Превратись. Вторая книга

Дракон, держа курс в указанном направлении, не через пятнадцать, правда, но уже через двадцать минут быстрого полёта, глянул с высоты – он, как всегда, забрался выше, чем надо бы.

Стрела белой дороги и Ловарня, выглядевшая даже под прицелом его острых глаз всего лишь большой ухоженной рощей, остались правее, западнее.

Орс встретил его за взгорьем и шариком покатился под мерно вздымающимся правым крылом. Жёлтый холмик с красною точкой помещался между синим лаптем озера и безлюдным табачным полем. Снижаясь, он ощутил запах белых звёздочек табака, такой тревожный, когда волна рассеяла его жарким ветерком. И другой запах примешался к нему, и повлёк этот запах дракона вниз, к жёлтому холму.

И они ели, и насытились. Красные волны заката, в который поиграл павший уж окончательно за горизонт Орс, застлали небо. Пришёл вечер.

– Вкусно, черти.– Пробормотала Надежда Наркиссовна, с красивым хрустом разгрызя огурец.

Оставив ужин на столе, она встала за оливковым маслом. Белая, заметно округлившаяся Бриджентис висела в окне кухни.

Сегодня днём доставили на квартиру застеклённый стеллаж. Внутри на стенке приклеена цветной облаткой записочка:

На пробу.

Твой Н. Я.

Надежда Наркиссовна принюхалась – пахло деревом и дорогим лаком.

Поужинав, она обратилась, не став мыть посуду, и долго сидела тесно на подоконнике между горшком с кактусом и камнем, на котором в такие ночи отчётливо проступало изображение.

Дракон размышлял, где бы ему сесть. Меловой утёс выступал далеко внизу из мрака, окутавшего Ловарню, маленьким, изрезанным тенями треугольником. По мере движения треугольник рушился, истёсанный игрой ночи, и снова восстанавливался. Было около десяти вечера. Не то, чтобы дракону было лень пройти пешком вокруг подножия на пустырь, просто он желал сэкономить время. Пели лягушки в низовьях реки, чьи замедленные струи прорезались, как выпущенный в форму металл. Светили тысячи мерцалок. Бриджентис зашла за громаду леса пять минут назад, как раз, когда он снялся с побелевшего холма.

Ветер, невовремя проснувшийся за стеною нагорья, перекатил несколько белоснежных гигантских костей, одна покатилась с холма и припуталась в кустах остростеблой дикой травы. Сорвавшийся на полушаге в полёт, дракон сперва завис в десяти метрах над мутной, в россыпи мелких каменьев, ложбиной. Глаза дракона хорошо освещали пологие ступени ландшафта в мозгу реющего, как небольшой город, летучего существа. Перекатив узлы мышц под тяжёлой бронёй, выступающей килем грудины и втянутого брюха, он вздёрнул себя сразу свечкою в ночное, пронзительно разглядывающее землю небо. Купол свободного воздуха поднял его, ставшего невесомым, над затаившейся дорогой.

Плескала река. Дракон подумал… подумал и углы, замыкающие его пасть, изогнулись кверху. Стихли, учуяв чудовище, ночные певуны, и лишь нежное и равнодушное стрекотанье сверчков аккуратно сопровождало теперь движущуюся в небе тяжёлую, чернее ночи, тень, то затмевающую мерцалки, то вдруг по контуру озаряемую тонким сиянием. Остромордый, с распростёртыми углами крыльев, он неслышно плыл в пустыню.

Ночной полёт был не в диковинку Всеволоду, и всё же он хранил неспокойное бодрствование каждой мысли, хотя драконы предпочитают покой в полёте. Мысли их – как мерцалки, и каждая догорает до конца. Сел он, поразмыслив, на пустыре, миновав лиловый запах, источаемый цветами Ловарни с наступлением вечера. И сразу услышал шаги – там, вдалеке. Обращаясь, он прошёл несколько шагов с головою дракона, хотя такое было не слишком приятно.

Спускаясь к городу, она увидела чёрный силуэт, зависший в небе над утёсом, и остановилась. Громадные белые остовы быков просвечивались насквозь сильным светом мерцалок. Затем она услышала шаги.

Глаза их встретились в темноте, и она хотела сказать ему, но передумала…

Красота ночи была нестерпимой, ныли от усталости ноги.

Вместе сошли на улицу, которую днем так украшали тени. Холод поднимался от камней, молча двигались мимо деревья.

Тихо-претихо было в Ловарне, но через десяток шагов оба разом обернулись. Дорогу позади в этом десятке пересекла низкая густая тень. Впереди почти тотчас мелькнула ещё одна.

В придорожных кустах негромко заворчало. Они остановились.

– Как дела? – Поздоровался Шанаэль.

В один голос идущие ответили:

– Спасибо.

Леопард лежал на ветке в метре над землёй. Его лапа и хвост свешивались. Тёмные охвостья листвы пятнали его морду.

– Теперь, – мигая горевшими ровным ночным огнём камнями глаз, проговорил он, – по чашечке лёгкого и укрепляющего вина, и – на покой.

Он что-то довольно проурчал на высокой ноте, что было чуть комически при его росте и комплекции. Веде вспомнились пёстрые наглаженные простыни и даже увидела она, как, расправляясь в сумерках, легко ложится такая простыня на узкую низенькую постель.

– Кому куда, – холодно молвила акула, – а я сворачиваюсь.

Шанаэль повернул чёрный утюг головы в сторону её спутника, и глаза его, вспыхнув ироническим огнём, перегорели в почтительные тихие огоньки. Как бы говоря: «Ну, чего тебе, слюнтяй, вот тебе и разрешение», он смотрел в упор на Всеволода. Они померялись взглядами. Глаза дракона неестественно ярко светились в темноте. Внезапно они сделались обыкновенными серыми человеческими глазами.

– Проводите госпожу, – запросто молвил леопард, пронаблюдав метаморфозу, – и сейчас, милости прошу. Посидим, сделаемся. У меня имеется биллиардик.– Заманчиво снижая голос, предлагал он.

Веда фыркнула, как потревоженный молодым конюхом боевой конь.

– Может, и лопаточку ему одолжите, чтобы за мной прикопал.– Отфыркавшись, процедила она и, развернувшись спиною в нечесаных золотых прядях, застучала каблучками, отмеривая ночную улицу.

Мужчины с пиететом следили, как тают в темноте звуки и золото. Опомнясь, Всеволод слабо и негромко крикнул вслед:

– Ты уверена, что тебе не…

Ответа ночь не дала. Шанаэль, не глядя на дракона, спрыгнул с дерева нарочито неуклюже и размял лапы.

Заострение меча.

Два вялых шага на четырёх лапах и перед носом дракона мелькнула пёстрая лента – леопардов хвост. Шанаэль без шуток исчез. Смылся он так, что ни одно зеркальце в сплошной, залитой светом Бриджентис листве, и не подумало шелохнуться. Всеволод полез следом, листья надавали ему пощёчин и бездушно проехалась за ухом тёплая ветка.

Стоял он во дворике. Впереди чернела пригласительно распахнутая дверь в дом. Он двадцать секунд разглядывал черноту, склонив дважды голову со свесившейся по прихоти ветки прядью – сначала на левое плечо, потом на правое плечо. С лёгкой улыбкой, врезанной в лицо и застывшей, он шагнул в тёмные сени. Четырёхугольник другой закрытой двери обведён светом. Всеволод не сразу подошёл к нему, и улыбка не покидала его губ.

В комнате, куда он вошёл, в углу стоял одноногий столик с большим коричневым чайником – его носик по-птичьи поприветствовал Всеволода – и двумя чашками без ручек и крохотными донцами. Чашки наполнял, повернувшись ко входу сгорбленной спиной, Шанаэль. Портупея лежала на полу, свернувшись. В сжатой комком лапе массивное птицеобразное тело чайника выглядело хрупким. На запястье другой лапы осталась кожаная перевязка с поблёскивающими вкрапленными камушками.

Шанаэль, не оборачиваясь, пригласил:

– Заходите, заходите.

И, повернувшись, подошёл к дракону с двумя чашками, говоря:

– Ай, старый дурак, одичал, забыл о вежливости. Там же кусты. Всё заросло к…

И он завершил извинительные речи крепчайшим ругательством, подходящим, скорее, к вкушению сурового сурийского лакомства – огненной воды – нежели старого вина. Аромат и, впрямь, был, что надо – пахло весною, но в тоже время и какой-то томящей затхлостью: плоды бродили вместе с паутиной.

Всеволод взял у хозяина чашку, которую тот протягивал, держа на трёх пальцах под донце.

Шанаэль следил за тем, как дракон держит чашку, потом показал куда-то глазами, и Всеволод, согласившись, снял с плеча ромбовидный, с глубоко втиснутой печатью жилок, свежий листочек. Поискал, куда бросить, и положил на край столика.

Посреди горницы на растущем из пола и спиленном на удобном уровне дереве находился обещанный биллиардик, традиционных формы и цвета, может, только бирюзовое сукно более высокого качества. В центре его окружности сложенная кучка светящихся шаров терпеливо ждала удара.

– Сделаемся? – Предложил Шанаэль, простирая свободную лапу чуть торжественно, и в этом Всеволод угадал завзятого и отпетого игрока. Взяв из стоячка рядом два мазика, Шанаэль осмотрел их, как гигантские палочки для еды, и вернул в стоячок.

Подойдя к стене – Всеволод, вдыхая запах из чашки, остался на месте – леопард снял с ковра пару других – с тонкой резьбою и неприметным утолщением для ладони.

Всеволод одобрительно кивнул хозяину, принял острейший и очень лёгкий, прямо-таки невесомый мазик, и, заметив, что Шанаэль уже примерил себе место, обошёл с чашкою и мазиком биллиард, так что дверь оказалась напротив. Шанаэль, заняв место, опять отошёл и вернулся, держа кузовок с мелом. Отпивая из чашки, он посмотрел на противника с бесстрастной враждебностью биллиардиста.

– Неплохо.

Это относилось к содержимому чашки.

Всеволод, не смакуя, сделал два больших глотка и сказал искренно:

– Да…

Взвешивая в ладони мазик, он снова глянул на хозяина.

– Кость. – Буркнул тот.

Он церемонно и отрешённо предложил гостю разбить игру. Всеволод умостил чашку на ветке, торчащей из стены, поблагодарил, приложив руку с инструментом из кости к плечу, и шары, светясь и вспыхивая, разлетелись по круглому небу биллиарда. Отойдя от стола, как положено, и рассматривая, как легла игра, оба встретились глазами.

– Это то, о чём я сейчас подумал? – Осклабясь и подымая руку с мазиком, которым он что-то начертил в воздухе, кротко молвил леопард.

– Похоже на вопрос во время любовного свидания.

Шанаэль потёр лоб тылом лапы с инструментом, остриё указывало на дверь.

– Есть многое, – подумав, заметил он, – что похоже на любовное свидание, но не являющееся им… Как бы совсем наоборот.

Они некоторое время безмолвно препирались, соревнуясь в формулах биллиардной вежливости. Сдавшись и нацеливаясь, Всеволод сделал первый, второй и третий заход.

– Так о чём вы подумали? – Осведомился Шанаэль, всецело сосредоточенный на глупо подрагивающем возле сеточки шаре.

– Чтение мыслей запрещено законом.

Шанаэль некоторое время не отвечал, щёлкающие звуки следовали один за другим.

– Только не здесь.

Он держал орудие двумя лапами.

Игроки изучили недокатившийся шар и понимающе кивнули друг другу с той интимностью, которую рождает борьба.

– Как, по-вашему, на что это похоже? – Передавая ход, спросил хозяин.

– Вы предлагаете мне игру в загадки?

Шанаэль поглаживал мазик, лежащий на плече.

– Что ж, это древняя и почтенная игра, ничуть не менее почтенная и древняя, чем та, в которой мой гость, как видно, неплох.

Всеволод прошёл два шага вдоль обода стола, вернулся и откликнулся:

– Похоже на небо с мерцалками.

Он пожал плечом:

– А можете вы представить, чтобы это выглядело иначе?

– Биллиард?

– Да, биллиард.

– Нет, не могу.

Дракон отдал игру.

– А, между тем, – проворчал сосредоточенный Шанаэль, – это могло бы иметь и другую форму, и другой цвет.

В такт словам он, словно вилкою котлеты, трогал шары и даже прильнул к сукну носом, водя горящими глазами.

– Да?

– Зелёный луг, к примеру… Прямоугольник выкошенного луга, вскормившего дюжину могучих быков.

– И клетки…

– Что? – Переспросил леопард.

Всеволод объяснил:

– Бормочу под нос.

– А…

– Нет, не могу.

– Что?

– Представить.

Всеволод смотрел на сложившуюся из шаров ковшеобразную фигуру.

– Значит, вы подумали…

Всеволод примеривался, натурально, школьник, и, когда фигуры не стало, вспомнил, что не удовлетворил любопытство хозяина.

– Что вы можете разорвать мне горло, а я не успею…

Шанаэль согласно кивнул мазиком.

– Дракон был бы неманеврен и даже нелеп в маленьком помещении.

Всеволод кивнул, как кивают лукавые дети – глубоко, чуть не стукнув подбородком.

– Вы проверили, в порядке ли ваш костюм или это знак согласия?

Шанаэль опустил мазик на плечо себе.

– Вот это фраза точно для любовного свидания.

Леопард потянулся другой лапой за мазиком, и тот свистнул отточенным концом в лоб Всеволода и пролетел почему-то у левого его уха. Что-то насмешливо звякнуло.

Оба помолчали. Леопард зевнул. Всеволод обернулся, опираясь мазиком на край стола.

Белое копьё покачивалось в стекле, по которому разошлась мишенью тонкая вязь трещин. Рядом, нетронутая, тускло сияла Бриджентис. Профиль Всеволода, повернувшего по-совиному шею, был обращён к неполному серебряному овалу.

В уютном воздухе комнаты ещё трепетал след стрелы.

Всеволод снова повернулся к напарнику. Тот смотрел на дракона, не отрываясь и не смигивая янтарными глазами.

– Как вы могли так рисковать?

Леопард пожал пёстрыми могучими плечами – зверёк пробежал под ковром.

– Я был почти уверен…

Это он проворчал едва слышно, рокочущий звук вышел из груди, а не из горла.

Всеволод отошёл и выдернул красивую подлую штуку из стекла. Леопард прыжком обогнул стол и поднялся на лапы за плечом Всеволода. Он принял игрушку и бросил её под биллиард.

– Не хочу пользоваться затупленным.– Стыдливо объяснил он свой поступок. – Вы ещё обставите меня.

Бриджентис уходила из окна. Половина светящегося портрета высовывалась из-за рамы. Леопард танцующим шагом приблизился и взял с ковра новый мазик.

– Завтра стекло вставят. – Пообещал он, будто Всеволод спросил его об этом.

– Дурно. – Холодно сказал дракон.

– Я был уверен.– Подходя, уверял Шанаэль. – Кинемся?

Они молча обошли биллиард, потоптались с наивной мужской серьёзностью, сопутствующей окончанию игры.

– Вы сказали «почти». – Занудно повторил дракон.

– Я пошутил. – Волоча хвост, клятвенно молвил провинившийся хозяин. – А то… Разве бы я?..

Всеволод одним мановением брови и движением рта отверг внеурочный, не подобающий ему ход.

Шанаэль потупился на бирюзовый круг, где сложилась пятиугольная фигура. Мазик заходил у него под локтем древком косы.

Пять углов канули, и Всеволод приступил к осенённой предлинным хвостом композиции, которая была оттеснена кающимся леопардом к верхнему невыгодному куполу.

Разрушив в четыре славных тыка хвост, дракон отступил. Теперь за его спиной оказалась дверь и подбородок Бриджентис в окне. Леопард отошёл к столику и наполнил чашки.

– Выпьем.

Он протянул чашку Всеволоду.

– Человек манёвреннее дракона в тесном-то помещении.– Жестом прося обождать и не пить, толковал он. – И я полагаю, вы ни на секундочку, ни на двадцать секунд, – серьёзно сказал он, – не поверили, что я бы мог всерьёз рисковать, не зная, кто… не зная, что вы…

Он заткнулся от избытка переживаний. Потянулся приложить лапу к косматому щиту груди, но, устыдясь, опустил вдоль бока, где на шерсти примятость от портупеи. Комок лапы сжимался и разжимался. Внезапно он глянул, как до того однажды, в глаза человеку и без передышки другим, весёлым голосом провозгласил:

– За старого Ярру, который сегодня умер, а с ним все-все старые счёты.

Он указал чашкою на окно, засим в потолок, глухой в этом помещении и превосходно оштукатуренный. Посреди – скромная лепнина, для семейной в три лампочки люстры.

Они сдвинули чашки, но Всеволод отвёл свою, не чокаясь, и леопард с довольным видом кивнул. Он не донёс сосуд до пасти и быстро спросил:

– Кто вас научил?

И присосался к чашке. Слышно было, как вино булькнуло в его глотке.

– Разное в жизни… – Ответил Всеволод, глотнув. – Случился перерыв в занятиях, обеспечивающих жизнь… вот и научился от безделья.

– Когда были безработным? – С пониманием спросил Шанаэль.

Он катал пустую чашку в лапах, будто намеревался запустить её в голову собеседника.

– Да.

Леопард ушёл к столику и с нескрываемым огорчением встряхнул чайник – тот опустел. Крышечка сердито прыгнула.

– Почему вы не спросили?

– Ярра? Это, верно, Орс – на вашем родном языке.

Леопард осклабился, шерсть неторопливо встала щёткою у него на загривке.

– Это старое название.

– Я так и сказал. Да?

– Ну, да.

Они вернулись к биллиарду, где тройка шаров в центре ждала их возвращения.

– Небо сегодня замирает. Далёкое Небо тоже. – Говорил Шанаэль, глядя машинально, как Всеволод ставит недопитую чашку на пол, выпрямляется и примеривается. – В этот летний томительный день всё движется медленнее. Мерцалки, металки и другие тела.

Он усмехнулся.

– Быки, например. Некоторые и вовсе замедляют ход.

– Быки?

Шанаэль принял очередь.

Удар, и шар закачался у сеточки.

– Орс, к примеру. Наш Орс.

– Так вы объясняете плохой удар? – Поинтересовался Всеволод.

– Завтра, – не обращая внимания на ехидство, сказал Шанаэль и оперся локтем на мазик, – родится новый Ярра, молодой… сродни всему молодому… вот, как вы… Он будет страшно силён, он будет страшен.

– Так выпьем за него.

Всеволод нагнулся за своей собственностью, показал недопитую чашку.

– Ни в коем разе. – Облизав нос и губы, объяснил леопард.– За него выпьем завтра.

– Значит, я доживу до завтра в деревне, где целятся в голову.

Глаза Шанаэля потемнели.

– Спросите у быков по поводу плохих ударов. И не дерзите так больше.

Леопард проникновенно глядел, как Всеволод, запрокинув голову, вылил в глотку вино.

– Вы дороги нам. Вы и госпожа.

Всеволод отнёс чашку на столик. Листок пожелтел и скукожился, багровея на глазах.

– Не сомневаюсь. – Любезно заметил гость. Возвращаясь, он провёл пальцем по стеклу. – И сейчас возле нашей хижины несут дежурство отборнейшие из хозяев.

Он посмотрел на опустевший бирюзовый круг.

– Вроде Сахиры.

– Ей ничто не угрожает, зачем же охранять её?

– От меня, например.

Леопард коротко огрызнулся на шутку.

– Желаете продолжить? – Сухо спросил он, кивая на биллиард.

– Конечно.

– Я имею в виду загадки.

– И это тоже. – Покладисто заверил Всеволод.

В то время, как происходил разговор, небо над Ловарней изменилось и продолжало меняться: густо синее, он почернело, потом стало ещё чернее, если можно так выразиться, и это была правда. Чуть скошенный купол мира – я, кажется рассказывала вам, как устроен мир? – стал заметно блёкнуть к тому страшно далёкому отсюда месту, где сходилась углами поверхность восьмигранника.

Что-то происходило за пределами мира. То, что снаружи не видно в зашторенной комнате.

В Ловарне шумела река, вольный рокот доносился из-за взгорья. Бриджентис ушла из окна, где беседовали гость и хозяин. Она знала всё, нет секретов от любящего сердца, и плыла в небе, размышляя. Но о чём её мысли, конечно, не знает никто.

– Сегодня что-то интересное случится. – Сказал Шанаэль. – Знаете?

По комнате рассеялся свет, не имеющий видимого источника. Всеволод предположил, что он исходит от шерсти леопарда, но это был обман зрения.

– Если я скажу «нет», меня, несомненно, просветят. – Любезно отозвался Всеволод.

– Я чувствую, вы слегка пошучиваете. – Пожурил его Шанаэль.– Всё же я скажу вам, я, старый и назойливый.

Но он, если и собирался, не успел. За окном что-то гулко упало. Звук был выразителен и, пожалуй, ужасен, от него сжалось бы всякое сердце.

Леопард поглядел в окно, покинутое Бриджентис.

– Яблоко упало. Яблони у нас хорошие, дают сорт Белое Сердце.– Сообщил он и, сжав кулак, показал его Всеволоду. – Вот этакие. Куснёшь, как в зубы дали, этакое крепкое.

Он рассмеялся.

– На что это похоже?

– В смысле?

– Ну, этот звук в ночи… Всякое такое?

– Как если бы Бриджентис упала с неба. – Подумав, сказал дракон.– Более ничего придумать не могу.

– Верно. – Согласился, смеясь, Шанаэль. Он вообще повеселел. – Я не про то, что вы не можете. Но было бы это крайне нежелательно, крайне. А на что похоже, когда обыкновенный человек утверждает, что видел Бога?

– Соврал? – Предположил Всеволод.

Удары следовали своим чередом, и как раз сейчас игроки поменялись. Всеволод отметил, что леопард не посмотрел на него, когда проходил мимо.

– Или, быть может, ему показалось просто? Зачем же сразу «соврал»? – Вздохнул леопард. Глаза его впились в мерно двигавшийся поперёк локтя дракона мазик, скользнули выше по руке… добрались до глаз дракона.– Снова ваша очередь, сильный вы человек.

– Я знаю. Нет, если бы показалось, он бы знал наверняка.

– Значит, не показалось?

– Что?

– Тому человеку.

– Это мог бы быть человек из Ловарни?

Леопард неласково ощерился и промолчал.

– И к чему бы ему так странно врать? – Вскользь промахиваясь, добавил Всеволод к своей, как видно, бестактной реплике.

Шанаэль, довольный промахом гостя, отпустил едкое словцо, глаза его подобрели.

– Мы без предрассудков.– Закончил он, принимая ход.

Игра была сделана. Они дружески похлопали друг друга: леопард гостя по плечу, Всеволод хозяина – по предплечью.

– Спасибо, что составили компанию.– Благодарил хозяин, провожая гостя к выходу.

Он ещё похвалил качества Всеволода-игрока, и они затоптались у порога.

– Но как бы тот бедолага мог убедить, что ему не поблазнилось? – В раздумье сказал леопард.

– Да, как? – Вежливо отозвался Всеволод.

Леопард помедлил.

– Пустяк. Двумя словами.

Он наклонился к уху Всеволода, возле которого недавно свистнул мазик, и что-то нашептал.

Затем он почти вытолкал Всеволода, или у дракона создалось такое впечатление.

Посмеиваясь, гость Шанаэля миновал дворик и, по выражению Веды, «двинулся» по главной улице. Скоро он услышал лёгкий шаг позади, у левого плеча.

Негромкий голос – он не сразу узнал этот голос – спросил:

– Что тебе показалось?

– Простите? – Ответил Всеволод, оборачиваясь, но тень настигла его и в полосах света Бриджентис он увидел, что тень не прячется и превратилась в пастыря Григория.

Тёмный и тихий пастырь был мало узнаваем, смеха в его глазах никто бы не сыскал, и высокий лоб Григория мучительно белел. Пестринки выглядели исказившими лоб морщинами.

– Тебе что-то показалось, ведь так? Ты напуган, но не бойся – тебе показалось.

Они шли молча.

– Кого ты видел? – Властно спросил молодой пастырь.

– Того, Кого видел.– С насмешкой бросил дракон. – Я сам найду дорогу, ступай.

– Но тебе показалось. Так? – Не смутившись хамским тоном, приставал ночной прохожий.

Всеволод остановился, вгляделся в напряжённую морду зверя и отчётливо проговорил:

– Меч заострён.

Тот отшатнулся с приоткрытой пастью. Светящиеся угольки прикрылись веками, Григорий успел скрыть выражение своих глаз.

– Пустяки. – Опомнившись, отмахнулся он и с шипящим в глазах смехом уставился на Всеволода.

Тот дёрнул плечом и пошёл прочь. Пастырь в смятении шагнул туда-сюда и бросился следом. Кошка видела в темноте, как удаляются покачивающиеся плечи. Потом услышала:

– Это был он.

Всеволод прислушался. Шелест одежд был ответом, и тревожный голос размышлял вслух:

– И великий праведник поверил и уже ступил было со столпа на огненную колесницу, присланную для него. Знаешь, кто прислал колесницу на самом деле? Кого он увидел? Праведник-то?

– Меч заострён.

– Ты уверен? Не слишком ты мнишь о себе?

Бриджентис плыла над дорогой совсем низко. Всеволод, отвечая, каждый раз смотрел на неё.

– Право, ты мнишь о себе.

Лёгкий смешок задрожал в темноте, но осёкся: смеявшийся хотел удержаться.

– К тебе, ящерице в человечьей шкуре, Великий пришёл. Да ты безумен.

Темнота молчала. Наконец, голос посетовал:

– Я понял. Ты – хороший человек. Но ты упрям, ты – простодушен.

Шаги Всеволода и кошачья поступь пастыря были едва слышны.

– Не знаю, каков я. Знаю, что приходил Он, про которого ты спрашивал.

– Ты не видел Его?

– Не видел..

– Откуда же твоя уверенность, дракон?

Всеволод вспомнил кое-что и тоже подавил лёгкий смешок.

– Я видел Его сердцем, искуситель.

Началась, тянулась и воцарилась тишина. Всеволод подумал, что Гришка отстал и он остался один.

Вкрадчивый голос снова возник:

– И всё же ты заблуждаешься.

Всеволод молчал..

– Что ты скажешь мне ещё, упрямец?

– Меч заострён.

Надоеда-пастырь отвязался, потерялся в темноте. Всеволод услышал прыжок мягкого тяжёлого тела, проблеяла калитка, и Ловарня, и без того тихонькая, канула уже в абсолютную, ничем не нарушаемую тишину. Под деревьями мигали огоньки, сопровождая дракона.