– Я всегда действую решительно! Кстати, позвольте представиться: Ржевский Александр Аполлонович, поручик в отставке.
– Ржевский? Кажется, я о вас слышала, – сказала дама, и теперь поручику показалось, что её речь из-за польского акцента похожа на шипение. Впрочем, это всё равно звучало мило! А красотка продолжала шипеть: – Да, точно слышала, но не могу вспомнить, что мне о вас говорили.
– Я в некотором роде знаменитость, – Ржевский подобрался и встал по стойке смирно, насколько это возможно с ведром в руках.
– Чем же вы знамениты?
– Если я скажу, вы мне не поверите. Я лучше покажу… попозже.
– Вы меня заинтриговали! – сказала дама и представилась сама: – Барбара Крестовская-Костяшкина.
Услышав фамилию, Ржевский тут же вспомнил своего недавнего гостя, хотевшего купить Полушу.
– А господин Владислав Крестовский-Костяшкин ваш брат?
– Муж.
Поручик попытался решить для себя, хорошо или плохо то, что красотка замужем. Однако она в порыве внезапной откровенности пояснила всё сама:
– Хотя это не муж, а одно название. Внимания от него нет, помощи нет. Устроил у нас в имении театр, где играют наши крепостные, и всё время посвящает им, тратит на них очень много денег. И ничем не интересуется кроме своего театра!
– Ничем? – Поручик повторно оглядел грудь и бёдра дамы: – Как же это возможно, когда вокруг столько интересного? – Он ещё раз глянул на грудь.
– А вот так. – Барбара вздохнула. – Всё управление имением на мне. О доходах думаю только я. Если бы не я, мы с мужем давно бы разорились.
– Ужасно! – Ржевский постарался вложить в этот возглас побольше сочувствия, но получилось с трудом, ведь поручик внутренне ликовал.
– Я и сейчас не на прогулке, – продолжала жаловаться дама, зажав под мышкой хлыст и убирая серебряный стакан обратно в сумочку. – Ездила по делу. Договаривалась о покупке мёда. У нас в имении винокуренный заводик, а мёд нужен, чтобы делать крупник. Крупник это…
– О! Я знаю! – радостно подхватил Ржевский, оставив, наконец, ведро. – Это ликёр на меду и травах. Очень вкусно. Жаль, что в наших краях его редко встретишь.
– Вы ценитель?
– Да. Пригласите на дегустацию?
– Приезжайте хоть завтра, – дама кокетливо улыбнулась.
– Завтра? Я думал, крупник готовится месяц.
– Предыдущая партия уже готова.
Всё шло как нельзя лучше, но именно в это время со двора Ивана Щербины выехала коляска, в которой сидела Тасенька, а кучер, повинуясь указаниям Ерошки, остановил экипаж как раз возле колодца.
Тасенька, проявляя такт, ничего не сказала поручику и старалась смотреть в сторону. Она так талантливо играла безразличие, что можно было подумать, будто коляска остановилась здесь случайно. Но всё испортил Ерошка:
– Что, барин, едем?
– Кто это? – спросила Крестовская-Костяшкина почти ледяным тоном. И, разумеется, имела в виду не Ерошку, а Тасеньку.
– А это… это… это… – Ржевский не решался сказать: «Это мой друг Таисия Ивановна». Поручик сильно сомневался, что прекрасная полячка верит в возможность дружбы между разными полами. Одно слово могло стать роковым и перечеркнуть все успехи, недавно достигнутые на польском фронте, но тут из ворот выехал Петя в своём экипаже.
– А вот, кстати, и жених её, – облегчённо выдохнул Ржевский.
– Жених? – Голос Крестовской-Костяшкиной потеплел.
– Да, – небрежно ответил поручик. – А я так – друг семьи. – Он выдержал небольшую паузу. – Вы не шутили на счёт дегустации? Завтра я бы с радостью приехал.
– Приезжайте к четырём часам. Буду ждать.
– А муж?
– Я ему скажу, что вы приедете. Но он вряд ли запомнит. Слишком увлечён своим театром. Ставит новую пьесу, но я даже не знаю, о чём она. Он всё держит в секрете.
Крестовская-Костяшкина стянула с левой руки перчатку, и Ржевский, с величайшим почтением взяв руку красотки в свою, приник губами к основанию пальчиков.
– До свидания, мадам.
* * *
Когда коляска выехала из деревни, Тасенька всё равно не спросила, с кем Ржевский беседовал у колодца. Поручик тоже не видел смысла объяснять и молчал, а затем, чтобы прервать неловкую паузу, обратился к Ерошке, который всё так же сидел на облучке рядом с кучером:
– Слышь, Ерошка, а почему деревня называется Пивуны? Там есть кабак?
– А чего сразу кабак? – заворчал Ерошка. – Там рядом с церковью колодец. Ты сам видел, барин. А вода в нём вкусная. Все прохожие и проезжие останавливаются, чтоб испить. Потому и Пивуны.
Тасенька оставалась задумчивой и даже печальной, поэтому Ржевский всё-таки решил с ней заговорить:
– Простите, Таисия Ивановна, что завёз вас в такую даль, а в итоге на два с половиной часа оставил на крестьянском дворе. Вы, должно быть, надеялись на более интересную прогулку? И на большее внимание с моей стороны? Хоть мы и не пара сбежавших влюблённых, но меня это не извиняет. Я должен был заботиться, чтобы вы не скучали.
– Что вы, Александр Аполлонович! – Тасенька сразу оживилась. – Я прекрасно съездила. Да, в доме у Алевтины мне сначала было неуютно, но после, когда вы ушли, мы с ней разговорились, и я столько всего узнала о деревенской жизни! Это же так интересно! Почти как у Гёте, только на русский манер.
– А что у Гёте? – не понял Ржевский, который и про самого Гёте знал только от Тасеньки.
– Ах да. Вы же не читали, – спохватилась она. – У Гёте всякие черти, ведьмы, колдовство…
– Но вы же не верите в чертовщину.
– Ну и что? – Тасенька пожала плечами. – Читать всё равно интересно. А когда встретишь кого-нибудь, кто говорит, что своими глазами видел всякие чудеса, это такой восторг! А в деревне почти каждый что-то видел или слышал.
– И вы слушали деревенские байки?
– Это не байки, а народное творчество, – наставительно сказала Тасенька и продолжала: – Например, я спросила у Алевтины, для кого возле крыльца стоит мисочка. Она говорит: «Для домового». Я думала, это шутка. Но Алевтина в самом деле верит, что домовой превращается в ужа и ночью приходит пить молоко, которое она ему вечером наливает.
– Это кот приходит, – предположил Ржевский.
– Там нет кота, – возразила Тасенька.
– Значит, соседский кот.
