Лунный свет на заре. Книга первая. Цикл «Ярость Творца»

Вот прошло уже два часа после начала боя. Кругом лежали трупы воинов, жестоко убитые или смертельно раненые. Умирающие душераздирающе орали, корчась в агонии в лужах собственной крови. Из распоротых животов вываливались внутренности и волочились по арене. Против меня и еще двоих моих соратников по несчастью стояли семь врагов. Исход поединка решал дальнейшую судьбу, можно было так и остаться в рабстве или же нам могла быть дарована свобода.

– Смелее, смелее! Рубите их, дети вонючих скунсов!

– Задайте им жару! Замочите ползучих тварей!

– Прикончите их!

– Вперёд, трусы!

– Подминайте их и трахайте во все дыры! – голосили в истерике возбужденные зрители.

Осмотревшись, я понял, что у нас мало шансов, да и большинство зрителей уже не были на нашей стороне. По всей видимости, на нашу победу уже никто не надеялся всерьёз, и даже мы сами. Я был весь мокрый как загнанный конь от собственного пота и липкий от крови своих однополчан, но жажда победы была превыше всего, раз уж мы вляпались в эту историю, то надо вернуться домой целыми и невредимыми. Быстро прокрутив в голове возможный исход этой битвы, я крикнул:

– Защищайте мне спину, остался последний рывок!

Я был вынужден одновременно отражать атаки четырёх рослых и весьма опытных противников, но вот только будь они без оружия, я бы не побоялся сразиться с ними голыми руками. В нашем случае они были в искусстве владения мечом выше меня, потому, что я впервые взял его в руки только в этой стране.

Изо всех сил, ударив по щиту одного из противников, теснивших меня, я разрубил его на две части вместе с рукой державшей его. Половинка щита упала вместе с кистью руки, которая его сжимала. Вторая половина щита осталась у моего недруга, но он лишился левой руки и со злобой пытался остановить кровь, хлеставшую из раны ниже локтя. Пока он замешкался, я, уворачиваясь от мечей других своих врагов, пробился к нему, и пронзил мечом его печень. Вынуть меч из-под его рёбер я уже не успел, потому, что тот надёжно застрял в бронзовых доспехах, и мне пришлось увернуться и закрыться телом противника как щитом от остальных нападавших.

Враги сразу вчетвером пронзили его мечами, а ведь на его месте мог быть и я, не будь чуточку расторопнее. Вояка захрипел в агонии, посылая проклятия зрителям, но вот голос его прервался, грудь тяжело опустилась, по бледному лицу прошла судорога.

Тем временем мои товарищи порубили этих четверых в куски, и к моим ногам попадали изуродованные тела, из которых сочилась алая горячая кровь. Тут я увидел, как одного из моих товарищей пронзил вражеский меч и не успел ещё враг вынуть меч из пронзённого тела, как тут же сам упал с пробитым черепом. Мозг маленькой серой кучкой вывалился из разбитой головы под ноги оставшемуся в живых моему товарищу.

Мой напарник не видел этого и, делая очередной манёвр, поскользнулся, нелепо взмахивая руками. Меч вырвался из его руки и рассёк сонную артерию на его шее. Из раны хлынула кровь, залив меня с головы до ног, она тут же сворачивалась, и я вновь стал весь липкий и скользкий. Меня стало мутить, и я чуть было не блеванул, но, собравшись с силами, вновь трезво оценил своё положение и выпрямился.

Теперь против меня одного оставались двое опасных врагов. Они по-прежнему были вооружены щитами и мечами, а у меня был только меч, который всё же удалось освободить, а щит был разбит почти в самом начале боя. Весь стадион гудел от рукоплесканий, криков и возгласов: к нам были прикованы взоры всех зрителей, они ловили малейшее наше движение, малейший наш жест. Хотя мои враги были изранены более или менее тяжело, но их оставалось двое и они по-прежнему были грозными противниками, потому, что на их стороне был численный перевес. Внезапно меня осенила одна идея, я бросился бежать как угорелый.

Толпа бешено загудела, словно пчелиный рой, многие зрители забились в припадке, раздирая друг другу волосы и выковыривая глаза нестриженными ногтями. Гул огромной многотысячной толпы пронёсся по стадиону как рёв зверя, а потом наступила такая тишина, что можно было ясно расслышать тяжёлое прерывистое дыхание моих преследователей и скрип песка под ногами. Не пробежав и двадцати шагов, я сделал резкий увод в сторону и повернулся. Ближайший преследователь не успел ничего сообразить и уже нагнал меня, однако мой меч, вонзившийся в его пах, навсегда остановил его. Последнее, что я увидел это блеск азарта погони в его глазах, он, видимо так и не понял, что с ним случилось.

Чуть отставший вражеский воин столкнулся с опередившим его солдатом, насадив того ещё глубже на мой меч. Меч ещё глубже вошёл в тело первого солдата, конец меча вышел в копчик и на него налетел второй вояка. Острый конец меча пронзил тело второго воина в районе пупка. Пока тот соображал, что с ним произошло, я, не мешкая, врезал со всего маху кулаком ему между глаз. Переносица врага треснула, меня забрызгало кровавыми соплями, но солдат, оторвавшись от земли, шмякнулся с грохотом мешка с дерьмом и уже больше не подавал признаков жизни. Я разжал окровавленный кулак со свежими ссадинами на побелевших костяшках и обернулся к зрителям. Тысячи безумных глаз были прикованы ко мне и сверлили меня, словно буравчиками.

Между тем на трибунах началось движение, и вот сотни рук вытянулись вперед, отогнутые большие пальцы на них показывали вверх – мне была дарована условная свобода.

Для того чтобы свобода стала реальной, нужно было сдать экзамен, который заключался в вождении колесницы среди стада голодных динозавров. Их нужно было всех до одного завалить, что было практически нереально, и редко кто проходил такое испытание.

На арену выкатили новейшего образца военную колесницу, нашпигованную всяким вооружением. Тут были и лук со стрелами и копья и дротики. Сама колесница имела откидные ножи на колёсах и под днищем. С боков имелись мощные стреломёты и копьемёты. Это был практически танк в современном понимании. Эдакий терминатор. Вся эта система управлялась с помощью педалей и рычагов. Тройка лошадей тоже была закована в блестящие латы, украшена какими-то киверами и перьями, впереди был установлен таран из толстенного бревна, обитого металлом…

Был дан сигнал и, пока я разбирался с колесницей, на арену выпустили голодных динозавров, готовых немедленно сожрать даже друг друга, не то, что всех присутствующих. Представьте себе гигантских рептилий, смахивающих на кенгуру, но с головой крокодила. Мощные когтистые лапы готовы были разорвать любого, кто бы попался в них, а крепкие челюсти с острыми сверкающими клыками запросто могли дробить камни… ну и черепа своих жертв тоже. Ящеры были ростом с трёхэтажный дом и зверски голодные. По идее, они должны были сожрать для начала лошадей, а потом приняться за меня. Пока в моём сознании мелькали картины кровавого пиршества, ящеры, не раздумывая, бросились в мою сторону, щёлкая зубами в предвкушении знатного обеда и роняя жирные капли слюны на раскалённый песок окровавленной арены.

Поскольку никакого первоначального обучения управлению военной колесницей я не проходил, то постигать азы этой интересной науки пришлось прямо на ходу. Динозавры мчались на меня, толкая друг друга и злобно ревя, глаза их налились кровью, и пена клочьями падала из раскрытых зубастых пастей. Я направил колесницу по центру всего их стада и нажал на рычаг, рядом с которым была нарисована пиктограмма множества летящих копий. По бокам колесницы открылись специальные направляющие и оттуда одно за другим, выпущенные мощными пружинами, стали вылетать копья, направляясь прямо вперёд.

Град копий обрушился на динозавров, насквозь прошивая их природную броню. Трое звероящеров мгновенно попадали на арену, остальные сначала растоптали их своей массой, потом, почуяв кровь, некоторые остановились и принялись за обед. Ну что же, так даже лучше, если они сожрут друг друга, да ещё отвлекутся от меня. Боезаряд копий был закончен. Но первою волну неприятеля я сбил, и теперь мог использовать более лёгкие заряды, хотя мне понравились и те, что были в начале. Но, хорошего помаленьку.

Сделав круг, который не стоил особых усилий, поскольку за мной гнались не все пятнадцать, а только десяток ящеров, да ещё здорово мешали друг другу, я опять сделал разворот и направил колесницу прямо на них. Те, от моей наглости раскрыли пасти от удивления, но я очередным рычагом привёл в действие дротикомёты, и вот раненые ящеры опять валились на арену, злобно ревя и дрыгая когтистыми лапами в предсмертной агонии. Очередной рычаг привёл в действие ножи под колесницей и вращающиеся ножи на колёсах.

Ринувшись в самую гущу, я рисковал многократно. Однако врубившись в массу тел ящеров, ножи как мясорубка стали рубить лапы и только трое ящеров, оказавшиеся в стороне были не задеты, правда одному я из лука прострелил глаз и тот свирепо смотрел на меня оставшимся глазом, в котором я увидел своё отражение. Все трое не воспринимали меня как военную цель или еду, их больше интересовали лошади, как вкусный обед. Я же пока был скрыт от ящеров небольшой бронёй по бортам колесницы. Хотя и тройка, везущая меня, была закована в латы, но лошади издавали какой-то неощущаемый мной, но легко улавливаемый ящерами запах ливерной колбасы. А ящеров, похоже, интересовала только еда.

Не успел я опомниться и ничего предпринять, как пятёрка ещё ходивших на своих ногах зверюг бросилась вдогонку и накинулась на лошадей. В разные стороны полетели клочья разорванной острыми зубами брони, конской упряжи и мяса. Нисколько не помогли оставшиеся выстрелы дротиков. Они, конечно, обездвижили ещё троих любителей полакомиться, но оставшиеся двое двинулись на меня, один из них был мой недавний друг – одноглазый. Стараясь целиться в глаза, я выпустил из лука добрых десятка полтора стрел с металлическими наконечниками, прежде, чем ящеры добрались до меня. К слову сказать, все стрелы достигли цели, но в этот раз ни одна не попала в глаза. Словно хищные гиены, чудовищные звери ощетинились частоколом оперённых стрел на жутких оскаленных мордах.

Мелькнувшая было мысль проститься с белым светом так и не успела оформиться окончательно. Оба бросились на меня. Но я успел увернуться, и в раскрытую пасть первого воткнул копьё, попав в язык и уперев черенок в верхние зубы. Челюсти сжались, копьё проткнуло мякоть между костями нижней челюсти и воткнулось в колесницу. Зверь был пока жив, но истекал кровью и был пригвождён и обездвижен. Хотя и представлял по-прежнему смертельную опасность.

Второй понял, что вся жратва достанется исключительно ему и, раскрыв пасть, потянулся ко мне. В мгновение в пасти оказались несколько острых мечей, пара кинжалов и запасное колесо от колесницы. А я обводил взглядом окружающее пространство, прикидывая, чем бы ещё попотчевать моего гостя.

Звероящер со вкусом начал жевать хавчик, думая, вероятно, что я уже внутри. Но по вкусу быстро понял, что ест что-то не особо вкусное. Он стал крутить головой и бешено вращать глазом в поисках меня, но я пока был вне поля зрения, поскольку укрылся за колесницей. Он напряг нюх, втягивая воздух, наполненный запахом крови, в это время я, зачерпнув ладонями песок, бросил ему в ноздри целое облако песчинок с арены.

Зверюга просто обомлел от неожиданности, щурясь единственным горящим глазом. Это дало мне возможность зайти с тыла. Ящер начал чихать, поднимая фонтаны песка. Подпрыгнув, я уцепился за роговой выступ на позвоночнике, моментом добрался до головы и всадил меч в последний уцелевший глаз. Монстр неистово заорал, что даже зрители на передних трибунах наложили в свои набедренные повязки. Кое – кто забился под каменные скамьи, стуча зубами, а почётная королевская свита попряталась за вмиг опустевший трон и резные колонны. Ящер рухнул на арену, на прощание подёргав хвостом и задними лапами. Прозвучала труба, и раскрылись ворота стадиона, выпуская меня на свободу.

Тем временем в другой части стадиона готовилось новое представление. Поскольку воины, беспощадно рубившие друг друга закончились, наступил черёд женщин-смертниц.

На специально сделанную арену деревянными бочонками рабы натаскивали жидкую грязь. Как только получилась приличного размера лужа, туда согнали с десяток молодых женщин разной комплекции. Среди воительниц выделялись только две – Эллен, отличавшаяся особой красотой своих форм, да ещё какая-то здоровая бабища ростом под два метра, могучая, как слон и совершенно лысая. Я так и назвал её про себя – слониха. По сигналу две группы, на которые их разделили, должны были напасть друг на друга и кулаками и ногами бить до тех пор, пока кто нибудь не испустит дух. И так, пока не останется одна из всех.

Прозвучал гонг, и воительницы стали приближаться друг к другу, хлюпая грязью под ногами, которая доходила им чуть выше щиколоток. Внезапно слониха с рёвом бросилась вперёд, а надо отметить, что Эллен и слониха были по разную сторону фронта, и стала своими здоровыми ручищами расчищать себе дорогу. Затрещали головы и руки, но несколько амазонок кинулись на неё, и, сорвав с бёдер повязку, стали связывать ей руки. Сорванная повязка обнажила её жирный лобок, покрытый густой растительностью и толстые мясистые губы. Слониха ревела и рвалась как зверь, груди – половинки баскетбольных мячей, болтались в разные стороны. Именно по ним били локтями с двух сторон нападавшие. Однако это не могло остановить её натиск, а боль только разжигала ярость.

Слониха яростно отбивалась, но её, каким-то чудом уложили на лопатки, связали руки и ноги повязками снятыми её противницами с себя, а рот её заткнули куском грязи завёрнутым в платок. Остальные женщины бились не на жизнь, а на смерть, потому, что победительнице так же, как и в мужском поединке была обещана свобода. Слониха немного напряглась, рванула и разорвала свои путы, затем коленом поддела одну из нападавших под дых, одновременно сбросив с себя остальных женщин. Схватившись за солнечное сплетение, девчонка загнулась, хватая ртом воздух и вытаращив глаза. Слониха схватила её за уши и ударила её другим коленом в лицо, оторвав уши и отбросив их в стороны. Переносица воительницы треснула, хрящ вошёл в череп, повредив мозг, и вот первый труп упал в грязь арены. Тело ещё продолжало судорожно биться, но душа уже покинула его. Зверское выражение на лице амазонки сменилось выражением умиротворения. Ещё несколько раз дёрнулась нога, и всё было кончено.

Между тем бой разгорелся с новой силой. Одна из амазонок кинулась на свою неприятельницу и с воем всадила ей в глаза большие пальцы своих рук с острыми ногтями. Глаза лопнули как два мыльных пузыря, и глазная жидкость брызнула в разные стороны, переливаясь в лучах яркого солнца миллионами разноцветных искорок. Тем не менее, в последний момент пострадавшая, успевшая вцепиться в волосы врага, рванула их с такой силой, что часть кожи вместе с левым ухом отделились от черепа нападавшей и повисли на корнях волос. С обезображенного черепа струйками скатывалась кровь. Бешеные вопли на трибунах заглушили воинственные крики на арене, многие зрители уже не могли наблюдать за ходом битвы, поскольку бились в припадке и срывали с себя одежду, женщины рвали на себе волосы и дубасили друг друга вырванными каменными сиденьями. Битва на арене то утихала, то разгоралась вновь. Постепенно ряды воительниц убывали, трупы валялись здесь же в луже из грязи и крови.

Прошло около полутора часов, во время которых победа переходила то к одной, то к другой стороне. В живых остались с одной стороны Эллен с напарницей, а с другой стороны слониха. Они все были перепачканы грязью, лоскутки одежды, прикрывавшие интимные части их тел давно уже были сорваны и втоптаны в лужу, однако боевой дух всё ещё не покидал их, пока теплилась хоть слабая надежда остаться в живых. Противники жестоко устали, но жажда свободы гнала их вперёд. Эллен задыхалась, грудь её тяжело поднималась, она судорожно пыталась придумать хоть какой то план и не находила решения. Костяшки пальцев были сбиты в кровь, тело невыносимо ныло. Эллен пыталась беречь силы, но это получалось плохо. Слониха, собравшись с новыми силами, опять пошла в атаку, протаранив Эллен, которая как пушинка отлетела к самому краю арены, расплёскивая брызги грязи и сгустки крови.

Пока Эллен приходила в себя, её напарница схватилась со слонихой, хотя силы были явно не равны. Удары кулаками и ногами в голову и живот слонихе не приносили желаемого эффекта, а только ожесточали её, подстёгивая на новые действия. Слониха схватила её за шею и стала душить, надавливая большими пальцами на область щитовидной железы, от чего из горла жертвы стали доноситься предсмертные хрипы, а глаза вылезли из орбит. Девчонка яростно отбивалась, кусалась и царапалась. Слониха подняла её в воздух, не ослабляя хватки, и резко ударила лысой ободранной головой в лицо. Тело амазонки обмякло, перестав биться, мышцы мочевого пузыря расслабились, и между ног её брызнула искристая жидкость, окатив слонихе низ живота и верхнюю часть бёдер. Слониха швырнула свою жертву в лужу и повернулась к Эллен, которая бежала на помощь. Эллен врезалась слонихе в бок, пытаясь своей массой, помноженной на инерцию, сбить слониху с ног, но лишь сама, сильно ударившись, отлетела назад и опрокинулась. Слониха схватила её за волосы и стала поднимать в воздух, подкрадываясь к горлу. Эллен, изловчившись, поймала слониху за соски и стала их выкручивать, слониха дико заорала, став похожей на настоящую дикую слониху.

Держа Эллен, болтающуюся в воздухе на весу, одной рукой за волосы, другой медленно подкрадывалась к горлу жертвы. Эллен изо всех сил сжала соски слонихи и рвала их с неимоверной яростью, однако та лишь шире расставила ноги, выпучила глаза и, наконец, дотянувшись до горла своей жертвы, сдавила его одной рукой. У Эллен глаза полезли на лоб, она стала задыхаться и перед ней мгновенно промелькнула вся её короткая жизнь. Собравшись с мыслями, всё ещё оставаясь на весу, Эллен отпустила измочаленные соски слонихи, из которых сочилась кровь, и схватила её за жилистые руки, чтобы ослабить хватку.

Слониха же, увидев, что жертва вот-вот отдаст концы, только крепче сжала её в своих объятиях. Эллен, изловчившись, изо всех сил пнула слониху между ног, погрузив свою ступню по самую пятку в её жирные волосатые губы. Кожные складки с радостью поглотили ступню Эллен и звонко чпокнули. Глаза слонихи округлились от удивления, рот передёрнул нервный тик. Срезонировавшая матка дикой болью взорвалась внизу слонихиного живота, мгновенно парализовав все мышцы её могучего тела. Хватка на горле Эллен тут же ослабла, слониха стала оседать, схватившись руками за ушибленное место и жадно хватая воздух. Эллен, почувствовав под ногами твёрдую, хотя и скользкую поверхность, подскочила к слонихе и с размаху обеими ладошками врезала её по ушам. Звонкий шлепок нарушил общую какофонию звуков.

Контуженная и покалеченная слониха стала медленно валиться на бок под весёлый аккомпанемент барабанов и пение цикад внутри головы. Подтолкнув её, Эллен схватила её за уши и опустила лицом в грязь. Слониха задрыгала ногами, отчего в разные стороны полетели здоровенные куски грязи, забрызгав зрителей на первых рядах, а её жирные ягодицы расплескались как студень. Эллен надавила из последних сил, уши затрещали, слониха руками яростно загребала грязь из под себя, но силы уже покинули её и вот уже тело слонихи обмякло, кишечник освободился от своего содержимого, обдав Эллен такой нестерпимой вонью, что она закашлялась и из глаз её брызнули слёзы. Поняв, наконец, что она осталась одна и притом победительницей, Эллен без сил опустилась на грязь арены и заплакала навзрыд. По щекам её катились крупные слёзы, смывая грязь и оставляя светлые полосы на её красивом, несмотря на присохшие куски глины лице.

Зрители на трибунах уже бились в параличе, они орали, словно скотина на ферме, на разные лады, били друг друга каменными спинками стульев, рвали друг другу одежду и волосы, бросали на арену куски человеческого дерьма, только что выдавленного из собственных кишечников. Женщины, стоя на спинках скамей, мочились на нижние ступени и голосили от восторга, глядя, как струйки из их волосатых дырочек долетают до лысин сидевших внизу государственных мужей и разлетаются сотнями капель в разные стороны, формируя миллионы радуг.

Кубу хмуро следил за всей этой вакханалией. По неписанному закону он обязан был отпустить нас и даровать свободу, но разве в его интересах было это делать?