, то вряд ли сюда вернусь.

После десерта мы перебрались в гостиную, куда Надя вскоре принесла кофе – крепкий, ароматный. Алла Викторовна стала поглядывать на часы, напомнив, что нас ждет такси, но Антонина Петровна не спешила нас отпускать, видимо еще не все обо мне выяснила и не приняла окончательного решения. Она вызвала Надю и велела ей покормить водителя. Немного поговорив о всяких пустяках, Антонина Петровна посмотрела на меня.

– Катюша, ты хочешь у меня работать?

– Да, – односложно ответила я.

– Тогда нам следует обсудить твой статус. Я хотела бы, чтобы ты была не только моей сиделкой, но и компаньонкой.

Перед моими глазами сразу предстала неприглядная картинка: бледная женщина в унылом платье с глазами на мокром месте – мишень для насмешек и издевательств. Нет, такой участи я себе не желала.

– А можно быть просто сиделкой? – хмуро спросила я, чувствуя, как еще одно рабочее место уплывает у меня из-под носа.

– Но почему?! – удивилась Антонина Петровна.

– Компаньонка – это ведь нечто вроде бедной родственницы или приживалки, – хмуро сказала я. – Уж лучше быть просто сиделкой.

Антонина Петровна улыбнулась:

– Наверное, я неправильно выразилась. На самом деле мне нужна помощница во всех делах.

Это звучало несколько приятнее, и я заинтересовалась. Оказывается, она участвует во всяких благотворительных фондах, ей приходит много писем, на которые нужно отвечать, а также требуются и другие секретарские услуги. Это было как раз то, о чем я мечтала, во всяком случае, именно то, с чего я собиралась начинать. Заметив мое воодушевление, Антонина Петровна спросила, какую плату я хотела бы получать за свою работу. У меня чуть инсульт не случился от резкого мозгового напряжения. Я примерно представляла, сколько платят секретарям, правда, в разных местах по-разному, но тут ведь еще и услуги сиделки. Я боялась продешевить, но и выглядеть слишком алчной не хотелось.

– Не знаю, – наконец выдавила я.

Что-то прикинув в уме, моя нанимательница предложила платить пятьдесят тысяч в месяц, учитывая, что мне не придется тратиться на жилье и питание. Признаться, на такую щедрость я не рассчитывала и даже пробормотала, что это слишком много, на что она ответила, что я неоправданно низко ценю себя, к тому же, работы будет немало. После шестилетнего тренинга в должности санитарки, да еще на две ставки, я никакой работы не боялась. Теперь оставалось только определить, когда я смогу приступить к своим обязанностям.

– Завтра с утра сможешь? – спросила Антонина Петровна.

Представив, как придется возвращаться в Прасковьин дом, я поежилась и неожиданно для себя выпалила:

– А сегодня можно?

– Тебе отказали от квартиры? – обеспокоено поинтересовалась моя нанимательница.

– Нет, что вы! У меня еще за полтора месяца вперед уплачено. Просто… это нехороший дом.

Тут и Алла Викторовна заинтересовалась, так что мне пришлось пояснить свои слова. Я боялась показаться суеверной деревенщиной, поэтому в подробности ночных кошмаров не вдавалась, скромно упомянув о непонятных звуках и уединенном расположении дома, а потом на меня нашло вдохновение, и я рассказала легенду, поведанную мне местной старушкой. Мои слушательницы впечатлились рассказом и стали обсуждать, как лучше устроить мой экстренный переезд в Антониновку. Однако кое-чего мы не предусмотрели. Я не знала, по какой дороге можно подъехать прямо к дому, таксист тоже был не в курсе, так что довез меня только до пустыря, где и ждал, пока я наскоро собрала самые необходимые вещи. В половине одиннадцатого я вернулась в Антониновку, где меня уже ждали Антонина Петровна и Надя с горячим ужином.

Глава третья

Антонина Петровна

Проснувшись, я посмотрела на часы и улыбнулась. Уже две недели, с тех пор, как в моем доме поселилась Катя, я начинаю день с улыбки. Мои обычные болячки остались при мне: то и дело беспокоит желудок, побаливают суставы, иногда и легкие головокружения случаются, но сил, а главное – желания жить становится все больше. Мне некогда скучать и предаваться мрачным мыслям, и каждая минута приятна по-своему. Легко встав с кровати, я прошла в ванную и приняла душ, после чего растерлась жестким полотенцем. А вскоре и Катя появилась, чтобы помочь мне вымыть голову. Никогда не мою волосы под душем или краном, предпочитаю поливать водой из кувшина. Катя приступила к делу, а я, зажмурив глаза, думала о ней. Какая же она красавица! Высокая, стройная, но без худобы, всё при ней, и с роскошной русой косой. А лицо! Нежное, гармоничное, светлые глаза, опушенные темными ресницами, красиво очерченные губы, открывающие в улыбке безупречные белые зубы. Как я недавно выяснила, стоматолог к ним еще не прикасался. Конечно, ей пока не хватает лоска, но это дело наживное. Но до чего же приятно видеть перед собой молодое, пышущее красотой и здоровьем лицо, а не унылые или подобострастные физиономии сиделок. Но главное не в этом. Она никакой работы не боится, все у нее в руках спорится, да и делает она все легко и даже с энтузиазмом, а не с усталой обреченностью, как это нынче принято у молодых.

Катя тем временем вымыла мне голову и приступила к укладке. Прежде она этим не занималась, так как у нее длинные волосы, но быстро освоила новую сферу, теперь справляется не хуже Таси. Даже не знаю, кто этим будет заниматься, когда Тася переедет в Антониновку, она очень ревнива. Ладно, потом разберусь.

Каждый день я находила в своей помощнице новые качества и достоинства. Какая она непосредственная! В городских жителях такое нечасто встретишь. На днях мы отправились на прогулку, и я захотела показать ей расположенные в двух километрах от усадьбы карстовые пещеры. По пути я рассказывала о том, как и почему они образовались, а также о подземных реках и озерах, расположенных под нами. Катя слушала с интересом, то и дело задавала вопросы, а я с удовольствием отвечала. До пещер оставалось всего метров пятьсот, когда нам перегородила дорогу большая и глубокая лужа. Наполненные водой канавы по обочинам не давали ее обойти. На Кате были кожаные полусапожки, а на мне туфли, явно не предназначенные для преодоления водных препятствий. Оценив ситуацию, Катя подхватила меня на руки и перенесла через лужу. У меня рот открылся от неожиданности, давно меня на руках не носили.

– Как ты на такое отважилась, – залепетала я, – ведь тяжело!

– Да вы легкая, – невозмутимо ответила она. – Знаете, каких тяжелых больных мне приходилось переворачивать!

На обратном пути я преодолела лужу таким же способом, но уже без прежнего удивления. Меня удивляло другое. Кате приходилось выполнять тяжелую и грязную работу, но она нисколько этого не стеснялась. Однако предложение стать моей компаньонкой показалось ей унизительным. Почему?! Хорошо, что я тогда быстро сообразила и намекнула на секретарскую работу. На самом деле мне персональная секретарша не нужна, у Виктора их целый штат, и письма, связанные с благотворительностью, они переадресовывают в секретариат фонда. Однако Кате мои слова запали в душу, и мне было неудобно идти на попятную. Теперь поступающие на мое имя письма читает она. Когда-то я сама пыталась этим заниматься, но вскоре узнала, сколько нечистоплотных людей крутится вокруг благотворительных фондов, и ограничила свое участие выплатой достаточно внушительных взносов. Есть ведь такие профессионалы, которые пишут всюду – в различные фонды и каждому учредителю в отдельности, чтобы получить деньги на одну и ту же цель, хорошо еще, если эта цель вообще существует. Теперь вместе с Катей я опять втянулась в это дело. После долгих обсуждений мы пришли к некоторому компромиссу. Просьбы жителей Петербурга и Ленинградской области будем рассматривать сами, а остальные, как и прежде, пересылать в центральный секретариат фонда.

Сегодня у нас намечена поездка в деревню Угловка, расположенную в тридцати километрах отсюда, так как именно сегодня приступает к работе вернувшийся из отпуска Иван. Он уже с вечера заселился в сторожку, жена с внуком присоединятся к нему только в конце мая. Сторожка представляет собой небольшой уютный домик. Одну половину занимает Иван с семьей, а вторую сторож, вернее, сторожа. Их трое, и работают они посменно. Виктор давно предлагает нанять профессиональную охрану, но я считаю, что местные мужики с охотничьими ружьями, знающие здешние порядки, ничуть не хуже бритоголовых качков в камуфляже и с пистолетами. К тому же, у нас установлена сигнализация, а милицейский пост всего в пяти километрах.

После завтрака мы отправились в путь. По дороге заехали в сельский магазин, чтобы купить гостинцев больному мальчику, которого собирались посетить.

– Сколько можно потратить на подарки? – деловито осведомилась Катя.

– Трать, сколько хочешь, – хмуро ответила я.

Вид болезней и несчастий всегда вгоняет меня в тоску, поэтому предстоящий визит не вызывал у меня энтузиазма, зато в Кате его было полно. Она накупила игрушек и сладостей, то и дело советуясь со мной, только вряд ли от моих советов была хоть какая-то польза. Откуда мне знать, что может понравиться шестилетнему мальчугану? Накануне Катя посмотрела карту, Угловка на ней имелась, так что никаких задержек в пути не было. Но когда мы съехали с шоссе на проселочную дорогу, и мой бедный «Мерседес» жалобно запрыгал по ухабам, Иван недовольно произнес:

– Жаль машину. Не приспособлена она к российскому бездорожью.

Я была с ним согласна и даже собиралась что-то сказать по этому поводу, но в разговор вступила Катя:

– А людей, живущих в этом захолустье, вам не жаль?

Иван ничего не ответил, а я задумалась. Конечно, очень хорошо, что она так сочувствует и переживает за незнакомых людей, но ведь и к чужой собственности надо иметь хоть какое-то уважение. Тем временем мы въехали в Угловку. В ней было не больше десятка домов, да и то в некоторых окна были заколочены или закрыты ставнями. Очень неуютное местечко. Я почувствовала, как на меня наваливается хандра. Мне захотелось тут же развернуться и уехать. Но Катя смотрела на меня восторженными глазами:

– Антонина Петровна, вы даже не представляете, какая вы счастливая! В ваших силах помочь несчастным людям!

Она невольно заразила меня своим энтузиазмом, и я улыбнулась:

– Чем смогу, помогу.

Из трубы одного из домов шел дым, и Катя побежала к нему, а вскоре замахала мне рукой. Именно в этом убогом домишке жила семья Соколовых, к которой принадлежал шестилетний мальчик, страдающий тяжелым недугом с непроизносимым названием. Я нехотя поплелась к крыльцу, на котором меня уже ждали Катя и молодая женщина с изможденным усталым лицом. Поздоровавшись, вслед за хозяйкой мы вошли в дом. Мне захотелось зажать нос платком, лишь воспитание не позволило это сделать. Привычная к тяжелым больничным запахам Катя и виду не подала, что ей что-то не нравится, а я еле держалась. Понятно, бедность… Но ведь надо соблюдать хотя бы элементарные правила гигиены! Грязная одежда, тазы, ведра, немытые тарелки – и все это в комнате, где находится больной ребенок. А он сидел на кровати – худенький и бледный, лишь огромные запавшие глаза выделялись на усохшем лице. Мне было не по себе.

Познакомившись с хозяйкой, я стала расспрашивать о семье. Маринин муж работал в Сиверской, добираться оттуда в Угловку долго и дорого, так что он приезжал только на выходные. Да и в выходные от него толку немного, так как он неравнодушен к бутылке. У них есть еще двое детей – десятилетние девочки-двойняшки, сейчас они в школе. До школы, расположенной в трех километрах от деревни, они добираются пешком вместе с соседскими ребятишками. Когда они возвращаются, Марина отправляется в соседний поселок, где работает уборщицей в магазине. Сын болеет с трех лет, несколько раз лежал в больнице, но лучше ему не становилось. Руки и ноги у него все больше скрючиваются, и он не может ничего делать сам. Недавно появился новый участковый педиатр, и она уверяет, что мальчику можно помочь, но для этого требуется дорогостоящее лечение в специальной клинике. У них, понятно, таких денег нет, а сыну становится все хуже. Именно новый врач обратилась в благотворительный фонд. Марина в эту затею не верила, но раз мы приехали, то появилась надежда. Я, наконец, присела на подозрительного вида стул, а Катя подошла к мальчику, погладила по голове, затем разложила перед ним подарки и спросила, что ему нравится больше всего.

– Хочу шоколадку.

Это были его первые слова. Катя усадила ребенка к себе на колени, развернула шоколадку и, отламывая по кусочку, стала отправлять ему в рот. Руки его почти не слушались, так что он сам не только есть, но и играть не мог. Марина сказала, что он любит смотреть телевизор, но тот недавно сломался, а починить некому. В общем, тоска и беспросветность. Кивнув на расставленные повсюду тазы и ведра, Катя осведомилась:

– Крыша течет?

– Да, – подтвердила Марина, – а ночью шел дождь.

Около часа мы провели в этом ужасном доме, мне не терпелось вырваться на улицу, никаких вопросов не осталось. Когда Катя вопросительно на меня посмотрела, я кивнула. Тогда она сказала, что мы свяжемся с лечащим врачом и постараемся помочь мальчику. Перед уходом я вынула из кошелька пачку тысячерублевых купюр и протянула Марине:

– Купите новый телевизор и почините крышу.

Она разом преобразилась – на щеках появился румянец, а глаза заблестели. Рассыпаясь в благодарностях, Марина собралась броситься мне на шею, но я ее отстранила и только сказала, чтобы она как следует заботилась о сыне. На прощанье Катя расцеловала мальчика и, пожелав семье Соколовых благополучия, мы удалились. Меня переполняли жалость и бешенство одновременно. Зачем такие безответственные люди заводят детей? Они ведь не могут должным образом позаботиться о них! Да, безответственность и покорность – вот их девиз. Примерно это я и высказала Кате на обратном пути, но она со мной не согласилась, считая, что Марина любит своих детей, она ведь не отдала больного сына в интернат. К единому мнению мы так и не пришли.

– Сколько вы готовы потратить на лечение Паши? – спросила она.

– Пусть его вылечат, сколько бы это ни стоило, – хмуро отозвалась я, за что была вознаграждена ослепительной благодарной улыбкой.

Прямо из машины Катя позвонила лечащему врачу мальчика, и дело закрутилось. А я только после обеда немного пришла в себя и дала понять своей помощнице, что следующая благотворительная поездка состоится нескоро. Такие впечатления нужно дозировать. Я направилась в свою комнату передохнуть, а Катя в библиотеку. Из бесед с ней я выяснила, что она неплохо знает отечественную классику, но о западной литературе, за небольшим исключением, имеет весьма смутное представление. Драйзер, Фейхтвангер, Фицжеральд, Амаду, Маркес – для нее всего лишь имена. Теперь каждую свободную минуту она проводит за чтением. Меня умиляет, с какой жадностью и даже страстью она впитывает новые знания. Интересно, а каковы ее рассказы? Алла не звонит, значит, пока руки до них не дошли. Я, конечно, и сама могла бы составить свое мнение, как-никак редактор со стажем, да и рецензий написала немало, но почему-то не хочу. Может быть, боюсь разочароваться? Ладно, не к спеху. Вообще, в последнее время мои мысли большей частью связаны с Катей, но ведь есть и другие проблемы, о них нельзя забывать.

Сейчас, с учетом возраста и хронических заболеваний, я чувствую себя нормально. С чем это связано – с переездом на свежий воздух, новыми впечатлениями или же с тем, что отравитель остался в городе? Если верно последнее, то вскоре мне предстоит новое испытание. Послезавтра мои домочадцы и Верина семья в полном составе прибудут в Антониновку с недельным визитом. У нас давно так заведено, но обычно кто-то на майские каникулы отправляется путешествовать за рубеж. Однако на этот раз все в едином порыве предпочли провести майские каникулы на родине. Неужели в связи с ухудшением моего здоровья боятся пропустить самое интересное, а именно – мою кончину? А, может, насчет завещания волнуются? Наверняка Тамара всем сообщила, что я вызывала нотариуса, во всяком случае, я на это надеюсь. Странно, что Виктор об этом даже не заикнулся, хотя уже два раза приезжал в Антониновку. Правда, в первый раз заскочил совсем ненадолго сразу после возвращения из Парижа. Тогда я его и с Катей познакомила и заметила, как блеснули у него глаза. Пожалуй, такого с времен Маргошки не было. Оно и неудивительно, ни один нормальный мужчина не может не заметить всех Катиных прелестей. Но Катюша, по-моему, осталась безучастной. Ей к мужскому вниманию не привыкать, и пока оно ей ничего хорошего не принесло. Вот уж верно говорят: не родись красивой, а родись счастливой.

В прошлую субботу Виктор приехал вместе с Тамарой. Та все не понимала, почему я сорвалась сюда раньше срока. Пришлось в очередной раз объясняться. Мне захотелось свежего воздуха, сказала я, и он пошел на пользу. С этим она не смогла не согласиться. Когда Катя после обеда тактично удалилась, Тамара недовольно спросила:

– Почему вы отказались от услуг профессиональной сиделки и наняли эту деревенскую девчонку?

Думаю, она давно вынашивала этот вопрос, и такая его формулировка была мне понятна – одна красивая женщина неосознанно ревнует к другой, еще более красивой и молодой. Помнится, я раньше тоже этим грешила. Но старость имеет свои преимущества, теперь такие демоны меня не терзают. Я, как можно спокойнее, пояснила, что услуги сиделки как таковой мне пока не требуются, а с некоторыми медицинскими проблемами, такими, как уколы, массаж и кое-что еще Катя отлично справляется, так как шесть лет работала в больнице. И она не сиделка, а помощница, так как выполняет еще и секретарскую работу, связанную с деятельностью благотворительного фонда.

– В общем, что-то вроде компаньонки, – проворчала Тамара.

– Нет! – резко сказала я. – Не компаньонка, а помощница.