Книга В этом мире, в этом городе… - читать онлайн бесплатно, автор Коллектив авторов. Cтраница 7
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
В этом мире, в этом городе…
В этом мире, в этом городе…
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

В этом мире, в этом городе…

Но, как говорится, на ловца и зверь бежит. Однажды копаюсь на чердаке бани и вдруг под хламом обнаруживаю ружьё, настоящее, точнее, винтовку системы Бердана, только основательно проржавевшую. «Эта берданка ни к чему не пригодна», – только и махнул рукой дед. А я с присущим мне упрямством приступил к осуществлению своей мечты. Сначала разобрал ружьё (буду уж винтовку так называть), потом несколько дней держал его в тазике с керосином. Потом очистил песком от ржавчины, аккуратно протёр промасленной тряпкой, вместо сломанной пружинки поставил другую… После таких восстановительных процедур ржавая берданка приобрела вид действующего стрелкового оружия. Теперь нужны были боеприпасы. В дедушкином ящике с инструментами нашёл пять пустых патронов, начинил их серой от спичек, вместо дроби насыпал металлической крошки… Но как ни старался, моё ружьё не стреляло. После всего этого злые языки деревенских мальчишек прозвали меня «Охотник Разиль». В своей жизни я и по воробьям не стрелял, и мне было до того обидно слышать это прозвище, что порою я был готов сквозь землю провалиться. Скоро из прозвища выпало слово «Разиль», и я превратился в исключительно «Охотника». Переживая и думая, как избавиться от уничижительной клички, я ночи напролёт не спал.

Несколько раз в месяц отец ездил в тогдашний райцентр Шереметьево на райкомовские собрания. Из одной такой поездки он привёз большого белоснежного кролика – на базаре там купил. В нашем хлеву мы соорудили для косого что-то наподобие домика. Несмотря на то, что мы, можно сказать, денно и нощно ухаживали за ним, давали ему самые свежие овощи, наш кролик захандрил, перестал есть – не то к новому месту не мог привыкнуть, не то от прежних хозяев отвыкнуть… Однажды захожу в хлев проведать его, а он уже околел, лежит как камень.

Что делать? Мама сказала: «Надо похоронить его где-нибудь на опушке леса». В тот же день понёс его я в лес. Зима, метель, из лесу нет-нет да и волчий вой ночами до села доносится. На всякий случай повесил на плечо декоративную свою берданку. Говорят же: «Глупый волк и холостого ружья боится». У леса повстречался мне наш сосед Галиулла-абый. В лес ходил он, оказывается, на заготовку дров. «О-го! – говорит, – крупного зайца подстрелил, не зря, значит, называют тебя охотником». Не зная, что ответить, лишь кисло улыбнулся я. Через некоторое время на лесной дороге встретил ещё одного человека – сборщика яиц, жителя другой улицы нашего села Хасана по прозвищу «Елтырь» – шустрый, значит. Мать про него говорила: «Ему на язык чёрт плюнул» – такой он был болтливый и язвительный. Завидев ружьё и мою «добычу», тоже заахал и заохал.

На другое утро я проснулся настоящим охотником. Весть о том, что я подстрелил крупного зайца, мгновенно разошлась по всей деревне. Теперь при встрече меня стали опять называть «Охотник Разиль». Но уже без издевательских ноток, а с нескрываемым уважением. Скоро об этой кроличьей истории я позабыл и ружьё закинул на чердак, и мечта стать охотником незаметно испарилась. Вскоре и из прозвища опять выпало одно слово. На этот раз – «охотник». И остался я просто Разилем, с именем, которое дали мне родители.

Конокрады

Когда приходится с кем-то из соплеменников знакомиться и надо о себе что-то сказать, то говорю коротко: «Мы с Алмазом Хамзиным из одной деревни». Алмаз – человек известный и талантливый. Он – прекрасный музыкант, певец, поэт, мастер художественного слова, нет в нашем татарском мире человека, который не знал бы его. Потом, по мере необходимости, я начинаю рассказывать о том, как мы в течение одиннадцати учебных лет сидели за одной партой, как пели вместе, давали концерты, как, соревнуясь друг с другом, писали стихи. Мои новые знакомые начинают смотреть на меня восхищённо-расширенными глазами. Вот что значит иметь знаменитого друга!

О нашей с Алмазом непростой и полной приключений жизни в прошлом можно написать целую повесть. Но, оставив это на будущее, расскажу пока лишь одну историю из нашего отрочества.

Мой отец, как я уже говорил, был председателем колхоза, а отец Алмаза – секретарём парткома. Они всю жизнь прожили в постоянном общении и были опорой друг другу. Отец моего друга Наиль-абый вернулся с войны, потеряв ногу. Когда он шествовал по улице, то скрип его протеза летел далеко впереди него. К людям, вернувшимся с войны, особенно увечным фронтовикам, отношение у меня было особое. Я наделял их бескрайними геройскими качествами, коих, может быть, судьба в представляемой мной мере далеко не всех наградила. Мне ещё казалось, что у каждого фронтовика обязательно в доме хранится автомат или пистолет.

Наиль-абый много сделал для меня вместе со своим сыном. Я должник перед ним и живу с благодарной к нему памятью. Когда мы с Алмазом окончили восемь классов, то решили продолжить учёбу в средней школе села Кызыл-Чапчак (Красная Кадка), находившегося за рекой Зай, и сдали туда свои документы. Наиль-абый тем временем узнал, что в Нижнекамске открывается новая школа, и перевёл наши документы туда. Эта школа в нашей с Алмазом жизни сыграла огромную роль. Но я, кажется, обещал рассказать одну историю…

Так вот, учимся мы с Алмазом в Нижнекамске, живём в интернате села Актюба, которое вплотную прилегает к городу. Каждую субботу уезжаем в родную деревню, каждый понедельник утром возвращаемся в интернат или напрямую в школу.

Мы с ним почти уже парни. Такая пора, что наши носы, как говорится, начали чуять красавиц. Как в пословице «Соседская курица кажется индейкой», так девушки соседней деревни нам казались все, как на подбор, принцессами. Деревню Шингальчи, что совсем под боком, мы и соседней-то не считали. Каждое воскресенье мы топали в деревню Иштеряково, находившуюся за восемь километров от нашей, за лесом. Кстати, оттуда родом были и наш близкий друг Рифкат, и наша первая учительница, мать Алмаза – Разия-апа. Каждое воскресенье, как на работу, пешком за восемь зимних километров, туда и обратно… А что делать?! Красота тамошних девушек того стоила. Пошагав так пешочком несколько выходных дней, мы призадумались… От походов к красавицам не откажешься, но и ноги наши были не казёнными. Думали-думали и придумали. Мой отец с раннего утра запрягает жеребца по кличке «Глупый», который всегда мчался, не помня себя (оттого и прозвали так); запрягает и уезжает по своим делам, а вечером, усталый, возвращается домой. Обычно я встречал отца и отводил Глупого в конюшню на другой конец деревни. И в этот раз, как только отец слез с саней, я принял жеребца с санями и вместо конюшни укатил на нижнюю улицу, где у своих ворот поджидал меня по договорённости Алмаз со своим баяном под мышкой. В вечерних сумерках никто на нас не обратил никакого внимания. Я огрел Глупого вожжами, и он превратился в крылатого коня. Он мог лететь без передышки, пока окончательно не покроется густой белой пеной. На то он и Глупый.

Жеребца распрягли и оставили в Иштерякове у родственников Алмаза во дворе. Зашли к другу Рифкату и пошли все вместе в клуб. Там пели, танцевали, веселились, пока народ не разошёлся. Потом прошлись по белоснежным деревенским улицам, провожая девушек. От холода чуть ли не в сосульки превратились, но вида не подавали, поскольку не мальчишки мы какие-то, а парни из деревни Ташлык, что в переводе означает «каменистая». Каменные мы ребята, значит, крепкие, приехали сюда на благородной кошёвке, запряжённой в горячего скакуна. Конечно же, о том, что жеребца мы взяли самовольно, украли, практически, – молчок.

К полуночи и в каменные сердца наши стала вкрадываться тревога. Ведь надо ещё через лес до дома добраться, распрячь жеребца. Отцу же в пять утра на нём на работу. До этого Глупому и отдохнуть надо, поесть и чтобы пот успел просохнуть. С этими мыслями зашли к родственникам Алмаза во двор, а жеребца там, как и не было. Сани на месте, а коняги нет. Тут только мы увидели обрывок уздечки на столбе. Порвал, стало быть, её и выбежал в незапертые ворота. Что делать? Без жеребца дороги домой нет. Даже представить себе трудно, что ждёт конокрадов дома. Обежали все улицы Иштерякова несколько раз, но Глупого и след простыл. Мы с Алмазом натянули шапки по самые глаза и через зимнюю ночь побрели в Нижнекамск, находившийся от злополучной деревни в двенадцати километрах. Когда дошли до здания тюрьмы около леса, Алмаз спросил: «А конокрадам сколько лет дают?» Я не ответил, лишь шагу прибавил.

Миновав родную деревню, куда заходить побоялись, мы избежали упрёков родителей, разносов и т. д. и т. п. и благополучно скрылись в стенах интерната и школы. Через неделю за нами в интернат приехал Наиль-абый. Что было дома, пересказывать не стану. А с Глупым ничего не случилось. Хоть в Иштерякове волей судьбы он побывал впервые, но вернулся в Ташлык благополучно, не заплутал. Сани из гостей Наиль-абый с помощью конюха Газиза вернул на следующий же день после пропажи. Он догадывался, куда мы бегали по воскресеньям и где мы могли пропадать с Глупым в последний выходной.

После этого события я зауважал Глупого. По прошествии лет я понял, насколько Глупый был умён и насколько глупыми оказались мы с Алмазом вместе.

Бесценный баян

Каждый год на Сабантуй мы с Алмазом стараемся вернуться в нашу родную деревню. Это даёт возможность нам встретиться с друзьями-сверстниками, с которыми не виделись целый год. Празднуем с размахом – от двора к двору, от дома к дому. На Сабантуе (раньше мы называли его «Сход») Алмаз особенно долгожданен, ведь он певец, баянист, незаурядный рассказчик и шутник, без него трудно себе представить любой праздник.

К одному из приездов Алмаза Наиль-абый купил ему первоклассный баян. Инструмент изготовлен был в Германии и обошёлся покупателю в кругленькую сумму. Наиль-абый, когда вручал баян сыну, шепнул ему на ухо: «На этом баяне будешь играть только дома или в клубе. А для Сабантуев и улицы и старый твой сойдёт. Эта немчина и капли дождя боится, попадёт дождинка на меха – пиши пропало».

Но всё же Наиль-абый не воспротивился тому, чтобы сынок его сыграл на новом баяне на лавочке у ворот. Утром, в день Сабантуя, к Алмазу, играющему на новом баяне у своих ворот, подкатили на машине мы – наш общий друг Рифкат, мой младший брат Рамзиль и я. Заслышав наши голоса, вышел на улицу и Наиль-абый. Мы наперебой хвалили новый баян, и сердце родителя размякло. И когда Рифкат сказал: «Зачем нужен этот баян, если он не будет играть на Сабантуе?», отцу Алмаза ничего не оставалось делать, как согласиться… Мы вчетвером сели в машину и под чарующие звуки нового баяна покатили на майдан Сабантуя.

Алмаз на майдане был, как всегда, в центре всеобщего внимания. С новеньким немецким баяном на груди он был особенно вдохновенен – и пел, и играл, как никогда. Промочив горло и закусив в палатке, организованной в тенёчке руководством деревни, он вновь взялся за баян и играл уже по приглашению друзей, накрывших «столы» на изумрудной травке то там, то сям, в тенистых местах под деревьями. Все хвалили новенький баян и великолепную игру баяниста. Души наши развернулись, как меха баяна, кровь взыграла, мы почувствовали себя молодыми, непобедимыми львами на вольном просторе.

Вспоминая мальчишечьи года и распевая весёлые песни, мы поравнялись с нашим домом, и мой младший брат, не взирая на сопротивление, затащил Алмаза к нам в гости. Сначала он играл на баяне, нахваливая бэлиши, которые испекла наша мать, потом праздник незаметно переместился в предбанник, а затем, когда я снял с чердака дубовый веник и плеснул на раскалённую каменку воды, – и в саму баню. Теперь уже Алмаз играл на полоке бани, превратив её в сцену. Позабыв всё на свете, мы пели и пели. А гармонь, верней, баян тем временем, не выдержав жары, на глазах расклеивался, разваливался, издавая предсмертные вздохи.

Не знаю, что потом пришлось выслушать Алмазу от своего отца, но баян этот мы видели в своей жизни в первый и в последний раз. Может быть, Наиль-абый отремонтировал его и продал, может, просто обменял на что-то – история об этом умалчивает. Хотя мы его больше не видели, но он засел в наших сердцах накрепко, остался в нашей памяти как немецкий баян, банный и бесценный.


Майя Валеева

Ученик

Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны и пойдёт в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится.

Откровение Иоанна Богослова, 17:8

Логанвилл, расположившийся среди висконсинских полей и холмов, трудно было назвать даже городком. Восемьсот жителей – это разве город? Одна главная улица, три церкви, здание почты, маленький супермаркет, где, однако, можно купить и еду, и корм для скота, и автомобильную покрышку. Ближайший полицейский участок – только в соседнем Рицбурге. Да и зачем нужна полиция в этом сонном царстве среди кукурузных полей и молочных ферм? Здесь каждый знает каждого. За милю местный житель распознает незнакомый автомобиль чужака, случайно заблудившегося на запутанной развилке дорог. По вечерам в домах, двери которых никто не запирает, уютно светятся окна, мерцают экраны телевизоров. Там, на экранах, бурлит беспокойная и красочная жизнь больших городов, там угоняют самолёты, там рушатся башни Всемирного Торгового Центра, там бушуют тропические ураганы и цунами, там льётся кровь на нескончаемых войнах; политики, брызжа слюной, пекутся о счастье своих избирателей, Дэвид Леттерман веселит публику, а синоптики рассказывают о погоде. Но это всё там, на экране. А здесь, в Логанвилле, всегда пахнет коровами и подгнившим силосом, цветут весной яблони, летом сияют на солнце плотные, изумрудные листья кукурузы, осень окрашивает окрестные холмы в золото и пурпур, летят над городком гусиные стаи. «Уик-уик, уик-уик, уик-уик!» – печально и трепетно кричат гуси и будто зовут, зовут за собой в ту бесконечную непостижимую даль… Но только почти никто из логанвилльцев не бывал в своей жизни дальше Чикаго. Зачем? Никого не манит чужая сторона. Уютно, тихо, однообразно теплится в Логанвилле жизнь…

Здесь рождаются, растут, учатся в маленькой школе, венчаются в местной церкви, работают на соседних полях, охотятся на окрестных холмах, выходят на пенсию и умирают в доме престарелых со странным названием «Четыре крыла». Почему четыре? Если бы дом престарелых назывался «Два крыла», то, по крайней мере, можно было бы предположить, что на двух крыльях уносятся в рай души умерших логанвилльцев.


Никогда не думал Пол Андерсон, что судьба, поймав его в силки, затащит в Логанвилл. Пол, горожанин в четвёртом поколении, родился в Нью-Йорке, учился в Вашингтоне, жил в Кливленде, где преподавал в колледже высшую математику. Жена, Алисия, была рентгенологом в центральном госпитале. Сын Эрик заканчивал школу и готовился поступать в университет. Их большой дом в пригороде Кливленда был полон уюта, тепла и любви, пока не случилось страшное. Эрик сдал на водительские права и впервые сам сел за руль. Совсем недалеко от их дома, на Розмари-Драйв, в него на полной скорости врезался гружёный трак, ударил машину Эрика и отбросил её на бетонное ограждение. Эрик погиб на месте.

Три года прошло с того дня, но всё кажется, что это случилось только что… Вот счастливый и гордый Эрик подходит к недавно купленной ко дню его рождения «тойоте», машет прощально рукой, победно клаксонит, выруливает на улицу и уезжает, чтобы никогда уже не вернуться… Эрик, Эрик, их единственный сын, светловолосый, загорелый, с нежным румянцем и доброй улыбкой… Алисия пыталась покончить с собой. Пол тоже по-своему умирал, умирал каждую минуту – от тоски по сыну, от боли и жалости к обезумевшей жене. Разум его отказывался принять эту чудовищную несправедливость. Ну почему Эрик?! За что Бог отнял у Эрика жизнь? И существует ли тогда Бог, если он мог допустить такое?! Почему наказан он, Пол, и за что страдает Алисия?! И как, и зачем им жить, если у них отняли самое дорогое…

Пол понимал, что больше не сможет жить в этом доме, в этом городе, проезжать по Розмари-Драйв мимо этого страшного места. Спешно, панически, он разослал по Интернету десятки заявок на работу. И поехал в первое же место, откуда ему пришёл положительный ответ. Ему было безразлично, что из преподавателя колледжа он превращается в учителя математики, что наполовину теряет в зарплате. Безразлично, какой это будет штат и какой город. Лишь бы бежать, бежать навсегда с Розмари-Драйв!

Они продали свой прекрасный дом и купили старый фермерский домик на окраине Логанвилла. Теперь их окружал не привилегированный район, а кукурузные поля и разбросанные по ним фермы.

Так в логанвилльской школе появился новый учитель математики. Старшеклассницы тут же повлюблялись в высокого и симпатичного мистера Андерсона. Им казалось, что он явился к ним из того далёкого сказочного мира больших городов. Он одевался так же, как герои фильмов. А то, что у него погиб единственный сын, овевало его романтическим ореолом.

Алисия тоже могла бы найти себе работу в ближайшем госпитале, но она всё ещё так и не пришла в себя, не переварила это тяжкое горе. Она сидела на сильнейших антидепрессантах. Бродила по дому с пустыми глазами и что-то напевала. Она растолстела и перестала следить за собой. Ночью, во сне, плакала, звала Эрика. У неё было только одно желание – забеременеть. Но она не помнила, что ещё много лет назад, после рождения Эрика, врачи вынесли ей неумолимый вердикт – у неё больше не может быть детей.

В школе, среди учеников, окаменевшее сердце Пола отмякало. Эти подростки, уже не дети, но ещё и не взрослые, были наивными, смешными, угловатыми. Словно стая молодых толстолапых и игривых щенков. Это были дети полей. Мало кого из них интересовала математика. Они разительно отличались от умненьких и целеустремлённых студентов кливлендского колледжа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Поэт, просветитель. В 2007 году – 175 лет со дня рождения

2

Белый мулла – дословный перевод имени Акмулла

3

Городок Лапшево находится на слиянии двух рек.

4

Древние названия территорий западного Крыма

5

Иван Данилов (1941–2010) – из плеяды ярчайших казанских поэтов-шестидесятников.

Вы ознакомились с фрагментом книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста.

Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:

Полная версия книги