Марь
Трое суток добирался Колька до Бэркана. Прибыл чуть живой, на ногах едва стоит. Такого натерпелся! Однажды даже искупаться пришлось, когда на одном из порогов бурное течение перевернуло лодку. Да не просто искупаться, а, без натяга говоря, побороться за жизнь. Однако пронесло. Молодым был, сильным, сноровка была. Помню, говорит он Ерёме, приплываю к стойбищу, – а поселка как такового еще и не было, в самом деле, настоящее стойбище, – гляжу: дымы идут из чумов. Вышел я из лодки, иду на эти дымы, а тут вдруг из одного чума эвенк выскакивает с ружьем. Ух, говорит, а мы-то думали – медведь… А их, этих медведей, в тех краях тьма-тьмущая. Пока Колька плыл на лодке, столько их насмотрелся. И в одиночку они бродили по берегу, и семьями. Что-то все мышковали, видно, за рыбой охотились. За харюзами там или ленками.
Гостям на далеких стойбищах всегда были рады. Эвенки – люди приветливые и доверчивые, одного они не любили – когда им пытались навязать чью-то волю. Потому как, будучи отродясь людьми свободными, боялись оказаться в клетке. А ведь на эту их волю постоянно кто-нибудь покушался. То это были воинственные соседние племена, то заокеанские миссионеры, а тут вдруг казаки сплавом добрались до этих мест и стали строить свои военные поселения рядом со стойбищами. Чтобы не спугнуть тунгусов, эти люди обещали им манну небесную, а на самом деле потихоньку вовлекали их в свой круг интересов. Так что те и опомниться не успели, как стали составной частью огромной державы, прибравшей вконец к своим рукам всю тайгу.
К тому времени, когда Колька Волин оказался в Бэркане, эвенки давно уже позабыли, когда они были вольными людьми. Ну да это бы еще ладно, кабы государство в душу к ним не лезло, кабы оно позволяло им жить так, как они жили многие сотни, а то и тысячи лет. Так ведь нет – в колхоз их всех загнали, планы спустили, а теперь и вовсе обрекают их на оседлое существование. То есть если стойбище – то временное, а вообще все должны быть прописаны в едином месте. Но какой же из орочона оседлый человек? Сиднем ведь зверя не добудешь и оленей не накормишь. Нужно движение, нужен постоянный поиск, а тут – на тебе. Цивилизованными их хотят сделать. А может, вы еще завод нам тракторный поставите и всех нас заставите встать на конвейер? Вот уж насмешим весь мир. Это то же самое, если бы американского эскимоса вдруг заставили паровозом управлять. А у наших не заржавеет. Оттого и настороже живут тунгусы, оттого и тревога змеей вползает к ним в душу, когда они видят чужого человека. Эти, мол, с Большой земли, просто так не приезжают, этим всегда что-то нужно от них…
Вот и приход Кольки Волина насторожил людей, особо когда они узнали, с какой целью он здесь нарисовался. Высыпали из чумов и этак с немой тревогой смотрят на него. А тут он бутылку спирта вытаскивает – ба! Это был вроде как пароль или ключ к сердцам оленных людей. Засуетились они, отобедать зовут. Нет, не зря бывалые люди советовали Кольке, чтобы он побольше спиртного с собой прихватил. Погано это, но что поделаешь? Нужно выполнять задание.
Обедали в самом большом чуме, что принадлежал старейшине стойбища, который одновременно исполнял должность председателя колхоза. Всех желающих отобедать с гостем вместить не удалось – пригласили только избранных, тех, кто авторитетом пользовался у соплеменников. Были тут и знатные оленеводы, были лучшие зверовые люди, даже лучший медвежатник присутствовал. Ели отварную оленину, выпивали. Кто-то притащил запеченного в глине под костром тайменя – и того умяли. Когда выпили – разговорились. Колька подробно объяснил людям, что ему надо. Вопрос решили быстро: эвенки согласились заключить с банком договоры. Теперь можно было с легким сердцем возвращаться домой. Но по реке против течения не поплывешь – нужно было идти через тайгу. Для этого Кольке потребовалась целая неделя. А мог бы и заплутаться, если бы не эвенк, которого старейшина специально определил ему в сопровождающие. Правда, тот, указав Волину направление, с полпути повернул назад. Дескать, самый сложный участок мы с тобой, начальник, прошли, теперь ты и с закрытыми глазами доберешься.
И пошел Колька один по таежной тропе. О чем он тогда думал? Может, о том, как он несчастен, попав в эту глухомань, где можно запросто сгинуть в лапах дикого зверя? Или же он был совершенно уверен в том, что вернется домой живым и невредимым? Он шел и чувствовал, как бьется в тревожном напряжении его сердце, как ворочаются и урчат в неясной панике его кишки, как мучительно тяжело работают его мозги и вздрагивают чуткой тетивой нервы. Маленький человек, почитай, песчинка в этом огромном море добра и зла, когда великолепие увиденного в любой момент может обернуться смертельной опасностью. Страна безмолвного коварства и неожиданностей. Страна бесконечного восторга и отчаяния. Вокруг ничего, кроме дерев, что своими острыми наконечниками вонзаются в бездонное синее небо.
И вдруг это бездонное небо на глазах меняет цвет, превращаясь в темную с косматой кипенью завесу. Пошел дождь. Его тяжелые крупные капли забарабанили по Колькиной спине. Вот, черт, подумал он, этого еще не хватало. А дождь становился все сильнее и сильнее. И не спрятаться было от него, не скрыться. Через полчаса Волин уже вымок до нитки.
А дождь не перестал и к вечеру. И весь следующий день он лил, словно бы кто-то перевернул на тайгу огромное, величиной с океан, корыто. И чем дальше, тем все сильнее и сильнее. Сезон дождей… Они теперь идут день и ночь, проливные, неукротимые. Поднялись речки. Идти дальше было невозможно, и Волину пришлось на неделю задержаться в случайно повстречавшемся ему на пути небольшом поселке оленеводов. Не то Чильчи, говорил Николай Иванович, называется, не то Лопча. Купил он у эвенков двух оленей, думал, теперь-то он на всю зиму мясом обеспечен. Главное теперь – добраться с ними до дому. Однако вскоре ему пришлось там же в поселке с ними расстаться: не было корма.
Через неделю, когда кончились дожди, Волин отправился в путь. Ему дали лодку – пехом идти уже было невозможно, потому как речка Чильчи, выйдя из берегов, затопила огромные пространства тайги. Глянешь – вокруг одно сплошное море. Вот по этому морю и пустился на веслах бедный Колька. А тут буря. Ураганный ветер, волны, щепа летит… А сверху огромные черные тучи снова норовят пролиться дождем. И вот теперь Кольке стало страшно. Когда стихия застала его в лесу – это одно, но теперь он плыл среди огромных волн, которые готовы были в любую секунду опрокинуть его лодчонку.
2
То ли бог ему помог, то ли леший вместе с водяным, но только ему удалось-таки добраться до берега.
Привязав лодку к дереву, он отыскал тропу и побрел по ней встреч солнца. Так ему наказали оленные люди. Потом были новые речки, правда, уже не такие глубокие и коварные, как Чильчи. Он находил брод и таким макаром преодолевал их. Так же вот он думал перейти и Уркиму, но тут вдруг его подхватило течением и понесло. Все, что у него было с собой – а это большая рыбина, которую он купил у эвенков, пуховая шаль для матери и продукты, – унесла вода. Слава богу, сам хоть цел остался. Отчаяние ли, страх ли, а может, то и другое вместе придало Кольке силы, и он в конце концов выбрался на берег. Отдышавшись, продолжил путь. Он шел и шел, ущупывая воздух каждым нервом. Наступил вечер. Что делать? Куда идти? Начинался сентябрь, а на севере в эту пору днем еще ничего, но ночью холод пробирает до костей. Глядь, впереди какие-то копешки виднеются, в них он и передрожал до утра. А утром проснулся и не знает, в какую сторону идти. Пошел куда глаза глядят. Идет, ягоды – а был сезон брусники – собирает. Голодный ведь. Силы уже были на исходе, когда он вдруг услышал стук топоров. На этот шум и побрел. Оказалось, то старатели были. Те и «обрадовали» его, заявив, что он ушел от своего поселка верст на двадцать в сторону.
Оказывается, его давно уже ждали. Из Бэркана по рации доложили, что он недели полторы как ушел от них, а вот куда пропал, никто не знает. Ясное дело, начался переполох. На поиски уже собирались идти, а тут сам Колька объявляется.
– Вот так мы, брат, и завоевывали тайгу, а вместе с ней и сердца твоих сородичей, – улыбается Николай Иванович и предлагает Ерёме жахнуть еще по одной.
Тот не против. Выпили они.
– Да ты закусил бы, браток, что рукавом-то занюхиваешь? – говорит Волин.
Ерёма, забыв по хмельному делу про вилку, несмелой рукой тянется к колбасе…
Потом они снова курили. Анна Петровна было поморщилась, но и на этот раз ей удалось сдержать себя. Она сидела на диване и одним глазком смотрела телевизор, другим поглядывала на стол: не надо ли чего подложить?
– Вот, говорят, банковское дело – самое тихое и спокойное, – выпуская дым из ноздрей, вновь заговорил Волин. – А оно, сам видишь, как бывало… Ну а я тебе еще не все рассказал. Было нечто и похлеще. В общем, за то время, пока я жил в Средней Нюкже, я, считай, всю тайгу пехом обошел. Иной зверовик мне позавидовал бы. Ну а что делать? Работа…
– Да, работа, – соглашается Савельев. – У каждого она своя. Я вот за зверем хожу, ты деньги считаешь…
Волин кивнул: дескать, верно мыслишь. Мне всю жизнь приходится деньги эти проклятые считать. Рассказал бы я тебе, парень, как мне в свое время пришлось воевать с твоими сородичами из-за этих денег, тогда б тебе еще понятнее стало, что такое быть банковским работником. Это ведь только непосвященный думает, что мы деньги лопатами гребем и ничего не делаем, – нет, брат, зарплата у нас небольшая, зато ответственности хоть отбавляй.
На душе было уютно после выпитого, и Волин от избытка чувств даже глаза закрыл. Они тогда уже пересели с Ерёмой от стола в кресла и теперь отдыхали, посмаливая одну сигарету за другой. Анна Петровна, поняв, что больше не нужна мужикам, ушла возиться на кухню – не весь же вечер дымом дышать.
Время клонилось к вечеру. За окном чуть пригасло, и по комнате забегали солнечные закатные блики. Ерёма уже несколько раз порывался покинуть этот гостеприимный дом и отправиться в гостиницу, в которой жили приезжие делегаты слета, но Волин и не думал его отпускать. Посиди, говорит, еще – ну кто там тебя ждет? Так ведь домой, однако, надо ехать – поезд-то без меня уйдет, пытался сопротивляться парень. Узнав, когда отправляется его поезд, Волин махнул рукой: мол, успеешь. Тут ехать-то всего ничего. Сам-де тебя до автобуса провожу. Вещи, говоришь, у тебя в гостинице? Так и за вещами сходим. Тоже недалеко. Я ведь, мол, в самом центре живу, а это что тебе Рим, где все пути сходятся.
…Вот ведь как оно бывает, находясь в пограничном состоянии между дремой и трезвым восприятием действительности, думает Николай Иванович. Давно ли это было, когда он шастал по тайге с инспекторскими проверками, а вот уже и дети тех оленных людей, с которыми он когда-то был знаком, выросли. Наверное, и они уже своих детей имеют. Интересно, как им там живется сегодня в тайге? Поди, недовольны тем, что железную дорогу к ним ведут. Ну а я… я-то сам был бы доволен, если бы вдруг в мой дом пожаловали незваные гости? Наверное, тоже бы рожу-то скривил. Вот и они паникуют. Правда, вслух об этом не говорят. Вот и Ерёма этот Савельев ничего в адрес стройки плохого не сказал – прочитал по бумажке какие-то там дежурные слова и убежал с трибуны. И другие таежные люди промолчали. А надо было бы сказать. Впрочем, Волин это после выпитого так храбрится, а на самом деле он бы тоже, скорее всего, не стал на их месте возражать: а что толку? Как сказали в Москве, так и будет. Впрочем, это он на себя пиджачок-то примеряет, на человека, которому нужно делать карьеру, а Ерёме-то чего бояться? Его карьера известно какая… Было бы ружьишко да порох, а жизнь он себе сам устроит. Это им, городским, вечно приходится всего бояться, вечно на вытяжку стоять перед начальством. «Фу, какая мерзость!» – подумал Волин и тут же позавидовал этому охотнику Савельеву.
Кстати, он всегда завидовал этим таежным людям. Их воле, их независимому характеру, их особенной близости к природе. Он даже когда-то подумывал о том, чтобы прибиться к оленным людям. Ну втемяшилось в голову – и все тут. От одной красотищи, в которой они живут и дышат, душа запоет. Тут тебе и речка с рыбой, и тайга со зверем всяким. А главное – никто тебе в душу лезть не будет. Живи как вздумается. Тем более тунгусы люди добрые и приветливые. Думал, коли останется, сможет в колхозе бухгалтерию вести. Он ведь помнил, как жаловались ему эти дети природы: дескать, обманывает их государство, покупая у них продукцию по заниженным ценам. И все потому, что они люди неученые по части финансовых дел. Ну а ученые к ним-де в тайгу не едут. Вот Волин и хотел помочь им с этим государством бороться. Хотя он-то знал, что все дело не в государстве, а в этих жуликах из заготконторы – это они надували тунгусов.
Наверное, зря он все-таки не остался тогда в тайге. Жил бы сейчас – в ус не дул, а тут эти бесконечные совещания, бесчисленные директивы, проверки, разносы… А мы еще удивляемся, отчего это век наш таким коротким стал. Да поживи с наше – быстро окочуришься.
Волин вдруг начал припоминать, когда он в последний раз был в тайге, и не вспомнил. Поди, лет двадцать уже прошло, как он выбрался из холодных северных утренников и обосновался в теплых кабинетах. Карьера у него шла неплохо. А ведь ершистым был, занозистым, а таких начальство не любит. Правда, и среди начальников попадаются мудрые головы, которые сквозь пальцы смотрят на все это: лишь бы человек правильный был. А то бездарей-то вон сколько развелось, стульев для них не хватает. И ведь чем, дьяволы, берут!.. Нет, не своими деловыми качествами – этого у них отродясь не было, – просто они умеют задницу своим начальникам лизать. Но Волин и сам никогда этим не занимался, и теперь, когда он получил свой нынешний высокий пост, пытается огородить себя от подхалимов. Успешный начальник, думает он, силен не тем, что его окружают всякие там лизоблюды, а тем, что у него много ершистых, но зато толковых ребят. На которых можно всегда положиться.
И снова память возвращает его в пору, когда он был молодым и сильным мужиком, который, кажется, ничего на свете не боялся. Да, жизнь была не сахар. Что ни день, то новые проблемы. Но это была прекрасная школа для него. Вот только порой перед ровесниками сегодня бывает стыдно, теми, что прошли фронт. Но ведь и он просился – да как просился! И это не его вина, что ему отказали. Работать, сказали, некому в тылу, хороших специалистов нет – всех война мобилизовала. Так что, мол, терпи. И он терпел. За год, бывало, не одну сотню километров по тайге прошлепает. Казалось бы, ну какие там могут быть дела у банковского работника – а вот были. В том же Бэркане ему приходилось не раз бывать. А это ведь у черта на куличках. Ну а дорог не было, транспорта тоже. А тут сверху требуют, чтобы они политику государства в жизнь проводили.
Он помнит, как после войны ездил по тунгусским селам, чтобы проверить, как там коренное население использует денежные ссуды, которые государство выдало им на строительство жилья. В Москве-то думали, что тунгус, веками-де стремившийся в душе к цивилизации, по первому зову партии бросится обустраивать свой быт, однако все закончилось большими конфликтами. И это только несведущие думают, что все так просто было, – нет, непросто. Да вы у него, у Волина, спросите, сколько сил и здоровья он потратил на то, чтобы приобщить оленных людей к этой самой непонятной им и потому пугающей своими перспективами цивилизации.
А конфликты эти известное дело, из-за чего происходили. Столько лет прошло после выхода постановления об оседлости, а поглядишь – как было, так все и осталось. Вместо того чтобы строить себе дом, многие тунгусы тратили деньги черт знает на что, продолжая жить в своих чумах. Начинаешь как кредитный инспектор стращать иного такого законом, а он на оленя – и к районному начальству: так, мол, и так, работник банка пугает, что отберет у меня ружье, а это ведь главное орудие моего промысла. Как без него я буду жить? Начальство слюной на инспектора брызжет: зачем, мол, людей пугаешь? А время-то было серьезное – Сталин еще был жив. Вот и крутились инспектора между молотом и наковальней. Ведь цель банка известно какая – не дать пропасть ни одной государственной копейке. А тут сотни тысяч рублей на ветер… Насмерть стояли.
Но о том не расскажешь этому молодому тунгусу, что сидит подле тебя, – может не все правильно понять. А Волину хочется остаться с ним друзьями. Глядишь, и на охоту когда вместе сходят. А этот Ерёма Савельев, если верить тому, что о нем говорили на совещании, охотник знатный. В прошлом году больше всех соболиных шкур в округе сдал. А, кроме того, на его счету десятки голов добытого крупного зверя. Значит, походить с ним по тайге будет одно удовольствие, подумал Николай Иванович.
– Ты вот говорил, деньги на дорогу даешь, а нужна ли она?.. – неожиданно прервал его размышления Ерёма. – Кому от нее хорошо будет? Нет, нашему народу она не нужна, – заключил он.
Волин поднял глаза и внимательно посмотрел на него.
– Темный ты человек, товарищ Савельев! – наконец заявляет он. – В перспективу не смотришь, вчерашним днем живешь… Вот ты спрашиваешь, зачем я даю деньги на строительство… Да не я их даю, а государство. Нужна нам, понимаешь, железная дорога эта. Потому и строим.
– А как же мы? Как же зверь? – не понимает Ерёма смысла его слова. – Мы-то куда денемся?
Волин улыбается.
– Да вы в городах будете жить, в прекрасных квартирах. И вам уже не нужно будет по тайге бродить в поисках пропитания. Все в магазине будет, – с жаром произносит он и вдруг замечает, что его слова лишь привели в смятение тунгуса. – Что, не нравится такая жизнь? Да вы просто ее еще не знаете. Ну ничего, разок в горячей ванне помоетесь – и все… И не захотите уже жить по-другому.
Ерёма меняется в лице. Теперь он уже не тот смятенный и растерянный тунгус, каким он выглядел лишь минуту назад, его глаза горят ненавистью, и сам он будто бы ощерившийся зверек, готовый вцепиться тебе в горло.
– Нет, не то ты говоришь, начальник, не то! – воскликнул он. – Тайгу нельзя трогать, это грех! Звери умрут, народ наш умрет. Этого вам надо?
Волин замахал на него руками.
– Чудак ты человек! – пытается защищаться он. – Мы ведь как лучше хотим…
И тут он ловит себя на мысли, что сам не верит в то, что говорит. Бывает такое, когда человек вдруг начинает сомневаться в своих собственных принципах. А ведь прав этот парень, думает Николай Иванович. Мы и впрямь спешим уничтожить тайгу. Нам, понимаешь, все мало, нам больше давай. А эти люди куда пойдут? У нас хоть города есть, а у них, кроме тайги, ничего…
– Послушай, может, еще выпьем? – чтобы как-то разрядить обстановку, предлагает Волин. Но Ерёму уже ничем не пронять – насмерть обиделся.
– Однако ты меня не понимаешь, начальник… – с горечью произнес он. – Ладно, пойду я. А то влетит мне от начальника – шибко влетит. Наверное, потерял уже меня…
На этот раз Волину не удалось удержать Ерёму. Ушел тунгус. Ушел обиженным и подавленным. Что-то я не то сказал, в сердцах решил Николай Иванович. Не надо мне было так…
Глава шестая
1
Не успел Ерёма вернуться из области, как его послали в район. Нужно было какие-то бумаги подписать в райзаготконторе. А так как бригадира зверовиков лось зашиб на охоте, это важное дело было решено поручить Савельеву. Так всегда: чуть что – так Ерёма… Среди охотников это был большой авторитет, хотя сам он за почестями не гнался. Жил себе по совести и никому не мешал. Даже на собраниях, где обычно ругали пьяниц или решался вопрос, кому выдать премию, в основном отмалчивался. Сидел себе погруженный в свои мысли, ни одну из которых он не хотел вытаскивать на свет. А зачем? У людей и своего ума хватает. Это когда кто-то в своих извилинах начнет плутать, тогда можно его и поправить. Коль поймет – хорошо, а нет – самому же хуже будет.
Райцентр – это большой поселок, где было полно всякого разного люду. Было там, как положено, и начальство, были лесозаготовители, торгаши, метеорологи, шоферня, учителя, доктора… В общем, не чета Бэркану с его невеликим населением. Здесь и школа большая двухэтажная, и больница на несколько десятков коек, и Дом культуры с большим зрительным залом, куда постоянно завозят кино. И жилища здесь другие. Нет, изб из кругляка тоже хватает, но есть и кирпичные дома, в которые, поговаривают, тепло от местной кочегарки скоро проведут. Вон уже провели его в «партейный» дом, где живет начальство; и в райком провели, и в школу. Глядишь, через пяток лет и других теплом обрадуют. А так пока все то же, что и в любом таежном поселке: все тепло в домах от дров, что лежат в высоких поленницах вдоль изгородей и духом своим смоляным округу опьяняют. Так бы ничего, но ведь столько забот. Дрова-то сами собой не появляются на свет. Процесс здесь долгий и муторный: лес еще свалить надо, обрубить ветки, привести бревна к своей хибаре, распилить, поколоть. Не каждому это под силу. Здесь сноровка нужна и терпение, а к этому с детства привыкают. Поэтому трудно бывает обслужить себя человеку, который никогда всем этим не занимался, однако решил жить в тайге. Ерёма не раз наблюдал, как иной молодой специалист, которого после учебы послали на отработку в эти места, пока наколет дрова, столько слез да пота прольет – не позавидуешь. Но это хорошо еще, если наколет, а ведь бывает, что и не удается. Порой не одно топорище сломает, а дело так и не сдвинет с места. Вот и идет ночью воровать у соседей поленья – не погибать же в холоде. Иные это видят, но молчат. Жалеют молодь.
Дела свои Ерёма обделал быстро. Благо все начальство в заготконторе было на месте.
– А вон и Еремей Батькович, наш знатный охотничек! – увидев его в коридоре одноэтажного барачного вида здания, приветствовал его главбух Лемейкин. – С чем пожаловал? Сезон вроде как еще не начался, сдавать нечего.
– Бумаги мне какие-то надо подписать…
– А-а… А ты уполномочен?
– Конечно! У меня и документ с собой имеется.
– Тогда пройди к директору. Если что, заходи, я буду на месте.
Ерёма плохо разбирался во всей этой казенной бухгалтерии, однако бумаги, что ему подсунули, подписал. Потом окажется, что зря он это сделал, потому как заготконторские снова решили их надуть, снизив расценки на продукцию. Ну а подпись под бумагами, поставленная Ерёмой, лишала охотников права бороться за справедливость. Это им здешний юрист внушил такую мысль, а эвенки – люди законопослушные, и они не привыкли обсуждать то, что им начальство говорит. А у тех так: поставил свою закорючку под бумагой – значит, сиди и не вякай. В следующий раз умнее будешь. А будет ли? Знаний-то в финансовых делах никаких. Но это одно. А бывало, что напоят представителя колхоза до соплей – тот по пьяной лавочке и подпишет все, что ему подсунут. Скорее всего, и бригадир-то зверовиков Пашка Васильев нынче сбрындил неспроста, сославшись на увечье. Ведь в прошлый раз его так накачали, что он даже не помнит, как домой возвратился.
Вот и Ерёму обвели вокруг пальцев, после чего он решил никогда больше не иметь дел с районными жуликами. Пусть кто хочет, тот и едет бумаги эти проклятые подписывать, а он не станет на себя такую ответственность брать. А то и так косятся на него соседи. Дескать, мы в тебя верили, а ты…
…В тот раз он решил не спешить возвращаться в Бэркан. Вначале заглянул в «Промтовары», сделал покупки, потом пообедал в местной рабочей столовке, где его сытно накормили котлетами, которых он тысячу лет не ел – в Бэркане у них было принято питаться цельным мясом, – но которые он тайно любил. Даже бутылку прокисшего пива выпил, которое, поди, месяца два везли с Большой земли. В столовой было много народу. Будто бы вся тайга враз сошлась на обед. Но местных, как оказалось, было здесь не шибко – в основном приезжие. И были они одеты в одинаковые зеленые робы с кучей значков на груди.
– Строители… То ли из Белоруссии, то ли еще откуда. Их с Большого Невера на автобусах привезли. Видно, скоро покатят дальше, будут ветку до Беркакита вести, – пояснил обедавший за одним столом с Ерёмой мужик средних лет, от которого густо несло солярой. Однако, «дальнобойщик», подумал Савельев. Груз в Якутию везет. Жаль, что трасса далеко от Бэркана проходит, а то бы можно было напроситься в попутчики. Хотя это и хорошо, что туда нет прямой дороги, а то бы понаехало народу, и тогда конец не только поселку, но и всей тайге. Чужие ведь не умеют ее беречь, думают, что она большая и ее всю не уничтожишь. Но это для них она большая, а эвенк знает, что и у нее есть пределы. Поставь всего лишь одну заводскую трубу – тут же вырастет в тайге огромная болячка. А если этих труб будет сто?.. А если тысяча? Тогда все, прощай таежная вольница. Придет цивилизация, а это смерть для всего живого, потому как нет ничего страшнее ее, нет прожорливее, ибо она есть продукт жадности человеческой.
Ерёма вертит головой. Вот, значит, какие вы, рассматривая строителей, мыслит он. Выходит, это вы будете убивать мою тайгу… А нужно вам это? Или за деньги вы готовы на все?.. Плохо это, плохо… Мы ведь тут тысячи лет жили и никому не мешали, зачем же вы обижаете нас? А может, вам выкуп какой нужен? Так мы мигом это устроим. И соболей вам дадим, и оленины… Мало? Тогда мы вдобавок ко всему дичью вас завалим. Или вам и этого будет мало? Ну тогда мы пропали… О-е-ей, точно пропали… Вам ведь лес нужен, золото, уголь, руда… Тогда конец тайге. И нам, людям ее, конец. О, таежные духи, помогите нам! Изгоните этих чужих людей с наших мест. Ведь они не с добром идут, они зло нам несут.