Паршивый отряд
– Что случилось с Вашим волком? – Спросил я учителя.
– Он был слишком агрессивен для этого леса. Дриады просто развеяли его, как горстку пепла. Но вначале наигрались с ним в прятки. Я никогда не видел такого раньше. Возможно именно его присутствие послужило причиной оказанного нам радушного приема. Потому что всё остальное мы делали правильно. В этих местах бесполезно воевать с обитателями леса. Здесь они не просто на своей территории, а все вместе с лесом одно целое. И победить кого-то из этих существ фактически означает победить весь лес.
– Учитель, а почему Вы так странно передвигались по лесу, когда уходили от нас? Это какая-то боевая практика, о которой мы не знаем?
– Нет, – он рассмеялся, и его улыбка приободрила нас снимая усталость и тяжесть от бессонной ночи. – Я делал это для того, чтобы развлечь их и отвлечь от вас. Они очень любопытные и очень любят красивые огоньки. Я показал им представление проще говоря.
Мы дружно, но не продолжительно рассмеялись в след за ним. Как следует отдохнув, перекусили, и напившись теплого чая, и часок вздремнув, начали собираться в дорогу. Солнце было в зените я залез на плечи здоровяка Коуэла стоящего на камне и отыскал на горизонте нужный нам холм. Новгород расположенный на возвышенности тоже был виден с другой стороны и мы без труда смогли проложить мысленный путь относительно движения солнца.
Учитель нам давал краткие наставления, а мы собирались в дорогу и вскоре смогли отправиться дальше. Сегодня наши дела с лесом шли гораздо лучше. Полученный вчера опыт навсегда был записан на скрижалях нашего разума буквами страха. Ноги сами знали куда наступать, и как правильно идти. Лес, тоже казался приветливей. Еловые деревья сменились лиственными, и почва под ногами была твердая и гораздо более сухая. Уже на пороге вечерних сумерек наши поиски увенчались успехом и огромный вожделенный холм стоял перед нами. Взобравшись на вершину, мы увидели шесть камней, стоящих в круг. Они были явно рукотворными и очень древними. Скорее всего из той глубины времен о которой человечество не имело никаких воспоминаний даже в эпоху своего расцвета. Камни были гладкими, отполированными дождями и ветром. Учитель стал посередине между ними и сказал:
– Этот круг камней очень кстати оказался здесь для нашего дела, между этими камнями древнее место силы, оно послужит нам щитом и увеличит наши ментальные способности, из него начнутся наши поиски.
Учитель развел ритуальный костер, и мы сели вокруг него, спиной облокотившись на камни, каждый на свой. Соответственно два из них оставались не заняты. Погрузились в себя и постепенно оказались в потустороннем мире. Здесь можно было делать это, не опасаясь потустороннего вмешательства камни надежно оберегали нас. Костер превратился в столб света бьющий прямо в вечерние небо. Деревья ожили, замахали нам ветвями, мы снова увидели подглядывающих дриад. Камни вокруг нас светились древними письменами. Долго цветок искать не пришлось с правой стороны от нас, на спуске с холма, в лощине, облаком мерцал, переливаясь всеми цветами радуги, свет. Мы направились туда и подойдя к краю начали спускаться в низ. Из-под холма бил родник, журчащим ручьем убегая в глубь леса, а рядом с ним рос волшебный первоцвет так сильно вожделенный нами. Увидев его, мы забыли обо всем на свете. Настолько он был прекрасен. Цветок продолжал мерцать облаком света и вниз от него бежал ручей, а почти у самых его корней бил ключ. И сквозь колыхание прозрачной воды было видно, как в даль сквозь бесконечное количество миров прорастает дерево знаний. Мы остановились в нерешительности, не зная, как быть и, что делать с этим цветком для того что бы приобщится к тому, что он мог открыть. Сильнейшее желание обладать им затуманивало разум. Забрать этот цветок себе, поглотить его, схватить и бежать. Я не мог оторвать от него глаз, но глядя в отражение на воде видел поверх открывающейся бездны миров жадные глаза своих собратьев и чувствовал то же что и они: «Выкопать его с корнем, унести с собой, схватить его первым и бежать». – Я слышал эти мысли в своей голове и чувствовал, что у моих друзей они такие же. Учитель не отставал в этом от нас. Цветок так же пленил его. Мы начали судорожно копать пальцами землю вокруг этого чуда, жадно хватать клубни руками, мы разорвали цветок на части, но он, превратившись в свет вспыхнул как несколько молний одновременно ослепив нас на долгое время и пропал навсегда, не оставив нам не листочка, не единого семечка или корешка.
Я валялся на земле ослепленный этой вспышкой. Вокруг был явно потусторонней мир. Небо было серым с красным, остальной пейзаж я не запомнил. Оттуда с высока ко мне подскакал черный как ночь конь. Он обдал меня пламенем из своих ноздрей. Он рыл копытами землю, он растоптал мои ноги. Потом небо потеряв красные проблески стало серебристым и появился белый в яблоках конь из ноздрей его шел пар, и он растоптал мои руки. Потом серебро сменилось золотом, и золотой конь с зеленой гривой окончательно втоптал меня в грязь. Потом прилетел ворон он склевал мои останки и полетел к источнику из которого напился воды, и я почувствовал, что прорастаю из него, но я был еще мертв и тогда прискакал синий сумеречный конь он обдал меня водой, из своих ноздрей которая оживила меня. Взобравшись на его спину, я поскакал по равнине поросшей сине-зеленой травой. На плече у меня сидел ворон.
Никогда в жизни я больше не испытывал такой сильной боли как в тот день, но тогда я родился заново.
После этих событий я очень долго был без сознания. И очнулся только в городе, в школе учителя. И еще несколько дней не мог ходить и все время проваливался в красочные сны во время которых путешествовал по той чудесной равнине на сумеречном коне. Когда я смог рассказать все учителю и своим братьям, они были очень удивлены. Ни с кем из них ничего подобного не произошло, все троя кроме меня после яркой вспышки через несколько часов черного забытья очнулись в той же лощине в окружение дриад. Дриады больше не нападали они были разочарованы, некоторые из них плакали, но не пытались причинить нам вред. От цветка ничего не осталось и родник пересох словно его высушило огнём с неба. А я тем временем лежал без сознания и так и не приходил в себя. Все ментальные поиски меня ни к чему не привели. Учитель, Коул и Себастьян несколько раз отправлялись искать меня на тонком плане, но безрезультатно. Учитель говорил, что я словно пропал, нигде не было даже следов моего пребывания. Они сделали носилки из веток и плащей на которых донесли меня до города и школы. И там я еще два дня не приходил в себя. Они продолжали отправляться за мной в ментальные путешествия, искать меня на тонком плане, думали, что моя душа заблудилась или ее кто-то похитил. Но я все это время жил: дыхание было ровным, пульс четким.
Параллельно с этими событиями Коул и Себастьян прошли обряд инициации, получили своих духов помощников, а учитель нашел себе нового.
После того, как я очнулся и рассказал о том, что со мной случилось, все, в серьез задумались над происходящем. Учитель сразу сказал, что по всей видимости я самостоятельно прошел инициацию в другом мире где духи сами выбрали меня, переродили и слились со мной. Теперь я обладаю всеми их способностями, но мне предстоит еще научится пользоваться своими новыми возможностями. Скорее всего родник перед взрывом перенёс меня в потусторонний мир. По всей видимости он являлся дверью в другие миры. А цветок должен был открывать знания. Но мы все по своей неопытности и несовершенству, нехотя уничтожили то и другое. Сейчас, я если бы мог вернуться в прошлое то лучше убил бы сам себя, своего учителя и братьев чем позволил нам уничтожить этот чудесный цветок.
Таким необычным способом произошла моя инициация. Вы отлично знаете о том, что мой дух помощник ворон. Теперь вы знаете, как я его приобрел, или он приобрел меня. Мы с ним очень тесно слиты и обладаем фактически одним сознанием. Я настолько же ворон насколько и человек. А про лошадь я рассказываю вам впервые. Это так же мой дух помощник, он живет внутри меня, он тайный и, теперь, кроме меня, о нем знаете только вы. Потому что когда вы начнете проходить вашу инициацию, то в потустороннем мире, возможно, будете видеть меня в виде лошади или ворона, а может я предстану перед вами во всех трех обличиях сразу. Не пугайтесь и не пытайтесь отделить меня от них. Мы втроем это я.
Годфри подбросил несколько веток в костер и на долго замолчал, уставившись в пламя черным вороньем взглядом. Солнце только узкой дугой выглядывало из-за края пустоши отбрасывая по-прежнему ядовито желтые отблески на облаках. Пустыня покрылась длинными тенями. Казалось, что ветер завывающий вокруг валуна колышет даже их. Оторвавшись от огня Годфри произнес:
؎ Ну что, начнём друзья мои. Думаю, дальнейшие пояснения излишни вы и так знаете, что мы будем делать и, как опасно предстоящее нам предприятие. Тем более, мой рассказ станет хорошим дополнением ко всему тому, чему я учил вас раньше. Будьте осторожны, смелы и внимательны.
Он бросил в огонь пучок сухой полыни и еще каких-то растений после чего начал свой обряд. Дым вопреки ветру прямым столбом поднялся к небу значит все шло как надо.
Победа любой ценой
.
После того как Эдуард смог избавится от утомительных разговоров с отцом, он поспешил заняться тем, что было ему действительно интересно, поэтому направился в конюшню. Проходя мимо сеновала, Эдуард кликнул мальчика Игната, который помогал семье во дворе с хозяйством и, вручив ему заранее припасённые песочные часы, позвал с собой.
Эдуард шёл широким решительным шагом, словно ему предстояло разобраться с каким-то неожиданным делом, требующим большой решимости. Игнат семенил сзади неуверенной походкой, как будто участвовал в чём-то незаконном и при первой возможности готовится удрать.
Конюшня в доме Кирсановых была лучшая в городе, а наличием манежа могла похвастаться ещё всего одна семья. Лошадей здесь разводили профессионально, и они составляли ещё одну статью дохода этого дома. Причём не последнюю. Всё «лошадиные дела» Эдуард вёл лично и считал коневодство своим наследием. Поэтому для него было так важно постоянно выигрывать в скачках. На протяжении многих лет он не занимал места ниже второго, а лошади из их конюшни практически всегда занимали три первые места, что, естественно, наилучшим образом создавало им репутацию. Поэтому Эдуарду было так важно обогнать Михаила на его новом коне, которого тот умудрился заарканить где-то в степях на границе с пустошью.
– И кличку ему хорошую придумал: «Ретивый». – Сказал шёпотом, сжимая кулаки, Эдуард.
– Что, – переспросил семенящий сзади Игнат, отрывая взгляд от собственных ботинок.
– Да ничего! – С сильным ударением на последний слог сказал раздосадованный Эдуард. Расстроенный ещё и тем, что мальчишка мог услышать его мысли, которые он по неосторожности произнёс вслух.
– Ты часами песочными пользоваться умеешь?
– Песочными, конечно.
– А эти, – Эдуард показал Игнатию своеобразный секундомер, – такие же, только немного более точные.
– Справлюсь. – Повторил мальчишка, махая рукой как бы в подтверждение своих слов.
– Смотри не подведи меня. Если будешь молодцом, отблагодарю как следует.
– Спасибо, я постараюсь!
Улыбка, полная предвкушения, залила лицо Игната. Он был уверен, что в силах выполнить любое поручение хозяев дома, потому что не был высокого мнения о их интеллектуальных способностях. Эдуард воспринял его выражение радости как намерение проявить усердие, выполняя предстоящее задание. А мальчишка, подсчитывая в уме предполагаемый барыш веселей зашагал следом.
Так они потихонечку подошли к конюшне, из которой Эдуард выехал, гарцуя, на прекрасном вороном коне. Конь переступал с ноги на ногу, подпрыгивал, то передними, то задними ногами, тряс гривой и водил ушами. Игнат сколько раз видел этого коня, но всё равно он продолжал наводить на него ужас и внушать восхищение. Конь был огромен, мускулист и иногда снился Игнатию. Проще говоря конь был мечтой.
Добравшись до Ипподрома, Эдуард пустил побегать Кочубея, по манежу, чтобы тот размялся перед забегом, а сам пошёл показывать Игнату, как верно пользоваться секундомером.
– Смотри! Ставишь эту колбу ровно, вот на этот столбик потом аккуратненько, но только перед началом заезда, переворачиваешь резервуар с песком и смотришь, как падающий песчинки поднимают вверх стрелку. Видишь, он сыпется на весы, а они поднимают стрелку. Понял?
– Да.
– Когда лошадь приближается к тебе, смотри на Ипподром сквозь часы, вот когда она пронесется, запоминай где остановилась стрелка на шкале и закрывай резервуар. Понял? Да вот так… Верно. Это очень ответственное дело, смотри не ошибись, каждый миллиметр деления имеет решающее значение.
Эдуард, оборачиваясь, пошёл к манежу, где скакал, разминаясь его конь.
После первого заезда стало понятно, что волнения Эдуарда оправданы. Если то, что болтали в городе правда, лошадь Михаила опережала его почти на секунду, на километр. Кочубей был очень быстрым и сильным конём, но Эдуард был тяжеловат для наездника. Раньше сила его коня компенсировала избыток веса, но теперь это могло стать проблемой. Эдуард мог бы, конечно, посадить вместо себя на спину лошади другого лёгкого седока, но победы своих лошадей новгородские наездники приписывали себе, поэтому посадить другого человека в седло своей лошади значило расстаться и с лаврами победы.
«Посмотреть бы на его Ретивого», – подумал Эдуард. – «Как бы это провернуть. Он всё держит в таком секрете, что никто, даже не знает, где Михаил тренируется».
Сделав ещё пару заездов, которые ничем его не обнадёжили, Эдуард понял, что без хитрости здесь не обойтись. Мысли роились в его голове и одна наталкивалась на другую: «Надо для начала выяснить точное время заездов Михаила… Но как, как это сделать?».
Эдуард, снова отправил своего коня в манеж и пошёл потолковать с Игнатом. У него начинал зреть простоватый, но коварный план.
– Слушай, – заговорщическим шёпотом начал Эдуард, приобняв за плечо Игнатия, который совсем не был рад такому вниманию. – Надо чтобы ты нашёл мальчишку, который помогает моему товарищу Михаилу замерять время на тренировках перед скачками. Узнай у него, за сколько тот проходит километр.
– А если он не скажет? – Спросил Игнат с деланной тревогой, отлично понимая в чём суть просьбы и как её выполнить.
– Тогда придумай, что ни будь. – Сказал Эдуард и протянул ему несколько монет.
После этих слов, Игнат ухмыльнулся и, опустив руки в карманы, пошёл деловитой походкой в сторону ворот, ведущих на улицу города.
Эдуард сел на коня и проскакал ещё несколько кругов рысцой, исключительно для того чтобы сосредоточиться. Потом расплылся в зловещей улыбке, слез, расседлал Кочубея и сам повёл его в стойло, поглаживая по гриве.
То, что собирался сделать Эдуард, должно было оставаться втайне для всех без исключения жителей города. Если бы была такая возможность, он и сам предпочёл бы не знать о своём поступке. Но другого решения не было, а в скачках надо было победить.
Эдуард тихо вошёл в свою половину дома, обнял жену, аккуратно и нежно погладил по голове спящего младенца. Одел дорожный, самый неприметный плащ и сказал домочадцам, что пойдёт осмотреть поле, намеченное для городских скачек. Ещё раз попрощался и вышел на улицу. Плотно закутался в плащ и пошёл быстрым шагом к восточным городским воротам. Выход из города караулил сонный стражник, в обязанности которогов основном входил контроль за фермерами, приходящими и уходящими из города. Но главным образом он отдавал дань древней традиции, сохранившейся с тех времён, когда городской совет постоянно ждал вторжения неких, абстрактных врагов.
Эдуард принял скромный сутуловатый вид, мысленно как бы облачился в личину незаметности. Без особого труда проскользнул мимо стражника, пока тот был занят разговором с возницей и размеренным шагом, глядя из-под капюшона себе на ноги, отправился в сторону леса, на берег реки, туда где у подножья холма жил странный отшельник, разбирающийся в том, что обычному человеку знать не положено.
Путь, на самом деле, предстоял Эдуарду не такой уж и близкий. В лучшем случае он надеялся добраться до хижины к вечеру и гораздо быстрее было бы отправиться верхом на лошади. Но, конный всадник всегда привлекает больше внимания, потом, почти всех его лошадей знали в городе, и домашних совсем не хотелось посвящать в детали. Поэтому он шёл, изредка спотыкаясь в своих неудобных, громоздких сапогах наездника, по накатанной телегами дороге. Неглубокий, перетёртый колёсами песок мягко принимал ступни в свои объятия, и отпускал их нехотя слегка обволакивая, ноги приходилось поднимать выше, чем на мостовой и это утомляло Эдуарда. Потом он в точности не знал маршрута. У отшельника никогда не был и теперь ориентировался только на рассказанные истории, шёл, пользуясь общим знанием направления.
«Как печально, что река у нас не судоходная. Вниз по течению пороги и перекаты, а выше мели и узкие протоки. Потом похоже на то, что какие-то твари живут в этих водах. Не случайно люди пропадают даже на берегу. К реке и подходить то опасно не то что плыть по ней. Иначе, можно было бы путешествовать на лодке, создать колонию вниз по течению или найти другой город и торговать с ним». – Мечтал вслух Эдуард. Он, когда оставался наедине сам с собой, любил, так сказать, «поговорить с умным человеком».
Солнце клонилось к закату и становилось всё более очевидно, что ни до какого отшельника он сегодня не дойдёт и надо остановиться в таверне рядом с фермами, у мельницы. Там его знали, и по этой причине такая мысль была отброшена, вместе с надеждой на горячий ужин и сухую тёплую кровать.
«Как же я отвык от пеших прогулок и дорогу совсем забыл». – Продолжал шёпотом жаловаться сам себе Эдуард. – «Всего полгода не был в этой стороне поселения, и раньше один сюда не заходил. Но неужели заплутаю на прямой дороге».
Говорил Эдуард ещё много и по большей части жаловался: на самого себя, дорогу, сапоги. Вспомнил даже прислугу и досталось, конечно, Игнату. Весь его монолог продолжался, пока за его спиной не раздался скрип телеги. Эдуард съёжился, потому что был уверен – каждый человек отлично его знает, и сильнее натянул капюшон. Звук колёс и топот копыт постепенно приближался. Но, было ясно, что телега едет медленно. Звуков хлыста неслышно вовсе, а скрип плохо смазанной ступицы доносился с ощутимыми перерывами. Эдуард, поддавшись овладевшему им волнению, собирался свернуть с дороги и пойти прямиком в поле, схоронится где ни будь между кустами, но вовремя опомнился, сообразив, что такое поведение вызовет ещё большее подозрение, чем одинокий путник на дороге в вечерний час. «Может, просто мимо проедет?!» – Промелькнула в голове надежда. Но телега потихоньку поравнялась с ним и где-то у Эдуарда над головой раздался голос возницы:
– Тебя подвезти молодой человек?!
– Нет, нет. – Сказал Эдуард, не поднимая головы. – Спасибо я почти пришёл.
Телега проехала мимо и вслед за ней осталось замечание удивлённого возницы:
– Куда он здесь дошёл?! Нет же здесь ни хрена!
Телега медленно покатила дальше по дороге, скрипя и погромыхивая.
«Как он понял, что я молодой человек, он же не видел моё лицо?» –Судорожно стучали мысли в голове Эдуарда. – «Неужели узнал меня. Меня все знают. А вдруг всё выплывет, я никогда не отмоюсь… но, нет, нет, проигрывать нельзя, потом мало ли,может, и обойдётся, может, Игнат принесёт добрые вести, а слухи, как всегда, раздуты».
Медленно, но верно солнце уходило к горизонту. Эдуард начинал кутаться в плащ не только потому, что боялся быть узнанным. «Любая дорога куда ни будь да выведет, как же я так не рассчитал время, и на постоялый двор не зайдёшь». – Продолжал свой внутренней монолог Эдуард. Потом, выговорившись он, сжал кулаки и несколько раз про себя смачно выругался.
Спустя примерно пару часов, с поздними вечерними сумерками Эдуард всё-таки дошёл до мельницы, понял, что не ошибся с выбором направления, только не рассчитал свои силы и время. До хижины отшельника оставалось ещё около трети пути, часть которого надо было пройти по узкой тропинке ночью, через поля, овраги и перелески. На улице стало совсем прохладно и он с грустью и тоской смотрел на светящиеся окна таверны «Жёрнова». «Кто сочиняет этим местам такие названия», – подумал с ненавистью Эдуард, – «Неужели нельзя придумать ничего более экзотического?!».
Он тихо прошёл к мельнице и уселся у самого колеса, медленно крутящегося скрепя жерновами и хлюпая по воде лопастями. Под его ритмичные звуки Эдуард затянулся трубочкой, выпуская клубы едкого дыма. Он любил хорошую махорку, как и большинство торговцев. От воды тянуло не уместной в это время суток прохладой, но уставшие от долгой ходьбы ноги так были ему благодарны за отдых, и махорка так приятно расслабляла, что все остальные детали антуража только радовали, как, и течение бурной реки, несущее свои воды к крутым перекатам, и мельница, хоть, и фермерская, не принадлежащая гильдии, всё равно техническое сооружение, к которым Эдуард был, в принципе, неравнодушен. Он снял тяжёлые сапоги и, прикрыв ступни полой тёплого плаща, испытал настоящее блаженство, а когда достал фляжку с бренди и отхлебнул первый глоток, по телу разлилась тёплая нега. Настроение поправилось, от спиртного проснулся аппетит, и он с удовольствием поел, припасённый из дома хлеб с ветчиной и сыром.
«А если выплывет и схватит за ногу?» – В состояние сиюминутной эйфории подумал Эдуард. И сам себе ответил: «Ну и пусть. Тогда в скачках точно не проиграю». Но осознание такой возможности всё же подпортило достигнутую идиллию, и другие мысли с мрачной гнильцой полезли в голову:
«А вдруг его не будет в хижине, или он дверь не откроет, или кто его знает, что он мне даст, я же не разбираюсь в таких делах. Деньги может не взять. Вдруг услугу попросит. Как же быть? Дурацкая это была затея!»
Время шло, совсем стемнело. Очень не хотелось вставать, но надо было отправляться в дорогу. Эдуард, вдохновляемый мыслями о победе любой ценой, заставил себя продолжить двигаться дальше по тропинке, вьющейся вдоль реки и уходящей в темноту непроглядной ночи.
То и дело в кустах ухал филин или в траве подавали голос одинокие насекомые. С шорохом пробегала полевая мышь. Он шёл быстрым шагом, периодически спотыкаясь и поскальзываясь. Оставив в голове одну решимость, Эдуард больше не допускал сомнений и во второй половине ночи, весь изодранный, промокший и уставший, добрался до места обитания отшельника.
Крохотная тропинка больше похожая на кошачью, чем протоптанную людьми ныряла в кусты. Эдуарду пришлось последовать за ней. Истратив последнее ругательство, он выбрался из цепкого тёрна и остановился в нерешительности. Вначале ему показалось, что он плывёт или спит и видит сон. Пространство вокруг него колыхалось и двигалось, издавая слабенькие звуки весенней капели или молчаливого чаепития. На котором человек сто, не произнося ни слова, размешивают сахар в чашках, отхлёбывают чай, звякают блюдцами и, соблюдая молчание, издают все другие возможные для этой процедуры звуки. Было достаточно светло. Неестественный, холодный и тусклый свет мерцал в такт синим с проседью языкам пламени костра, горевшего на куче камней и пепла. Эдуард, оцепенев от неожиданности, старался вновь поймать сбитый фокус внимания. Это оказалось не так просто, взгляд его скользил по пространству, не цепляя детали, фиксируя одно лишь движение и колебание. Когда Эдуарду удалось преодолеть иллюзию, он понял, что эта полянка очень удачно расположена на опушке леса и у подножья небольшой скалы, выступающей из мягкой плоти холма. Все ветки и сучки, нависающих над ней деревьев, пестрили разнообразными подвесками. Явно самодельными, изготовленными из всего что может попасть под руку, издавать блеск и звук. Стекляшки, камушки, ракушки, глиняные божки и шарики, черепки посуды, лёгкие пёрышки, потерянные лесными птицами – всё это и многое другое создавало ту удивительную иллюзию, жертвой которой стал уставший разум Эдуарда.
Хижина отшельника больше напоминала шалаш, опиравшийся одним боком на каменную стену скалы. Собранный из грубо наваленных веток он не производил впечатление убежища, могущего скрыть от погодных неприятностей.
Рядом никого не было видно. Только игра бледных теней на стволах и ветках деревьев. Эдуард сделал еще пару осторожных шагов и остановился в нерешительности озираясь по сторонам.
– Извините, есть кто ни будь? – Спросил он, и мысленно, про себя, снова пожалел, что пришёл.
Но после того как часть холма отделилась и пошла ему навстречу, перед глазами всё снова поплыло. Существо тем временем начало говорить, скрипучим, заржавевшим голосом:
– Проходи не стесняйся, я тебя поджидаю.
То, что приближалось к Эдуарду, было явно человеком, но выглядело непонятно, больше походило на старый пень или мешок с листвой. Хотя, что может быть общего между этими образами? Эдуард уже в серьёз начинал трусить, когда пламя костра, наконец, осветило идущего к нему и он отчетливо увидел лицо, густую бороду, капюшон и согбенную фигуру старца, протягивающего к нему одну руку, а другой указывающего на пенёк у костра.