Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга
Представители портовой администрации, отгородившись от его мыслей свинцовыми щитами, в течение двух недель с пристрастием допрашивали землянина. Он обильно потел, отвечая на их вопросы, так как единственный известный им метод профилактики болезней, эффективный на сто процентов, заключался в том, чтобы убить больного. Затем тело сжигалось, а его прах захоранивали в полночь в безымянной могиле.
– Теперь ты волен свободно гулять среди наших людей, – с улыбкой произнес главный чиновник после двух недель допросов.
– Вы хотите сказать, что я совершенно здоров? – удивился землянин.
– Можешь не волноваться, – ответил чиновник. – Мы проверили каждую твою мысль. И не нашли ни одной, которая не приходила бы нам в голову десять тысяч лет назад. Ты, должно быть, прибыл сюда из очень примитивного мира.
Джонатан Свифт Сомерс-Третий, как и большинство великих американских писателей, родился на Среднем Западе. Его отец мечтал о славе поэта, но его незаконченная поэма увидела свет лишь через много лет после его смерти. Саймон однажды совершил паломничество в Петерсбург, штат Иллинойс, где похоронили его кумира. Гранитный памятник был сделан в виде инвалидной коляски с крыльями. Эпитафия на нем гласила:
ДЖОНАТАН СВИФТ СОМЕРС-ТРЕТИЙ
1910–1982
Он не нуждался в ногах.
С десятилетнего возраста Сомерс был парализован ниже пояса. В те дни еще не существовало вакцины против полиомиелита. Сомерс никогда не покидал кресло-коляску или родного города, но его разум странствовал по всей вселенной. Он написал сорок романов и две сотни рассказов, в основном о приключениях в космосе. Когда он только начал писать, то описывал подвиги землян на Луне и Марсе. Когда на них высадились космонавты, он перенес место действия на Юпитер. После Юпитерианской экспедиции он начал писать об астронавтах, путешествовавших в глубинах космоса. Он считал, что при его жизни люди не покинут пределов Солнечной системы, и оказался прав.
Фактически, не имело значения, высаживались ли космонавты на планетах описанных им миров. Его книги о Луне и Марсе по-прежнему пользовались у читателей популярностью – даже после того, как полеты туда стали обыденным делом. Не имело никакого значения то, что Сомерс на сто процентов ошибался по поводу этих планет. Его книги были полны поэзии и драматизма. Люди, которых он изображал, были куда более реальны, чем те, что действительно летали туда. По крайней мере, они были интереснее.
Сомерс принадлежал к той же писательской школе, что и великий французский романист Бальзак. Последний утверждал, что ему легче описывать место, о котором он ничего не знает. Всякий раз, попадая в город, который он описывал в своей книге, Бальзак бывал разочарован.
Рядом с могилой Сомерса была могила его отца.
ДЖОНАТАН СВИФТ СОМЕРС-ВТОРОЙ
1877–1912
Я пытался парить на крыльях поэзии.
Не издав ни строчки, не сделался нытиком.
И пускай не дано мне пробиться в гении,
Зато избежал я презрения критиков.
А вот его сыну рецензенты изрядно попортили кровь. Сомерс был признан великим писателем, лишь дожив до весьма преклонных лет. Получая Нобелевскую премию по литературе, он заявил: «Это не заживит ран». Он знал: критики никогда не признают своей неправоты. Травля продолжится.
Саймон был обеспокоен тем, что он тоже может расстроить шалтуниан. Нет, он не вкладывал им в уши никаких новых идей. Все, что он делал, это задавал вопросы. Одна беда, вопросы частенько бывают опаснее, чем пропаганда. Они порождают новые мысли.
С другой стороны, вряд ли ему удастся заронить в умы шалтуниан искорку новизны. По большому счету, взрослые особи присутствовали в этом мире не более одного дня. Молодежь же была слишком занята играми и подготовкой к тому времени, когда они перестанут быть полноправными хозяевами собственных тел.
Ближе к концу своего пребывания на Шалтуне, одним прекрасным солнечным утром, Саймон покинул корабль, чтобы посетить Храм Шалтун, намереваясь посвятить день изучению тамошних обрядов. Шалтун была главным божеством планеты, ее ближайшим земным эквивалентом являлась Венера или Афродита. Он шагал по улицам, которые показались ему подозрительно пустыми. Он уже начал ломать голову над тем, что происходит, когда внезапно раздался дикий крик. Он побежал к дому, откуда тот доносился, и распахнул дверь. В прихожей дрались мужчина и женщина. У Саймона было правило никогда не вмешиваться в семейные ссоры. Замечательное правило, которому, однако, истинно гуманная личность была не в силах следовать. Еще минута, и одна или обе истекающие кровью и покрытые синяками стороны падут замертво. Саймон встал между ними, однако тотчас отскочил назад и кинулся наутек. Как и следовало ожидать, противники обратили свою ярость против него.
Поскольку они бросились за ним вдогонку, он тут же дал стрекача. Он, только пятки сверкали, летел по улице, и из домов, мимо которых он пробегал, слышались истошные вопли. Завернув за угол, он на бегу врезался в беснующуюся толпу. Казалось, каждый в ней был одержим желанием убить кого-нибудь в пределах досягаемости их кулаков, ножей, копий, мечей и топоров. Кое-как выбравшись наружу, Саймон, пошатываясь, вернулся на корабль, где его радостно встретил скулящий Анубис, и, задраив за собой люк, прополз в лазарет, где перевязал свои многочисленные раны.
На следующий день Саймон отважился выйти наружу. Увидев город, он содрогнулся. Улицы были усеяны трупами и телами раненых. Пожарные все еще тушили пожары, которые начались накануне. Однако все вели себя мирно, поэтому он остановил прохожего и спросил его о вчерашней бойне.
– Это был День Большого Траха, болван, – ответил прохожий и зашагал дальше.
Впрочем, Саймона не слишком задела его грубость. Редко кто из туземцев бывал трезвым в хорошем настроении. А все потому, что тело носителя постоянно подвергалось насилию со стороны предков. Каждый из них норовил за отпущенное им время оттянуться по полной программе. В результате первое, что испытывал предок, когда наступала его очередь, это жуткое похмелье. Длилось оно весь день, отчего он чувствовал себя разбитым и раздражительным, пока ему не подворачивался шанс залить свои страдания спиртным.
Время от времени тело падало без чувств, и тогда пьяные сотрудники скорой помощи увозили его в больницу, где передавали на попечение подвыпивших медсестер и врачей. Бедняга, владевший в тот день телом, годился лишь на то, чтобы лежать в постели, стонать и ругаться. Мысль о том, что он бездарно тратит драгоценнейший день на выздоровление от чужого веселья, лишь усугубляла его страдания.
Так что Космический Странник не удивился грубости прохожего. Он пошел дальше и вскоре встретил сильно перебинтованную, но необычайно любезную женщину.
– Если вернуться на несколько тысяч лет назад, окажется, что у всех одни и те же предки, – сказала она. – Поэтому каждую тысячу лет или около того наступает день, когда один конкретный предок вступает во владение сразу несколькими носителями. Обычно их число невелико, и мы можем легко справиться с этими совпадениями. Но однажды, около пяти тысяч лет назад, Трах, весьма одиозная фигура, родившийся еще в каменном веке, вступил во владение одновременно более чем половиной населения. Поскольку это была личность крайне авторитарная, и жестокая, и, главное, ненавидевшая самого себя, то первый День Траха закончился тем, что четверть людей в мире перебили друг друга.
– А как насчет вчерашнего Дня Траха? – поинтересовался Саймон.
– Треть. На сегодня это рекорд! Почти половина населения получили травмы.
– С точки зрения будущего у этого есть и положительная сторона, – сказал Саймон. – Вы можете оставить большее число детей в живых, если вам нужно восстановить численность населения.
– Самая сладкая кошачья мята растет за уборной, – сказала его собеседница. Это был эквивалент земной поговорки: «Нет худа без добра» или «Даже дурной ветер приносит с собой что-то хорошее».
Саймон решил прервать свой визит. Он улетит уже завтра. Но в тот вечер, листая «Шалтун таймс», он прочел, что через четыре дня во владение телом королевы вступит мудрейшая из женщин. Узнав об этом, Саймон разволновался. Если кто-то и мог сказать ему правду, так только она. При ротации ей полагалось большее число вселений, чем у других, и в ней величайший интеллект соединялся с самым большим жизненным опытом.
Причиной же, почему все знали, что хозяйкой тела станет королева Маргарет, был график ротации. Такой график был разработан для каждого половозрелого шалтунианина. Обычно график вывешивали на стене в уборной, чтобы его можно было изучать, когда больше нечем заняться.
Саймон послал прошение об аудиенции. В иных обстоятельствах ему пришлось бы ждать ответа полгода. Но как единственный инопланетянин на Шалтуне, к тому же снискавший себе славу игрой на банджо, он получил ответ в тот же день. Королева будет рада отобедать с ним. Строгий костюм обязателен.
Нарядившись в парадную форму капитана «Хуанхэ», темно-синий китель, украшенный огромными эполетами, золотой тесьмой, большими медными пуговицами и двадцатью медалями за образцовую службу, Саймон появился у главной двери дворца. Его приветствовал лорд-хранитель королевской кладовой. В сопровождении шестерых гвардейцев он зашагал великолепными мраморными коридорами, до отказа набитыми предметами искусства. В иных обстоятельствах Саймон наверняка бы замедлил шаг, чтобы ближе рассмотреть их. Большая их часть состояла из фаллических штуковин.
Его провели в дверь, с обеих сторон которой застыли на вытяжку по охраннику. Когда Саймон проходил мимо, они поднесли к губам длинные серебряные трубы и задудели в них. Саймон оценил оказанную ему честь, хотя потом еще целую минуту оставался глухим. Когда он остановился в небольшой, но пышно убранной комнате перед большим столом из полированного темного дерева, у него все еще кружилась голова. Кстати, на столе стояли две тарелки и два бокала с вином в окружении целого полчища исходящих паром блюд. За столом сидела женщина, от чьей красоты в его жилах забурлил адреналин, даже если красота эта и не была строго человеческой. Честно говоря, Саймон настолько привык к заостренным ушам, узким зрачкам и острым зубам, что его собственное лицо слегка пугало его, когда он брился.
Саймон не слышал, как его представили ей, потому что слух еще не вернулся к нему. Как только губы чиновника перестали двигаться, он поклонился королеве и по ее знаку сел за стол напротив нее. Ужин прошел довольно приятно. Они поговорили о погоде – эта тема была его палочкой-выручалочкой на любой планете. Затем обсудили ужасы Дня Траха. По мере продолжения ужина Саймон пьянел все сильнее. Протокол требовал пропускать бокал вина каждый раз, когда так поступала королева, ее же, похоже, мучила жажда. Саймон сочувствовал прелестной даме. С тех пор, как она пила в последний раз, прошло триста лет.
По ее просьбе Саймон рассказал ей историю своей жизни. Королева пришла в ужас, и в то же время лучилась самодовольством.
– Наша религия утверждает, что звезды, планеты и луны – это живые существа, – сообщила она. – Они единственные формы жизни, в значительной мере большие и сложные, чтобы представлять интерес для Творительницы. Биологическая жизнь – лишь случайный побочный продукт. В некотором смысле, она – заболевание, поражающее планеты. Растения и животные – это терпимые формы заболевания, как, например, прыщи или грибок на ноге.
Но когда появляется разумная жизнь, существа с самосознанием становятся подобны смертоносным микробам. Правда, нам, шалтунианам, хватает мудрости это понять. Поэтому, вместо того чтобы быть паразитами, мы становимся симбиотами. Мы живем с земли, но мы делаем все для того, чтобы не навредить ей. Вот почему мы остались на стадии аграрного общества.
Мы выращиваем зерно и овощи, но удобряем почву навозом. И каждое дерево, которое срубаем, мы заменяем новым.
Земляне же, похоже, были паразитами, и ваша планета захворала. Сколь ни прискорбно об этом говорить, хорошо, что Хунхоры очистили Землю. Однако им достаточно лишь взглянуть на Шалтун, чтобы убедиться: мы сохранили наш мир в первозданном виде. Нам нет причин их бояться.
Саймон не стал бы утверждать, что общество шалтуниан выше всякой критики, однако счел дипломатичным промолчать.
– Космический Странник, ты говоришь, что намерен скитаться по Вселенной до тех пор, пока не найдешь ответы на свои вопросы. То есть, тебе хочется узнать, в чем смысл жизни, я правильно поняла?
Королева подалась вперед. В пламени свечей, обжигающе-зеленые, блеснули ее глаза с вертикальными черными щелками. Ее платье распахнулось, и взору Саймона предстали гладкие сливочные курганы и их кончики, огромные и красные, как вишни.
– Можно сказать, что так, – ответил Саймон.
Королева резко поднялась, опрокинув при этом на пол стул, и хлопнула в ладоши. Дворецкий и чиновники моментально удалились и закрыли за собой двери. Саймона прошиб пот. В комнате сделалось жарко. Липкий запах кошачьей течки был настолько густ, что стал почти виден.
Королева планеты Шалтун, Маргарет, позволила платью соскользнуть на пол. Никакого нижнего белья под ним не было. Ее высокие, твердые, обнаженные груди вздымались пирамидками розового тщеславия.
Ее бедра напоминали соблазнительную лиру из чистого алебастра. Они были так ослепительно белы, как будто внутри них сияла лампочка.
– Космический Странник, твои скитания завершились, – прошептала она хриплым от похоти голосом. – Больше не ищи, ибо ты нашел. Ответ заключен в моих объятьях.
Саймон молчал. Тогда она, вместо того чтобы, как то подобает королеве, велеть ему подойти к ней, сама обошла стол.
– Бог свидетель, это прекрасный ответ, королева Маргарет, – произнес он. Его ладони были липкими от пота. – Я с благодарностью принимаю его. Однако считаю своим долгом предупредить вас, что буду с вами откровенен, и потому скажу, что завтра я должен снова отправиться в путь.
– Но ты нашел свой ответ, ты нашел его! – воскликнула она, притягивая его голову к благоуханной молодой груди.
Уткнувшись носом между двух упругих холмиков, Саймон что-то буркнул в ответ. Королева тотчас оттолкнула его на расстояние вытянутой руки.
– Что ты сказал?
– Я сказал, королева Маргарет, что то, что вы предлагаете, – это замечательный ответ. Просто он не совсем то, что я ищу в первую очередь.
* * *Небо взорвалось рассветом, словно окно, разбитое золотым кирпичом. Саймон вошел в свой корабль. Этакий человеческий пончик, пропитанный усталостью, удовлетворением и ядреным духом мартовского кота, он едва держался на ногах. Обнюхав его, Анубис зарычал. Саймон протянул дрожащую, лишенную гормонов руку, чтобы его погладить.
Анубис впился в нее зубами.
8. Планета для некурящих
За ужином с королевой Маргарет Саймон выпил кубок шалтунианского эликсира бессмертия. Перед тем, как он ушел, ему вручили два флакона эликсира для его питомцев. Саймон долго не решался предложить Анубису и Афине зеленую кисло-сладкую жидкость. Справедливо ли навязывать им долголетие? Дерзнул бы он сам выпить его, не будь он опьянен алкоголем и мускусным запахом королевы?
– Тебе может потребоваться несколько жизней, если не больше, чтобы найти то место, где известен ответ на твой главный вопрос, – сказала королева. – Разве не обидно было бы умереть от старости, держа курс на планету, где известен ответ?
– Ты сама мудрость, королева Маргарет, – ответил Саймон и опустошил кубок. Ни грома, ни молнии неизбежного бессмертия, к которым он морально приготовился, не последовало. Вместо этого он просто рыгнул.
Саймон посмотрел на пса – от стыда, что он укусил хозяина, тот забился за стул – и на сову, сидящую на своей излюбленной спинке кресла, – на ее оперении уже появились белые пятна.
В ходе обычного, субъективного времени через несколько лет оба будут мертвы. Возможно, будущее покажет, что там им будет даже лучше. С другой стороны, – Саймон был безнадежно амбивалентен, – кто знает, если он откажет им в эликсире, вдруг тем самым он лишит их некой огромной и продолжительной радости? Что, если бы им попалась планета, жители которой продвинулись в своих научных изысканиях так далеко, что смогли поднять разум своих животных до уровня человека? Тогда бы он мог общаться с ними, сполна наслаждаясь их обществом.
С другой стороны, это могло бы сделать их несчастными.
Саймон решил дилемму так: вылил эликсир в две чаши. Если эти двое захотят его выпить, пусть выпьют. Решение целиком и полностью остается за ними, что бы ни подсказала им их ущербная свобода воли. В конце концов, животные знали, что для них хорошо, и если запах бессмертия их оттолкнет, они к нему даже не прикоснутся. Анубис вылез из-под стула и приблизился к миске. Понюхав зеленую жидкость, он вылакал ее до дна. Саймон посмотрел на Афину.
– Ну? – спросил он.
– Кто? – ответила сова.
Через некоторое время она подлетела к своей миске и выпила ее содержимое.
Саймон встревожился. Вдруг он допустил ошибку? Собаки охотно сожрут яд, если его завернуть в стейк. Что, если аромат эликсира перебил запах опасных элементов?
В следующий миг он позабыл о своих тревогах. На экране высветилась информация о том, что корабль приближается к звезде с планетарной системой. «Хуанхэ» сбросил скорость, и через два дня они легли на орбиту шестой планеты гигантской красной звезды. Планета была земных размеров и имела пригодную для дыхания атмосферу, хотя содержание кислорода в ней было больше, чем на Земле.
Единственным искусственным объектом на планете была гигантская башня Клерун-Гоффов в форме сердца. Саймон несколько раз облетел вокруг нее, но, увидев, что она такая же гладкая, как и предыдущая, полетел дальше. Однако он так и не обнаружил признаков разумной жизни – никаких существ, которые бы пользовались орудиями труда, выращивали урожай и строили здания. Зато здесь была довольно любопытная животная жизнь, и Саймон решил изучить ее ближе. Он отдал кораблю приказ садиться и через несколько минут уже стоял на краю луга, на берегу янтарного моря.
Трава здесь была около двух футов в высоту, фиолетового цвета и увенчана желтыми цветами с пятью лепестками. По ним и над ними двигались около сорока существ пирамидальной формы футов тридцати в высоту. Их кожа, или хитиновый слой – Саймон не был уверен, что именно – были розовыми. Они передвигались на сотнях коротких ног, оканчивавшихся широкими круглыми лапками. На половине высоты их тела располагались глаза, по два на каждой грани, всего восемь, – огромные, круглые и светло-голубые, с длинными завитыми ресницами на веках. Вершину каждого пирамидального тела венчал розовый шар с двумя большими отверстиями на противоположных сторонах.
Было очевидно, что их рты располагались внизу, так как они оставляли за собой полосу скошенной травы. Он слышал работу жующих челюстей и урчание желудков.
Спрятав корабль в глубоком овраге за густым лесом, Саймон решил незаметно подкрасться к этим существам. Но фиолетовые твари в небе двигались к морю и, описав крутой поворот, по ветру устремлялись в его сторону. Эти были еще более диковинными, нежели существа, жующие цветы на лугу. Издалека они походили на цеппелинов, но у них под носом были два больших глаза, а на брюхе, примерно в двадцати футах от глаз, свернутые кольцами щупальца.
«Интересно, – подумал Саймон, – а как они едят? Наверно, странные органы на кончиках их носов и служили им ртами». Формой похожие на луковицы, они имели маленькое отверстие.
Прямо над небольшой луковицей виднелась еще одна дырка. Однако это был явно не рот, поскольку отверстие оставалось неподвижным. В задней части имелось еще одно отверстие, и еще, несколько меньших размеров, – на брюхе.
Их хвостовая часть была как у цеппелинов: огромные вертикальные рули и горизонтальные плоскости, но только поросшие по краям желтыми и зелеными перьями.
Саймон решил, что они должны иметь некий реактивный двигатель. Втягивая воздух через переднее отверстие, которое было жестким, они выталкивали его из заднего, которое то сжималось, то растягивалось.
Подлетев к лугу, огромные существа, снизили высоту. Испуская короткие резкие свистки, вожак стаи завис в тридцати футах над землей. Затем, пролетев между рядами пирамид, он запустил свой луковичный нос в отверстие в шаре одной из них. Края отверстия сомкнулись вокруг луковицы, крепко ее удерживая.
Все понятно – пирамида была живой причальной мачтой.
Через мгновение летающее создание отделилось от пирамиды, взяв курс прямиком на куст, за которым спрятался Саймон. Вслед за вожаком со свистом устремились его собратья. Пирамиды сбились в кучу лицами вовнутрь. Или все же наружу, как стадо коров, которым угрожают волки? Где вообще у них перед, если глаза у них со всех сторон и никаких лиц? Как бы там ни было, они явно заняли оборонительную позицию.
Подняв руки вверх, Саймон вылез из укрытия. Вожак цеппелинов возвышался прямо над ним, в его огромных глазах читалась настороженность. Он вытянул щупальца, но касаться Саймона остерегся. Тот, в свою очередь, когда цеппелин приблизился к нему, едва не был сбит с ног. Зловоние было ужасным, хотя и довольно знакомым. Предположение Саймона о методе передвижения цеппелинов подтвердилось. Вместо того чтобы всасывать в себя воздух и, сжав его неким органом, выстреливать наружу, цепеллины приводили себя в движение, выпуская кишечные газы. Эти газы производили их огромные желудки, коих у них, как у коровы, было несколько. Саймон предположил, что в желудках содержатся необходимые для выработки газа ферменты. В данный момент вожак, чуть подпрыгивая вверх и вниз, завис примерно в десяти футах над землей, выпуская из отверстия спереди газ для противодействия ветру.
Саймон стоял и слушал, как цеппелин что-то свистит ему. Вскоре он понял: свистки были своего рода азбукой Морзе.
Саймон сымитировал несколько точек и тире, чтобы показать, что он тоже разумное существо. После чего повернулся и зашагал к своему кораблю. Цеппелины увязалась за ним, летя над деревьями, и пронаблюдали за тем, как он вошел в корабль. Внутри он увидел на экране, как они парят над кораблем, трогая его своими щупальцами. Не иначе как решили, что это тоже некое диковинное живое существо.
На следующий день Саймон вышел на край луга. Живые причальные мачты вновь переполошились, и к ним вновь слетелись цеппелины. Но через несколько дней они привыкли к нему. С каждый днем Саймон подходил к ним все ближе и ближе. К концу недели ему даже было позволено прогуляться среди пирамид. А еще через несколько дней пирамиды исчезли. Он обошел местность, пока не обнаружил их на другом лугу. Очевидно, на первом лугу они съели всю траву и цветы.
Язык цеппелинов давался Саймону с большим трудом. Большинство из них днем были слишком заняты, чтобы поговорить с ним. С наступлением темноты они цеплялись к шарам на вершинах пирамид и оставались там до рассвета. Когда же они говорили – вернее, свистели – исторгаемое ими зловоние было почти невыносимо. Но потом Саймон выяснил, что пирамиды тоже могут свистеть. Вот только делали это они не ртами на их основаниях, а посредством одного из отверстий в шарах на вершинах.
Пирамиды тоже испускали зловоние, но его он мог терпеть, если стоял по ветру от них. Кроме того, будучи самками, пирамиды были болтливее и лучше подходили на роль преподавателей, обясняющих все особенности языка.
Саймон им понравился, потому что теперь им было с кем и о ком поболтать. Самцы, похоже, большую часть времени проводили за своими играми в воздухе. В полдень они спускались к пирамидам за едой, но долго не задерживались и бесед не вели. С наступлением ночи они приземлялись снова, но только ради ужина и короткого полового акта. После которого они обычно дремали.
– Мы для них просто вещи, – с обидой заявила одна самка. – Источники питания и удовольствия.
Шар на вершине самки был весьма любопытным органом. Одно из его отверстий представляло собой комбинацию швартовочного замка, соска, выделявшего питательную кашицу, и влагалища. Самки паслись на лугу, переваривали пищу и через сосок внутри шара кормили ею кончики носов самцов. В это отверстие также проникал тонкий и длинный, похожий на язык, половой орган самца. Отверстие на другой стороне шара было анусом и ртом. Оно сжималось и разжималось, издавая свистящую речь.
Саймон не горел желанием вмешиваться в супружеские дела этих существ. Однако, если ему хотелось получить информацию, он был вынужден продемонстрировать толику заинтересованности и сочувствия. Поэтому он просвистел вопрос самке, которую для себя окрестил Анастасией.
– Так и есть, – ответила Анастасия. – Мы делаем всю работу, а эти никчемные сукины дети весь день бездельничают и развлекаются.
Вообще-то Анастасия не говорила таких слов, как «сукины дети», но Саймон перевел их именно так. На самом деле она сказала что-то вроде «бздуны в буре».
– Мы, женщины, разговариваем между собой в течение дня, – сказала она. – Но вечером нам бы хотелось поговорить и с нашими мужчинами. В конце концов, они весь день парят в вышине, отлично проводя время, видя с небес разные интересные вещи. Но разве они, по-вашему, хотя бы на миг посвящают нас в то, что происходит за пределами этих лугов? Нет, все, что им нужно, это набить животы, трахнуться по-быстрому и погрузиться в сон. Когда же мы жалуемся, они говорят нам в ответ, что даже если расскажут нам, чем занимались и что видели, мы все равно ничего не поймем. И мы прозябаем здесь, привязанные к этим крошечным лугам, трудимся весь день, заботимся о детях, а они в это время в свое удовольствие носятся по небесам. Это несправедливо!